скачать книгу бесплатно
Патрология. Период Древней Церкви. С хрестоматией
Михаил Легеев
Учебное пособие по патрологии кандидата богословия священника Михаила Легеева охватывает период святоотеческой письменности Древней Церкви (I–III вв.). Книга построена по принципу хронологического изложения материала. В основе авторского подхода лежит концептуальное видение исторического развития святоотеческой мысли как единого целого. Каждая представленная тема, посвящённая какому-либо из выдающихся отцов и учителей Церкви, отображает наиболее яркие, характерные черты их творчества. Пособие ориентировано на изучение святоотеческих текстов и содержит обширную хрестоматию в качестве приложения. Тематический материал позволяет быстро переходить от учебного раздела к соответствующему тексту хрестоматии. Учебное пособие адресовано преподавателям и студентам богословских учебных заведений, богословских факультетов светских вузов, а также читателям, интересующимся вопросами исторического развития церковной мысли.
Священник Михаил Викторович Легеев
Патрология. Период Древней Церкви. Хрестоматия
© Издательство Санкт-Петербургской православной духовной академии, 2015
Патрология. Период Древней Церкви
Тема 1
Предмет патрологии: отцы и учителя Церкви
1.1. Что такое патрология? Общее понятие о предмете
Слово «патрология» происходит от греческих слов «?????» (отец) и «?????» (слово, учение, наука) и по своей прямой этимологии, таким образом, имеет следующее значение: наука об отцах. Интуитивно ясные в общих чертах понятия «отцы», «святые отцы», «отцы Церкви», как очевидно, составляют некий корень предметной области патрологии, которая, однако, этими понятиями не исчерпывается. Патрология – это не только наука об отцах; ее предмет требует существенного пояснения.
Прежде чем дать определение патрологии как науке, следует обозначить ее предметную область во всех важнейших подробностях. В схематическом виде она имеет в своем составе три элемента, или звена, каждый из которых и связан теснейшим образом с двумя другими, и имеет самостоятельное значение:
1. Историческая динамика церковной мысли и церковных задач как целого.
2. Школы и тенденции мысли; их участие в осмыслении исторических задач Церкви.
3. Отцы и учителя Церкви – отдельные личности; их вклад и участие в жизни школ и решении исторических задач единой Церкви.
1.2. Отцы и учителя Церкви – начальное «звено» предметной области патрологии
Так сказать, предметным «кирпичиком», непосредственным, основным и незаменимым объектом всякого патрологического исследования или учебного пособия являются конкретные исторические личности, люди, персоналии, которых мы называем «отцы и учителя Церкви».
1.2.1. Понятие о духовном отечестве. «Отцы», «святые отцы», «отцы Церкви»
Понятие «отцы» присуще далеко не только одной науке патрологии, но имеет широкое и даже повсеместное употребление в святоотеческой и вообще церковной литературе, начиная с самой глубокой древности и до наших дней. Отцами именуются духовные наставники прошлого, святые, опыт и наследие которых есть для всяких настоящих и последующих поколений членов Церкви свидетельство бытия самой Церкви и жизнь церковного Предания, созидающего Церковь в истории. Изначальным источником такого духовного отечества является Сам Отец Небесный; через Сына Божия (Который есть не только Царь, Пастырь или Друг, но также и отец всем христианам, братьям во Христе), а затем через апостолов это духовное отечество непрерывной нитью распространяется в исторической ткани Церкви вплоть до наших дней. Отсюда, из словоупотребления самих же «отцов», это слово органическим образом приходит и в патрологическую науку, и даже формирует сам наиболее внешний облик этой науки, выраженный в ее наименовании.
Следует заметить, что в патрологической науке чаще и даже как правило принято говорить не «отцы», а «святые отцы» или «отцы Церкви». Между этими тремя понятиями нет существенной или, по крайней мере, точно определенной разницы. Все они отсылают к святым прошлого. Существует, однако, важная особенность специфически патрологического смысла, вкладываемого в эти понятия. «Святыми отцами» или «отцами Церкви» в патрологическом смысле называются не все святые, но только те, которые внесли существенный вклад в церковную жизнь своего времени, решая вопросы, которые оно ставило перед Церковью. Этот вклад закреплялся в наследии святых, то есть в конкретных текстах, которые по большей части дошли до наших дней.
