Одна ночь. Две тайны

Не закрывается.

Жду еще пару минут.

Душ включается. Струи воды с характерным звуком начинают хлестать по ее телу, а дверь по-прежнему не заперта изнутри.

Можно ли это расценивать как приглашение войти?

Неожиданный поворот…

Совести у меня отродясь не было. А уж что говорить о каких-то там рамках приличия?

И все же, усилием воли провожу эти гребаные рамки в своей голове и отступаю от двери, стараясь не думать о незапертом замке.

Всему свое время, Молот.

Первым делом я захожу в гостиную и разжигаю камин, чтобы как только Света выйдет из душа, спалить ее одежду к чертовой матери.

А дальше уже иду на кухню, провожу ревизию в холодильнике в поисках нормальной жратвы. Накрываю на стол и настраиваю себя на серьезный разговор, ожидая свою чистую "замарашку".

Что-то подсказывает, детали этого разговора Свету могут как заинтриговать, так и отпугнуть.

– Ау, Назар, вы где?

Наконец раздается ее звонкий голосок, сравнимый с перезвоном колокольчиков. Где-то вдалеке. Заплутала в моем лабиринте.

А я не откликаюсь. Затаившись, нарочно молчу.

Пусть еще раз позовет меня по имени. Мне нравится, как оно звучит из ее уст. Так мягко, нежно. Словно призыв прекрасной Сирены.

Да уж, совсем одичал.

– Назар? Куда вы подевались?

Эхо все ближе. Шаги босых ног становятся отчетливее. Еще пара секунд, и Света выглядывает из-за угла.

– А, вот вы где! – лучезарно улыбается это милейшее создание, кутаясь в халат. – А я вас по всему дому ищу. Звала-звала, а вы не отвечаете.

А она преобразилась. Повеселела. Кожа порозовела от горячего душа. Глаза засверкали серебром.

Света сбросила грязные шмотки, отмылась и словно заново родилась. Переродилась из болотной кикиморы в диковатую лесную нимфу.

Любо-дорого смотреть на нее. И та ледяная глыба, что находится у меня под ребрами, слегка подтаяла при виде ее неподдельной радости.

Вроде бы ничего особенного не сделал, а на душе вдруг потеплело.

– Налетай, – киваю я на стул, выдвигаю его из-за накрытого стола, возомнив себя джентльменом. – Увы, горячего в доме ничего не нашлось. Только вчерашние закуски.

Света бабочкой порхает ко мне. Проскальзывает между мной и столом, присаживается за него. Я любуюсь ею, пока она голодными глазами изучает угощения на тарелках.

Боже, как она хороша! Невинная и чистая, и вместе с тем – женственная и обольстительная. И этот мой халат на ней… Наверняка под ним она абсолютна голая…

– А у вас вчера был праздник? – робко спрашивает Света, задумчиво склонив голову.

Я зажимаю пальцами переносицу, отгоняя наваждение её обнаженного образа.

– Нет, почему?

– Просто, мне кажется, суши, краба и тарталетки с икрой едят только по праздникам.

Я невольно испускаю смешок, на что Света заливается краской. Вся от пяток до корней волос. Стыдливый взгляд от меня прячет.

– Я что-то не то сказала? – лепечет она, повесив нос.

Какой же я все-таки болван.

Ну куда ты лезешь со своей жизнью на широкую ногу?

Девахе суп нужен пожирнее, понаваристей, а ты ей краба подсовываешь, да китайские палочки вместо приборов.

Опомнившись, выдвигаю ящик кухонного гарнитура, достаю вилку.

– Ешь, пока не заветрилось, – кладу прибор рядом с ней. – Будем считать, у нас сегодня праздник!

– И какой же?

Хмурюсь вдруг.

Уж больно она разговорчива. Этот факт начал меня напрягать.

Не люблю, когда разговаривают не по существу. А к этому самому «существу» мы сможем подобраться только, когда она вдоволь наестся.

