скачать книгу бесплатно
– Премного благодарен, ваше благородие, – говорю, – за честь оказанную. Ну, пойду я тогда?
– Вали на хрен, – и снова авторучку в нос засовывает.
Не стал я более докучать командиру, из штаба вышел и отправился свой боевой взвод искать. Иду, встречных про этот взвод расспрашиваю, а сам удивляться продолжаю тому, как высоко меня судьба зашвырнула с первых шагов по армейской стезе. «Если так дело и дальше пойдёт, – думаю, – то максимум через месяц мне уже генеральские погоны надобно готовить». Смотрю, а на отшибе, у забора, какие-то солдатики расположились: кто курит, кто в карты играет, кто спит прямо на земле, кто-то учится ушами шевелить, а один палкой дикую собачку-приблуду ковыряет-дразнит. По всем признакам получается, что мои это солдатики, потому как без командира обитают. Подхожу я к ним бравой походкой и говорю:
– Здравы будьте, голуби сизокрылые!
– И тебе не болеть, неизвестный солдат, – отвечают.
– А не тот ли вы взвод боевой, который без командира нынче бедствует? – спрашиваю.
– Это мы самые, – говорят. – Но, если честно, то не слишком сильно мы и бедствуем. Что был командир, что нету его – нам всё едино, всё равно на войну поедем.
Тут решил я раскрыть все карты.
– А вот я ваш новый командир! – заявляю громко. – Сюрприз это, ребята!
Да только сюрприза не получилось: как собачку они палкой ковыряли, так и продолжают ковырять, да ещё при этом посмеиваются в мою сторону.
– Ну и слава богу! – отвечают. – Нашёлся, значит, ещё один ненормальный.
Обида во мне взыграла при виде такого пренебрежения к моей командной персоне. Гнев забурлил у меня в нутре.
– Взвод! – кричу грозным голосом. – А ну, становись, к едрене-фене! Ишь, устроили себе из военной службы пикничок!
Поднялись они, но как-то без усердия, нехотя. Что-то вроде строя в две шеренги организовали, стоят, переминаются, рожами недовольными по сторонам водят.
– Ну, вот теперь и здрасьте, дорогие мои, – говорю.
Плохо ли, хорошо ли, но познакомились мы, в общем. А дальше время для нас полетело как сказке: не успеешь проснуться, как уже и вечер наступает, а что днём творил – так это с трудом вспоминается, уж больно много всего за день случалось, много приходилось проделывать – ведь мы не куда-нибудь, а на войну готовились. Оно, конечно, на подобные подготовки не пару недель, а хотя бы пару месяцев нужно давать, но очень уж нашему начальству хотелось царю Гороху угодить, победить супостатов в самые кратчайшие сроки. Даже лозунг над входом в штаб по этому поводу нарисовали: «Быстрота – залог победы!» Я-то, дурак, всегда думал, что быстрота нужна лишь при ловле блох да при бегстве из постели чужой жены, ну да начальству там, наверху, виднее как и что правильнее. Поэтому в споры не вступал, а готовился побеждать быстро. Мне ведь это тоже на руку было: быстрее победим – быстрее начну греться в лучах своей воинской славы и материального благополучия. Так что в этом плане мои интересы и интересы высшего командования совпадали.
Про быстроту нам стали твердить каждый день и каждую минуту, чтобы, значит, приучить нас к ней окончательно. На занятиях по психологической подготовке офицер читал нам книжки про одну историческую личность – выдающегося полководца, который как раз был ярким представителем такой вот военной доктрины. Я запомнил его из-за того, что будто этот военачальник, помимо быстроты и натиска в войне, ещё любил спать с солдатами под одним одеялом – вот этот факт меня, честно говоря, несколько смутил. Да, так и написано в книжке чёрным по белому: «ел с солдатами из одного котла, спал с ними под одним одеялом»! Хотя, если разобраться, то многие великие люди страдают от каких-нибудь странностей, и если ему приспичивало спать с солдатами, то это его дело. Главное, чтобы солдаты не возражали. А в остальном он, как видно, был молодец тот ещё: ни одной битвы не проиграл, через Альпы переходил и даже, говорят, одно восстание народное подавил кроваво. И тоже всё быстро. Быстрый был и неудержимый как понос, который у меня тут, в армии, спервоначалу случился от изысков местной кухни. Вот к стратегии этого полководца нас и приучали, чтобы, значит, мы на поле боя шустрыми были и все дела там решали без промедлений.
