Мisol

Я почувствовала, что краснею, как рак. Быков, как всегда, заставил чувствовать себя школьницей перед учителем.

– Просто послушай то, что я хочу сказать тебе. Когда я пришел работать, не было таких лекарств, которые бы давали надежду этим несчастным деткам. Не было благотворительных фондов. Знаешь, сколько жизней заполнили мое кладбище?

Быков пристально смотрел на меня, и мне показалось, что за стеклами очков блеснули слезы.

– Лучше тебе этого не знать! Но это было, когда я начинал. У тебя сейчас намного больше возможностей. Не сиди, сложа руки. Соберись и действуй.

Неожиданно он резко развернулся и подошел к своему столу. Похоже, что – то искал. Протянув клочок оторванной бумаги, он выпалил:

– На, держи. Это название благотворительного фонда. Он открылся недавно. Знакомые подогнали адрес.

– А почему о нем ничего неизвестно?

– Потому что не успели еще зарегистрироваться! Марьям, что за глупые вопросы? Да и какая тебе разница! Держи. Иди туда, и поговори с их начальством или с кем – то еще. Главное иди туда сама. Ты врач, они прислушаются к твоему мнению.

Я благодарно посмотрела на Быкова, понимая, что, возможность, подаренная им бесценна.

– Спасибо, Виталий Олегович! Я пойду.

Чувствуя, что в конце тоннеля, наконец, забрезжил слабый огонек, я вышла из ординаторской и подошла к посту.

– Лера, где сейчас Гладкова?

– На переливании. У нее же химия была…

– Хорошо! Я поняла. Спасибо.

Не дослушав медсестру, я направилась в кабинет заведующей. Мне необходимо было отпроситься у нее, чтоб пораньше уйти с работы. Не думаю, что в благотворительной организации, какая бы она благотворительная не была, люди будут сидеть до восьми вечера.

Я искала возможность отвлечься от мыслей о Саиде и Соне. И ситуация с Женей показалась мне идеально подходящей для этого. Поговорив с Алиной Расимовной, я объяснила ей сложившуюся ситуацию, и мы договорились, что в список моих обязанностей войдет еще и эта задача. Она была замечательным руководителем и быстро вникла в сложившуюся ситуацию.

Я летела на всех порах по адресу, который дал мне Быков. Кто знает, может, они откликнуться и у меня получится их уговорить? Быстро добравшись к месту назначения, я сошла с маршрутки и огляделась – вокруг были только жилые дома. Может, я что – то не так поняла? Оглядевшись по сторонам, я попыталась отыскать номера на зданиях, чтобы сориентироваться. Затем, кое – как разобравшись в их расположении, наконец, нашла то, которое было нужно мне. Поднявшись по ступенькам вверх, вошла внутрь и увидела бесконечное количество дверей, расположенных по разные стороны длинного коридора. Подойдя к ближайшей, постучалась и вошла внутрь. В дальнем углу за столом сидела аккуратно одетая девушка.

– Здравствуйте. Извините, что отвлекаю, но это благотворительный фонд?

Девушка оторвалась от своего компьютера и ответила мне отказом.

– Поднимайтесь на второй этаж. Они вроде как там находятся.

Поблагодарив ее, я вышла в коридор и направилась обратно к выходу. Лестница, ведущая наверх, находилась рядом с главным входом. Поднявшись по ней на второй этаж, я снова увидела коридор, заполненный дверьми на всем протяжении. Похоже, здание не располагало другого типа планировкой, кроме этой. Найдя нужную, я снова постучалась и вошла внутрь. На сей раз меня встретил улыбчивый молодой человек. Что ж это намного приятней. Наверное, я пришла по адресу.

– Здравствуйте. Чем могу помочь?

– Здравствуйте, меня зовут Марьям Руслановна Алиева. Я врач – гематолог детской краевой больницы. Моей пациентке срочно необходимо лекарство для продолжения курса химиотерапии. Я надеялась, что вы мне сможете помочь. Необходимые выписки и история у меня с собой.

Я выпалила это словно из пулемета и в ожидании ответа уставилась на парня. Похоже, он был немного ошарашен.

– Я понимаю вашу ситуацию, но я ничем…

– Подождите.

Я пришла в бешенство.