Не хочется портить ей аппетит этим "существом".

– День, когда твоя жизнь изменится к лучшему, – отвечаю я, подавляя внутреннее раздражение.

– А ваша тоже изменится?

– И моя тоже. Ешь! – на сей раз приказываю, и только тогда Света замолкает и принимается за еду.

Чтобы не стоять над душой, я отхожу к кухонному островку и оттуда наблюдаю за тем, как Света уплетает за обе щеки.

Аппетит у нее зверский. Такой только у нее и у Хеннесси.

Со временем начинаю задаваться вопросом, как в такую маленькую столько всего помещается.

Выглядит она немного диковато, но ест при этом довольно аккуратно.

К слову, к вилке она так и не притронулась.

Зачем ей вилка, если Света умело пользуется китайскими палочками, отправляя в рот огромные куски риса, начиненные всякой ерундой.

Морщусь. Ненавижу роллы. А она же уплетает за милую душу и еще забавно причмокивает.

Закончив с японской кухней, Света приступает к разделыванию дальневосточного краба. Глотает сочные куски мяса, тихонько мычит от удовольствия. Облизывает пальцы, прикрывая глаза, словно вкусила что-то абсолютно запретное.

Недурно. Такой бурной реакции на крабовое мясо я еще не видел.

Следом Света ставит финальную точку трапезы на тарталетке с икрой.

Она принюхивается к ней, будто к редкому парфюму, дразняще высовывает кончик языка. И, бросив на меня дерзкий взгляд, соблазнительно слизывает икринки с верхушки. Задерживает во рту, медленно рассасывая зернышко за зернышком.

И так с каждой: лижет, держит, рассасывает. Взгляд – в меня. Лижет, держит, рассасывает…

В груди точно когтями скребут. Это зверь рвется наружу. Тот, что привык брать, не спрашивая, и не сожалеть ни о чем. Брать снова, утолять голод, забыв обо всем на свете.

Ох, этот дьявольский язычок… Да я бы его…

Фантазия вспыхивает, дорисовывая к ее невинно-розовому языку то, чего там нет и быть не может.

Не в этом доме. Не с ней…

Да закажи ты себе уже бабу!

Тем не менее все мое нутро становится на дыбы, игнорируя идею с продажными женщинами. Оно настойчиво требует распять этот соблазнительный объект прямо на кухонном столе.

Черт возьми.

Столько женщин было в моей жизни, а такой невинной чистоты в постели не припомню.

Кажется, я влип по-крупному. Сдерживать зверя рядом с ней будет пыткой.

Все. Хватит.

А то ведь такими темпами Света и до связки бананов доберется. Очистит его неспешно, в рот положит… и тогда мне сорвет крышу окончательно.

Ладно. Задобрил, а теперь можно и к делу переходить.

Передернув плечами, я стряхиваю наваждение. Когда кровь отливает от стратегически важных мест, я отодвигаю стул, разворачиваю его спинкой вперед и сажусь напротив нее.

Света тут же съеживается. Кладет недоеденную тарталетку в тарелку, прячет руки под стол.

– Наелась? – спрашиваю, заглядывая в глаза.

Она кивает, вытирает ладонью рот.

– Да, большое спасибо.

– Вкусно было?

– Очень. Вы просто не представляете, как…

– Хочешь, чтобы так было всегда? – перебиваю ее, хотя и наслаждаюсь ее голосом. – Не только по части еды. Хочешь, чтобы жизнь стала вкусной и разнообразной?

Она удивленно моргает.

– А кто же не хочет?

– Я и не сомневался в твоем ответе. В таком случае у меня к тебе есть весьма выгодное предложение, – выставляю вперед руку, не давая ей вставить и слова. Вижу, что она насторожилась. – Предупреждаю: второго шанса не будет, поэтому советую все хорошенько взвесить. Подумай, как изменится твоя жизнь, если ты примешь мое предложение.

