Дополнения

На носилках лежало тело. Открою тайну, это было тело молодой девушки. Люди, избранные непонятно кем для того, чтобы доставить её в это уединённое место, остановились. Одни взяли тело с носилок, другие через одного продолжали поддерживать носилки. Девушку, прикрытую плотной белой пеленой, положили на идеально ровную каменную плиту. Тут к ней подошёл второй человек, из тех, кого мы встретили вначале. Его имя Аввос. Он был невысок и жилист, впалая грудь и широкие босые ступни ног, острые плечи и заинтересованные глаза.

Аввос подошёл к мёртвой девушке и аккуратно положил руку ей на живот. Так он постоял какое-то время, а затем крикнул повелительным тоном (по правде говоря, повелительный тон ему не удавался): «Идите отсюда!» Люди в чёрных хламидах развернулись и также тихо, как и пришли, медленно удалились. Был ли сюда ещё какой ход, кроме того, по какому двигались мы, или же эти хароны воспользовались именно им, за много лет запомнив каждый закоулок коварной пещеры? На этот вопрос я ответить не смогу никогда.

Илиодор подошёл к Аввосу. Тот оттаял из своей позы, и вместе они немного развернули пелену с бледных ног. Они увидели наспех кем-то вымытые ступни, немного грязи под ногтями, но ровные даже аккуратные пальчики. Пятки были грубоваты и слегка потрескавшиеся; было видно, что девушка любила ходить босиком, а редкие белёсые волосы на голенях говорили об её юном возрасте. Отчасти широкие бёдра навели на мысль, что она уже, может быть, не невинна.

Не спеша, Аввос при помощи Илиодора разворачивал пелену и досконально изучал принесённое нагое тело. Затем он наклонился к застывшему лицу. Прикасаться то здесь, то там, гладить холодный твёрдый висок, потом оба виска. По часовой стрелке Аввос начал разгонять кровь от глаза до уха и к щеке. Он делал это до тех пор, пока у него самого не вздрогнуло сердце, и в этот момент он распознал толчки в венах девушки. Она спокойно открыла глаза, но, не дав ей опомниться, Аввос скинул с себя свой балахон, припал губами к её груди и жадно вгрызся в её пустой сосок. Затем он с трудом разжал зубы и, вздрагивая, не владея больше ни телом, ни разумом, лизнул грудь, дошёл до шеи. Сосок затвердел, а груди набухли и порозовели. Мышцы её тела делались упругими, суставы гибкими. Она обхватила руками его голову, но не отстранила её и не прижала. А он тогда сжал её кисти, принялся целовать эти сладкие руки, плечи, подмышки, снова груди. Наконец, чувство, владевшее Аввосом, передалось девушке. Она же провела кончиками пальцев по его бокам и прикоснулась губами к шее. И тут внезапно, словно отравленная стрела поразила его мозг, дальше он не отдавал отчёта своим действиям. Вы видели актёра или как кто-нибудь рисует? Момент творчества крайне интересен, но всё же неописуем! Продолжим с того момента, когда Аввос сдавленно на выдохе прошептал: «Теперь живи»…

И было не совсем понятно, что он имел в виду: то ли он говорил, что эта жизнь ему по душе – но что такое жизнь, если не движение вслед за солнцем – то ли заново предъявлял эту жизнь воскресшей девушке. А та только теперь, всё ещё не сдвигая ног, опершись на локти, начала моргать и вертеть головой по сторонам. Куда она попала? Аввос ничего не объяснял, а только лениво смотрел на неё, довольный проделанной работой. Пусть Илиодор ей всё растолкует. В конце концов, она вольна уйти отсюда, когда захочет. Раньше остальные спешили после всех процедур познакомиться с новенькой. Теперь их слишком много здесь, теперь им скучно.