– Это благотворительная организация, так?! Я спросила на первом этаже, девушка направила меня сюда. Двадцатый кабинет, третья дверь слева от лифта! Значит, я зашла правильно! А теперь ответьте мне: на каком основании вы мне отказываете?! Ведь вы занимаетесь благотворительностью! Сколько вам лет? Двадцать пять? Двадцать восемь? Она младше тебя всего на десять лет, а ты мало того прожил больше, так еще и будешь продолжать это делать!

Внутри все кипело и меня просто разрывало от злости. Сколько можно стучаться в закрытые двери и слышать бесконечные отказы! Надоело!

– Не смей говорить мне нет.

Я угрожающе нависла над парнем, чувствуя, что в данный момент способна на все.

– Вообще – то…

– Я сказала, что не приму твоего отказа!

– Он не занимается благотворительностью. Это – моя забота.

***

– Я так понимаю твоей пациентке необходимо заказать лекарство для продолжения курса химиотерапии. Что ж, думаю, я смогу помочь.

Смотря на его лицо, я единственное не понимала одного: что этот человек тут делает? Это что шутка?!

– И с каких это пор, стесняюсь спросить, ты начал заниматься благотворительностью?

– Будем считать, что ты не задавала этот вопрос.

Я громко расхохоталась.

– Будем считать, что ты сбежал от ответа! В принципе, как и всегда.

Злобно выплюнув последние слова, я скрестила руки на груди.

Он отреагировал в свое спокойной манере, которая невероятно бесила меня и не сказал в ответ ни слова!

– А знаешь, я думала, мы с тобой больше никогда не увидимся. Ну, ты понимаешь, что я имею в виду – твою болезнь и все такое.

Внутри все застыло: глыба, нависшая над телом, попала прямо в сердце и разорвала его на мелкие куски. Молодец, Музыкант, у тебя это получилось! Браво!

– Марьям, тебе нужна помощь, и я могу ее тебе оказать.

Да. И это самое ужасное.

– К сожалению, ты прав.

Я запечатала гнев за семью замками.

– Мне нужна Эрвиназа. Евгения Гладкова, моя пациентка. Вот выписка. Остальные документы пришлю по почте.

– Острый лимфобластный лейкоз после ремиссии. Девчонка готовится к пересадке через три месяца. Сейчас проходит курс химии.

– Я понял.

– Вот телефон ее матери. Свяжись с ней.

Его бездонные глаза привычно тянули в черную пропасть, побуждая броситься в нее с головой. Три года исчезли во мраке, будто их и не было. Я пристально всматривалась в эту глубину, ища привычные покой и радость, но понимала, что их больше нет. Я изменилась. Изменился и он. «Былой магнетизм Бугдаева» не действовал так как это было раньше.

– Прости.

– Что?!

– Прости меня…

Я повернулась к нему спиной и зашагала к выходу.

***

Внутри все раскололось – одна половина требовала его, а другая… дилемма между сердцем и душой: тем, что любило и той, что ненавидит.

Заглянув в твои глаза, «любимый», я, наконец, осознала – ты мое самое главное разочарование в жизни. Мы больше не едины – у меня появились углы, края, которые совершенно не подходят твоим… Три года сделали свое дело. Мы не являемся больше «половинами» целого – просто существуем сами по себе.

А знаешь, что самое страшное? Пустота. Ведь она так и осталась внутри…

Жизнь Гладковой находится в твоих руках. «Спаситель».

Я горько усмехнулась про себя.

Я ехала в маршрутке. Ноги мерзли от холода, нос вдыхал прекраснейшие запахи человеческого тела, а я вела мысленный диалог с Саидом. Какой во всем этом смысл?

Знаешь, Музыкант, были моменты, когда я задумывалась о жизни, в которой не было бы тебя: я бы вышла замуж за своего коллегу, такого же «законченного» доктора до мозга костей, как и я. Такого же самовлюбленного идиота, считающего, что он во всем и всегда прав! Родила бы ему детей, возможно двоих. И разрывалась бы между работой и семьей, выслушивая бесконечные упреки мужа и парируя их вечным брюзжанием об отсутствии денег. Да, и еще дети – терпела бы их укоризненные взгляды, потому что мамы «вечно нету дома». Спустя года три, четыре, мой муж также бы стал пропадать в больнице, но только по причине наличия молоденьких медсестер. А я бы превратилась в законченную стерву, которая не смогла состояться как женщина. А если бы вдруг у нас что – то и вышло, то даже этого не было бы – с твоим – то диагнозом! Не пришлось бы нам рассчитывать на «долго и счастливо».