Изучение историй про славных героев нашего царства проходило замечательно, а во всём остальном подготовка наша была, конечно, похуже – оружие мы больше чистили, чем стреляли из него. И вот странность: чем сильнее чистили, тем больше оно почему-то ржавело. В конце концов, перед самым отъездом начальство устроило нам смотр и во время него долго смотрело на наши ружья и диву давалось – как можно так оружие изуродовать? Но потом они посовещались и сказали, что раз на самом высоком уровне принято решение победить поскорее, то за неделю-другую мы должны управиться. А это значит, что и ржавое оружие вполне подойдёт на такой ничтожный по астрономическим меркам срок. И махнули рукой: езжайте, мол, балбесы, быстрее отсюда с этой ржавчиной, желаем вам там победы и всяческого процветания.
С тем мы и стали собираться в дальнюю дорогу. В бане вымылись, чистое бельё надели. Собрали свои манатки, боеприпасы на дорогу получили. Спозаранку опять нас построили на плацу, командир на прощание речь произнёс, всплакнул даже, а потом сели мы в поезд и покатили прямиком на южные границы нашего Тридевятого Царства – туда, где супостаты иноземные с некоторых пор хозяйничали как у себя в сортире.
Глава 4
Войны только на первый взгляд могут показаться одинаковыми, и лишь какое-нибудь несведущее штатское мурло может сказать, что все они похожи друг на друга. Мол, на любой войне одинаково стреляют, взрывают, отрывают руки-ноги и даже убивают друг друга. На самом деле все войны разные, им даже названия разные дают: например, была Отечественная война, Мировая. Бывали войны Священные и Освободительные. Некоторые государства, с жиру бесясь, развлекаются Захватническими войнами. История знает войны Пунические, Столетние и Холодные. С недавних пор в моду вошли Информационные войны, а юное поколение сходит с ума по Войнам Престолов и Клонов. Но так вышло, что у той войны, на которую мне ехать довелось, на тот момент имени ещё не было – так быстро она началась, что впопыхах позабыли ей имя придумать. Первые выстрелы уже грянули, и только тогда царское окружение спохватилось: ё-моё, да ведь у нашей войны названия нет! А без названия в наше время ни одна культурная страна даже воевать не возьмётся, побрезгует! И вот пока мы со своими ржавыми ружьями в поезде качались и самокрутки покуривали, всё правительство в едином порыве лихорадочно решало этот животрепещущий вопрос. Хотели даже конкурс объявить на лучшее название войны, но передумали – такой подход очень напоминал бы ярмарочное увеселение, а какие увеселения могут быть во время войн и страданий? Поэтому министры собрались ночью на закрытое совещание, самолично задумались и стали выдвигать варианты. Один министр предложил назвать эту войну Очистительной – потому, мол, что вычищаем мы всякую нечисть со своей территории. Но царь Горох ему справедливо возразил: «Такое название, – говорит, – может быть неправильно истолковано нашими заокеанскими партнёрами. Скажут, что мы, тридевятовцы, всех нетридевятовцев изгоняем метлой под зад из нашего Царства на сугубо националистической основе. Нужно более точное и, одновременно, мягкое название. Чтоб и слуху приятно, и мыслей плохих не навевало».