– Х-хорошо. И что вы хотите мне предложить? – спрашивает тихо, почти беззвучно, и даже не моргает.

Тут главное – не спугнуть раньше времени.

А как не спугнуть того, кто всего вокруг боится?

Но, помнится, девочка она наивная. За две тысячи чуть свободы не лишилась.

А мое предложение кардинально отличается от предыдущего. За сдельную работу – огромные деньги. Ставка в четыре тысячи раз больше, чем ей предлагали в наркопритоне.

– Свет, скажи, а у тебя мужчины уже были? – захожу издалека.

В первую очередь нужно убедиться, что прекрасный цветок уже был "опылен", иначе разговор не имеет смысла.

Света смотрит на меня в упор и молчит.

– Так ты девственница, что ли? – уточняю, принимая молчание за нежелание признаваться в своей неопытности. – Просто ответь. В этом нет ничего постыдного…

Набравшись смелости, она перебивает меня:

– Мужчина! – восклицает она, делая выразительный акцент на окончании. – Один мужчина и все!

Что ж, я рад, но довольную улыбку приходится подавлять, потому что саму Свету этот факт, кажется, немного омрачает.

Словно в глубине души она презирает того мужчину, что сотворил это с ней. Будто из-за него ненавидит себя… Той, которой она стала после него.

Она считает себя грязной, использованной, выброшенной.

– А дети у тебя есть?

Вижу реакцию, но не ту, что ожидал. Света начинает мешкать. Глаза наполняются влагой. Зрачки ее бегают из стороны в сторону, лицо бледнеет, а над верхней губой выступает испарина.

Нервничает девчонка не на шутку.

– Так есть или нет? – давлю.

– Нет, – выдыхает, мотнув головой. – Нет у меня детей.

– А хочешь?

Внезапно Света заходится слезами.

– Хочу! – выпаливает она. – Хочу очень! Хочу своих деток! Хочу увидеть их, на руках подержать. Хочу узнать, как они пахнут. Хочу услышать их смех! Хочу! Я всего этого хочу, Назар.

Напрягаюсь всем телом до состояния взведенного курка.

Не успели мы подойти к сути, как проблема нарисовалась. Она не должна хотеть детей. Не должна привязываться к тому, что будет расти у нее в животе.

– А зачем вы спрашиваете? – интересуется Света, а меня жалость к ней снова пронимает.

Отставить жалость и прочие сопливые эмоции!

– Завтра отправлю тебя в клинику на обследование. Если твоё здоровье позволит, в ближайшее время заключим контракт на суррогатное материнство, – хладнокровно заявляю и продолжаю давить: – Свет, ты в невыгодном положении. Тебе нужны деньги и стабильность, а мне нужен здоровый ребенок! Ты родишь мне его, а я взамен устрою тебе лучшую жизнь. Ты выберешься из нищеты и получишь независимость.

Света пребывает в шоке: не двигается, не моргает, не дышит. Лишь слеза, застывшая на кончике ресниц, выдает в ней жизнь.

Я руки складываю на спинке стула, взгляд приковываю к циферблату наручных часов, давая ей время осознать вес сказанного и понять, что моё предложение – трамплин в будущее, где больше не будет черных полос.

Однако терпение – это то, чем я никогда не мог похвастаться. Оно иссякает по прошествии двух молчаливых минут. И я возвращаю взгляд с часов на Свету.

– Итак, твой ответ? – тон мой резок, требователен. – Ты выберешь деньги и жизнь в моем доме со всеми удобствами, начиная от изысканной еды, заканчивая брендовыми шмотками или предпочтешь, как и раньше, скитаться по улицам в поисках новых проблем?

– Мне… я могу подумать? – она пищит, словно загнанная в угол мышь, взгляд её мечется, не находя опоры.