Совсем немного времени спустя Аввос решил, что больше не может просто так сидеть, влез через голову обратно в свою помятую одежду и пошёл. Илиодор за ним. Они шли на своё любимое место отдыха мимо десятков девушек. Одна из них с огромной грудью и большим, но гладким животом с бездонным пупком широко улыбнулась юноше коричневыми губами и поманила его, но Аввос прошёл мимо. Рядом полулежала другая. Она была, напротив, почти ребёнок, смуглая с круглыми щёчками, огромными мерцающими чёрными глазами. На ней было такое короткое платье, но Аввос прошёл и мимо неё тоже. Потом в разных местах по парам, по трое и поодиночке, на высоких камнях и мягкой траве лежали, сидели и танцевали ещё несколько юных красавиц, одетых и полураздетых в прохладе вечера, но на них он даже мельком не взглянул. Стоял сладкий гул, девушки ели, смеялись, приятно напевали удивительные песни.

Иногда ему очень хотелось показать своё творчество, своих девушек другим. Мужчинам. Иногда он представлял, как легионер сбрасывает среди них свой панцирь и неспешно прогуливается, глядит на одну, потом на другую. Похотливая улыбка на его лице, сладострастие. Аввос щедр: любая твоя! И девушки счастливы. Они тянут к легионеру свои руки в надежде жить и дарить жизнь.

Когда Аввос носил одежду, как сейчас, она была широкая. Ему нравилось, что по коже стелятся тяжёлые складки ткани. Ворот никогда не скрывал волосатой впалой груди с волшебным сердцем, а рукава, которые кому-то могли прикрыть лишь локти, ему почти скрывали пальцы рук. Эти предпочтения можно объяснить острым желанием чувствовать, соприкасаться, говоря напрямую, носить на себе окружающий мир. «Быть в нём». Ну, вы поняли метафору. Кстати, вы разве были бы против завернуться обнажённым телом в огромную тяжёлую, но мягкую рубаху и устроиться вечером на крыше большого уединённого дома, поросшего всякой зеленью и покрытого где надо и не надо коврами и подушками. Сейчас же присоединимся к отдыху Аввоса и его товарища Илиодора!

– Как тебе сегодняшняя новенькая? – спрашивал Аввос. – Гляди, она уже присоединилась к остальным.

– Она очень красива! – сладко отвечал Илиодор.

– Почему ты никогда не берёшь их? Возьми как раз её.

– Да, наверное. Может быть. Тебе для оживления приносят только привлекательных.

– Конечно! Как иначе? Девушка должна вдохновлять. Если я вдохновлён, в её мертвое тело только тогда я могу влить жизнь.

Внезапно раздался посторонний голос: «Да, он творец», – и откуда-то из зарослей показался стройный юноша. Его звали Закхей.

– Опять ты здесь, уран, козерог, аметист? – усмехался Аввос. – Следишь за мной?

– Я не слежу, я любуюсь тобой. – Закхей был стройный кучерявый юноша. Сейчас он был лишь в одной набедренной повязке, его гладкое тело блестело от заходящего солнца. Из многих молодых людей одного с ним возраста его могли выделить красивые кучерявые волосы, чёрные, как у сирийца, и прямо-таки по-женски жадные губы. Он и был почти женщиной, он был мужеложцем.

– Я никак не могу понять, – спрашивал Аввос, – откуда ты тут взялся? Да и зачем вообще ты нужен?

– Откуда я взялся? – приторно шептал Закхей. – Неужели ты не помнишь, мой друг, ты же сам оживил меня.

– Не надо называть меня другом! – смеялся Аввос. – Я тебе не друг! Я тебя ненавижу. И я смеюсь над тобой! И хоть я не знаю, как ты сюда попал, я точно знаю, зачем ты здесь: смешить меня.

– Неужели ты забыл?

– Мне нечего вспоминать. Я ведь даже не могу на тебя смотреть!

– А ты пробовал когда-нибудь оживлять не только молодых девушек? – вмешивался Илиодор.

– Пойми, если бы я мог, то мои друзья и мои любимые родственники жили бы здесь. Вместе со мной. Поэтому этот несчастный хочет меня оболгать!

