Полное собрание сочинений. Том 14. Сентябрь 1906 – февраль 1907

IV

Единственным «отрадным явлением» в брошюре т. Ларина является его горячий протест против блоков с к.-д. В другой статье этого номера нашей газеты читатель найдет подробные цитаты на этот счет, в связи с характеристикой всех шатаний меньшевизма по этому важному вопросу{96}.

Здесь же нас интересует общая характеристика меньшевизма таким «авторитетным» свидетелем, как меньшевик Ларин. Именно по поводу блоков с к.-д. он протестует против «упрощенно-казенного меньшевизма». «Меньшевизм казенный», пишет он, способен желать «самоубийственного соединения с противниками с.-д-тии из буржуазного лагеря». Мы не знаем, сумеет ли Ларин проявить в отстаивании своих взглядов против Плеханова больше характера, чем Мартов. Но Ларин восстает против «официального» и «казенного» меньшевизма не только по поводу блоков с к.-д. «Все отживающее, говорит, например, Ларин по адресу меньшевизма, приобретает казенный отпечаток»!! (с. 65). Меньшевизм отживает, уступая место «европейскому реализму». «Отсюда вечная тоска, половинчатость, неуверенность меньшевизма» (с. 62). Про разговоры о рабочем съезде он пишет: «Какою-то недоговоренностью, робостью мысли, может быть, просто не решающейся громко высказать то, что уже назрело внутри, запечатлены все эти разговоры» (с. 6) и т. п.

Мы знаем уже подкладку этого кризиса меньшевизма, этого вырождения его в казенщину[36]: – неуверенность мелкобуржуазного интеллигента в возможности дальнейшей революционной борьбы, боязнь признать революцию законченной, боязнь признать реакцию окончательно победившей. «Меньшевизм был лишь инстинктивной полустихийной тоской по партии», говорит Ларин. Меньшевизм – стихийная тоска интеллигента по куцей конституции и мирной законности, скажем мы. Меньшевизм, это – якобы объективная апология реакции, исходящая из революционной среды.

Большевики с самого начала, еще в женевской газете «Вперед»{97} (январь – март 1905 г.), еще в брошюре «Две тактики» (июль 1905 г.) ставили вопрос совсем иначе. Нисколько не заблуждаясь насчет противоречивости интересов и задач разных классов в буржуазной революции, они тогда же прямо заявляли: возможно, что русская революция кончится конституционным выкидышем[37]. Как сторонники и идеологи революционного пролетариата, мы выполним свой долг до конца, – мы через все измены и подлости либералов, через все шатания, через всю робость и неуверенность мелких буржуа пронесем наши революционные лозунги, – мы исчерпаем действительно до конца все революционные возможности, – мы будем гордиться тем, что первые вступили на путь восстания и последние покинули этот путь, если он на самом деле стал невозможен. И в настоящее время мы далеко, далеко не признаем еще всех революционных возможностей и перспектив исчерпанными. Мы прямо и открыто проповедуем восстание и упорную, настойчивую, длительную подготовку к нему.

А когда мы признаем революцию конченной, мы прямо и открыто скажем это. Мы снимем с нашей платформы перед всем народом все наши непосредственно-революционные лозунги (вроде учредительного собрания). Мы не будем обманывать себя и других иезуитскими софизмами (вроде плехановской «полновластной Думы» для кадетов[38]). Мы не будем оправдывать реакции, называть реакционный конституционализм почвой для здорового реализма. Мы скажем и докажем пролетариату, что измены буржуазии и шатания мелких хозяйчиков погубили революцию буржуазную, и что сам пролетариат подготовит и проведет теперь новую, социалистическую революцию. И поэтому на почве упадка революции, т. е. полной измены буржуазии, мы уже ни в каком случае не пойдем ни в какие блоки не только с оппортунистической, но даже и с революционной буржуазией, – ибо упадок революции означал бы превращение буржуазного революционизма в пустую фразу.