1.2.2. Учителя Церкви
Такой вклад и такое наследие оставили после себя не только святые люди. Были среди них те, кого Церковь по каким-либо причинам не почтила за святых – как правило, по причине богословских ошибок, которые соседствовали с тем благотворным влиянием, какое имели их идеи для Церкви (как, например, у Оригена), а порой даже и из-за явного отступления от Церкви в конце жизни (каков был Тертуллиан). Этих людей патрология называет «учителями Церкви», подчеркивая этим названием как раз то значение, какое они сыграли в церковной истории. Безусловно, «удельный вес» значения учителей Церкви во всем объеме ее Предания и перед святыми отцами невелик; абсолютно доминирующее значение для патрологии, как и для самой Церкви, имеют церковные отцы, святые – им, следовательно, и будет уделено здесь главное внимание и место.
Характерное описание двойственности исторической роли одного из «учителей Церкви», принесшего Церкви и великое благо, и великие беды, дает святой V века, прп. Викентий Леринский:
«Чего темного для уразумения не сделал он ясным своими истолкованиями? Чего трудного для совершения не сделал он таким, чтобы представлялось весьма легким?… Никогда не было такого учителя, который бы употреблял столько доказательств из Божественного закона, сколько он <…> Не достало бы у меня времени, если бы я решился исчислить хотя малейшую долю заслуг Оригена, которые впрочем все относились не к одной славе религии, но и к великости искушения <…> Сила в том, что искушение от столь знаменитого лица, учителя, пророка, не обыкновенное какоенибудь, но, как последствия показали, чрезвычайно опасное, весьма многих отторгло от целости веры» (Викентий Леринский, прп. Памятные записки Перегрина о древности и всеобщности кафолической веры против непотребных новизн всех еретиков. I:17)
Следует отличать понятие «учитель Церкви» в патрологической науке и в широком общецерковном употреблении. В широком смысле «великими учителями и святителями» могут быть названы даже самые выдающиеся из святых отцов, и здесь, совершенно напротив, нежели в патрологическом значении, выражение «учитель» будет указывать на величие святости, а не на его недостаток.
1.2.3. Подведение итогов темы
Итак, мы видим, что начальное звено предметной области патрологии, первичный и основной предмет ее изучения, составляют отцы и учителя Церкви – те люди, которые внесли и оставили по себе в письменном наследии (как правило, но не обязательно сохранившемся до наших дней) существенно значимый вклад в церковную жизнь, решали ее насущные задачи, способствовали осуществлению ее исторического бытия.
Традиционною и практически неизменною схемою изучения отцов и учителей Церкви в патрологической науке выступает следующая последовательность:
1. Жизнь (жизнеописание);
2. Труды (творения);
3. Учение (богословие).
Все это, разумеется, относится к предметной области патрологии, более того, к наиболее очевидной, видимой и легко идентифицируемой ее стороне.
1.2.4. Понятие об отцах Церкви в православной и в «западной» (римо-католической, протестантской) церковной науке; их отличия
Понятие об отцах Церкви в западной патрологической науке отличается от такового в православной патрологии. Основным отличием (могут быть и другие нюансы в определениях) является хронология. Если понятие о святых отцах, или отцах Церкви, в православной патрологии не ограничено какими-либо временными рамками и к таковым могут быть с равным успехом причислены, например, свт. Афанасий Великий, живший в IV веке, и прп. Иустин Попович, живший в XX веке, то таковое же понятие в патрологии, например, Римо-Католической Церкви, ограничит «эпоху отцов Церкви» определенным историческим периодом, как правило, заканчивающимся в VIII веке. В некоторых, особенно старых, курсах патрологии православных авторов можно встретить отголоски западного определения отцов Церкви. Это объясняется именно влиянием западной церковной науки на того или иного автора; сегодня церковная наука отказалась от такого подхода.
Сам принцип духовного отечества, простирающегося от Отца Небесного и до наших дней, остается неизменным, независимым от той или иной эпохи, насколько неизменно Предание и сама жизнь Церкви Христовой как единого целого – этот подход положен в основу современного православного понятия об отцах Церкви.
1.3. Важность точного понимания предмета патрологии
В различных учебных пособиях по патрологии можно встретить и несколько разнящиеся понятия о ее предмете – широкие или более узкие. Пожалуй, неизменной остается лишь общая схема изучения наследия отцов и учителей: жизнь, труды, учение. Соотнесение этого наследия с локальными тенденциями школ и направлений оказывается зачастую под менее пристальным вниманием патрологов. Что касается видения исторической жизни Церкви как единого целого – с определенными историческими задачами для того или иного момента церковного развития, со всецелой связью и органическим преемством этих задач, – то такая картина часто, или даже как правило, оказывается в своем основном объеме за пределами научного внимания учебного пособия.