Закхей склонялся:

– Оболгать тебя?! О нет! Ты для меня выше бога, я бы дал отрезать себе руку ради тебя. Так почему же я не могу говорить то, о чём мечтаю?

– Убирайся прочь отсюда! Сегодня ты меня разозлил. – И Аввос отстраняет от несчастного свой взор, а Закхей убегает, прячется в зарослях и рыдает. Не будем более следить за этим жалким зрелищем.

Все женщины, живущие тут, постоянно смеялись над Закхеем, бросали в него прелые фрукты, но он не обижался. Иногда же они просили его станцевать перед ними, и юноша танцевал какие-то неизвестные страстные танцы. Девушки пробовали повторять его движения, но им казалось, что получается что-то совсем не то. И тогда они завидовали ему и проклинали его.

– Какая глупость! Какая гадкая муха этот Закхей! – жаловался вечером Аввос своему товарищу. – Даже если бы похоть когда-нибудь ослепила меня до такой степени, я не смог бы его воскресить! Когда он надевает женское платье, он кажется красивым, как женщина, но он не женщина.

– А ты помнишь, когда ты понял, что обладаешь чудесным даром? – переводил тему Илиодор.

Аввос думал немного и отвечал:

– Кажется, да. Мой братишка, мой маленький братец! Он умер в тот год, когда в наш город пришла какая-то проказа. Я даже видел, как она заходила в наш дом. Родителей не было. Я стоял в дверях, а он сидел на полу и играл. У него были кубики, шарики, колечки. Вдруг занавеска раздулась. Это выглядело как сквозняк. И ты бы тоже сказал, если бы увидел, что это просто сквозняк. Но я тогда сразу понял, что это была смерть. С воздухом сквозь занавески… А мой братик, он перестал играть и так посмотрел на эти занавески. Он прищурился от наплывшего ветерка. Я не помню этого точно; такие мелочи редко запоминаются, но мне всегда казалось, что он быстро так на секунду зажмурился и посмотрел на занавеску. Так спокойно. Спокойные глазки, спокойный ротик, и снова начал играть. А мне на ту же самую секунду, пока он моргнул, стало не по себе, и сердце дёрнулось. Чуть-чуть страшно, чуть-чуть. Просто было гадко и не по себе. Я подошёл к нему, сел рядом на колени и поцеловал его в щёку. Он пах свежим хлебом, а уже вечером заболел.

– И тогда ты решил, что сможешь водить смерть за нос?! – Молвил взбудораженный Илиодор.

– Нет. Тогда я решил, что мне очень-очень жалко братика. Ты же спросил о даре. Я и рассказал о даре любить и оплакивать. А в том, что я могу, нет ничего особенного. Тем более в наше время, когда в каждом углу богов и чудес развелось больше, чем добродетелей.

– Что плохого в богах. Я когда-то слышал слово «духовность»…

– Дорогой Илиодор, как только начинают неожиданно и сверх меры превозносить старых богов, это уже ясно, что их время сочтено. Что их уже скоро заменят на кого-нибудь другого.

Мужчины вдруг задумались каждый о своём, и солнце за это время успевает почти сесть.

– А знаешь, Илиодор, иногда я замираю, и мне кажется, что стены дышат, что они сужаются или расширяются…

– Эх, Аввос, ты мог бы стать таким хорошим поэтом.

– Эх! Здесь и так слишком много прекрасного вокруг.

– Но твоё сердце, я уже много раз убеждаюсь, она такое особенное. Оно особенно видит прекрасное!

– Кто пишет хорошие стихи, у тех не держится мужская сила. А плохие тоже забирают силы, так зачем их сочинять? Здесь в этом чудесном месте мою душу ничто не бередит. Здесь прекрасные девы, лень, спокойствие, солнце! Тепло! И в это же время где-то совсем близко люди тяжело работают, общаются с незнакомцами, живут с одной и той же женщиной всю жизнь. Я бы так уже не смог. Это же… – Аввос больше не находил слов.