Вот почему нас нисколько не задевают те сердитые слова, которых так много бросает Ларин по нашему адресу, крича о близком кризисе большевизма, о том, что он выдохся, что мы волочились всегда за меньшевиками и т. д. Все эти попытки кольнуть и ущипнуть вызывают только снисходительную улыбку.

От большевиков отпадали и будут отпадать отдельные лица, но в нашем направлении не может быть кризиса. Дело в том, что мы с самого начала (см. «Шаг вперед, два назад»[39]) заявляли: никакого особого «большевистского» направления мы не создаем, мы отстаиваем лишь везде и всегда точку зрения революционной социал-демократии. А в социал-демократии, вплоть до социальной революции, неизбежно будут оппортунистическое и революционное крыло.

Достаточно беглого взгляда на историю «большевизма», чтобы убедиться в этом.

1903–1904 год. Меньшевики проповедуют демократизм в организации. Большевики называют это интеллигентской фразой, впредь до открытого выступления партии. Меньшевик Рабочий в женевской брошюре (1905 г.){98} признает, что на деле никакого демократизма у меньшевиков не было. Меньшевик Ларин признает, что их «разговоры о выборном начале» были «придумыванием», были попыткой «обмануть историю» и что на деле в меньшевистской «СПБ. группе выборного начала не было еще и осенью 1905 года» (с. 62). А после октябрьской революции большевики первые сразу объявили в «Новой Жизни»{99} переход к демократизму в партии на деле[40].

1904 год, конец. Земская кампания. Меньшевики тянутся за либералами. Большевики не отрицают (вопреки часто распространяемой басне) «хороших демонстраций» перед земцами, но отвергают «плохие рассуждения интеллигентов»[41], говоривших, что на арене борьбы две силы (царь и либералы), что выступление перед земцами есть демонстрация высшего типа. Теперь меньшевик Ларин сам признает, что земская кампания была «придумыванием» (стр. 62), была «мудрой и хитрой штукой» (с. 57).

1905 год, начало. Большевики открыто и прямо ставят вопрос о восстании, о подготовке к нему. В резолюции III съезда они предсказывают соединение стачки с восстанием. Меньшевики виляют, отговариваются от задач восстания, толкуют о вооружении масс жгучей потребностью самовооружения.

1905 г., август – сентябрь. Меньшевики (Парвус в новой «Искре»{100}) зовут участвовать в булыгинской Думе. Большевики зовут к активному бойкоту ее, к непосредственной проповеди восстания.

1905 г., октябрь – декабрь. Народная борьба в форме стачек и восстаний смела булыгинскую Думу. Меньшевик Ларин признает в письменном заявлении на Объединительном съезде, что меньшевики в эпоху высшего подъема революции действовали по-большевистски. В зачаточных органах временного правительства мы, с.-д., участвуем вместе и рядом с революционной буржуазией.

1906 г., начало. Меньшевики в тоске. В Думу не верят и в революцию не верят. Они зовут выбирать в Думу для бойкота Думы (Ларин, с. 57). Большевики выполняют свой долг революционеров, делая все возможное для бойкота второй Думы, которой не верил никто в революционных кругах.

1906 г., май – июнь. Думская кампания. Бойкот не удался в силу измены буржуазии. Большевики ведут революционную работу на новой, хотя и худшей почве. Во время Думы наша тактика, революционных с.-д., еще яснее отделяется от оппортунизма в глазах всего народа: критика к.-д. в Думе, борьба за освобождение трудовиков от влияния к.-д., критика думских иллюзий, проповедь революционного сближения левых групп Думы.

1906 г., июль. Разгон Думы. Меньшевики мечутся, высказываясь за немедленную стачку-демонстрацию и за частичные выступления. Большевики протестуют. Ларин, говоря об этом, умалчивает о протесте 3-х членов ЦК, напечатанном для членов партии. Ларин говорит неправду об этом инциденте. Большевики указывают на нелепость демонстрации, стоят за более позднее восстание[42]. Меньшевики подписывают призывы к восстанию вместе с революционной буржуазией.

1906 г., конец. Большевики признают, что измены буржуазии заставляют пойти в обходный путь, пойти в Думу. Долой всякие блоки! Долой в особенности блоки с кадетами! Меньшевики за блоки.

