скачать книгу бесплатно
– Сарафанное радио работает, как я погляжу…
Карин вновь прибавила шагу, и ему пришлось чуть не бежать, чтобы ее настичь.
Красная машина, проехавшая мимо, замедлила ход и встала в сотне метров. Патрик остановился – у него возникло чувство, что водитель рассматривает их в боковое зеркало. Неожиданно машина дала задний ход, и Патрик выругался про себя – только сейчас он сообразил, что это автомобиль матери!
– Привет, нет, вы только поглядите – гуляют себе на пару! – Кристина опустила стекло и вытаращила на них глаза.
– Привет, Кристина! Рада тебя видеть! – Карин наклонилась к дверце и чмокнула бывшую свекровь в щечку. – Мы переехали в Фьельбаку, и я наткнулась на Патрика. Он в отпуске с ребенком, я в отпуске с ребенком – почему бы нам не составить друг другу компанию? Посмотри, у меня теперь есть Людвиг!
Кристина заглянула в коляску и издала звук, приличествующий, по ее мнению, для общения с годовалым младенцем.
– Замечательно! – сказала Кристина голосом, от которого у Патрика похолодело в животе.
– А ты куда собралась? – спросил он, не ожидая от ответа ничего хорошего.
– К вам, конечно! Давно не была. Испекла кое-что. – Она с улыбкой показала на пакет с булочками и коробку с бисквитом рядом на сиденье.
– Эрика работает, – обреченно промямлил Патрик, зная, что для матери это не аргумент.
– Вот и хорошо! Сделает перерыв и выпьет кофе с бисквитом, что может быть лучше! – Кристина включила первую скорость, удерживая сцепление. – Ты же тоже скоро придешь?
– Конечно, конечно… – Патрик лихорадочно пытался найти способ подсказать матери, что не стоит докладывать Эрике про их случайную встречу, но так ничего и не придумал.
Он проводил взглядом красный «пежо». Предстоит очередное объяснение.
Наконец-то она взяла разгон. Текст лился свободно и логично, за утро – четыре страницы. Совсем неплохо.
Эрика удовлетворенно откинулась на стуле. Вчерашнюю злость как рукой сняло. Зря она так… Ничего, надо приготовить к ужину что-нибудь вкусненькое. Перед свадьбой они оба старались держать форму, сбросили по паре килограммов, но сейчас как-то перестали на это обращать внимание. В конце концов, можно же иногда себе позволить, иначе жизнь становится неинтересной. Свиное филе под соусом из горгонзолы, к примеру. Патрик обожает.
Так тому и быть. С ужином вопрос решен. Она открыла дневник матери. Собственно, надо бы сесть и прочитать все зараз, но она почему-то никак не могла себя заставить. Эрика закинула ноги на стол и принялась разбирать красивый, но витиеватый, иной раз до непонятности, почерк. Пока ей попадались только бытовые подробности: что делала Эльси, чем помогала матери… Беспокойство за отца, деда Эрики, который постоянно был в море, и в будни, и в праздники. Мысли о жизни были по-детски наивны – за ними так и слышался тонкий девчачий голосок, и Эрике было очень трудно сопоставить эту интонацию с твердым, даже суровым голосом матери, которая никогда не говорила детям – ни ей, ни Анне – ласковых слов. Строгое воспитание… Да, так это и называется: они получили строгое воспитание.
На второй странице она вдруг наткнулась на знакомое имя. Даже два. Эльси записала, что была дома у Акселя и Эрика, потому что их родители уехали. Про это событие было написано довольно много, в основном мать поразило собрание книг, но Эрика никак не могла сосредоточиться. Два имени: Эрик и Аксель. Наверняка это братья Франкель. Она прочитала страницу несколько раз и сделала вывод, что мать встречалась с этими мальчиками довольно часто, вернее, с младшим, Эриком. Они дружили вчетвером – Эрик, Эльси, Бритта и Франц. Эрика попыталась припомнить, называла ли мать когда-нибудь эти имена. Нет. Не называла. А Аксель в дневнике Эльси предстает прямо сказочным героем. «Он такой смелый и красивый, почти как Эррол Флинн». Может быть, мать была влюблена в Акселя? Эрика еще раз перечитала относящиеся к нему строки дневника. Нет, это не влюбленность. Скорее, восхищение.