– Холод!

– Ты прав, мой бедный Илиодор. Но как бы я к тебе хорошо не относился, извини, я рад, что иногда ты уходишь в город за вином, мясом и разноцветными платьями для девушек.

– Я понимаю тебя, Аввос. Понимаю.

Вот так всё и было. Все понимали друг друга, и заведённый порядок вещей никогда не нарушался. Но однажды Закхей подошёл открыто, не прячась. Илиодора рядом не было, а Аввос лежал в тени, и несколько девушек увлечённо сновали перед ним. Одна гладила его грудь, другая ноги.

– Снова ты, уран, козерог? Не мешай мне. – Даже не открыл глаз Аввос.

– Пожалуйста, пройди за мной. Я очень хочу тебе что-то показать.

Некоторые девушки засмеялись, и Аввос не удержался и присоединился к ним. Он казался ещё юношей, и смех его был звонок и приятен.

– Ты мне хочешь показать? Ты меня заинтриговал! Только чего я здесь не видел? – Он и девушка, что гладила грудь, улыбнулись друг другу. Закхей как никогда казался смущённым. Этот несчастный человек и правда относился к Аввосу как к божеству и не мог сдержать своих эмоций, не мог быть спокойным перед ним. Однако сейчас он неплохо держался. Это заинтересовало Аввоса, и он последовал за Закхеем – сегодня всё равно было нечем заняться.

Девушки нехотя отпустили своего повелителя, они не ревновали его друг к другу, а к этому стройному сирийцу… подавно.

А Закхей вывел своё божество на солнечную поляну. Аввос заметил, что этой тропой он, как ни странно, никогда не ходил.

– Куда ведёт это дорожка? – спросил он.

– Сюда! – помедлив, ответил Закхей, вздохнул и обернулся.

И вдруг Аввос увидел ярчайшие облака из маленьких белых, голубых, фиолетовых и ярко-синих соцветий на пышных кустах. Они источали приятный запах ванили, они тянули к себе и буквально разбрызгивали какую-то тёплую энергию. Вся здешняя атмосфера из солнца, цвета и аромата сразила Аввоса, и он испытал восторг более сильный, чем могли дать большинство воскрешённых им. Ни краски их платьев, ни их запах…

– Это гелиотропы. Я ухаживал за ними сам. Поливал, следил, чтоб не усыхали молодые побеги, и обрывал листья с чёрными пятнами. – Заговорил Закхей. – Говорят, эти цветы защищают от злых сил и от воров. – Затем он подошёл сбоку и положил руку на плечо поражённого Аввоса, который стоял и любовался чудесным зрелищем, но вдруг очнулся и скинул руку.

– У тебя красивая оранжерея, я, скорее всего, приду сюда снова. И хоть я благодарен, что ты показал мне её, я не перестану смеяться над тобой. – И он сделал вид, что хочет уйти. Однако, я думаю, это далось бы ему с трудом.

– Подожди, я не рассказал самого главного. Гелиотроп поворачивает свои цветки вслед за солнцем и, питаясь его светом, он дарит свет людям. – Закхей, склонив голову, помолчал. – Ещё он помогает разобраться в отношениях. Бывшие друзья, бывшие любовники, родители с детьми… все, кто дорожит своими воспоминаниями, сажают у себя дома куст гелиотропа, и он распутывает все недопонимания, недомолвки…

– И что?! Что ты хочешь?! – пафосно потряс руками Аввос.

– Наши отношения такие сложные и запутанные.

– У нас нет отношений, козерог, аметист.

– Почему ты никогда не зовёшь меня по имени?

– Потому что мне неприятно твоё имя.

– Пусть так. Пусть так. Но тогда… тогда, если ты не хочешь понимать наши отношения, – вспыхнул и покраснел Закхей, – пусть эти цветы помогут тебе понять отношения с самим собой! Только полюбуйся немного ими. Вдохни их запах!