Нет, товарищ Ларин, нам не приходится стыдиться такого хода борьбы между революционным и оппортунистическим крылом Российской социал-демократии!

«Пролетарий» № 9, 7 декабря 1906 г.

Печатается по тексту газеты «Пролетарий»

Рабочий съезд и слияние с эсерами (заметка)

Как известно уже нашим читателям из № 9 «Пролетария»{101}, меньшевик Ю. Ларин высказывается в своей брошюре за беспартийный рабочий съезд и за слияние социал-демократической партии с эсерами, п. п. с. и вообще со всеми «социалистическими» партиями. При этом Ю. Ларин сам указывает, что число членов в партии эсеров неизвестно. Социалисты-революционеры, по его словам, считают 50–60 тыс. членов в своей партии. Допуская тут преувеличение, Ю. Ларин говорит, что меньше 30 тыс. членов нельзя считать у эсеров.

Мы не знаем, откуда взял Ларин цифру 50–60 тыс. Источника он не указывает. В эсеровской литературе мы таких «данных» не встречали. Единственные изданные полностью протоколы первого съезда партии эсеров (в декабре 1905 г.) не содержат никаких данных о числе членов с.-р. партии. Таких данных и не могло быть, ибо выборы на партийный съезд всеми членами партии и притом пропорционально определенному числу членов партии никогда никакой партией кроме социал-демократической в России не производились. Только социал-демократическая партия провозгласила этот принцип в ноябре 1905 г. в газете «Новая Жизнь» от имени ЦК большевиков{102}, причем Всероссийская конференция большевистских организаций в декабре 1905 г.{103} состояла уже из представителей, выбранных по одному от каждых 300 членов партии. Впервые на Объединительном (Стокгольмском) съезде РСДРП было применено представительство на указанных началах по отношению ко всей партии, причем контролирующим (до известной степени) элементом был состав Организационного комитета по созыву съезда: поровну от двух борющихся фракций, большевиков и меньшевиков.

Итак, остается совершенно неизвестным, откуда взял Ларин максимальную цифру в 50–60 тысяч. А посредством этой цифры (около трети числа членов РСДРП) он внушал читателям мысль о полной обеспеченности преобладания социал-демократов над эсерами при слиянии обеих партий. В фельетоне № 9 «Пролетария» уже отмечена была ошибка Ларина и указано, что на деле вместо «мира и положительной работы» получилось бы от такого слияния лишь увеличение раздоров, не говоря уже о принципиальной недопустимости слияния. Интересным подтверждением сказанного нами тогда явилась статья Леона Реми во французской социалистической газете «L'Humanité»{104} от 17 декабря 1906 г. (н. ст.). Со слов официального заграничного органа партии эсеров «Tribune Russe»{105}, Леон Реми сообщает, что «Совет» партии эсеров «считает в партии эсеров около 150 000 организованных членов, а если держаться несколько более широкого толкования понятия членства, толкования, которое дают уставу некоторые областные комитеты, то 200 000».

Чтобы читатели могли судить о том, как получилась эта забавная цифра, приводим все имеющиеся в статье Реми данные по районам. Северо-запад – 21 тыс.; Поволжье – 14 тыс. («а если считать всех, принимающих программу партии, то почти вдвое»); Кавказ Северный – 21 тыс.; Закавказье – 17,9 тыс.; Центр – 26 тыс. (в том числе в Москве 5000. Странно, что этих пяти тысяч до сих пор не могут рассмотреть даже в лупу наши московские товарищи); Север – 20 тыс.

Предлагаем читателю решить задачу: кто обнаружил больше легкомыслия – 1) эсеры, 2) Ларин или 3) Плеханов и Аксельрод?

Если двое последних отрекутся в вопросе о слиянии с эсерами от своего горячего поклонника Ю. Ларина, то дело от этого нисколько не улучшается. Стоит только подумать о разграничении «всероссийских представителей» от рабочих промышленных и сельских, от батраков или поденщиков и от крестьян, от кустарей или ремесленников и от рабочих и т. д.