– Время на раздумья истекло, – наваливаюсь грудью на стол, силой взгляда, силой воли принуждая её сделать правильный выбор. – Мне нужен ответ. Сейчас же!

Света не выдерживает давления, и её прорывает на слёзы.

А этого я вообще не выношу. Пусть кричит, спорит, бунтует, но только не эти сопли.

Я выдергиваю из подставки горсть салфеток. Тянусь к Свете через весь стол и подчищаю за слезами мокрые следы, чтоб глаза мои их больше не видели.

Внезапно она отталкивает мою руку. С остервенением. С сидевшим внутри нее протестом. Света осмеливается показать мне свои зубки. Характер, проснувшийся не вовремя.

Но он у нее все же есть, и это уже хороший знак.

Хватит быть бесхребетной тенью.

– Значит, это было вами спланировано? – сквозь рыдания выплевывает она, сжимая кулаки от злости. – Вы увидели во мне жертву и заманили в ловушку, так? А как же ваши слова, что вы больше не обидите меня?

Больше? Разве я хоть раз позволил себе что-то лишнего? Не посмел бы…

Всё, что я делаю сейчас, – ради её же блага.

Я не обижаю тех, кого обижает жизнь. Я даю ей шанс, который может оказаться последним.

– Я никогда и ни в чём тебя не ущемлю, если ты выполнишь мою просьбу. Ты будешь под моей защитой всё то время, пока носишь моего ребенка.

– А потом? – вскидывает она руки в отчаянии. – Потом вы, как и все, вышвырнете меня на улицу?

Как все? Да что она несет?

Монстра из меня какого-то делает.

– Как только контракт будет исполнен, ты сама захочешь уйти, – понижаю голос. – Так что? Вердикт!

Свету терзают сомнения, пожирают ее изнутри. Ей больно, противно, стыдно. Но это ничто по сравнению с тем, что ей уже пришлось пережить.

Внезапно Света распрямляет плечи, и в её взгляде я вижу то, чего никак не ожидал – гордость.

Чёртова гордость.

В иных ситуациях она – спасение, но сейчас может стать камнем преткновения и лишить Свету последнего шанса.

– Я согласна! – Ее уверенный вердикт звучит как вызов, как дерзкий плевок в лицо гордости. – Я принимаю ваши условия. Я стану суррогатной матерью!

Я награждаю ее одобрительным взглядом, поднимаюсь из-за стола и протягиваю ей свою ладонь.

Хватит терзать девчонку. Сейчас ей, как никогда, необходимы тишина и покой.

– Пойдем, я провожу тебя в комнату, где ты будешь жить.

Ни секунды не раздумывая, Света вкладывает свою руку в мою ладонь, и я крепко сжимаю ее.

4. Костыль

Поначалу я был уверен, что Света сбежит при первой же возможности. Даже ключ из замка не вынул, чтобы не усложнять ей побег.

Погасил во всем доме свет, лег в постель и всю ночь, затаив дыхание, прислушивался к звукам из соседней спальни. А никаких звуков я так и не услышал. Ни единого.

Так и уснул, держа в уме мысль, что я ей тоже нужен.

Она умная девочка. Да, порой из-за неопытности совершает глупости, но глупой ее не назовешь.

Утром я заглядываю в ее комнату. Света спит беспробудным сном, зажав пуховое одеяло между ног. Так сладко, что не осмеливаюсь будить.

Я пишу записку и оставляю ее на соседней подушке.

Наказываю Хеннесси охранять нашу гостью, а сам отправляюсь исправить кое-какое недоразумение.

При подъезде к нужному дому я иду на таран, не сбавляя скорости. Поддав газку, сношу бампером ветхий забор, державшийся на честном слове. Он тут же разлетается в щепки.

Резко ударив по тормозам, я паркуюсь на участке, заваленном хламом, пустыми банками из-под пива и окурками.

Выхожу из машины, пока кипишь в доме не поднялся. В этот момент на веранде показывается перекошенная в испуге морда "Костыля".