Как не был Аввос упёрт, цветики, которых он раньше не видел в своём уединении, заинтересовали его. Но сейчас, пусть это и странно, я вынужден принять сторону Закхея, потому что мне кажется, я понял его слова лучше, чем он сам. Прошу, не удивляйтесь. Наша история происходит не в содомские времена, но ведь любой человек может быть по-своему отчаянно прав, а другой может эту его правду поддержать. Итак, начнём. В мыслях Закхея вертелось примерно следующее: «Аввос, в какой-то момент ты попал совершенно в другую среду, которой ты быстро и без оглядки отдался. С радостью изменил в себе всё, будто старое было мусором. А ведь так может продолжаться без конца. Человек, который не вспоминает себя прежнего без улыбки и без сожаления о том, что такого больше не будет, и такого с ним не повторится, глуп и неинтересен. Когда же ты, наконец, определишь, каков твой стержень? Нанизывать же на него ты имеешь право всё, что угодно: события, талант, девушек».

И тогда из солнечных гелиотропов вышел другой Аввос. Тот, который не обладал даром, который работал в поте лица и иногда общался с незнакомыми неинтересными людьми. Посмотрите, как они похожи! Вглядитесь, это же совершенно разные люди. И они уставились друг на друга и не понравились друг другу. Но тоска по чему-то близкому, но несбывшемуся уже покорила их – самая жадная и наглая тоска.

«У меня дар и свобода!» – сказал один. «У меня дом и спокойная старость!» – сказал другой. «Что такое дом, если ты умрёшь никем?» – спросил один. «Что такое свобода, если ты ничего не делаешь?» – спросил другой.

«Я делаю очень много, я воскрешаю людей».

«Я умру никем, но меня похоронят мои дети».

«Они тоже никто».

«Те, кого ты воскресил, – никто!»

И, может быть, это говорили не они сами. Даже, скорее всего, это говорила та самая тоска по тому, чего не было – не будем о ней забывать. Оба эти Аввоса хороши, оба они многое умеют, но вся беда в том, что они не одновременны. Каждый догадывается, что тем другим ему не бывать, но такое было возможно. И сейчас это их святая обязанность: высказать вслух свою тоску, их общие космические ошибки и одиночество.

Аввосу стало дурно. Ноги подкосились. Увидевший это Закхей зажал рот рукой и от страха за своё божество даже не подумал подхватить его. Аввос упал, и складки его одежд распластались по всей поляне. Несчастный содомит пожалел, что привёл его сюда, он совсем на такое не рассчитывал. Что же теперь делать? Иди, найди Илиодора! Уж он придумает что-нибудь!

И Закхей со всех ног кинулся прочь. Я специально отослал его. Пусть каждый из них побудут теперь один. К тому же с Аввосом ничего страшного не случилось. Может переутомление, или у него такая форма аллергии на пыльцу милых гелиотропов. Сейчас он очнётся.

И вот он пришёл в себя и покинул лужайку с гелиотропами. Но к девушкам он не пошёл. Аввос спрятался под раскидистым деревом у того самого маленького прудика. Как будто отлегло; наваждение, вызванное разговором с другим сами собой, рассеивалось; как будто стало легче. Как хорошо, что и разбережённой душе доступно маленькое счастье в успокоении от печалей. Подул ветерок. Солнце показалось из-за расступившихся веток и на мгновение ослепило Аввоса. Он недовольно зажмурился и встал. Момент счастья был упущен. И получилось, что от света, света прямо в глаза стало почему-то холодно на душе.

«Аввос! Аввос!» – это взволнованный Илиодор ищет своего друга.

– Аввос! Вот ты где! Этот Закхей мне всё рассказал. Я сначала не поверил ему, но потом я тебя нигде не увидел и испугался.

