скачать книгу бесплатно
– Ах, как я не люблю, когда ты дома не обедаешь!
– Да ведь служба… Ты радоваться должна, что я назначен в комиссию. Потом получу что-нибудь из остаточных сумм за это.
– Ну, что! Крохи!
– Все лучше, чем ничего. Тебе зимой надо крыть меховую ротонду – вот на ротонду и хватит. Однако прощай… Надо садиться. Не подходи близко к вагонам, не подходи.
– Ты на последнем вернешься?
– На последнем. Прощай. Держи Шурку-то за руку. А то он как бы не сунулся.
– Простись с ребенком-то хорошенько. Ах, отец!
– Да ведь уж простился. Боже мой, как второй-то класс набит!
Толстенький и коротенький человек влезает в вагон и через несколько времени появляется у открытого окошка. Жена подходит к окну.
– Не подходи близко, не подходи… Сейчас поезд тронется, – говорит он.
– Не забудь привезти бисквит и ваксы, – напоминает она.
– Да, да… У меня записано.
– И обойных гвоздей…
– Записано.
– Выгляни-ка из окошка хорошенько.
– Что такое?
– Высунься. Я хочу тебе что-то сказать.
Муж выставляется в окно. Жена приближается к нему и шепчет:
– Будешь обедать в ресторане, так не пей много.
– Да что ты! Ведь у нас вечером комиссия.
– И прошлый раз была комиссия, однако от тебя как пахло!
– Да полно, матушка.
Звонок. Поезд тихо трогается.
– Бисквит, ваксы, гвоздей, пудры и шелковых шнурков для корсета! – еще раз напоминает жена.
– Знаю, знаю.
Толстенький и коротенький человек отходит от окна и садится.
– Все комиссии супруги правите? – спрашивает его высокий тощий брюнет, укладывая в сетку пакет, завернутый в газетную бумагу.
– Да ведь нельзя, знаете. Здесь в дачных местах ничего нет. Я даже себе табаку богдановского на папиросы вчера найти не мог.
– Да, вот и мне жена поручила зайти к портнихе и снести ей вот этот спорок. Хорошо, что сегодня останусь в Петербурге до последнего поезда, а то бы и не успеть. Портниха ее живет на Песках в Слоновой улице.
– Ах, и вы остаетесь до последнего поезда? – спрашивает толстенький коротенький человек.
– Нельзя… Надо проветриться и европейским человеком стать, а то в здешних глухих местах живешь, так эфиопом сделаешься, – отвечает высокий брюнет. – Никого, кроме нянек с ребятами, не видишь. Думаю после службы пообедать у татар на Черной речке, а потом в «Аркадию»…
– Комиссия? – смеется толстенький человек.
– Да, конечно же, комиссия. Иначе как же нашему брату, семейному человеку, на весь вечер отлучиться?
– Ха-ха-ха… И у меня заседание комиссии. Как хотите, а ведь без этих комиссий на даче просто одурь возьмет.
– Ха-ха-ха-ха! И все-то мужья на один покрой!
– От того, что все от одного праотца Адама. А только доложу вам, что иногда и ложь во спасение. Ну, что бы было хорошего, ежели бы я ей прямо сказал: еду, мол, проветриться в Зоологический сад? Сейчас ревность, попреки. А так сохраняешь домашнее спокойствие.
– А вы сегодня куда думаете махнуть?
– Да хоть куда-нибудь, только бы не слышать этого пищания ребятишек. А то ведь у меня дома и в дудки, и в барабаны, и в трещотки… Один кричит: «Папенька, покачай меня на качелях»; другой кричит: «Прокатай меня в тележке»; третий…
– А у вас сколько?
– Пятеро. Да вот в сентябре еще жду. Нынче из-за этого надо пораньше в город переехать.
– Ой, ой, ой… Пятеро и шестого ждете. Нет, у меня только четверо, и никого я не жду, а и то считаю, что много.
– По-немецки надо жить, у немцев поучиться. Немцы как-то умеют… Немец скажет: довольно троих. Смотришь – только трое и есть.
– Аккуратный народ. Послушайте… Приезжайте в «Аркадию» к девяти часам. Веселее будет. Выпьем какого-нибудь месива в кувшине. Теперь уж ягоды есть.
