скачать книгу бесплатно
– Будем жить!
Шёл семнадцатый день карантина…
День 18-й (14 апреля)
– Ну с этим понятно, надо оплатить интернет. Ты рассказывай, что интересного произошло, пока я был в летаргическом сне.
Жена разливала кофе по чашкам.
– Я и рассказываю. Что ещё… Звонил Артур председатель, звонил Лёха Кокорев, звонил Филонов. Всем нужно с тобой поговорить, у всех важно. Просили, что бы, как только так сразу.
– Понял. Позвоню. Ещё что?
– Звонил Александр Николаевич с работы, хотел рассказать про Васю, чем там дело кончилось. А главное! Чуть не забыла! Приходили эти, ну эти… Племя, как ты их называешь. Всё втроём. Я не открыла. Смотрела в экран домофона и разговаривала через дверь.
– Во-о-от! Это уже интересно! И что? Впарили они рукопись соседке?
Жена гордо упёрла руки в бока, приняла позу сахарницы и медленно, выговаривая с медью в голосе каждое слово сказала:
– Я, между прочим, разговор записала. Я же знала, что тебе будет интересно.
– Да ты что! Вот это я понимаю – жена Штирлица! А чего молчишь, всякую туфту тут рассказываешь, телефон оплати, с работы звонили, председатель, правление… Тащи быстрее запись! Будем слушать.
Жена усмехнулась, открыла смартфон и нажала куда-то на экран.
– Здравствуйте! Это мы, ваши соседки из 12-й квартиры! Откройте, пожалуйста! Нам нужно поговорить с Максимом Викторовичем! Это очень важно! – кричала мама-вождь. Бабушка и дочка выглядывали из-за её спины, широко улыбаясь и перебивая непонятными междометиями. Если судить по цветастости юбки мамы-вождя, натыканных в шлем голубиных перьев и ещё более яркой раскраске, у племени был праздник. Отсутствие на улице сезона дождей, а на лестничной клетке ритуального костра явно указывало на то, что торжество это выпадало из привычного календаря племени, и произошло действительно что-то сверхнеординарное. Крепкая стальная дверь не давала племени возможности использовать химическое оружие, и главе клана пришлось уповать исключительно на филологию. От переполнявшего её настроения вождь-мама подтянула уверенным отработанным жестом колготки и продолжила:
– Откройте, пожалуйста! Нам нужен Максим Викторович! У нас к нему дело!
Жена строго спросила:
– Какое дело? Денег попросить?
– Что вы? Что вы? Нет! Наоборот! Точнее, не наоборот, но почти наоборот!
Копошившиеся за спиной вождя соплеменники наперебой закричали:
– Наоборот! Наоборот!
В голове жены, и так измученной нерадостными событиями последних суток, утомлённый мозг не в силах был больше успевать за тем, что значит «наоборот наоборота», и стал молить о пощаде. Но она сдержалась – сказывалось воспитание, говорившее ей, что убогих надо жалеть, и она просто спросила:
– Что вам конкретно нужно? Максим заболел и спит. Его нельзя будить. Скажите, что вам нужно.
Крики за дверью стихли. Возникла пауза. Секундная. После этого крики раздались с новой силой, но теперь уже не радостные, а наполненные вселенской горечью и отчаяньем. Наверно, так плакал когда-то наш предок-неандерталец, упуская мамонта. Прокричав на три голоса что-то горькое и неразборчивое, племя наконец успокоилось. Ещё раз подтянув колготки, мама-вождь со слезами произнесла:
– Единственный мужчина жил в доме порядочный. Грамотный. Интеллигент. – Она ещё раз подтянула колготки и продолжила: – И на тебе! Коронавирус! Вы хоть скажите, он выживет?
– Какой коронавирус? Вы чего несёте?! Он просто заболел. Давление. Короче! Мне некогда! Что вы хотели от него?