В качестве примера системного подхода, сужающего эту предметную область, можно указать также на устаревшее ныне деление «науки об отцах» на патрологию и патристику. В таком значении взятая патрология изучала прежде всего внешнюю сторону жизни отцов и учителей Церкви, их наследие, взятые вне богословского контекста эпохи; патристика же, наоборот, занималась изучением истории церковной мысли отцов и учителей без особенного внимания к деталям и частностям внешнего порядка, касающимся их жизни и текстов.
Мы будем стремиться к балансу всех «элементов» предметной области и опираться на вышеозначенную схему: персоналии, тенденции, единое Предание.
Тема 2
Предмет патрологии: тенденции и школы
2.1. Почему патрология не ограничивается изучением персоналий?
Отцы и учителя Церкви не существовали в «безвоздушном пространстве» безликой истории. Каждый из них нес в себе отпечаток определенных традиций – интеллектуальных, общекультурных, национальных, языковых и т. д. – то есть отпечаток и наследие своего рода культурного менталитета. В рамках последнего формиеровались и часто устойчиво сохранялись, даже на многие века, своеобычные тенденции, традиции и акценты мысли. Масштаб их был различен: от глобального, насквозь проникающего всю или почти всю историю Церкви, до имеющего весьма частное и ограниченное значение.
Почему знание этих тенденций и причастности к ним того или другого святого отца важно для патрологии, и даже более того, составляет следующий после самих персоналий пласт ее предметной области? Ограниченность человека не позволяет без труда познать истины, открываемые ему Богом. От воспитанного так или иначе человека, каково бы ни было это воспитание и образование, непременно ускользнут некоторые детали единой картины, а другие детали, напротив, могут быть ему очевидны, ясны и близки. Само мышление человека, понимание им ответов на поставленные временем вопросы церковной жизни до поры до времени ограниченно. И только соборное взаимодействие разных людей, разных культур и менталитетов, вообще разного в самом широком смысле этого слова, как показывает даже и практика истории, способно дать целостный результат, целостный труд, целостный плод совместных трудов. Применительно к задачам, стоящим перед отцами и учителями Церкви, – целостное решение этих задач, целостную мысль и ответ истории. Взаимодействие «полюсов» (или даже, скорее, «голосов хора») богословской мысли обогащает эту мысль, направляет ее к той полноте, которая возможна для человеческого знания и слова, а в конечном счете – для богопознания.
В этом процессе время не менее важно, чем соборный процесс. Только совместное, соборное, синергийное (для разных богословских течений, школ) историческое вызревание ответов на насущные, жизненно важные для Церкви Христовой вопросы способно дать искомый результат.
2.2. Богословские тенденции, течения, школы – среднее «звено» предметной области патрологии
Таким образом, богословские школы и течения, тенденции мысли и т. п. особенности святоотеческого бытия являют собой своего рода среднее звено той области, которая составляет предмет патрологической науки. Этот звено менее очевидно, менее наглядно, чем собственно персоналии, в каком-то смысле более неуловимо, но оттого не менее важно.
2.2.1. Богословские школы – место «встречи» личности и Предания
Роль личности в истории и в жизни Церкви (взятой в ее едином и неделимом измерении) неизменно начинается с той роли, которую личность играет в локальных процессах своего места и времени. Личность и история, отдельный член Церкви и всецелая, всеобщая жизнь Церкви Христовой представляют собой как бы две грани единого экклезиологического бытия. Соприкосновение, схождение этих граней, взаимодействие личности и истории начинается именно здесь – в горниле богословских направлений и школ, – в том реальном и осязаемом преемстве живых людей, которые составляют эти тенденции и направления, невидимо пронизывающие ткань истории, ткань всецелого церковного бытия.
2.2.2. Школа как направление мысли и как институт
Следует отличать понятие о богословской школе как о тенденции мысли (о чем мы и говорили выше) и как об институте.
Школа как направление, как акцент и тенденция – это некий неуловимый дух, так или иначе выражаемый во взглядах, самом складе мысли, богословствовании, трудах тех людей, которые являются ее представителями. Тенденции мысли незаметно вызревают в истории, уходя корнями даже в античную древность; столь же неспешно, незаметно и долговременно они и уходят со сцены истории, проживая, как правило, очень долгую жизнь и даже после своего исчезновения оставляя в истории некий след и своего рода духовное «потомство» в далеких и новых реалиях церковной жизни. Именно такое понятие о школе как о тенденции и составляет «срединную» область патрологии и, соответственно, предмет нашего внимания.