– Я обещал Михаилу Андреевичу Дукатову пообедать вместе с ним, так уж не знаю, как он…
– Тоже комиссия?
– Само собой.
– Ну, так вот и Дукатова склоняйте в «Аркадию». Ложу в складчину возьмем. Со мной будет Куролесов. Он нас познакомит с дамами. У него все садовые дамы знакомые.
– Запутаешься и на поезд опоздаешь.
– А велика беда? Ну, телеграмму жене пошлете, что так и так, за поздним временем…
– С ума сойдет, крышу с дома снимет, бесновавшись.
– Приучать надо. А в крайнем случае возьмем в складчину троечную коляску и в коляске… Ведь обратно-то всем по дороге.
– Это еще хуже. Начнет меня бранить, что на коляску деньги бросил. Надо на поезд поспеть. Да я поспею.
– Так будете в «Аркадии»?
– Я думаю. Куда же иначе-то? Куда ни поезжай, а в «Аркадии» будешь.
– Чего вы с обузой-то этой таскаетесь? – Тощий брюнет кивнул на портфель.
– Нельзя… Это внушительнее. Отвод глаз делает, – отвечал толстенький человек.
– Поди, ведь старые газеты?
– Все тут. А на обратном пути он у меня служит складочным местом для закупок. Ведь вот сегодня ночью надо привезти гвоздей, бисквит, ваксы, шнурков…
– Послушайте… Тогда уж и пообедаем вместе. Приезжайте к пяти часам в ресторан на Черную речку. Знаете?..
– Хорошо, хорошо. Как не знать…
Поезд подходит к следующей дачной платформе и останавливается.
III
Поезд только что подошел к дачной платформе. Ожидавшие его пассажиры тотчас же вскочили в вагоны и стали размещаться по свободным местам.
Вот в проходе между местами протискивается бородач в светлом сером пальто и в такового же цвета шляпе. Слева у него портфель под мышкой, справа корзинка в руке, покрытая бумагой и обвязанная веревкой.
– Позвольте, господа… Пардон… Дайте пройти… Виноват… – бормочет он.
– Батюшки! Кондратий Михайлыч… И с какими поносками! – слышится сбоку, и средних лет одутловатый человек в пальто-крылатке приподнимает с головы форменную фуражку с зеленым кантом.
– А! Максим Гаврилыч! Около вас место свободное?
– Свободное, свободное. Садитесь.
Бородач в светло-сером пальто начинает усаживаться, ставя корзинку в сетку.
– И что эта проклятая дорога скупится на вагоны! – ропщет он. – В третий вагон вхожу – и все переполнено. В заднем вагоне так даже приткнуться негде. На дыбах стоят. Сейчас для дамы согнали с места какого-то гимназиста. А ведь гимназист тоже деньги платит.
– Вечная история. Но вопиять можете сколько угодно – им все равно что к стене горох, – говорит форменная фуражка, смотрит на корзинку, обвязанную бумагой, и прибавляет: – А вы не только что из Петербурга на дачу, но даже и с дачи в Петербург с поносками.
– И не говорите! Уж такова наша судьба, судьба петербургского дачника. Фильтр везу в починку, пастеровский фильтр.
– Фильтр? Да разве вы все еще…
– Все еще на холерном положении. Мы так и не кончали. То есть повальное поглощение соляной кислоты у нас давно уже отменено, но воду продолжаем пить или отварную, или пропущенную сквозь пастеровский фильтр. Калганная настойка у меня отменена, но зато введен настой мяты и еще кой-каких снадобьев.
– Да ведь давно уж нет холеры.
– Будет. Была два года, так придет и на третий, так уж лучше же ее во всеоружии встретить. Фланелевые набрюшники у нас целы, соляной кислоты большая бутылка еще от прошлого года осталась и одно только – про дезинфекцию забыли.
– Да неужели вы даже сырых овощей не кушаете?
– Ем, но только тайком от жены и на стороне, а дома – ни-ни. Вот третьего дня обедал в городе, так порцию ботвиньи съел.
– А у меня жена так даже холерную аптечку уничтожила, когда мы из города на дачу переезжали. Все, все выкинула.
– Придется покупать-с.
– Ну вот, типун бы вам на язык.