Строгий голос привёл вождя в сознание. Она поправила сбившийся шлем, увеличила диаметр ярко красного пятна в районе губ и не менее строго ответила:
– Слушайте! У нас есть ценная рукопись. Точнее, была. Максим Викторович хотел её у нас купить. Но как у истинного мужчины у него не было с собой денег. И он послал нас к соседке. Мы выслеживали её два дня и ночь. Но когда поймали, она стала кричать и грозить милицией. Она даже не выслушала нас. Просто невоспитанная хамка! Но в этот момент проходил председатель Артур Абрамович. И мы постарались всё объяснить ему! И вы знаете, он нас понял и купил рукопись!
– Артур купил у вас вашу рукопись?!!! – удивлению жены не было предела. – А если не секрет, то за сколько?
– Мы просили двенадцать. Но три тысячи – тоже деньги. Мы купили свечи, хлеба и молока.
– А скажите, вы долго… Ну… Объясняли Артуру про ценность рукописи? – спросила жена, уже еле сдерживаясь, чтобы не расхохотаться.
– Вы знаете, да. Удивительно необразованный человек. Хотя и еврей. И совсем не интеллигент. Хотя и еврей, – она снова подтянула колготки.
– Мы четыре часа, без десяти минут, в его каморке втолковывали ему, какая это важная рукопись. Приводили в пример мнения уважаемых людей. Пока наконец он не понял всю её ценность и не согласился купить. А Максим Викторович нам нужен для того, что мы хотим ему вручить подарок. Как первому человеку, который оценил важность для науки моего труда, – с этими словами она обернулась, приняла из рук клона Греты Тумберг коробку и достала оттуда шлем. Точно такой же, как был на ней самой, только без ритуальных перьев.
– Вот! Передайте! Чтобы он мог сохранить свой великий разум от облучения электромагнитным полем!
После этих слов девочка истошно завопила:
– Ура-а-а-а!
А бабушка прослезилась. Что творилось в этот момент за дверью, они не видели, а там, почти согнувшись пополам и давясь от смеха, жена утирала слёзы.
– Это великая честь для нас, – она взяла себя в руки. – Но я не могу принять этот шлем. Когда муж поправится, вы сами вручите шлем ему лично. Я уверена, он будет счастлив и просто заплачет от такого подарка! А сейчас, если можно, я пойду – нужно посидеть у его кровати, мало ли что…
– Да, конечно! Мы придём завтра.
– Нет-нет!!! Что вы?! Врач сказал – две недели покоя. Как он встанет, первым делом найдёт вас.
На этом запись обрывалась.
– Ты знаешь, я уже просто не могла уже. Ещё чуть-чуть, и я бы расхохоталась. А они ещё минут десять что-то обсуждали у нас на лестничной клетке, потом стащили кактус с подоконника и ушли.
– Замечательно, а говоришь, не умеешь смешить. Я от души посмеялся. Кактус не жалей, у тебя их много. Они, наверно, его уже съели на ужин.
Жена улыбнулась и задумчиво проговорила:
– Кактус мне не жалко. На здоровье. Меня удивило другое, как это они Артура уговорили?!
– Ну тут-то как раз всё понятно. Четыре часа близкого общения в замкнутом пространстве. Ты представляешь, сколько там оставалось кислорода уже через полчаса! А Артур Абрамович выдержал целых четыре! Вот что значит гены. У него, наверно, историческая генетическая прививка на газовые камеры. Я бы не выдержал и часа. Если бы ты только знала, что это за букет ароматов… – он задумчиво посмотрел куда-то в пустоту, будто вспоминая. Потом нервно передёрнул плечами и произнёс:
– Ну что? Пойдём дальше по списку? Говоришь, правление хотят собрать, а без меня не могут набрать кворум для этого паноптикума? А давай позвони, пусть завтра созывают.
И заливисто расхохотался.