Эрика положила дневник на колени и задумалась. Почему Эрик Франкель не сказал ни слова о том, что в детстве дружил с ее матерью? Она же рассказала ему, где нашла медаль, назвала имя матери. Эрика опять вспомнила странное молчание старика. Нет, ей не показалось. Он что-то от нее скрыл.
Резкий звонок в дверь прервал ее размышления. Она вздохнула. Кого еще принесло? Загадка решилась быстро – раздался знакомый голос: «Хелло! Есть кто дома?» Кристина, как всегда, не стала дожидаться, пока ей откроют. Эрика снова вздохнула, спустилась по лестнице, стараясь придать лицу дружелюбное выражение.
– Привет, – сказала она и тут же почувствовала, насколько неестественно это прозвучало.
– Вот и я! – сообщила свекровь, как будто без этого комментария оставались какие-то сомнения – она это или не она. – Я тут испекла кое-что к кофе. У вас, деловых женщин, нет времени для такой ерунды.
Эрика чуть не заскрипела зубами. У Кристины было непревзойденное умение жалить исподтишка. Интересно, врожденный это талант или результат многолетней тренировки? Скорее всего, и то и другое.
– Спасибо, – вежливо сказала она вслух.
Кристина уже занялась приготовлением кофе, словно бы это был ее дом, а не Эрики.
– Посиди, я все сделаю, – сказала она, – я же знаю, где что лежит.
– Еще бы, – отозвалась Эрика тоном, задуманным как саркастический. Впрочем, она вовсе не была уверена, что свекровь уловит сарказм. – Патрик гуляет с Майей. Наверное, придут не скоро.
Наивная попытка сократить визит Кристины успеха не принесла.
– Ничего подобного, – заявила та, одновременно отмеривая кофе – три, четыре… – скоро явятся. Я их обогнала, они уже идут домой. Хорошо, что Карин переехала в Фьельбаку, у Патрика, по крайней мере, будет компания. Это так скучно – бродить одному, тем более Патрику. Он привык работать и приносить пользу…
Эрика уставилась на Кристину, пытаясь понять, о чем она трещит. Карин? Компания? Какая Карин?
В холле появился Патрик с коляской, и она тут же сообразила. Вот какая Карин…
Патрик изобразил улыбку.
– Кофе – это хорошо, – сказал он, как ему показалось, вполне непринужденно.
Они собрались на кухне. Дело шло к ланчу, и у Мельберга бурчало в животе – не только в фигуральном, но и в буквальном смысле.
– Та-ак… и какие успехи? – Он потянулся к блюду с булочками, заботливо поставленному Анникой. Легкая закуска перед ланчем не повредит. – Паула? Мартин? Вы должны были поговорить с братом убитого. Есть что-то интересное?
– Да, мы встретили его в Ландветтере, – сказала Паула. – Похоже, он мало что знает. Спросили насчет писем от «Друзей Швеции». Он только подтвердил, что Эрик и Франц Рингхольм – друзья детства. Но Акселю ничего не известно о каких-то угрозах, хотя он и не исключает такую возможность, учитывая, чем они с Эриком занимаются.
– А сам Аксель не получал писем с угрозами? – быстро спросил Мельберг. Он не успел прожевать булочку, и над столом веером полетели крошки.
– По-видимому, получал, и не так уж мало. Но все эти письма архивируются в организации, на которую он работает.
– То есть он сам не знает, получал ли письма от «Друзей Швеции» или нет?
Паула утвердительно кивнула:
– Похоже, так и есть. Все письма от неизвестных корреспондентов поступают непосредственно в центр. И я понимаю Акселя – лучше не иметь дела с этим дерьмом.
– Какое у вас сложилось впечатление? Я слышал краем уха, что он в юности был чуть не героем Сопротивления.
– Очень элегантный и достойный господин. Настроение у него, конечно, подавленное. Легко понять. Мне показалось, он очень тяжело воспринял гибель брата. А тебе? – Паула повернулась к Мартину.
– У меня такое же впечатление.
– Думаю, придется встретиться с Акселем Франкелем еще раз. – Мельберг поглядел на Мартина и хмыкнул. – Как я понимаю, ты уже говорил с Педерсеном? Странно, что он не захотел поговорить со мной…
Мартин прокашлялся.
– Почему не захотел? Ты как раз в это время выгуливал собаку. Конечно, если бы ты был на месте, он бы в первую очередь сообщил тебе.