«Пролетарий» №10, 20 декабря 1906 г.

Печатается по тексту газеты «Пролетарий»

Пролетариат и его союзник в русской революции

Так озаглавил К. Каутский последнюю главу своей статьи в только что вышедших номерах «Neue Zeit»{106}: «Движущие силы и перспективы русской революции». Как и другие работы Каутского, эта статья выйдет, несомненно, вскоре в русском переводе. Ознакомиться с ней безусловно необходимо всем социал-демократам, – не потому, что от немецкого теоретика марксизма можно было ждать ответа на злободневные вопросы нашей тактики (плохи были бы русские с.-д., если бы они ждали таких ответов издалека), – а потому, что Каутский замечательно логично рассматривает основы всей с.-д. тактики в буржуазной российской революции. Всем членам нашей партии, всем сознательным рабочим, заваленным мелкой будничной работой, оглушенным избитыми пошлостями беспринципных либерально-буржуазных писак, особенно важны такие произведения вдумчивых, знающих и опытных с.-д., которые позволяют подняться выше обыденщины, вникнуть в коренные вопросы тактики пролетариата, представить себе яснее принципиальные тенденции и самые методы мышления разных течений в социал-демократии.

Новейшая статья Каутского особенно важна в этом отношении, ибо она дает возможность сравнить характер вопросов, заданных Плехановым Каутскому (среди других иностранных социалистов), со способом ответа Каутского на некоторые из этих вопросов.

Плеханов, которого кадет Мельгунов метко назвал сегодня (10 декабря) в «Товарище» «прежним лидером и теоретиком русской социал-демократии», спрашивал Каутского (1) об «общем характере» русской революции: буржуазная она или социалистическая? (2) об отношении с.-д. к буржуазной демократии и (3) о тактике с.-д. при выборах в Думу.

Вождь русских оппортунистов желал выудить от Каутского одобрение блоков с к.-д. Вождь немецких революционных с.-д. разгадал, что автор вопросов подсовывает ему ответ на то, о чем прямо не говорится в вопросах, и предпочел ответить Плеханову спокойным, обстоятельным, пропагандистски написанным разъяснением того, как должен марксист ставить вопросы о буржуазной революции и о буржуазной демократии вообще. Присмотримся же внимательнее к этому разъяснению Каутского.

Поверхностно было бы рассматривать русскую революцию как движение, направленное к свержению абсолютизма. Надо рассматривать ее как пробуждение широких масс народа к самостоятельной политической деятельности. Такова основная посылка Каутского.

Это значит вот что. Поверхностен был бы тот анализ задач социал-демократии, который ограничивается указанием на достижение политической свободы (свержения абсолютизма) и «общность» этой задачи у разных классов. Надо посмотреть на положение масс, на объективные условия их жизни, на различие классов внутри их, на реальное содержание той свободы, к которой они на деле стремятся. Не из общей фразы надо выводить единство интересов, не от «политической свободы» вообще заключать к совместной борьбе разных классов, – а, наоборот, из точного анализа положения и интересов разных классов надо выводить, насколько именно и в чем именно тождественна или совпадает (и совпадает ли?) их борьба за свободу, их стремление к свободе. Не по-кадетски, не по-либеральному следует рассуждать, не так, как гг. Прокоповичи и Ко, а по-марксистски.

Далее. Если исходная точка – интересы масс, то гвоздь русской революции – аграрный (земельный) вопрос. О поражении или победе революции надо заключать не на основании насилий правительства и проявлений «реакции» (которая всецело заполняет внимание многих кадетообразных с.-д.), а на основании учета положения массы в борьбе за землю.

Сельское хозяйство есть основа народного хозяйства России. Земледелие в упадке, крестьяне разорены. Даже либералы (Каутский цитирует кадетов Петрункевича и Мануйлова) сознают это. Но, указывая на общность этого взгляда у либералов и социалистов, Каутский не удовлетворяется этим. Он не позволяет себе сделать отсюда кадетский вывод: «значит, с.-д. должны поддерживать кадетов». Он сразу переходит к анализу классовых интересов и показывает неизбежность половинчатости либералов в аграрном вопросе. Признавая упадок земледелия вообще, либералы не понимают капиталистического характера земледелия и вытекающего отсюда вопроса об особых причинах задержки именно капиталистической, а не иной какой, эволюции.

