скачать книгу бесплатно
«Хиппи, панки и сатанисты, – объяснял Гак, – тоже, как я, ищут смысл жизни…»
Он посмотрел на грустного подопечного и уточнил:
«Как я и ты. Только ты еще мал».
Додик вздохнул.
«Ладно, так и быть, с одним тебя познакомлю. Хиппи Джон, понял?»
Они помолчали.
«Пронзи-ительный человек…»
Хиппи Джон по случаю прихода весны как раз вышел из «дурки», где он имел обыкновение проводить холодную зиму.
«Ему все колют, что могут, а не действует! – пояснял Гак, когда они с Додиком пробирались через мрачную свалку к жилищу пронзительного Джона. – И этот, как его, сульфа-мето… короче, сульфу ему колют! Лоботомию хотели делать, ну, череп вскрывать, но тут уж мать его отстояла. Она ударница.»
Додик слушал, стараясь быть повнимательней – все-таки первый по-настоящему духовный знакомый. Гака он почитал не только как репродуктора, но и как своего рода проводника. В учителя его шалый огромный дружок все-таки не годился. Гак исполнял свою первую проводницкую миссию очень чутко: пару раз перетащил худосочного Додика через опасные ямы с осклизлыми бортами и дном, утыканным арматурой.
«У него вся жизнь – сплошной поиск! – продолжал он говорить с подопечным под мышкой. – Читает, все проверяет, ищет, думает, медитирует…»
Додик услышал незнакомое слово, но постеснялся спросить. Вместо этого он задумчиво и гнусаво сказал:
«Странно все-таки… Как же его тут не трогают?»
«Кто ж его тронет?»
«Маньяки. Бандиты».
Гак расхохотался.
Хиппи Джон варил что-то в прокопченной банке из-под тушенки. На появление Додика он только скептически хмыкнул.
«Ну, раз такая маза», – сказал он загадочно.
Потом понюхал содержимое банки и решительно опрокинул ее в костерок.
«Что, пипл, похиляли?»
У Джона были большие усы и утомленное жизнью, вытянутое лицо. От него густо и в самом деле пронзительно несло рыбой, и чем-то еще, что напоминало Додику длинные мерзкие сопли из известного анекдота о «перекусывании». Джон пососал большой палец, поскреб где-то за пазухой и враскачку побрел к выходу из жилища. В жилище, кстати говоря, не имелось ни мебели, ни дверей, ни окон – сплошные проемы. С продавленного потолка свисала какая-то ветошь, а на помосте из кирпичей и черных от старости досок лежали матрац и гитара.
Гак огорчился. Видимо, он хотел сначала побеседовать задушевно о поиске и о смысле. Маленький Додик вздохнул, жалея, что им снова придется идти через свалку. Однако выяснилось, что от развалин домушки, где проживал его потенциальный наставник, ведет аккуратная дорожка через полянку на большую дорогу.
Пока они шли по дорожке, Джон что-то неторопливо внушал Гаку, временами пускаясь в дерганый пляс, и хлопал кулаком себя по заду, коленкам и даже по каблукам.
«А куда мы идем?» – тихонько спросил Додик у Гака, когда Джон, сказав ему все, что хотел, стал с отстраненным видом глядеть на дорогу.
«Не знаю, – также шепотом отвечал „проводник“. – На тусовку какую-нибудь».
У Додика внутри все защемило.
Джон что-то хмыкнул и радостно улюлюкнул.
«Знаешь, как он спасается от мильтонов? – сказал Гак, согнувшись чуть ли не пополам к самому уху Додика. – Он просто ныряет в мусорный бак, и они его и не трогают».
«Почему?»
«А западло. Грязно ведь. Он все баки в Москве знает».
Большая дорога привела их к метро. Додик, совершенно не представлявший, куда это их занесло, лишь удивился, зачем Гаку потребовалось вести его через гнусный пустырь, а до этого везти на троллейбусе, если метро, правда, другое, так рядом.
Все люди, попадавшиеся по пути, презрительно, брезгливо или сурово кривились, глядя на Джона. Гак из солидарности пошел чуть ли не бок о бок с хиппом, подтащив за собой и Додика, который поморщился, уловив снова запах и сопель и рыбы. Джон все молчал.
У метро прохаживались три милиционера. Завидев их тройку, они осклабились, но не презрительно, а радостно и победительски.
«Не напрягайся», – прошипел Додику Гак.
Хиппи поприветствовал представителей правопорядка громким хохотом свободного человека. Лица у тех закаменели и они зашагали навстречу.
«Смотри, что сейчас будет, – зашептал Гак. – Смотри!»