– Пацаны, шухер! Рвите задницы, Молот нагрянул! – орет он дурниной, после чего из дома как тараканы повылазили наркоманы и бросились врассыпную.

Мне плевать на остальных. Костыль тут главный. С него и спрос.

Он понимает масштаб надвигающейся на него проблемы и удрать от меня пытается через соседний участок. Несмотря на хромоту, он мчится по конопляному полю, оглядываясь через плечо, спотыкаясь, падая и снова поднимаясь. Я преследую его не спеша, прогулочным шагом, наблюдая за его агонией.

Разминая кулаки, я слышу, как хрустят суставы. Примерно так же захрустит его челюсть, когда он будет выплевывать последние зубы из своей вонючей пасти.

Ему от меня не убежать. Сопротивление бесполезно.

– Молот, я ничего не делал. Клянусь, я чист, как гребаная принцесса на горошине! – в панике задыхается он.

Костыль, защищаясь, выставляет вперед руку, в которой отчаянно не хватает белого флага. Он скачет как кузнечик по грядкам, после чего упирается в соседский забор. А тот уже не такой хлипкий будет. Не перелезешь, не сломаешь, не пройдешь.

– Молот, я правда завязал со всем. Зуб даю!

Хнычет он словно девчонка, ногу пытается перебросить через забор.

Угнетает он меня.

Минимизирую расстояние между нами. Накрывая его своей тенью, встаю напротив него. Стиснутый кулак выставляю на передовой фланг в знак не совсем добрых намерений.

– Паспорт девчонки у тебя? – цежу я пока что по-доброму.

– Нет. У меня ничего нет! – таращит на меня свои честные-пречестные глаза.

– А если найду? – оскалившись, предоставляю возможность подумать и не рыть себе могилу.

Я делаю обманный замах рукой, всего лишь проведя ею по своим волосам на виске. Костыль тут же голову в плечи втягивает, руками от меня закрывается. Вот-вот обоссытся.

Барыга всерьез думает, что это – последнее, что он увидит в своей жизни.

– Какой еще девчонки? Наезд без повода! – лепечет он, лязгая зубами. – Говорю же, ничего у меня нет!

Достало.

Рыкнув, хватаю его за шкирку и дергаю взад-вперед.

Он орет, пасть раскрыв. В ноздри ударяет вонь перегара и гнили.

Пачкать об него руки не хотелось бы, но, видимо, придется.

– Хочешь, чтобы я тебе и вторую ногу ампутировал? – беру его на понт.

Считаю такой метод эффективным, а уж если не поможет, в ход можно пустить мою полюбившуюся расчлененку.

Схватив Костыля за горло, я тащу его по земле. Тот визжит как резаный, судорожно цепляясь за кусты.

Давлю на кадык со всей дури, и крик обрывается. Моя ладонь, сжатая в тиски, не дает ему издать ни звука, только хрипы рвутся наружу.

С пинка открываю покосившуюся калитку и вваливаюсь в полуразрушенный сарай. Окидываю взглядом хлам и паутину, ищу то, что сможет вытряхнуть из него правду. И тут взгляд цепляется за ржавую пилу. Хватаю ее за облезлую рукоять, хотя такой даже куриную кость не перепилишь. Тупая, как моя бывшая.

– Ты ведь помнишь, из-за чего у тебя вместо ноги протез? – впускаю в себя зверя и присаживаюсь на корточки возле скулящей туши. – Моя собака тоже помнит! Как она человечину тогда полюбила! С тех пор ждет не дождется, когда твоей правой полакомится! Поделишься, а? Не обделишь животину?

Костыля такими темпами скоро кондратий хватит. Он дрожит всем телом, слюни с соплями вперемешку, плачет, стонет, мамку зовет.