И Каутский подробно разбирает одну из этих особых причин, именно недостаток капитала в России. Заграничный капитал играет у нас особенно выдающуюся роль. Это задерживает капиталистическое развитие земледелия. Вывод Каутского: «Упадок сельского хозяйства, наряду с ростом сил промышленного пролетариата, является главной причиной современной русской революции».

Вы видите: Каутский изучает, внимательно и осторожно, особый характер буржуазной революции в России, а не обходит этих особенностей, подобно кадетам и кадето-образным с.-д., посредством доктринерской ссылки на «общий характер» всякой буржуазной революции.

Дальше Каутский разбирает разрешение аграрного вопроса. Он не довольствуется и здесь избитой либеральной фразой: вот и кадетская Дума за землю для крестьян (смотри писания Плеханова). Нет. Он показывает, что одно увеличение надела без громадной денежной помощи крестьянину есть ничто. Абсолютизм не в состоянии действительно помочь крестьянству. А либералы? Они требуют выкупа. Выкуп же не может не разорить крестьян. «Только конфискация крупного землевладения» (курсив Каутского) способна значительно увеличить земельный надел крестьянина, не возлагая на него нового бремени. Но либералы самым решительным образом противятся конфискации.

На этом рассуждении Каутского стоит остановиться. Кто сколько-нибудь обстоятельно знаком с партийными оттенками в революционных кругах России, тот знает, что оппортунисты обеих революционных партий, именно по вопросу о выкупе, не только заразились либеральным взглядом, но извращали еще при этом Каутского. Наши меньшевики и на Объединительном съезде и на целом ряде собраний в Петербурге (например, Дан в своих летних отчетах о съезде перед питерскими рабочими) указывали на неправильность того пункта аграрной программы, который прошел при помощи большевиков, потребовавших вставить непременно конфискацию вместо «отчуждения» (смотри первоначальный проект Маслова). Наши меньшевики говорили, что это неверно, что настаивать на конфискации может только вульгарный революционизм, что для социального переворота не важно, будет ли выкуп или нет, и при этом ссылались на брошюру Каутского «Социальная революция», где Каутский по отношению к социалистической революции вообще разъясняет допустимость выкупа. И эсеровские меньшевики, полукадеты энесы, совершенно так же защищали свой поворот к либерализму в вопросе о выкупе (в одном из выпусков «Народно-Социалистического Обозрения»{107}) и также ссылались на Каутского.

Каутский, вероятно, не знает ни поведения меньшевиков в этом вопросе, ни значения политики энесов и их группы. Но своей постановкой вопроса о выкупе в русской революции он дал опять-таки всем нашим оппортунистам замечательное поучение насчет того, как не следует рассуждать. Нельзя из общих посылок о соотношении выкупа и конфискации в разных революциях, или в социалистической революции вообще, делать вывода о выкупе в России 1905–1906 годов. Надо поступать наоборот. Надо разобрать, какие классы у нас в России вызвали особенности нашей постановки вопроса о выкупе, из интересов этих классов вывести политическое значение данного вопроса в данной революции и тогда уже оценить правильность или неправильность взглядов разных партий.

Само собою разумеется, что, идя таким путем, Каутский пришел не к затушевыванию различия между либералами и революционерами в вопросе о выкупе (к чему всегда приходят плехановцы и энесы), а к выяснению глубины этого различия. Плеханов, задавая свои вопросы Каутскому, прикрывал различие «оппозиционного» и «революционного» движения посредством отстранения конкретных вопросов. Каутский сбросил прочь эти плехановские прикрытия, извлек на свет божий важный вопрос о выкупе и показал Плеханову, что против революционного движения крестьян борются «по-своему» не только черносотенцы, но и либералы.