Шёл восемнадцатый день карантина…
День 19-й (15 апреля)
Он стоял на балконе и курил. От прекрасного утреннего настроения не осталось и следа. И причиной был не мелкий колючий снег, который кружил вокруг, норовил попасть в глаза и, прилипнув к окну, сползал по стеклу тонкими вялыми струйками. И ветер, совсем не апрельский, как будто чужой и нездешний, тоже не был тому причиной. Тем более этой причиной не была жена, которая подошла, взглянула на его застывшее лицо и, ни слова не говоря, ушла. Да он и сам, если бы его спросили, в чём причина, не смог бы вот так сразу, в двух словах объяснить. Наверно, он начал бы издалека, из очень-очень далёкого далека. Наверно, пришлось бы рассмотреть все три тысячи лет истории страны, всё, что особенно повлияло на то, как эта самая страна росла, взрослела и вообще жила эти три тысячи лет. Безусловно, он бы начал нервничать и горячиться, захотелось бы сразу выпить. Потому как разобраться во всем без пары бутылок вряд ли возможно. А после пары уже и не нужно.
Он просто курил. В голове уже в который раз прокручивались события прошедшего дня…
День начинался спокойно, даже скорее умиротворённо. Утренний завтрак с женой, телефонный разговор с мамой, потом с сыном. Просмотр новостей с различных сайтов. С утра даже проглядывало солнце, даря надежду на скорый отъезд на дачу. Но потом будто кто-то взмахнул палочкой, пожелав сменить картинку мягкой пасторали на чернушный НТВэшный сериал. И понеслось.
Зазвонил телефон, и голос на том конце проговорил:
– Максим Викторович, сегодня в двенадцать Добродольский хочет приехать к вам. Он везде доказывает, что вы не до конца выполнили акт и должны снести ещё и помещение проходной и тамбур и ещё что-то, одним словом, он знает, что вас нет на работе, и хочет показать власть, – это был его человек в префектуре, и он так ненавидел своих «отцов-начальников», что, увидев в его лице человека, который готов бороться с беспределом чиновников, с радостью сливал ему информацию.
Он посмотрел на часы. Естественно, не успевал. Да если бы и успевал, не поехал бы. И дело было даже не в пропусках и безопасности семьи, хотя и это останавливало, главным было то, что он боялся: не сдержится и сегодня точно убьёт эту мразь. Сразу вспомнилось, как два года назад это животное явилось к нему в первый раз…
В кабинет вошёл маленький, щуплый, в сутенёрской куртке с песцовым воротником и брючках в обтяжку человечек. Аромат женских духов, маникюр и грация движений не оставляли сомнений в его сексуальной ориентации. Рыжие волосы и лицо близкого родственника Шарикова делали его образ законченным. Оставалось только поставить на лоб печать, вызвать охранника и отправить его в барак на зону, развлекать ночами лишённую женского тепла публику. Пробубнив быстро казённое, без интонаций и пауз «Здрасьте, я сотрудник префектуры Добродольский Сергей Александрович», это нечто не стало размазывать вокруг да около, а с ходу заявило:
– Я назначен на место Антона, и, в отличие от него, я добьюсь чтобы вас снесли. Но есть выход. И он очень даже простой. Миллион. Я дам номер карты. Что скажете?
От такой возведённой в ранг существования наглости и от самого гротескного образа чиновника новой формации он даже рассмеялся.
– Секунду.
Максим встал из-за стола, прошёл к двери и повернул ключ. Вернулся и, резко схватив человечка за затылок, смачно приложил его мордой лица о стол. Раздался не то хрип, не то визг, перешедший в плач. Человечек вскочил и, размазывая сопли вперемешку с кровью, заорал:
– Вы что себе позволяете? Да я вас! Я вас посажу! Вы не знаете, кто я и откуда. Я снесу тут всё у вас!
Слушать визги было противно и быстро надоедало, он опять встал, подошёл к человечку и, схватив его за горло так, что у того стали вылезать глазные яблоки и посинели губы, сказал, чётко и медленно выговаривая каждое слово:
– Слушай сюда, пидорас. Если бы у тебя были мозги, то ты сначала бы навёл обо мне справки. Но мозга у тебя нет. Есть только раздолбанное очко. Вот его включи и слушай. Если ты, мразь, ещё когда-нибудь зайдёшь ко мне в кабинет, не постучавшись и не спросив, можно ли войти, я тебе отстрелю яйца, вложу тебе в руку ножик и нажму кнопку вызова ментов. И скажу, что ты, агрессивный гомосек, напал на меня, а я оборонялся. И поверь мне, я тебя, чмо, посажу. Второе. Мне плевать, кто тебя воткнул на эту должность и кто тебя имеет на ней. Но мой тебе совет, постарайся о нас забыть.