– Вот оно что! Может, и так… И что он сказал?
Мартин вкратце пересказал заключение судебных медиков.
– Педерсен сначала позвонил Патрику, – засмеялся он под конец. – Тот, похоже, не особенно доволен своими успехами на семейном фронте. Патрик выудил у Педерсена все подробности вскрытия, а потом вообще увязался за нами, на место преступления ему захотелось. Я не удивлюсь, если он через пару дней появится здесь. Вместе с Майей и коляской.
Анника улыбнулась.
– Да, я вчера с ним говорила. Он сказал, что сразу трудно перестроиться. Вполне дипломатичное определение.
– Еще бы не трудно! – Мельберг опять выразительно хмыкнул. – Все это идиотские выдумки. Взрослые мужики должны менять подгузники и готовить детское питание! По этой части раньше было лучше. Каждый занимался своим делом. Наше поколение делало то, для чего мы, мужики, и предназначены. А женщины возились с детьми.
– Я бы с удовольствием менял подгузники, – тихо сказал Йоста, не поднимая головы.
Стало тихо. Все вспомнили, что у Йосты недавно умерла жена. Когда-то она родила ему сына, но тот тоже умер, сразу после рождения. Больше детей у них не было.
Нарушила молчание Анника.
– А я думаю, это полезно. Мужики должны знать, что это за работа – возиться с детьми. Потяжелее любой другой. У меня, может, своих детей и нет, – тут настал черед Анники пригорюниться, – но у всех подруг дети, и уверяю вас, они не лежат на диване целыми днями и не жрут шоколадные конфеты. Патрику тоже полезно попробовать на своей шкуре.
– Меня ты не убедишь, – сказал Мельберг и озабоченно воззрился на лежащую перед ним кипу бумаг. Стряхнул крошки и начал просматривать. – Ага… Это заключение Турбьёрна и его парней…
– И девушек, – поправила Анника.
Мельберг закатил глаза.
– И девушек… Сойдешь ты когда-нибудь с этой феминистской баррикады? Будем заниматься следствием или обсуждать последнюю речь Гудрун Шуман?[4 - Гудрун Шуман – шведская политическая деятельница, основательница и лидер партии «Феминистская инициатива». Раньше была председательницей коммунистической партии.]
Он покачал головой и помолчал немного, пытаясь поймать утраченную нить.
– Да… в общем, заключение Турбьёрна и его сотрудников. Тоже можно определить двумя словами – никаких сюрпризов. Есть отпечатки обуви, отпечатки пальцев, еще какие-то отпечатки – все это надо будет принять во внимание и проанализировать. Йоста, займись… Возьми отпечатки пальцев у этих пацанов, у братьев… у брата. Чтобы их исключить. Потом займемся остальными, если они есть. Дальше… – Он прочитал несколько строчек про себя, сопровождая чтение ритмическим мычанием. – Дальше вот что… вот… окончательно установлено – смерть наступила в результате повреждений, причиненных ударом тупым тяжелым предметом по голове.
– Значит, удар был один? – спросила Паула.
– Мм… да, один, именно так. Один. Это они как-то устанавливают по брызгам крови. Я звонил Турбьёрну и задал тот же самый вопрос – говорит, они смотрят на брызги… Один удар – брызги летят вот так, два – вот эдак, а про три даже и подумать страшно. У них там свои примочки, но заключение однозначное – сильный удар по голове тяжелым предметом. Один.
– Совпадает с протоколом вскрытия, – кивнул Мартин. – А что за предмет, не удалось установить? Педерсен считает, что это камень.
– Вот именно! – произнес Мельберг торжествующе и ткнул пальцем в бумагу. – Вот именно! Под столом лежал тяжелый каменный бюст, а на нем и кровь, и волосы, и мозговое вещество, и все, что хотите. И осколки камня, которые Педерсен нашел в ране, именно от этого бюста.
– То есть орудие убийства налицо… Что ж, это всегда кое-что, – меланхолично произнес Йоста.
– Надо найти Франца Рингхольма. Пусть расскажет, что это за угрозы.
– И пройтись по соседям – может быть, кто-то видел что-то необычное тогда, в июне, – добавила Паула.
Анника подняла глаза от своих записей.
– А уборщица? Надо поговорить и с уборщицей. Когда она последний раз там была? Говорила ли с Эриком? И почему все лето не убиралась?