Джон что-то пробормотал на непонятном, рыкающем языке, зачерпнул рукой грязи и лениво швырнул ее в сторону приближающихся милиционеров. Те разом взвыли и бросились на него. Но Джон, улюлюкая, ускользнул и метнулся к домам.
«За ним!» – крикнул Гак, и что-то подобное прорычали друг другу милиционеры.
Впереди несся Джон, распахнув свою телогрейку, расставив в стороны руки и иногда издевательски останавливаясь и поджидая преследователей. Те бежали сосредоточенно. Гак, волоча Додика за руку, пер чуть в стороне. Один из милиционеров поглядывал на них удивленно.
Наконец, Джон остановился, станцевал и обратился к погоне с оскорбительной речью.
«Менты! – кричал он. – Ментяры! Я вас кохаю! Всю жизнь напролет… Ай вона лав бай ю!»
Все шестеро столпились у подъезда кирпичного старого дома. Не успел Додик отдышаться, как последовала драматическая развязка. Милиционеры минуты две постояли, зверея и подзуживая друг друга комментариями на джонову речь, а потом разом, прыжком, оказались с ним рядом и схватили за телогрейку. Джон молниеносно вывернулся, и, оставив одежду у них в руках, метнулся к подъезду, пробежал под самыми окнами и вновь выскочил на дорогу у другого подъезда. Мильтоны помчались за ним. Гак почтительно подобрал всеми брошенную телогрейку и проорал:
«Давай, Джон, давай!»
«Не отставай!» – прозвучало в ответ.
Тут, наконец, и преследователи сообразили, что нелепая парочка из дылдяя и сопливого еврейского мальчика неспроста все время ошивается неподалеку. Они к тому времени загнали хиппи в угол двора. Приближение Гака и Додика вызвало у них приступ радости:
«Ученичков завел! Новая смена!»
То, что даже милиционеры признали в нем ученика пронзительного духовного человека, наполнило сердце Додика признательностью и страхом.
Джон вновь принялся оскорблять и приплясывать. Милиционеры ласково жмурились: бежать ему было некуда. Если не считать мусорного бака.
Затаив дыхание, Додик смотрел и учился. В тот самый момент, когда ярость милиционеров заставила их рвануться в самом праведном гневе к нему, с воздетыми к небу черными палками, Джон перемахнул через край бака и чем-то там зашуршал. Наружу полетели тряпки, ящики и листы гнилой, черноватой капусты. Потом кошка. Потом над краем возникло довольное и чумазое лицо. На ухе красовалась плюха какого-то отвратительного, зеленоватого мусора явно органического происхождения.
«Берите меня! – отчетливо завопил Джон. – Берите!»
Он еще сильнее взворошил содержимое бака. Даже до Додика с Гаком, стоявших метрах в десяти, дошла гнусная вонь. Милиционеры затоптались вокруг. Джон кинул в одного желтым ошметком.
«Ну, идите, обнимемся! – крикнул он и тут озаботился. – Вы что там стоите? – позвал он Гака. – Быстрее!»
И только тогда Додик понял, что сейчас будет.
«Возьмем, что ли, этих?» – спросил у товарищей один из мильтонов.
И вот, крепко обхватив Гака с обеих сторон, а Додика просто за шиворот, их повлекли в отделение. Грустный Джон, наполовину высунувшись из своего бака, что-то громко канючил на неизвестном никому языке.
Впрочем, в отделении им ничего страшного не сделали. Дылда Гак, пытавшийся по дороге рассказать о каких-то правах, получил пару тычков, а Додика, оробевшего до того, что задрожали коленки, третий мильтон, пожилой и сочувственный, чуть ли не донес на руках.
За Додиком приехала мама Галя, она же уговорила отпустить угрюмого Гака, который все норовил истребовать какую-то компенсацию.
Больше Додик Джона не видел.
Зато, словно бы убедившись в его желании что-то постичь, Гак принялся знакомить его со всеми, кто в его понимании, мог помочь. Всё это были люди немножко странные, немножко смешные, но глубоко занятые своими, тяжелыми и утомительными разборками с окружающим миром. Сказать ничего важного они не могли.
Наконец, на горизонте объявились какие-то сатанисты.
Они объявились и тут же приблизились:
«Мы едем к Гуне в Подольск! – сказал Гак. – Гуня – сатанист-дуалист. Сегодня у них посвящение».