Человечек упал на пол, захрипел и, размазывая кроваво-сопливую смесь, выскочил из кабинета, даже не обращая внимания на большое пятно, расплывавшееся у него между ног. Это было два года назад. И человечек не попадался ему на глаза. Да, он вредил, гадил как мог, но издалека. Он даже осмелился один раз приехать, но, как будто зная, а скорее всего, точно зная, что не застанет его и сможет безнаказанно третировать арендаторов и запугивать охранников. И вот сегодня с утра он объявился опять. Грустно было даже не само явление этого животного, грустно было то, что в ситуации, когда в городе, в стране реальная беда, когда непонятно, что и как будет дальше и будет ли вообще, когда высокая власть ломает голову, как со всем этим справиться, вся эта чиновничья мерзота, которой абсолютно наплевать и на страну, и на город, да на все абсолютно наплевать, кроме своей задницы и бабла, – вот эта самая мерзота рулит в стране. И чем сложней, чем хуже ситуация, тем раздольнее и вольготнее чувствуют они себя. Тем наглее и циничнее воруют, тащат, гребут, при этом насмехаясь над всем остальным быдлом.
И нет у этих «управленцев нового поколения» никакой совести, никакой чести, никакого достоинства. Нет в них ничего, что делает человека человеком. Да, чиновники всегда в России воровали. Да, их пачками вешал Петр и колоннами расстреливал Иосиф Виссарионович. Да, всегда так было. Но вот это новое поколение, «поколение пепси», выращенное за тридцать лет либеральной демократии, – это нечто! И тут уже не хватит ни магаданских лагерей, ни виселиц. Только стрелять, стрелять и стрелять. Из пулемёта. А если нет, то тогда и стране будет «НЕТ». Не будет страны. Растащат её всю, как почти до нуля растащили в девяностые. Развезут по Лондонам и Лозаннам. Разорвут на куски, выпьют всю кровь, и не будет страны. А делать, похоже, некому. Ни сажать, ни стрелять. Потому что нет у президента кадров. А «кадры решают всё». И если их нет, то сколько ни тасуй Шойгу с Лавровым, хоть кверху ногами их поставь, ничего не изменится. Нет кадров. Нет. И поэтому правят сейчас в стране не Путин, не Дума, не Мишустин с Шойгу и даже не «всесильные олигархи», правит сейчас Россией вот этот маленький, щуплый, рыжий, мерзкий педераст Добродольский. И сотни тысяч его клонов по всей стране.
Он курил. Снег закончился, и даже пыталось пробиться солнце, словно обижаясь и пытаясь объяснить кому-то там на небе, что всё-таки середина апреля, а его не пускают заняться весенними делами. Подошла жена. И, обхватив его руку, положила ему голову на плечо.
– Ну ты чего раскис? В первый раз бороться, что ли? Пошли лучше пить чай с плюшками.
Он улыбнулся:
– Ну если с плюшками, то я не против.
Шёл девятнадцатый день карантина…
День 20-й (16 апреля)
– Милая, а ты никогда не задумывалась над тем, почему наша русская погода не просто создаёт настроение, а формирует мировоззрение? – он стоял перед окном кухни и курил. – Смотри, Танюш, написал Рязанов песню, ну не он один, конечно, а вместе с композитором Петровым, ну всё равно в итоге Рязанов, «у природы нет плохой погоды, каждая погода благодать». И что? Плохая погода исчезла? Или ты начала любить слякоть, дождь на Новый год и минус шесть в мае? Нет. Или другой пример. Ты вышла сегодня в магазин. Вернулась и полчаса рассказывала, как на улице мерзко. Мне пришлось заставить тебя пойти в душ и потом произвести внутреннюю дезинфекцию, выпив двадцать граммов водки. И только после этого ты повеселела. А что это значит? – он закурил вторую сигарету и закончил: – А это значит, что погода влияет на нас больше, чем что-либо!
Усмехнувшись, жена саркастически произнесла:
– Нобелевская премия!