Школа как институт имеет совершенно реальные и конкретные, в той или иной степени сохранившиеся в исторической памяти, исторические же параметры: основателей, руководителей, время возникновения, место расположения (например, город) и т. п. Характерный образец школы-института представляет, например, Александрийское огласительное училище, позднее переименованное в Александрийскую богословскую школу: основанное в Александрии во 2-й половине II века Пантеном, просуществовавшее определенное время, имевшее определенных руководителей и действующих лиц и т. д.
2.2.3. Богословская школа как возможность проявления святости или порока
Необходимо понимать, что принадлежность к той или иной богословской школе, тенденции мысли, не несет в себе духовных характеристик, то есть не может оцениваться как признак святости, церковности, правоты или, напротив, греховности и заблуждения. Богословская школа представляет собой некий общекультурный фон (речь идет, конечно, в том числе и о духовной культуре), в то время как духовная оценка жизни, трудов и учения конкретных личностей лежит в принципиально иной плоскости.
Одни и те же условия (внешние по отношению к конкретному человеку), одна и та же школа, могут взрастить как великого святого, так и ересеучителя, несущего Церкви великие беды. Органичная односторонность, культурная и богословская «тенденциозность» всякого человека может стать «плюсом» или «минусом» в зависимости от того, как он окажется способен ее использовать – на созидание или на разрушение церковного организма, на исполнение исторических задач, стоящих перед Церковью, или вопреки им. Многие великие святые, будучи характерными представителями определенной богословской школы, понимая ограниченность своего богословского мышления и будучи не способны в конкретный исторический момент своей жизни ясно выразить всю полноту того или иного обсуждаемого догмата, интуитивно ими принимаемого и осознаваемого, смирялись перед тайной Божией, искали пути к соборному решению той или иной грани вопроса, стремились выразить ясное и открытое их видение (часто исторически ограниченное), не превращая часть в «целое», не отсекая в своем учении ту область до поры таинственной полноты, которая для них была еще темна и сокрыта. Ересиархи же, имея ту же общебогословскую «базу», действовали иным, противоположным образом – в соответствии со своим духовным устроением: гордо возносились перед тайной, раздувая ограниченный горизонт своего видения до «вселенских» масштабов и отсекая как ненужный хлам те смысловые грани истины, которые были от них сокрыты временем и культурою школы, к которой они принадлежали.
2.3. Характеристика основных направлений богословской мысли
2.3.1. «Запад» и «Восток»: география
Возможно выделить две наиболее общие и обширные тенденции богословской мысли, два глобальных ее направления, противоположных друг другу по внутреннему импульсу и главнейшим признакам, которые будут проявлять себя в истории церковной жизни весьма долгое время. Имя этим направлениям (конечно, достаточно условное) – «Запад» и «Восток». Само название показывает географию распространения, так сказать, географический признак данных тенденций: в общем и целом, то есть несколько упрощая вопрос, к «Западу» следует отнести европейские и африканские территории христианской ойкумены (или всего христианского мира), к «Востоку» – азиатские. Картина географической локализации двух тенденций в ее основных регионах представляется следующим образом:
«Запад»:
– Египет с центром в Александрии;
– Северная Африка с центром в Карфагене;
– Рим.
«Восток»:
– Сирия с центром в Антиохии;
– Палестина.
Земли наподобие Пелопоннеса, тяготеющего к Александрии, или Малой Азии, тяготеющей к «Востоку», не представляли столь ярко выраженной акцентуации, как, например, Александрия, Антиохия или Рим; черты «западного» или «восточного» мышления в этих регионах были в значительной степени сглажены, не столь выражены, разбавлены самыми различными влияниями.
Как правило, представитель определенной тенденции и жил в соответствующем регионе, однако бывали исключения: влияние региона могло быть и опосредованным – через родственные связи, язык и другие факторы влияния соответствующей культуры на того или иного конкретного человека.
У каждой из этих двух тенденций имеются свои достаточно ярко выраженные особенности.
2.3.2. Основные особенности двух типов богословского мышления
В общем и целом, «Запад» склонен к акцентуации внимания на:
– едином, целом,
– таинственном, сокрытом,
– Божественном; а также на поиске единства Бога и человека.