– Остановка «Славянский», выходят?

В поток мыслей ворвался голос водителя, и я очнулась ото сна. Повернув голову направо, посмотрела в лобовое стекло – следующая остановка моя. Вытащив руки из карманов пуховика, я начала впопыхах рыться в сумке в поисках кошелька. Достав деньги, и отсчитав нужную сумму, увидела, что мы уже практически подъезжаем.

– На остановке!

Сзади раздался громкий мужской бас. Как вовремя!

Маршрутка остановилась: я поднялась со своего места, и, наклонившись вперед, еле протиснулась между сиденьями. Отдав водителю деньги, кое – как достала рукой до двери и потянула на себя. Выйдя, наконец, на улицу, подошла к остановке и вдохнула свежего воздуха. Подняв глаза к небу, невольно посмотрела вверх: оно было раскрашено в удивительно яркие цвета – участки синевы соединялись с желтыми и оранжевыми красками солнечного света, словно какой – то художник провел кистью по холсту. Меня настолько поразила эта картина, что где – то с минуту, две, я неподвижно стояла, рассматривая ее.

Прозвучал короткий сигнал телефона. Вытащив его из сумки, я машинально провела по экрану пальцем и разблокировала его. Пришло уведомление, какая – то ссылка на очередную муть во «В контакте». Я хотела было закрыть телефон и положить его обратно в сумку, но что – то удержало меня. Решив не сопротивляться этому порыву, я нажала на нее и перед моими глазами предстало стихотворение из паблика, на который я была, когда – то подписана:

Прошлое – это прекрасно, моя Мари,

Только с собой его, милая, не бери.

Лучше оставь его в бабушкином сундуке,

Или у мамы в шкатулке, но в рюкзаке,

Что ты несешь за плечами, его не храни,

Слишком тяжелый камень, моя Мари.

Прошлое – это как детство, скажи прощай,

Изредка воскресеньями навещай.

Но никогда в глаза ему не гляди,

Прошлое – это зараза, моя Мари.

Белый осколок чашки, причуда, пыль,

И на земле лежащий сухой ковыль.

Это товар без возврата, пробитый чек,

Смуглый мальчишка с родинкой на плече,

Что целовал под саваном темноты,

Первый бокал мартини, табачный дым.

Всё, что когда-то выгорело костром:

Истина, безмятежность, невинность, дом.

Ты не святая, зачем тебе этот крест? –

Сотни отпущенных рук, опустевших мест.

Всё, что не прижилось и не проросло,

Даже вот это ангельское крыло.

Выбрось его с рождественской мишурой,

Смело шагай под звёздами, громко пой.

Прошлое – это так больно, моя Мари,

Всё, что нельзя исправить и изменить.

Каждое грубое слово, кривой совет,

Тот утонувший в море цветной браслет.

Слёзы на выпускном и последний вальс.

Что-то хорошее тоже, но в том и фарс:

Это есть якорь, что тянет тебя ко дну,

В прошлый четверг, в растаявшую весну.

Если не сможешь и не шагнешь вперед,

То, что давно истлело, тебя сожрёт.

Брось его в пламя, гляди, как оно горит,

Полку освободи для другой любви.

Прошлое – это прекрасно, моя Мари,

Только с собой ни за что его не бери.

Джио Россо

Я еле сглотнула комок, застрявший в горле. В глазах защипало, навернулись слезы и тот груз, который я хранила на протяжении стольких лет, тот, что давил на мою грудь, сжимал горло, заставлял мой голос хрипеть от боли прорвался сквозь плотину безразличия и полился рекой сдавленных рыданий. Мне было абсолютно плевать, что я стою на улице, что на меня смотрят люди, что я не одна. Все эти пустые мысли исчезли из моей головы и перед глазами стояли только эти раскалывающие на куски строки:

Прошлое – это прекрасно, моя Мари, 

только с собой его, милая, не бери.

Пошатнувшись от собственного бессилия, я машинально ухватилась за рядом стоящий столб. Ловя ртом воздух, закрыла глаза и собрала мысли в кучу. Чувства успокаивались, боль стала резко утихать: осень ласково коснулась сердца, и тихо шепнула о яркости цветов, которые, когда – то были смыслом моей жизни.

«Лесная фея, благодаря кому, деревья засыпают глубоким сном».