– Ты зря смеёшься, любимая! Именно в такую погоду русский человек не находит себе места. Знаешь, что для русского человека вот такая погода? Когда не зима, не весна и не пойми что? Когда так хочется снять ружьишко папино с крючка и убежать стрелять вальдшнепов. Когда ещё нет кинзы на огороде, а так хочется, раздевшись по пояс, жарить шашлык. Когда девушки никак не наденут короткие юбки. Вот это самое безвременье – самое ужасное время в году! – он сглотнул слюну и прикурил ещё сигарету.
– Философ! Позавчера ты умирал. Вчера я прятала пистолет, чтобы ты того пидора не прострелил. Может, хватит? Я хочу простого человеческого карантина. С большой пиццей, старой комедией и бокалом вина. Одним! – жена вытянула тонкими пальцами из смятой полупустой пачки сигарету и тоже закурила и продолжила: – Вот ты считаешь себя интеллигентным человеком. Книг у нас в доме, как у дурака махорки. Но при этом ненавидишь интеллигенцию. Тебя аж коробит, когда кто-то из них начинает что-то говорить про страну, про то, что творится. Был бы у тебя под рукой пистолет, ты бы, наверно, их всех перестрелял! Чего ухмыляешься? Я не права? – жена уверенным движением затушила сигарету и посмотрела ему в глаза.
– Дорогая, отвечаю по пунктам. Первый. Как сказал Антон Павлович Чехов: «Я, упаси Господи, не интеллигент! У меня профессия есть». А ведь у подавляющего количества людей именно Антон Павлович и ассоциируется с понятием «интеллигент». Очочки, пиджачок, тросточка… Только почему-то забывают, что он пешком Сахалин обошёл, чтобы каторгу посмотреть и понять. Кто из наших «типа интеллигентов» поедет на каторгу? Всё, на что они способны, – это флажком в форточку помахать и выкрикнуть из толпы: «Да здравствуют свобода, равенство и братство!» И дальше на кухню – водку жрать и сопли размазывать о том, как им не повезло родиться не в то время и не в той стране.
Во-вторых, я действительно не люблю всю эту публику. Причин много. Ты знаешь, что по роду службы я много поездил по стране. И поверь мне, солнце, я на этих «типа интеллигентов» насмотрелся.
Знаешь, кого всего легче снять в сельской гостинице? Думаешь, доярку приехавшую на районный слёт «Родина-смородина»? Хрена! Только попробуй! Так кулаком приложит – живым не уйдёшь! Легче всего снять училку! Она же интеллигентная, стихи Есенина знает! Книжки читает. Или вспомни вчера – ты же в курсе про этого гомосека! Он же тоже «типа интеллигентный»! Галстук носит! Пойми, солнце моё, что интеллигентность – это не пиджачок с галстуком. Не умение сказать «мерси», когда тебе наступили на ногу, это нечто другое. Последним интеллигентом России был Пушкин. Потому что не постеснялся послать Дантеса за оскорбление на х… и дать ему по морде. Да-да, именно так. А потом выйти и ответить за слова, за жену и за себя. Понимаешь?! ОТВЕТИТЬ!!! Поэтому он последний. Просто ПОСЛЕДНИЙ. А уже Миша Лермонтов – нет. Оскорбить женщину, стебаться над её фигурой и манерами, а получив по морде от брата, не извиниться за хамство, а выйти на дуэль и выстрелить в итоге в воздух! Ну извини – для меня это ЧМО. Но вот с него, с Миши Лермонтова, и пошёл наш родной, отечественный «типа интеллигент»! Человек, который плохо образован – раз! Человек трусливый – два! Человек, для которого Родина всегда немытая, хотя сам забыл, когда подмывался, – три! Человек, живущий по принципу, что в этой стране живет быдло, а в Европах – люди. Это четыре! И выросло, солнышко моё Танюшка, из всей этой гнили то, что ты называешь словом ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ! Эта самая «совесть нации» и продала империю евреям-лавочникам и уголовной швали в коктейле с англосаксами в семнадцатом году. И они же, ну их дети, внуки, правнуки, продали СССР в девяносто первом году уже другим евреям, американским. Хотя и доморощенные лавочники типа Абрамовича тоже были.