«Восток», напротив, акцентирует внимание на:
– многом, отдельном, частном,
– явном, очевидном, реально-конкретном,
– человеческом; а также на существующей между Богом и человеком дистанции.
Это отнюдь не означает, что, акцентируя ту или иную грань, богословы забывают о второй половине проблемы (например, говоря о Боге, забывают о человеке и т. п.) – акцентуация означает лишь максимальное внимание к соответствующей теме, ее внутреннюю особую близость, выраженную в мысли и слове, а не совершенное отсечение этой темы от полноты картины.
Акценты и их расстановка и составляют собой, если так можно выразиться, облик, совокупность наиболее характерных черт внутренних тенденций богословской мысли. Уходя корнями в далекое прошлое, в эпоху формирования культур и цивилизаций, они формируют, в свою очередь, более локальные явления, которые именуются в богословской науке собственно богословскими школами.
Эти акценты проявляют себя на протяжении огромного исторического времени (практически всего I тысячелетия и далее, несколько меняя впоследствии лишь «географию действия») в разных явлениях жизни Церкви, так или иначе связанных с ее богословием:
– в осмыслении догматов, то есть в видении тех или иных граней единой богооткровенной реальности;
– в методах богословствования (например, в экзегезе);
– в практике церковной жизни.
Приведем характерные примеры.
При осмыслении догматов. Триадологические, а затем и христологические споры дадут яркую и характерную картину «распределения сил»: «Запад» будет неизменно отстаивать вопросы единства (независимо от того, будут ли они касаться проблемы единства Божественной сущности (в IV веке) или ипостаси Христовой (в V веке)), в то время как «Восток» – вопросы многообразия (троичности ипостасей во Святой Троице (в IV веке), а впоследствии – двух природ во Христе (в V–VI веках)). Можно вспомнить и другие, менее известны, примеры из области догматических споров.
В методах богословия. Обращение к тайне, соединенное с тяготением к единому, породит на Западе, а конкретно в Александрии, такое явление, как склонность к аллегоризму (возводящему множество пластов, или уровней, понимания к единому смыслу), из которой, в свою очередь, возникнет аллегорический метод экзегезы. Напротив, обращение к очевидному и конкретному породит на Востоке буквальный и типологический методы экзегезы, отличающиеся конкретикой и ясностью. Другой пример – «икономическое», миссионерское богословие св. Иустина Мученика и впоследствии учителей александрийской школы III века в противовес подчеркнуто дистанцирующей внешний мир от Церкви богословской «акривии» восточных отцов (см. п. 9.7.2).
В практике церковной жизни. Характерным примером является практика причащения, два ее важнейших аспекта – подготовка и частота. Человеческое усилие, составляющее собственно готовность причастников к Таинству, и Божественная помощь, подаваемая в нем, – таковы две синергийные грани, по-разному акцентируемые Западом и Востоком. Разница в расстановке акцентов отразится впоследствии на частоте причащения: более редком на Востоке (с IV века) и частом (в Александрии) или даже ежедневном (в Риме) на Западе.
Все это – лишь некоторые, самые яркие примеры проявления в церковной жизни наиболее общих тенденций богословской мысли.
2.3.3. Богословские школы
Главнейшие богословские школы древности – александрийская и антиохийская – не сохранились до наших дней, однако они не утратили своего символического значения, прочно закрепившись в церковном сознании и представляя собой две грани человеческой культуры и человеческой мысли, ведущие (или способные вести) друг с другом плодотворный и созидательный диалог. Именно они стали наиболее характерными символами «Запада» и «Востока», западного и восточного мышления.
Александрийская школа. Самая характерная богословская школа «западного» типа и, вместе с тем, одна из наиболее исторически устойчивых тенденций богословской мысли. Помимо основных характеристик, присущих специфически «западному» стилю (прежде всего – тяготения к единству и тайне), она отличается сильной склонностью к аллегоризму, проявляющему себя, например (и это – наиболее знаменитый и характерный пример), в экзегезе, то есть в толкованиях Священного Писания.