Но Аввос ничего не ответил. Следующие несколько дней он тоже был несловоохотливым. Волновались даже девушки. Они подходили к нему, пробовали целовать, петь ему, а он отстранял их, пожимая плечами. Ночами ему начали сниться сны. Они ненадолго приносили какие-то эмоции. Мы-то можем (и то лишь отчасти) догадаться, почему поведение Аввоса так переменилось. А бедный духом Илиодор? Он покоя себе не находил. А несчастный телом Закхей? Кстати, его с тех пор никто не видел. Он где-то совсем затаился.

Наконец, Илиодору показалось, что терпеть этого больше нельзя:

– Аввос, почему у тебя испортилось настроение? Девушки тоже места себе не находят. Они разбрасывают свои тряпки где попало и почти выпили всё вино. – Но это не произвело никакого впечатления. Тогда Илиодор продолжил: – Со дня на день принесут новую девушку. Ты должен быть бодрым и сильным!

– Скажи, а ты никогда не задумывался, кто приносит их сюда?

То, что Аввос заговорил, уже было хорошо, однако, не этого хотел услышать Илиодор.

– Ну, наверно, их родители, те, что слышали о тебе и твоём даре…

– А почему они потом не возвращаются за ними?

Илиодор замешкался, но тут же улыбнулся и прыснул:

– Ах, Аввос! Я, кажется, понял! Ты был поэтом, а теперь ты стал философом. Ты задумался всего лишь о смысле жизни!

Аввос впервые так гневно зыркнул на товарища, что тот обязательно испугался, если бы их не отвлекла подбежавшая растерянная девушка – похоже, она была гречанкой.

– Несут! – Только и сказала она.

Аввос тут же подскочил на ноги, но пыл его резко угас.

– Пойдём! Быстрее! Разве можно опаздывать! – подталкивал Илиодор. И гречанка (или это была фригийка) глядела на него в надежде, что он заставит Аввоса поторопиться, и непоправимого не произойдёт.

Наконец Аввос собрался с мыслями и двинулся в путь. Когда он проходил мимо девушек, среди этих пьяных, развратных и ленивых тел, то представлял, как здесь появляется легионер и рубит и протыкает их насквозь своим копьём, бьёт прямо кулаком по бестолковым лицам.

Илиодор довёл друга к месту встречи процессии. Люди в чёрных хламидах были уже почти на месте, раздражая своим медленным шагом.

Аввос стоял и вдруг осознал, что считает этих людей: первый, второй, третий… Он не знал, сколько их, разве это было важно? Четвёртый, пятый… Но не мог остановиться. Затем первый, третий, пятый и все нечётные подняли новое тело, а второй и вместе с ним чётные продолжили держать носилки. Всегда ли так было, или они каждый раз договариваются? Между тем тело уже лежало на гладкой плите. Аввос стоял. Он должен что-то сделать? Да, подойди и положи руку ей на живот, ну же. Он, кажется, забыл. Илиодор, подскажи ему положить руку на живот. А нет, он вспомнил. Он подошёл. «Идите отсюда!» – и от этого ужасающего голоса, я просто уверен, у людей в масках не могло не замереть сердце. Они ушли. Илиодор как всегда было двинулся к Аввосу, но тот, не дождавшись товарища, одним рывком скинул пелену с умершей.

Как она была прекрасна! Аввос от удивления забыл дышать. Непревзойдённа! Даже в своей мёртвой красоте она просто изумительна, и именно поэтому всё было так отвратительно и мерзко.

– Аввос! Что случилось?

– Смотри, Илиодор, тебе не кажется, что она самая красивая?

– Да, она хороша. Может даже лучше многих других.

– Я мог бы встретить её на улице в обычный день. Или она могла бы быть дочерью моего соседа. Если бы я ходил по улицам, и если бы у меня был сосед. Я бы влюбился в неё и взял бы её в жёны. Мы прожили бы долгую жизнь. Долгую, скучную жизнь с ней одной, как ты думаешь?