Думали-думали министры, ничего не придумали. Тогда позвали на совещание губернаторов – в таком трудном деле каждые лишние полбашки на вес золота. Губернаторы тоже думали-думали и уже собрались пасть царю в ноги и покаяться в своей дурости врождённой, как вдруг один татарский князь, негодуя на врагов нашего Отечества, в сердцах крикнул:
– Да будь они прокляты, эти шайтаны!
Премьер-министр встрепенулся радостно и переспрашивает его:
– Кто, говорите вы, будут прокляты?
– Да шайтаны, – отвечает татарский князь. – Черти, значит, по-вашему…
– Вот! – кричит премьер-министр. – Вот вам и название! Назовём эту войну Противочёртовой Войной!
– А мне нравится, – улыбается Горох Горохович.– Звучит заманчиво. Только вот знаете, всё равно что-то в этом названии режет слух. Может, нам само слово «война» заменить, а? Каким-нибудь более благозвучным синонимом?
Предложили «кампания», но сами же и отвергли. Одна кампания, – Зимняя, – уже была у нас много-много лет назад. Закончилась она хоть и официальной победой, но на деле армия вернулась оттуда с отмороженными ушами и разорванным вдрызг авторитетом. Вспоминать такое прошлое было неприятно, поэтому от «кампании» отказались почти единогласно.
И тут министр здравоохранения своевременно предложил:
– А давайте назовём её операцией! Мне кажется, что это будет правильно и с моей, медицинской точки зрения, и с военной тоже!
– Ура! – крикнул царь Горох, соскочил с трона, пустился в пляс и на ходу подарил министру-лекарю шубу со своего плеча.
Поскольку Безымянная война превратилась в Противочёртову Операцию, то новым главнокомандующим в ней был сразу назначен самый опытный в этом деле генерал: опыта он набрался достаточно, много лет гоняя дома чертей вперемешку с домочадцами после каждого крепкого возлияния, и в этом деле равных ему было не сыскать. Вполне геройский генерал со стажем.
Из-за всего этого вышло, что сели мы в эшелон, намереваясь ехать на Безымянную войну, а попали, сами того не подозревая, на Операцию по удалению чертей с территории нашего Царства. Всё это нас мало волновало, мы тогда больше заботились о насущных проблемах: к примеру, стали по прибытии боеприпасы получать и вдруг выяснилось, что патронов у нас по двести штук на человека, а гранат по пятьсот пятьдесят четыре – кто-то при получении на складах перепутал патронные ящики с гранатными. И во время первого же боя это привело к некоторым незначительным казусам. В геройском порыве кричу я своим:
– Прикройте, ребята, огоньком! Я сейчас вперёд выдвинусь и выпалю из своего ружья врагам прямо в их вражеские морды! Ржавчиной им глаза запорошу, а вы тут сразу и наступайте!
Ну, крикнул и самоотверженно побежал на врага. А вокруг гранаты рвутся, осколки свищут, взрывными волнами меня на стороны разрывает – это мои меня прикрывать взялись. Чуть живой за какой-то развалиной упал в пыль кирпичную, прокашлялся и ору оттуда:
– Что же вы, гады такие, делаете? В первом же бою меня, своего командира свежеиспечённого угробить хотите? Вот выберусь отсюда и устрою вам кадриль! А ну, прикрывайте меня сызнова, я взад вертаться буду!
Побежал обратно, а они опять за своё: рвутся гранаты вокруг да около так, что даже враги, меня жалеючи, стрельбу прекратили, и кричат: «Эй, урус! Беги к нам, пока жив!»
Но я всё же вернулся к своим – ударные волны от взрывов на этот раз какие-то попутные получались, практически долетел я, аки мотылёк, до своих позиций, уткнулся в землю и молчу. Почти невредимым вернулся, только в ушах два дня звенело, глаз подёргивался неделю и из уголка рта слюна потекла безостановочно. Лекарь осмотрел и сказал, что звон и глаз – это от нервов: мол, не стоит паниковать, после такого обычно бывает и хуже – случалось, мол, что и рот, и глаз даже по отдельности друг от друга возвращались. А слюна – так это, наверное, от голода, потому что мы все уже третий день как без пищи существовали – для войны с собой всё привезли, а вот про еду как-то не подумали.