Уходя корнями в дохристианскую древность (а именно в александрийскую «высокую» ученость) и проявляя себя уже с самого начала исторического бытия Церкви, александрийское мышление проходит мощной исторической силою через значительный отрезок исторического времени, оказывая существенное влияние на богословие Церкви в период, по крайней мере, III–VII веков. После этого александрийская школа утрачивает географическую локализацию (вместе с отпадением основной массы египетских христиан от Православия и исчезновением александрийского богословия как явления), и ее богословский менталитет с соответствующими методами и инструментарием постепенно растворяется и ассимилируется в новом мощном направлении святоотеческой мысли, которое мы можем назвать синтезом догматики и аскезы (см. ниже, «поздневизантийская школа» данной главы).
Характерных представителей данного направления мысли чрезвычайно много: можно назвать десятки имен, от Пантена и Климента Александрийского (III в.) до прп. Максима Исповедника (VII в.); наиболее знаменитыми почитаются святители Афанасий Великий (IV в.) и Кирилл Александрийский (V в.). К этой же школе принадлежали ересиархи и основатели таких типично «западных» ересей, как гностицизм (отчасти – вместе с Римом), оригенизм, аполлинаризм, монофизитство и монофелитство.
Антиохийская школа. Самая характерная богословская школа
«восточного» типа. Обладает основными характеристиками, присущими специфически «восточному» стилю – прежде всего, тяготением к многообразию и деталям, конкретике и ясности. Корнями она уходит в семитский, древневосточный менталитет, совершенно не склонный к отвлеченному мышлению, но, напротив, чуткий к изображению видимого и реального. Помимо «общевосточной» богословской платформы антиохийская школа отличается склонностью к буквализму и типологии (что проявляет себя в частности в экзегезе – этот пример наиболее знаменит), а также в пространной, витиеватой, «византийской» красоте речи. Историческое значение антиохийской школы велико и лишь немного уступает значению школы александрийской. Черты специфически антиохийского мышления мы можем найти уже во II веке, у святых Игнатия и Феофила Антиохийских; основной расцвет школы приходится на IV–V века, с этого же времени начинается и ее постепенное угасание, сопровождавшееся своего рода маргинализацией – уходом значительного круга представителей восточной учености в уже осужденную и обособившуюся на Востоке ересь несторианства. Богословие последних крупных представителей богословия антиохийско-палестинского региона, прп. Исаака Сирина и прп. Иоанна Дамаскина, представляет явление, уже не сводимое в чистом виде к рамкам какой-либо одной школы. Подобно александрийской школе и в это же время или немного ранее антиохийское течение растворяется и ассимилируется в других исторически формирующихся потоках церковной культуры.
Среди наиболее характерных представителей антиохийской школы можно назвать таких святых, как свт. Иоанн Златоуст, прп. Ефрем Сирин и блаж. Феодорит Кирский. К этой же школе принадлежали ересиархи и основатели таких типично «восточных» ересей как евионитство, динамизм, арианство и несторианство.
Римо-карфагенская школа. Помимо означенных выше основных характеристик, присущих специфически «западному» стилю и, соответственно, общих у этой школы с александрийским направлением, она отличается склонностью к юридизму (включая сопутствующие ему характеристики, такие как ораторское искусство с его особой риторикой речи, апелляция к справедливости и закону и проч.), выраженному как в понятиях и образах, так и в самих методах, формах и жанрах письменности.
Подобно александрийскому мышлению уходя корнями в античную древность, римо-карфагенское, или, проще, латинское богословие формируется как явление во II–III веках и с этого момента уже не прекратит своего существования вплоть до наших дней. У истоков формирования латинской школы (и вообще латинской богословской письменности) стояли Тертуллиан и свщмч. Киприан Карфагенский, самым же знаменитым представителем ее общепризнанно почитается блаж. Августин Иппонский. К данному течению мысли принадлежали ересиархи и основатели таких типично «западных» ересей как, например, гностицизм (отчасти – вместе с Александрией) и савеллианство.
В каком-то смысле к данному направлению примыкает ряд святых, мысливших и писавших на греческом языке, но в силу тех или иных обстоятельств связанных с Западом, и конкретно – с Римом: св. Иустин Мученик, свщмч. Ириней Лионский, свщмч. Ипполит Римский. Эти отцы, как правило, сочетали в своей жизни и в своем богословии несколько культур, акцентов мысли и школ.
Несмотря на родство римо-карфагенской и александрийской школ, в некоторых вопросах уже в период ранней Церкви они имели существенное различие и даже оппозицию. Характерный пример такой оппозиции являют Тертуллиан и Ориген, равно как и вообще монтанизм (явление малоазийское, но привившееся в Риме) и оригенизм (см. об этой оппозиции ниже, тема 16; п. 21.4.1).