– Но ты же сам говорил: общение с незнакомцами, работа изо дня в день…

– Мало ли что я говорил. – Губы Аввоса еле двигались. – Я же вижу. Я сразу увидел в ней, что именно она была бы той, из-за которой можно терпеть жизнь, над которой я смеялся прежде.

– Но зачем, я не пойму? Посмотри, скольких ты оживил! Они все благодарны тебе, они все твои!

– Но ни одна не так хороша.

– Так почему ты стоишь? Оживи её.

– Оживить? А потом? Ведь я буду любить только её всю жизнь. У меня больше ничего не будет.

– Ты оставишь её… так?

– И вернуться к толпе постылых баб? Я не знаю. Как она хороша?

– Так что же ты решил, Аввос?

– Да. Наверное, я воскрешу её.

Трясущимися пальцами он прикоснулся к её вискам, одёрнул руки, снова прикоснулся. Начал тереть их, но задумался и нежно погладил волосы. Потом опомнился и продолжил выполнять нужные движения. Он старался очень долго. Значительно дольше обычного. Даже Илиодор устал ждать. Ничего не выходило. Дева оставалась мёртвой. Когда Аввос отчаялся окончательно, он сел под плитой и закрыл лицо руками. Он ничего не смог сделать, потому что слишком много думал последнее время, многое понял – а больше всё-таки не понял, как оно обычно и бывает. И хоть вдохновение – это сильное чувство, сейчас им владело другое. То, о котором он не вспоминал до тех пор, пока не представил своего двойника среди цветочков. Именно сейчас в нём кипел, горел и бушевал его настоящий дар – как он сам говорил – дар любить и оплакивать…

Вот и всё, что произошло близ одной из Антиохий. Можно было бы сказать ещё кое-что о том, как переживал Илиодор; как Аввос похоронил свою любимую среди гелиотропов (хотя я точно знаю, что он там её не хоронил), их жизнь могла бы быть долгой, скучной и той самой единственной; как девушки нашли Закхея, как обычно рыдающего, обвинили во всех бедах и задушили… Но всё главное уже сказано, и мне скучно.

И всё же ещё несколько слов должны быть добавлены:

Аввос вскоре пропал. Похожий на него монах появился в христианской общине. Правда, и в рощи Дафны тоже наведывалось несколько странных отщепенцев. Илиодор вывел девушек сквозь закоулки пещеры. Все они стали проститутками. Они никогда не заразили никого дурными болезнями, но никто не испытывал настоящего удовольствия ни с одной из них. А что же стало с самим Илиодором? Может быть, он сыт и обогрет, может быть, он умер никому ненужный. Это уже другая, неинтересная история, которых много было и, без сомнения, будет, пока жив хоть один человек, потому что любая жизнь, выбирай не выбирай, может оказаться сущей ерундой.

А теперь, прощайте.

2

Вот есть всё-таки параллельная вселенная, где ты сделал всё, чего не сделал тут, и наоборот. Увидишь девушку, которую не встретил, кто такая, первый раз вижу, а как будто нет. Почудится песня, которую не сочинил, ну вы все знаете, там так… а, нет. Вспомнишь яму в которую не упал, а ведь мог бы. Лежал бы там, смотрел бы на звёздочки и был бы такой же реальный, как и теперешний. А бывает дежа вю: вселенные соприкоснулись, дела идут везде одинаково, ничего не попишешь. Последнее время я плохо сплю и думаю всё о чём-то нехорошем. Так трудно сделать выбор, так страшно. Взял в слепую и пошёл, как билет на экзамене. И делай вид, что там все билеты одинаковые, чтоб не маяться, не корить себя за неправильный выбор, не мечтать разрушительно: а как иначе…?

Глава 5 «Геракл»

А ещё у меня сложился такой рассказ. Я долго думал, как его озаглавить, в итоге осенило: «Геракл». Из слабой и проходной песни, как этот рассказ, получается отличный номер, если правильно разместить его и дать название, которое переосмысливает весь текст. Слушаем.