Жена перебила:
– Ну ты же всегда уважал евреев! У тебя столько друзей-евреев!
– Милая, у меня много друзей-евреев. Очень много! И я не про евреев. Ну как же тебе это объяснить, чтобы ты поняла… Вот смотри, есть великий русский художник Левитан. Он русский! Русский до последней своей клеточки! Хотя он еврей. Есть великий русский поэт Высоцкий. Хотя и еврей. Мой друг Володя Беркович русский. Хотя и еврей. Но он русский! Есть армянин Айвазовский, немец Фон-Визин, грузин Сталин, поляк Рокоссовский, и ещё тысячи и миллионы не русских по рождению. Но они РУССКИЕ. Все! И напротив – есть русский по рождению, но НЕ русский Горбачёв. Не русский Курбский, не русский Власов! Ты пойми, родная, русский – это не место рождения. Русский – это состояние души и мера любви к Родине и народу. Постарайся это понять. А я, с твоего позволения, всё-таки закончу про интеллигентов, – он улыбнулся и продолжил: – Пойми, милая, интеллигент – это человек, у которого нет Родины. Это пыль с её бескрайних дорог. Среди них очень много талантливых и даже великих людей. Тот же Бродский, например. Но они НЕ НАШИ. Как бы выразиться… О! Это грибы! Да, именно грибы! У них нет корней, мощных корней, которые питают соками своей земли, как у деревьев. У них грибница. Этакая своя паутина, в которой они живут, и на всё, что творится вне этой паутины, им насрать. Они смотрят свысока на те деревья, которые борются с ветрами, со снежной бурей, которые задыхаются без дождей и расцветают радостно по весне, которые дают жизнь сотням птиц и зверей, укрывая их от холода и давая корм, а в итоге умирают от старости, валясь буреломом, или падают, сражённые молнией или ураганом. А грибы просто смотрят и злорадно хихикают. Вот знаешь, родная, пострелял их Иосиф Виссарионович в своё время, за что от меня ему огромное спасибо… Разрядил грибницу. Кстати, и старшего брата моей бабушки Ольги Антоновны кончил. А знаешь за что?! Да за то, что он («суперпуперинтеллигент» – пажеский корпус, Санкт-Петербургский университет!) призывал крестьян в деревне, в своей бывшей деревне, где усадьба стояла, детей родившихся убивать, чтобы армию христопродавцев большевиков не плодить! Нормально? Интеллигент! Детей убивать! Как тебе? Слава Богу, что шлепнули идиота в 37-м. Хрущёв, правда, его оправдал – «невинная жертва сталинских репрессий». Ага! Та ещё невинность! А эти все? От Сванидзе до… как её там? Твоя манда… А! Хака Мада! Гозманы эти криворотые, собчачки, Ахеджаковы все эти тупоголовые… Они интеллигенты? Да пни это обоссанные! Шавки беспородные и безродные! Ты права Танюша, я не интелленет. Я столбовой русский дворянин. Мой род с 1325 года, ещё с Ивана Калиты, то есть без малого семьсот лет, как Москве служит. И я могу весь свой род на память перечислить. И крови нашей пролито столько, что ею можно море налить. И всех этих навальных-анальных со всякими сванидзами в нём сто раз утопить. И при этом мой любимый дед, это дед Петр, родом из простой деревни где-то под Тамбовом, так и будет моим любимым дедом. А его медали за Сталинград и Кёнигсберг мне дороже георгиевских крестов прадеда за Порт-Артур. И не потому, что я не уважаю прадеда или не ценю подвига Порт-Артура. Нет. Просто потому, что люблю своего деда. И никогда не предам его память, памяти бабушки своей Зины, и всего того, что они делали для меня, для страны. Это именно то, что и называется память рода. То есть РО – ДИ – НА. И так будет всегда! Сейчас я, потом Серёжка, потом его сын, потом внук и внук внука, и так далее. Всегда. На все времена. Вот такая, Танюшка, история про то, кто интеллигент, а кто нет. – Максим закрыл глаза, улыбнулся, успокаиваясь, и добавил: – А ты говоришь, Танюш, неважно, какая погода…
Он обнял задумавшуюся жену, мягко прижал и прошептал прямо в ушко:
– И какое кино ты хотела бы посмотреть?