«Без отмены постоянного войска, – пишет Каутский, – без прекращения постройки военного флота, без конфискации всего состояния царской фамилии и монастырей, без государственного банкротства, без конфискации крупных монополий, поскольку они находятся еще в руках частных лиц, жел. дорог, нефтяных источников, горных рудников, железоделательных заводов и пр. – неоткуда взять те громадные суммы, которые необходимы для русского сельского хозяйства, чтобы вырвать его из его ужасного состояния».

Припомните обычные меньшевистские речи об утопизме и фантазерстве большевиков, например, речи Плеханова на съезде по поводу требования соединить с радикализмом аграрных требований радикализм политический (отмена постоянного войска, выборность чиновников народом и т. д.){108}. Плеханов хихикал над отменой постоянного войска и выборностью чиновников народом! Плехановская «Современная Жизнь» {109} одобряет направление «Нашего Дела», называя политический оппортунизм «политическим материализмом» (??) и противопоставляя его «революционной романтике».

Оказывается, что осторожный Каутский идет гораздо дальше самого крайнего большевика, выставляет гораздо более «утопические» и «романтические» (с точки зрения оппортуниста) требования в связи с аграрным вопросом!

Каутский требует не только конфискации помещичьих земель, не только отмены постоянной армии, но и конфискации крупных капиталистических монополий.

И Каутский вполне последовательно замечает сейчас же после приведенного места: «Ясно, что либералы пугаются столь гигантских задач, столь решительных изменений в существующих имущественных отношениях. По существу, они хотят продолжать вести теперешнюю политику, оставляя неприкосновенными основы эксплуатации России иноземными капиталами. Они твердо стоят за постоянное войско, которое в их глазах одно только в состоянии обеспечить порядок и сохранить им их собственность…»

Плеханов протестует: с ним поступили несправедливо; он спрашивал Каутского только о поддержке оппозиционных партий на выборах в Думу, а ему отвечают не на тему! Выборы в Думу и – отмена постоянного войска! Какая причуда анархической мысли фантаста, какая революционная романтика вместо требуемого оппортунистом «политического материализма»!

А Каутский продолжает себе «бестактно» критиковать либералов в ответ на вопрос о выборах в Думу. Он обвиняет их за то, что они хотят выжимать по-прежнему из русского народа по миллиарду рублей на военщину и платежи по займам. «Они (либералы) думают, что учреждения Думы достаточно для того, чтобы чудом раздобыть из-под земли миллиарды». «Либерализм столь же мало способен на это (удовлетворить русских крестьян), как и царизм». Каутский посвящает специальную главу выяснению отношений либерализма к социал-демократии. Он указывает, что а России нет буржуазной демократии старого шаблона, в которой первенствующее положение занимала городская мелкая буржуазия. В отличие от Запада, в России городская мелкая буржуазия «никогда не будет надежной опорой революционных партий».

«В России нет прочного остова буржуазной демократии». Этот вывод Каутского основан и на анализе особого положения мелкой буржуазии в городах и на учете того, что классовый антагонизм между капиталистами и пролетариатом развит в России неизмеримо сильнее, чем в эпохи буржуазных революций «старого шаблона». И значение этого вывода громадно. Именно в этом пункте лежит центр тяжести всей той «поправки», которую внес Каутский в постановку вопроса Плехановым, – поправки, равносильной коренному изменению.

Плеханов в своих вопросах оперирует со старым шаблоном буржуазной демократии, не более того. Он употребляет затасканное слово, совершенно забывая определить на основании русских данных, какой степенью демократизма, какой прочностью его и т. д. обладают те различные слои, которые теперь в России выступают в качестве буржуазной демократии. Заслуга Каутского в том, что он подметил этот основной грех Плеханова и принялся разъяснять ему практически тот метод, которым надо приходить к действительному пониманию буржуазной демократии в России. И под умелым анализом Каутского из затасканного старого шаблона стали получаться очертания живых общественных сил России: городского мещанства, – класса помещиков, либеральничающих на грошик и поддерживающих черносотенную контрреволюцию на целковый, – капиталистов, боящихся пуще огня пролетариата, – и, наконец, крестьянства.