Я слабо улыбнулась промелькнувшим воспоминаниям. Впервые за все время, я искренне обрадовалась их присутствию. Прошлое поросло былью, и его уже невозможно было вернуть.

Я перевела взгляд на вывески магазинов, находившихся рядом с остановкой: вроде, на них были такие же яркие цвета – красный, зеленый, синий, оранжевый. Но они не шли ни в какое сравнение с теми, что являла природа на холсте облаков!

На светофоре оставалось несколько секунд до того, как должен был загореться зеленый. Я быстрее побежала к тротуару. Необходимо было перейти дорогу в течение пятнадцати секунд.

Пробегая на последних, я немного подпрыгнула и, как раз успела. Отлично!

Внутри зажегся огонек. Он грел меня своим теплом, наполняя странным ощущениями: пустота начинала исчезать. Семя смирения постепенно стало давать долгожданные ростки.

***

– Антонина Викторовна, благотворительный фонд называется «Здоровье детям». Они вам помогут собрать нужную сумму. Я разговаривала с их руководителем и заручилась его поддержкой.

– Я ходила туда, но он ответил мне отказом.

– Возможно, вы разговаривали с молодым человеком? Знаете, там сидит в переднем кабинете. Надо было просто дальше пройти.

– Нет. Я пришла правильно. Никакого молодого человека там не было. Только взрослый мужчина, где – то вашего возраста, может старше. Он ответил, что не сможет помочь нам в покупке Эрвиназы.

– То есть, как это не сможет? На прошлой неделе я согласовала с ним все – отдала выписку Жени, документы с консилиума!

Женщина стояла в дверях палаты, вытирая слезы носовым платком.

Я старалась ее успокоить.

– Ладно. Давайте сделаем так. Я сама поеду туда и поговорю с директором.

Чувствуя, как в душе закипает злость, я пошла в сторону кабинета заведующей, оставив мать пациентки стоять одну посреди коридора.

Господи, Саид! Ты можешь хоть что – нибудь сделать по – человечески?

Постучавшись в дверь, я потянула ее на себя и заглянула внутрь.

– Алина Расимовна, можно?

Заведующая, молча, кивнула, уткнувшись в монитор компьютера. Я вошла в кабинет и сразу перешла к делу.

– Я прошу прощения, что отвлекаю вас. Но это срочно. Моя пациентка Гладкова дала на Аспарагиназу крапивницу. Вы знаете, что я ходила к главному, но он мне, естественно, отказал. Виталлий Олегович помог найти благотворительный фонд, работающий на местном уровне, в пределах региона.

– И в чем проблема?

Алина Расимовна оторвалась от компьютера и недоуменно взглянула на меня.

– Проблема в том, что директор фонда хочет поговорить лично со мной, чтобы удостоверится в необходимости покупки такого дорогостоящего препарата.

Пришлось соврать ей, чтобы она отпустила меня, не задавая лишних вопросов.

– А ты что не отдала ему все необходимые документы?

– Отдала. Но, похоже, он не может в них разобраться.

Алина Расимовна удивленно посмотрела на меня сквозь стекла очков.

– Он что читать не умеет? Что там непонятного!

– Просто, фонд открылся недавно и, возможно, как и любой новичок, он не понимает некоторых нюансов.

Заведующая покачала головой, как бы говоря – куда катиться мир!

– Ну что ж! Если так, то иди, конечно. Только постарайся объяснить ему все досконально, чтобы таких вопросов больше не возникало. Гладкова ведь не единственная твоя пациентка.

– Конечно.

Зная теперь куда ехать, я добралась до офиса фонда за двадцать минут. Зайдя внутрь, сразу же направилась в нужный кабинет и только сейчас заметила вывеску с названием. «Здоровье детям».

– Марьям! Здравствуй.

Саид взволнованно посмотрел на меня и поднялся со стула.

– Здравствуй.

Я растерялась и на мгновение забыла зачем приехала.

– Что – то случилось?

– Да, я по поводу Гладковой.

– Понял. Хочешь чаю или кофе?

– Нет, спасибо. Давай сразу к делу. Объясни мне, пожалуйста, причину своего отказа. Мы же, вроде как, договорились с тобой обо всем. Я выслала необходимые документы, и ты сказал, что поможешь.

– Что ты имеешь в виду?

Я медленно повторила сказанное.

– Какой отказ, Марьям? С чего ты это взяла?