За окном мелко, до мурашек противно стучал по отливу дождь. Весна явно не торопилась приходить в окутанный заразой город. И только нахохлившийся и будто переваривающий всё, что только что услышал, голубь, что-то бурча себе под клюв, задумчиво расхаживал по карнизу…
Шёл двадцатый день карантина…
День 21-й (17 апреля)
– Ладно, успокойся. Всё уже, всё. Не обижайся. Я, наверно, тоже лишнего наговорил. Всё. Ну бывает! Успокойся. Смотри, уже два ночи! Пора бы уже и поспать, – он обнял и поцеловал жену в щёчку. – Иди, я покурю и тоже буду ложиться.
…Страстная пятница встретила мелким снегом вперемешку с дождём, уже становившейся обыденной и от того ещё более страшной статистикой заболевших и молчаливо сидящим на карнизе голубем. И отсутствие где-то заблудившейся весны, и ставший уже почти членом семьи голубь, и привычный бубнёж диктора на экране уже настолько впитались в то, что принято называть уютом и стабильностью, что даже мысли о том, что всё-таки наступит когда-о весна, что когда-нибудь появится и солнце, что всё рано или поздно проходит, уже не успокаивали и не пугали, а просто пролетали через сознание, не оставляя никакого следа. Закончится? Конечно, закончится. Всё вернётся? Конечно, вернётся. Всё будет хорошо? Конечно, будет. Вопрос в другом – когда? А вот на это не мог дать ответа никто из живущих на планете. А раз ответа не существует, то зачем тогда вообще об этом думать. Ведь не думаем же каждый день о том, что в любой момент может взорваться вулкан Йелостоун и похоронить полпланеты. Не думаем. Вот и правильно. А вывод? А вывод один: наслаждайся жизнью сейчас. Вот в этот самый момент. Ведь помимо прогулок по весеннему лесу или субботнего матча «Спартака» есть миллионы книг, которые ты никогда бы не прочитал, есть тысячи фильмов, которые ты никогда бы не посмотрел. Есть, конечно, одна маленькая деталька, разбивающая всю эту конструкцию, – деньги. Точнее, их свойство заканчиваться. Но и тут можно подойти философически. Если ежедневно переживать на тему «где их взять», их всё равно не прибавится. А вот нервных клеток явно убавится. Поэтому, как говорится, будем бороться с геморроем по мере его наступления. Закончив внутренний психотренинг и допив кофе, он достал сигарету и нажал кнопку на пульте, прибавляя звук.
Подборка свежих новостей веселила и поднимала настроение. Такого калейдоскопа патологической тупости и управленческого кретинизма, которое демонстрировало человечество, не снилось ни Салтыкову-Щедрину, ни О. Генри. Возможно, только Ильф с Петровым каким-то краешком ещё зацепились, но и они, скорее всего, уже вряд ли смогли бы описать происходящее, если только не повторить уже бессмертное Лавровское «дебилы, блять».
Новости из Италии, где Шойгу заливал Бергамо спиртом, почему-то так вывели из себя гомосека и по совместительству президента Франции Макрона. Да так вывели, что он даже обиделся на Россию. Было, правда, непонятно, что послужило причиной обиды. То ли он не мог выдержать такое отношение к спирту со стороны русских, то ли понимая, что дать адекватный ответ у него не получится, так как поливать улицы шампанским или «Бордо» будет не совсем комильфо.