Бой тот кончился вничью, но по заранее намеченному командованием плану после боя должны были состояться награждения, и потому меня вместе с другими наиболее отличившимися в схватке, за мою беготню под собственными гранатами тоже представили к награде. Награждение проводил сам генерал-боец с чертями, всем лично прицеплял медаль на грудь и целовал в щёки. Когда подошла моя очередь, то вдруг выяснилось, что медаль «За борьбу с чертями» закончилась. В общем, конфузия вышла редкостная: заминка, неловкое шушканье в начальственных рядах и генеральские гневные брови. Но потом генерал-молодец всё же вышел из положения.
– А ну, дорогой солдатушка, подойди-ка сюда! – говорит мне, а сам какую-то диковинную медаль со своего мундира снимает. – Вот, носи, заслужил.
И, как положено, в обе щёки меня расцеловывает, усами своими щекоча так, что я под конец даже хихикать и брыкаться начал. От объятий генераловых освободившись, взглянул я: а на груди моей медаль «За взятие Перекопа» болтается. Ну, раритет, связь поколений и прочие сентиментальности, одним словом. Но медаль – медалью, а про денежное-то вознаграждение что-то никто и словом не обмолвился, и это меня ужасно насторожило. Грустил я, грустил на эту тему и после пошёл разбираться прямо к генералу в палатку. Вхожу и докладываю решительно: так, мол, и так, взводный Панкрат прибыл для разбирательства в финансовых вопросах.
– Ох, Панкрат, – отвечает мне усталый генерал, ус покручивая. – Ты излагай коротко и по существу вопроса, а то мне ведь ни днём, ни ночью покоя нету: днём с чужими чертями воюю, ночью своих собственных гонять приходится, так что времени у меня в обрез и не отнимай его зазря
– Слушаюсь, ваше сиятельство, – отвечаю. – Много времени не отниму. Дело вот в чём: когда я на войну поехал, мне деньги за геройство обещали, а сегодняшний инцидент с награждением заставил меня задуматься: не иллюзией ли красивой было то обещание? Что-то не вижу я денег моих наградных в упор или про них просто позабыли во всей этой торжественно-праздничной суматохе?
Смотрит на меня генерал критическим взором и говорит:
– Вот явно дурак ты, Панкрат, а ход твоих мыслей мне почему-то симпатичен. Правду тебе сказали про деньги, только беда вот в чём: вместе со жратвой мы и все деньги забыли там, откуда приехали. Так что не обессудь, браток, придётся тебе подождать, когда наши казначеи с казной прибудут. Или когда мы здесь всех ворогов разобьём и сами назад вернёмся. А пока лучше выпей вот из моего генеральского стакана то ли водки, то ли антифриза и ступай к себе в траншеи вшей кормить, не до тебя мне сейчас. Будешь жив, авось и свидимся ещё. Может, даже ещё какую-нибудь свою медаль тебе подарю.
И этак вальяжно ручкой мне в направлении выхода показывает. Тут вижу я, что денег мне не видать нынче. Выпил стакан его водки, вытер грязным рукавом слюну, из контуженного рта натёкшую, глазом нервно подмигнул, развернулся и вышел. Я бы, выходя, ещё и дверью на прощанье в сердцах хлопнул, да у палаток дверей нету – тряпка болтается, громко не хлопнешь.