– Какой отказ, Саид?! Мать Гладковой прибегает ко мне вся в слезах и говорит о том, что ты не хочешь помогать ей! Ты решил мне этим насолить или что, я не пойму? Это жизнь! Человеческая жизнь! Как ты можешь играть с нею? Девчонке, только исполнилось шестнадцать. Да ведь она ненамного старше Сони!..

Я проглотила комок, застрявший горло, чувствуя, как на глаза подступают слезы.

– Могла бы быть, если бы Соня была с нами.

– В который раз убеждаюсь, что люди – идиоты!

Саид никак не отреагировал на мои упреки.

– Что?

Я была ошарашена.

– Ничего!

Саид так громогласно отрезал, что я вздрогнула от неожиданной грубости.

– Я же объяснил все этой женщине! Сказал, что не получится сразу же привезти препарат, потому что потребуется время на сбор средств, затем оформление бумажек в Росздравнадзоре! В конце – концов, необходимо найти покупателя за границей, с помощью которого мы сможем его приобрести!

Выйдя из себя, Саид раздраженно ходил из стороны в сторону в пределах.

– Я что непонятно выразился?

Мой язык прилип к небу. В таком состоянии лучше было позволить ему выпустить пар и не говорить ни слова.

– Вот и помогай после этого людям! Я ей русским языком все объяснил: Эрвиназу нельзя просто так взять и купить, даже если деньги будут собраны в срок. Необходимо разрешение врачей, разрешение из Росздравнадзора, потому что препарат в России не зарегистрирован. Мне придется отпустить одного волонтера в Англию, чтобы он нашел врача, кто выпишет нужный рецепт. После этого нужно идти в аптеку, которая купит лекарство с завода! Но и это еще не все. Помимо того есть еще таможня! И пошлина в размере тридцати процентов от стоимости препарата.

Саид, тяжело дыша, смотрел на меня. Вена на его лбу ритмично пульсировала.

– Извини.

Мне хотелось провалиться сквозь землю.

– Я не должна была на тебя наезжать. Просто, понимаешь – пришла, начала плакать! Сказала, что ты не захотел ей помочь. Я и сорвалась!

Саид понимающе усмехнулся и махнул рукой:

– Проехали. Бывает. Есть более интересные темы для обсуждения.

Он повернулся к окну и, раздвинув жалюзи, впустил солнечный свет в комнату.

– Фонд мне не принадлежит. Я всего лишь директор. Организовала его жена местного бизнесмена. Год назад их сын заболел раком…

– И у нее, так сказать, проснулась совесть?

В моем голосе проскользнула нотка сарказма.

Он удивленно посмотрел на меня.

– С каких пор, ты стала такой язвительной, Мари? Раньше за тобой такого не наблюдалось.

Знакомое до боли имя, кольнуло в сердце, и я стыдливо отвернулась.

– А ты, каким боком, оказался причастен к этому?

– Я играю на виолончели в их ресторане.

– Понятно.

Чувствуя, что щеки горят, как семафоры, я прикусила губу.

– Богатые тоже болеют, Мари. Я знаю это не понаслышке.

– Не называй меня больше так.

Саид пропустил это мимо ушей.

– К тому же, она прочла в интернете историю врача гематолога и это натолкнуло ее на мысль о создании благотворительного фонда для помощи тяжело больным детям.

– Какую еще историю?

По спине прошелся холодок.

– Белла наткнулась на нее случайно, когда рылась на форумах, и вдохновилась ею.

Теперь меня бросило в жар.

– Мне пора… Надеюсь, больше таких казусов впредь не возникнет.

Повернувшись к нему спиной, я быстро зашагала к двери. Потянув ручку на себя, я вздрогнула от неожиданности, услышав бархатный голос Саида:

– До свидания, Мари.

***

– Хорошо. Я приложу ваше заключение к оставшимся документам.

Я выключила скайп и повернулась к Быкову. Заведующая стояла рядом.

– Одобрили!

Мне казалось, что моя улыбка растянулась на пол – комнаты, так радостно было на душе. Мы уладили все с консилиумом. Москва, наконец, дала согласие на покупку Эрвиназы. Теперь с их заключением можно было подавать прошение в Росздравнадзор.

– Ну, а ты как думала, Марьям Руслановна! Конечно, одобрили бы!

Быков весело усмехнулся и посмотрел на меня с таким видом, будто не понимал, что за глупости я несу.

Заведующая согласно кивнула и в тон ему добавила:

– Молодец, Марьям!