Следом за Макроном на экране появился мэр братской могилы с гордым названием Нью-Йорк. Брызжа в камеру слюной с такой силой, что захотелось надеть маску даже по эту сторону экрана, мэр наконец назвал миру виновника эпидемии. Не нужно было обладать фантазией Сальвадора Дали, чтобы догадаться, кто же этот негодяй. Конечно же, это злодей Путин! А кто же ещё?! Даже уже как-то странно было бы, если вдруг НЕ Путин. Нет, можно было бы подумать ещё, что это «Петров с Башировым». Но тут всё-таки масштаб – лучшая страна в мире. Конечно, Путин. Мэр рассказал всему миру, что Путин в течение десяти лет внушал американцам, что руки мыть не нужно, что жрать грязными руками хот-доги и бургеры – это правильно. А ещё он внушал через соцсети, что вакцинация – это зло, и всячески не давал строить в Нью-Йорке канализацию и хлорировать воду. Исключительно только поэтому теперь в парке роют братские могилы, а на авианосце заразились две тысячи человек. Уловить связь авианосца и канализации было непросто, и на экране уже появился другой сюжет из Америкос-сии. Лучший президент в истории Америки вещал миру, что пик пройден, подтверждая это убийственной статистикой – всего две тысячи трупов вместо трёх за сутки. Поэтому он считает, что пора возобновить чемпионат по бейсболу, а то даже ему нечем заняться вечерами.
Блок новостей с просторов Родины подкупал разнообразием. Сначала для демонстрации уверенных действий московской полиции по борьбе с нарушителями самоизоляции был показан сюжет, где трое полисменов, не жалея собственного здоровья, задержали бомжа и выписали ему штраф за нарушение самоизоляции. В сюжете, правда, не объяснили, каким образом этот бомж нарушил режим. То ли вылез и далеко отошёл от мусорного бака, то ли перебрался из коробки от холодильника в коробку от телевизора, но бдительность правоохранителей внушала уверенность. Тем более, что и мягкая бумажка штрафного протокола, без сомнения, пригодится нарушителю. Далее москвичам было сообщено, что общественные туалеты как рассадники заморской заразы временно тоже закрыты. При этом почему-то не объясняли, что же делать в случае, если вдруг приспичит. Ну, например, полицейским или врачам. Или теперь и на памперсах решили заработать, как на масках? Полностью изучив ситуацию на фронтах битвы с пандемией, он выключил телевизор. Впереди был день и много дел…
Они готовились к Пасхе. Жена испекла кулич, он замариновал мясо, потом долго красили яйца, раскладывая их на большое круглое блюдо вокруг кулича. Всё было КАК ВСЕГДА. И вот это «как всегда», наверно, было главным. И не хотелось думать, что совсем даже «не как всегда», а точнее, совсем не так, как всегда. И кулич будет не освящён. И впервые не будет за семейным пасхальным столом сына, соблюдающего изоляцию отдельно у себя дома. Что не будет воскресного похода в церковь. Что даже служба сама будет впервые за всю историю христианства без верующих. Все эти мысли отгонялись и усилием воли уничтожались здоровой частью сознания, которому просто хотелось, чтобы было КАК ВСЕГДА. И, наверно, всё бы и было так, но, как часто бывает, случится какая-то нелепость в самый неподходящий момент, и закрутится другая пластинка, превращая приятно текущий день, напоенный предвкушением светлого праздника, в чехарду банальных, бестолковых, очень нервных и дурацких поступков.
Вот уже двадцать семь лет через несколько дней, как они вместе с женой отмечают вместе все праздники, а значит, уже двадцать семь лет, как жена делает определённые годами вещи. Уже давно не задумываясь и не замечая.
Что произошло вчера, она не могла объяснить спустя даже сутки. Как произошёл этот сбой в матрице, почему? Но случилось то, что случилось. Жена взяла шестилитровую кастрюлю с луковой шелухой, уже разбухшей, впитавшей воду и превратившей её в краску, и зачем-то вывалила всё это в унитаз. И, нажимая кнопку спуска, она уже в эту секунду сама поняла, что наделала, и громко вскрикнула:
– Нет! Зачем?!
Но дело было сделано, и поток потащил в глубину красно-коричневую массу, засоряя слив в трубе и превращая тихий вечер в чрезвычайную ситуацию квартирного масштаба. Её крик раненой самки тираннозавра, пробежав мурашками у него по спине, заставил его подпрыгнуть со стула и в два прыжка долететь до туалета.
– Что случилось?!
– Дура. Идиотка. Дебилка, – со слезами на глазах проговорила жена.