– Разумно, – кивнул Мельберг. – Хватит рассиживаться! За работу!
Он подождал, пока последний из сотрудников покинет комнату, и потянулся за еще одной булочкой.
Делегировать полномочия. Главная черта хорошего руководителя – умение делегировать полномочия.
Насчет того, ходить или не ходить на уроки, у них царило полное согласие: если не лежит душа – не ходить. Душа лежала не часто.
Сегодня они собрались около десяти. В Танумсхеде не так уж много мест, куда можно пойти, поэтому они просто сидели, курили и болтали.
– Слышали про этого старого идиота в Фьельбаке? – Никке глубоко затянулся, захохотал и закашлялся. – Не иначе, твой дед с его приятелями руку приложили.
Ванесса фыркнула.
– Брось, – мрачно, но не без гордости сказал Пер. – Дед к этому никакого отношения не имеет. Станет он рисковать тюрьмой из-за какого-то старого пня! У «Друзей Швеции» другие цели.
– А ты с ним поговорил? Нам разрешат прийти на собрание? – Никке перестал смеяться.
– Пока нет… – неохотно ответил Пер.
У него был особый статус: он приходился внуком самому Францу Рингхольму. Как-то он в минуту слабости пообещал приятелям, что попробует провести их на собрание «Друзей Швеции» в Уддевалле, но не знал, как дед отреагирует на такую просьбу. Вернее, не то чтобы не знал. Он был почти уверен, что скажет дед. Вы слишком молоды, нужно еще не меньше двух лет, чтобы вы могли развиться и реализовать свой, как дед любил выражаться, «потенциал». Пер не понимал, что он имеет в виду. Развиться? Они понимали все ничуть не хуже старших. Чего тут не понять?
И это ему очень нравилось. Простота. Черное и белое, никаких серых нюансов, никаких лазеек, никаких уловок. Перу было совершенно чуждо стремление многих запутать ситуацию, заболтать… Он терпеть не мог все эти скользкие рассуждения: «С одной стороны… с другой стороны…» Все до крайности просто. Есть мы, и есть они. Вот и все. Мы и они. Они и мы. И если бы они держались на своем краю и занимались своим делом, никаких проблем бы и не было. Но «они» претендовали на «наше». Им не нравились границы, очевидные даже полному идиоту. Любому зрячему понятно: белый и желтый. Белый и коричневый. Белый и иссиня-черный, эти вообще из каких-то самых диких африканских джунглей. Но даже эту простую истину умудрились запутать, смешать в одну сплошную кашу.
Он посмотрел на приятелей. Интересно, а у них что за наследство? Мало ли с кем могла переспать какая-нибудь проститутка из их предков… Может, у них тоже нечистая кровь… Пер вздрогнул.
Никке смотрел на него вопросительно.
– Ты что, Пер? У тебя такой вид, словно ты лягушку проглотил.
– Да нет, ничего, – усмехнулся Пер. С чего это он начал всех подозревать?
Он погасил сигарету.
– Пошли выпьем кофе.
И, не оглядываясь, двинулся в сторону школы. Знал, что они последуют за ним.
Вспомнил убитого старика и пожал плечами. Какое это имеет значение?
* * *
Фьельбака, 1943 год
Они ели в полном молчании. Слышно было только позвякивание вилок и ножей о тарелки. Все пытались не коситься на пустой стул, но никому это особенно не удавалось.
– И опять ему скоро в дорогу. – Гертруд протянула Эрику миску с картошкой, и он положил еще одну картофелину на и без того полную тарелку.
Так было проще – если бы он отказался, мать стала бы настаивать и стояла бы на своем до тех пор, пока он не положит две. Он посмотрел на тарелку – съесть все это невозможно. Его не особенно интересовала еда, он ел только потому, что его вынуждали. И чтобы мать не говорила, ей-де стыдно, какой он худой. «Люди подумают, мы тебя не кормим!» – упрекала она Эрика.
У Акселя аппетит был превосходный. Эрик неохотно поднес вилку ко рту, опять посмотрел на пустой стул и начал механически жевать, чтобы избавиться от отвратительного ощущения битком набитого рта. Картошка с соусом превратилась во влажную липкую кашу.
– Каждый делает свое дело. – Хуго Франкель строго посмотрел на жену.
Но и он тоже не мог оторвать глаз от пустого стула.
– Разве я против? Я просто говорю, что мог бы и отдохнуть пару дней.