– Виталий Олегович, Алина Расимовна, мы теперь можем напрямую работать с этим фондом! Мы поговорили с директором, и он согласился сотрудничать.

– Надеюсь, ситуации с документами больше не повторятся? Я не могу тебя постоянно отпускать с работы!

У Алины Расимовны зазвонил телефон. Я пропустила мимо ушей ее замечание и перевела взгляд на Быкова. Это уже был не огонек, а настоящий свет в конце тоннеля!

Заведующая закончила разговор по сотовому и, взглянув мне в глаза, безапелляционно заявила:

– Твой Саид звонил. Едет в больницу.

Я мгновенно вспыхнула от такой бестактности. Не спуская с меня взгляда, Алина Расимовна обратилась к Быкову:

– Виталий Олегович, ты не в курсе, они подгонят нам волонтеров?

– Не знаю, Алина Расимовна.

Алина Расимовна довольно улыбнулась.

– Ну, прямо как в столице! Хорошие времена наступают. И подумать раньше не могла, что в нашем захолустье возможно такое! А помнишь, как в девяностые было, Виталь?

Проглотив обиду, я сделала вид, что Алина ничего не сказала и хотела выйти из кабинета.

– Марьям Руслановна, не уходи! Мне еще с тобой поговорить надо. Неожиданно, дверь ординаторской открылась и просунулась голова Маши.

– Алина Расимовна вас спрашивают.

Заведующая проницательно взглянула на меня и с искренним удивлением сказала:

– Какой шустрый! Когда он сказал, что едет, я думала – он на полпути.

Я поспешно пояснила ей, что здание фонда находится недалеко от больницы.

– А! Тогда понятно. Виталий Олегович тебе вроде к пациентам пора.

Быков ретировался в доли секунды.

– Марьям, присядь, пожалуйста.

Я внутренне напряглась: если заведующая посмеет влезать в мою личную жизнь, я с ней церемониться не буду.

– Не переживай, я не перейду границ.

Алина читала меня как открытую книгу.

– Просто хочу напомнить о том, что было три года назад.

– Я сама все прекрасно помню.

– Хорошо, Марьям. Мне проблемы не нужны.

– Мне тем более.

– О чем задумалась, Марьям?

Быков ждал меня за дверью кабинета заведующей.

И что им всем от меня надо?

– О работе, Виталий Олегович!

– Помни, я не Алина. Осуждать не буду.

Я устало на него посмотрела и обняла.

Быков потрепал меня по голове и прошептал:

– Ну – ну, девочка. Не переживай. Перемелется – мука будет.

Я смахнула слезы с глаз. В голове промелькнули смутные догадки.

– Вы тоже читали?

Быков врать не умел и молча кивнул.

– Кто?

– Твой.

Не сказав ни слова, я зашагала в ординаторскую.

В голове легким шумом промелькнули воспоминания о том, как я стояла посреди этого отделения, кусая губы до крови, чтобы не взвыть от ужаса и боли; как ходила к своим же собственным коллегам, еле вынося их сочувственные взгляды, и просила поскорее напечатать посмертный эпикриз.

      Меня затрясло. Тело била крупная дрожь, из глаз полились слезы.

Панцирь в душе раскололся и непроницаемый для боли и слез защитный люк откинулся, освободив невидимую руку, перевернувшую вентиль. Слезы лились градом. Всхлипывая и тяжело дыша, я выплескивала всю скопившуюся боль наружу.

Не зная сколько я пробыла в таком состоянии, я повернулась к окну и увидела ворону, присевшую на ветку дерева. Она повернула голову набок и удивленно посмотрела на меня, мол «почему ты плачешь, милая?».

Открылась дверь.

– Успокоилась, малышка?

Я ничего не ответила.

– Знаешь, ты не злись на него сильно. Ты ж не знаешь всей его истории. Да к тому же, посмотри, он помогает твоей пациентке! Ведь ты понимаешь, почему?

Я вспыхнула и гневно ответила:

– Да плевать я на него хотела!

Быков пропустил мои слова мимо ушей:

– А история, которую ты написала, действительно поражает, Марьям. Ты знаешь – я не щедр на комплименты. Цени.

– Что он вам сказал, Виталий Олегович?

– Спроси у него.

Я недовольно шмыгнула носом и быстро взглянула в окно – ворона уже улетела.

– Мне жаль, что она умерла, Марьям.

Быков ласково положил руку мне на плечо.