– Не надо ногу, прошу! – вопит он, а я, схватив его за щиколотку, мысленно черчу линию отреза, надавив зазубринами пилы на голень. – Только не ногу! Я же больше ходить не смогу!

По голень – это детский лепет. Беру выше, целюсь снести всю конечность до самого паха. На зоне она ему точно не пригодится.

Краем глаза замечаю, как из своих лачуг повылазили соседи, жаждущие хлеба и зрелищ. Не лезут, выжидают. Они только рады будут, если я избавлю их от такого "украшения" района, от такого соседушки.

– Все-все! Молот, вспомнил я про девчонку! – хнычет он, сопли пузырями. Но я с нажимом вонзаю ржавые зубья в его кожу сквозь трико. – А-а-а! Больно! Забыл я про нее! Отвечаю, ничего не хотел скрывать! Ты же знаешь, как я к тебе отношусь! Вся братва тебя уважает!

– Ровно через минуту паспорт должен быть у меня в руках, – рычу я, впиваясь взглядом в его перекошенное лицо. – Тогда и посмотрим, как ты меня уважаешь. А если его не будет… – подношу пилу к его переломанному носу, он косит на нее глаза и едва не обделывается.

– Будет, Молот! Сейчас все будет! – стелется он, подрывается с земли и ковыляет в сторону дома, словно у него и не было проблем с ногой.

Швыряю пилу в сорняки и неспешно шагаю следом, коротко кивнув соседям. Если Костыль вздумает шутить со мной – сотру в порошок прямо на глазах у этих зевак, не моргнув глазом.

Ровно через минуту паспорт уже у меня в руках.

Не соврал, падаль.

Раскрываю на развороте с фотографией: Красавина Светлана Александровна.

За шесть лет она словно иссохла: кожа да кости, огромные глаза, занимающие пол-лица. Но раньше в них искрился озорной огонек, а теперь плещется только страх и отчаяние.

– Значит слушай меня внимательно, Костыль, – возвращаю его внимание, пряча паспорт в задний карман джинсов. – Если еще раз услышу, что ты толкаешь наркоту, так просто ты от меня не отделаешься. По одному истреблю всех твоих шакалов, а потом и до тебя доберусь. Я понятно выразился?

Костыль в шоке, но сейчас он на все согласен. Он готов лизать мои ботинки, лишь бы я больше не появлялся на пороге его конуры.

– Конечно, все понял. Дважды повторять не надо.

– И вычисти всю дурь с участка! Сожги ее к чертям! Через неделю приеду с инспекцией!

– Сделаю! Все сделаю, – кивает, шагает ко мне и протягивает свою ладонь для рукопожатия.

Смачно плюнув в Костыля, я сжимаю свой кулак и со всей силы впечатываю в его грязную рожу. Обмякнув, барыга валится на крыльцо.

– Это тебе, чтоб не расслаблялся! – рявкаю я, а затем сажусь в машину и под изумленные взгляды зевак даю по газам.

По дороге к дому я нахожу в телефоне контакт старого приятеля, нажимаю на вызов и включаю громкую связь.

– Молот, братан, вот отвечаю, только о тебе подумал, а ты тут как тут! – ржет он в трубку.

– Не понял, Борзов, ты сейчас нарываешься?

– Да ну, брось! Просто дело есть. Сам хотел набрать, а ты меня опередил.

– Ясно, – мычу я, бросая взгляд на паспорт Светы. – Я сейчас скину тебе кое-какие данные, пробьешь мне одного человечка?

– Не вопрос. А кто это? Еще один твой должник?

– Можно и так сказать, – уклончиво отвечаю, не вдаваясь в детали.

– Тогда высылай. К обеду сброшу тебе всю инфу по нему, там и поговорим.

– Отлично! На связи, – отключаюсь.

Через пару километров я останавливаюсь на подземной парковке торгового центра, делаю пару снимков паспорта и отправляю их Борзову.

Надо бы знать, с кем имею дело. Осторожность в данном случае точно не помешает.