– Да уж как там хотите, а купите. Помяните мое слово, что купите. Знаете, ведь и теперь есть что-то такое эдакое в воздухе.
– Позвольте… Да ведь ежели бы было, то было бы писано в газетах.
– А есть. Я сам чувствую, что есть. Да вот не далее как во вторник вечером играем мы у Неумытова в винт…
– У Василья Савельича?
– Вот, вот… Три робера сыграли – ничего… Потом вдруг чувствую как бы колики в желудке. Я соды… Как будто бы отлегло. Но через несколько времени начинает уж урчать, и что-то такое на языке противное. Я, разумеется, заторопился домой. Прибежал – горчичник на желудок, потом прием боткинских капель, лег в постель, заснул, просыпаюсь на заре, и весь в поту.
– Однако ведь ничего?..
– Да хорошо, что горчичник и боткинских капель хватил. А вся штука-то в том, что я тайно от жены три крутых яйца съел за завтраком и свежепросольный огурец. Нет, как хотите, а что-то есть. Зимой не было, но как лето настало – есть. И что обидно, знаете, что карта мне в тот вечер шла как на почтовых… Три раза маленький шлем пришел. Что ни сдадут – игра. Но заурчало, и пришлось бросить. Вернейшим образом из-за этого проклятого урчанья пять-шесть рублей прозевал.
– Да, это обидно… – проговорила форменная фуражка. – Со мной на прошлой неделе тоже был в винте преобидный случай…
– Вот видите, видите! – воскликнуло серое пальто. – Нет, оно есть что-то в воздухе, уверяю вас, что есть, и как только ягоды поспеют…
– Позвольте… Да у меня вовсе не из-за желудочных припадков. Заболел бы желудок, так я и внимания бы не обратил, а все-таки доиграл бы как-нибудь, потому я человек не мнительный. А со мной был случай обиднее. Я и посейчас без досады и без проклятий вспомнить не могу.
– Ошиблись тузом, что ли?
– Хуже-с. Играем мы у Кукурузова… Кукурузова знаете?
– Это что по духовному ведомству служит?
– По духовному ведомству служит его брат Иван Павлыч. А этот – черт его знает, где он служит! Ну, да ведь это все равно. Кажется, он дисконтер, а может быть, даже и ростовщик. Ну, да наплевать на него. Познакомились мы в поезде. Чудесно. Живет через три дачи от нас. Слово за слово, и пригласил он меня к себе на винт. Сидим, играем в садике. Я, он и совсем неизвестная мне какая-то усатая личность. Сначала карта мне не идет… Но я даже, знаете, люблю, когда ко мне вначале карта не идет. Играем по пятидесятой. Вдруг сдают мне на руки большой шлем.
– Большой шлем? Гм…
– То есть я вам говорю – карта к карте. Ну, думаю: вот наконец-то и на мою сиротскую долю… А надо вам сказать, что за последнее время меня карта ужасно как бьет. Бьет, а тут вдруг такая оказия…
– И вы ошиблись? – перебивает форменную фуражку серое пальто.
– Погодите-с… Хуже. Только начались переговоры, вдруг против дачи Кукурузова сталпливаются мальчишки и дворники, смотрят на крышу и указывают пальцами. Кукурузов кричит им: «Что такое? Что там?» Ему отвечают: «Огонь, из трубы огонь». Все моментально вскакивают и бегут на улицу. Я кричу: «Господа! Господа! Погодите. Дайте доиграть!» Никто и слышать не хочет. Из трубы, оказывается, выкинуло, сажа в трубе загорелась. Ну, дворник полез с ведром на крышу, плеснул в трубу воды – и потушил огонь. Я свои карты в кулаке держу. Вернулись мы к столу, глядь – все партнерские карты сбиты. Показываю свои карты, убеждаю – ничего не берет. Ну, понимаете вы?.. Впору хоть заплакать. Однако бросаю карты. Сдают вновь… И как начали меня бить, как начали!.. Кончилось тем, что на восемнадцать рублей меня и выпотрошили. Вот вам и большой шлем! – заканчивает форменная фуражка, смотрит в окошко и говорит: – Однако, смотрите какая масса пассажиров и на этой платформе. Куда их сажать будут?
Поезд останавливается перед платформой.