Гуня жил в странной квартире. Там не было ни дивана, ни стульев, ни даже стола. Стены, пол и потолок были выкрашены в черный цвет. В одном углу был выписан красный круг с белой свастикой, в другом – некий загадочной, сложный знак, напоминающий узоры калейдоскопа. По черному полу тревожно бегал черный петух. Хозяин, впустив Гака и Додика, блеснул на них весело глазами, схватил петуха, отнес в угол под знаком и мелом замкнул его в круге. В середине комнаты, так же мелом, были обведены контуры человека, как это делают при убийствах.
Петух закудахтал. Додик вздрогнул.
Гуня был взросл, лет сорока, и сдержанно гостеприимен.
«А, нашего жидовского полку прибыло!» – сказал он, приветствуя Додика.
«Гуня…» – укоризненно начал Гак.
«А, что, я тоже еврей! На восьмую… Или шестнадцатую, – удивился тот и протянул Додику большую, мягкую лапу. – Гюнтер. Максим Максимович», – указал он на петуха.
«Ты же фашист», – удивился Гак, непринужденно усаживаясь на пол.
«Не-е-ет, – протянул Гуня. – Я сатанист. Я манихей! Адольф Гитлер тоже был сатанист-манихей, и за это я его уважаю».
Гак покачал головой в видимом восхищении. Додик переминался у двери, не решаясь ни сесть, ни встать к страшной черной стене.
«Это – ненужные сложности, – сказал Гуня, по-прежнему улыбаясь. – Да, Гитлер убивал наших евреев, но все – по указу. Не будет же обсуждать Его указы!» – он посмотрел в пол.
«Не будем, – согласился Гак, и все же не выдержал, – может, по-твоему, Гитлер тоже был еврей?»
Тут Гуня разволновался. Он забегал, как петух до того, как его посадили в угол, он стал скалиться на Гака, пошел в ванную, вернулся в черном длинном плаще и стал что-то бормотать. Додик глядел зачарованно.
«Что же ты, что же ты… – бормотал Гуня. Потом замер, видимо, решив взять себя в руки. И затараторил: – Главное – не волноваться… Главное – не волноваться! С чего это мне волноваться? Вот еще не хватало – мне – волноваться! Главное – не волноваться».
После этого он произнес таинственное заклинание, пробежал в угол комнаты, поцеловал знак, подхватил на руки петуха, и, бросив: «Пошли! Нам пора!», пошел к главной двери. Петух молчал.
Через полчаса они пришли в мрачный лес. К тому времени Максим Максимович не на шутку опечалился. Гуня, стыдясь своих чувств, увещевал старого друга сдержанно и по-мужски.
«Такая твоя судьба», – говорил он петуху.
Тот горестно кряхтел из-под мышки.
«Большая честь, – уверял Гуня, – там, знаешь, сколько разных других петухов было, я тебя отстоял…»
«Что это?» – удивился Додик.
«Ритуал какой-то значительный, – прошептал ему Гак. – Видишь, он своим Максимычем даже пожертвовал. А они два года вместе живут».
«Что значит: значительный?»
Они шли без тропы, как Гак объяснил до этого – специально. Шли на место сбора всех ведущих сатанистов, дьяволистов и манихеев Московской области.
«Ну, бошку Максимычу точно отрубят», – неуверенно сказал Додику «проводник».
Гуня, словно услышав их шепот, опять забормотал, большими кругами бегая меж деревьев, то улетая далеко вперед, то перемещаясь им в тыл. Когда их траектории пересекались, до удивленных новеньких доносилось:
«Главное… И с чего бы мне… Не волноваться! …Максимыч…»
Так он и бегал, взметая осенние листья, пока Додик не замерз. Они с Гаком в какой-то момент остановились и сели на два пенька рядом с друг с другом, ожидая, когда же нервный сатанист утомится. Потом Додик сказал:
«Я замерз. Когда мы придем?»
Гуня взял себя в руки. Ассамблея оказалась поблизости – в укромной чаще. Мрачные люди в черных дождевиках с капюшонами переминались вокруг какой-то зловеще рыжей колоды. Часть чащи очистили от кустов и развели костер. На огне жарили хлеб два сатаниста и три сатанистки – все, как на подбор, рыжие. Гуня проследовал к главным фигурам у колоды, а Гак с Додиком подсели греться к костру.
«Скоро начнем, – таинственно возвестила им одна рыжая сатанистка. – Где ваши мантии?»
«У нас нет», – откровенно признался Гак.
«Новенькие, – определила она. – А я Даша. Я – ведьма». – При этом она зачем-то подняла ладонями свои крупные груди и угрожающе ими тряхнула.
Додик опасливо покосился на нее.
Гак повел себя более решительно:
«Даш, а чего празднуем?»
Она изумилась.
«Ну, в смысле, какой ритуал, что за день?»
Она скроила физиономию.
«Посвящение?» – настаивал Гак.