5. Тревожный звонок, или История Золушки

Света

Впервые за долгое время я просыпаюсь с улыбкой. Утро… Оно сегодня доброе, ведь впервые за последние дни меня не терзает вопрос о том, что нужно сделать сегодня, чтобы наступило завтра.

Теперь меня мучает другое: я боюсь, что после всего Назар может назвать меня обманщицей и прогнать из своего дома.

Потянувшись всем телом, я перекатываюсь на бок. Там, на соседней подушке, замечаю листок бумаги.

Это записка от него, а в ней всего пять слов: "Скоро вернусь. Никуда не уходи".

А я и не собиралась уходить.

Как я могу уйти, когда наконец-то почувствовала, как внутри робко прорастает надежда?

Казалось, мои молитвы были услышаны, и судьба причудливыми тропами привела меня к Назару. К человеку, с которым меня связывало нечто большее, чем просто вчерашнее спасение от охраны супермаркета.

Как же мне все-таки повезло его встретить. Больше года у меня ушло на его поиски. Уже и не надеялась отыскать.

А когда нашла, испугалась его грозного вида. Богатырское телосложение, мужественное лицо, пересеченное шрамом на скуле, и холодные голубые глаза в первые минуты внушали не столько уверенность в защите, сколько первобытный ужас.

Но, как оказалось, за всей этой внешней суровостью скрывается доброе сердце.

До последнего я сомневалась, что это именно тот мужчина, который стал моим первым и единственным.

Из той ночи я мало что помню.

Но стоило мне увидеть его собаку, как все сомнения развеялись.

Добермана с розами на ошейнике я помню отчетливо.

Помнила и то, как оплаченное Назаром время подошло к концу. Я оделась, забрала деньги и поспешила сбежать из этого дома. Прыгнуть в машину, ждавшую меня у ворот, уехать домой и навсегда забыть об этой ночи. О том, как меня использовали, словно какую-то дешевую вещь.

Помню, в глазах двоилось, меня шатало из стороны в сторону. Уже у входной двери я потеряла равновесие и упала. Тогда-то и появилась собака. Она облизывала мои руки и лицо, пытаясь помочь подняться, а я завороженно смотрела на нее.

Я всегда любила собак, а черный доберман с детства был моей мечтой.

Как я уже говорила, детали той ночи почти стерлись из моей памяти. Не помнила я и лица того мужчины. Только сам факт. Но его доберман навсегда остался в моем сердце.

Именно благодаря собаке я и узнала Назара. Только поэтому я не предприняла попыток сбежать.

Я посчитала его своим единственным спасением. Не только для себя, но и для моих сыновей. Для наших с Назаром сыновей.

Сначала я подумала, что он узнал меня, поэтому и предложил помощь. Но с каждым его вопросом надежда на то, что он вспомнит меня, таяла. Я совсем не похожа на ту девушку, что приходила к нему ровно два года назад. Над моей внешностью хорошо потрудились, ведь заказчик предпочитал видеть в своей постели темноглазых брюнеток. А с нарощенными волосами и в линзах я стала практически другим человеком.

Вряд ли Назар поверит мне на слово, если я решусь рассказать ему правду о проблеме, которая касается и его.

Решусь ли?

Если смогу, то необходимость в суррогатном материнстве отпадет.

Да, я согласилась на это, но к такому я не готова ни морально, ни физически.

Искренне надеюсь, что до этого не дойдет.

Я даю себе обещание, что в ближайшее время найду в себе силы и храбрость, чтобы сознаться Назару во всем.

Выхожу из комнаты, спускаюсь на первый этаж.

В гостиной меня встречает Хеннесси с игрушечной косточкой в зубах.

Девочка хочет поиграть со мной.

– Ну хоть ты меня узнала, и то уже хорошо, – почесываю собаку за ухом, затем вытаскиваю из пасти игрушку и бросаю в сторону.