«Ладно, – думаю, – ещё не вечер. Поживём – увидим, что и как». Поживём-то поживём, да только тут и вспомнил я, что пожевать-то особо у меня и нечего. А голод внутри страшенный разрастается, просто какой-то апокалипсический голод – хоть первого попавшегося боевого товарища ешь без соли. И вдруг гляжу – собачонка ничейная бежит! Я её ласково подзываю: сюси-пуси, мол, собачка, бегите ко мне живее, не пожалеете. А сам уже штык-нож из-за голенища вытягиваю и присматриваюсь за какое место её укусить повкуснее. А собачка доверчивая попалась, непуганая, видать – глядит дружески, подошла близко и хвостом приветственно виляет. Думает, наверное, что я с ней в игрушки сейчас буду играть. Ну, я для полного собачьего обмана слегка покуражился: то камушек в неё кину, играючи, то палку какую-нибудь, а она скачет, резвится и всё ближе и ближе ко мне придвигается. И уж совсем было я её приманил и даже ножом замахнулся, чтобы одним ударом еду из неё сделать, как вдруг посыльный из генеральского штаба подбежал и орёт:
– Вас к себе генерал требует срочно! Бегите, не мешкая!
Спугнул, конечно, собачку этот гад-посыльный. И пошёл я обратно к генералу таким же голодным как и был, только злости во мне прибавилось вдвое. Вхожу дерзко, почти без доклада.
– Звали? – спрашиваю.
А генерал будто и не замечает моих нарушений субординации и правил этикета. Улыбается и говорит:
– Вот что, Панкрат. Есть у меня одна исключительная боевая задача, которая, ежели выполнишь, сделает тебя богатым человеком. Ну, и орден, конечно, дополнительный тебе на грудь обеспечен.
– И что же за задачи такие вы мне на закате дня предрекаете на голодный желудок? – спрашиваю с укором. – Может быть, я и не прочь погеройствовать лишний раз, да что-то организм мой начал давать слабину – ежели в скором времени я в него чего-нибудь съестного не запихаю, то, пожалуй, он не то что боевые задачи, а и элементарные повседневные нужды перестанет справлять.
Генерал по-отечески меня по щеке треплет и смеётся:
– Не волнуйся, Панкрат-богатырь! Ради такой задачи я тебя и твоих удальцов накормлю из своих личных запасов да ещё и на дорожку кой-чего подкину. Ты мне только скажи: согласен ты или нет?
От обещания пищи я голову потерял и радостно ляпнул: «Согласен!» Потом-то, конечно, мелькнула запоздалая мысль, что вначале поинтересоваться сутью таинственной задачи следовало бы, но слово уже было дадено, обратный ход не дашь.
Насупился. Жду, что генерал мне сообщить соизволит. А он подвёл меня к карте наших боевых действий, в которую несколько десятков разноцветных дартсов за день навтыкал, пальцем тычет и говорит:
– Вот здесь мы с тобой, Панкрат. А вот тут гора Джомолунгма, Эверест по-нашенски. И выпала мне честь несказанная передать тебе личный приказ самого царя Гороха Гороховича: должен ты со своим отчаянно бесстрашным взводом достичь вершины той горы и точно в означенный час показать заморскому спутнику-шпиону, который в это время над ней пролетает, свой срам.
Я, честно говоря, растерялся.
– Это почему же я должен свой срам всякому неизвестному спутнику показывать? По какой такой причине?
– Приказы начальства, – отвечает генерал, – вообще-то не обсуждаются, а просто выполняются. Но, учитывая важность поставленной задачи, так и быть, объясню я тебе причины. Дело в том, что черти, с которыми мы воюем, получают помощь оружием и деньгами как раз из того Заморского Королевства, чей спутник ты должен поразить своим хозяйством. Шпион сфотографирует тебя во всей красе и передаст фотографии в свои шпионские центры. А оттуда уж, будь спокоен, фотокарточки попадут кому попало, журналы их распечатают и своему правительству преподнесут. И фото твоих причиндалов покажет всему миру, что Царство наше не такое уж глупое и доверчивое, как они рассчитывали, что мы умеем себя показать в нужных ситуациях! Твой срам лишний раз докажет миру, что наше государство вправе встать в один ряд с ведущими странами и никому не позволит вторгаться в сферу своих политических интересов. Одним лёгким взмахом ты обрубишь все пути снабжения здешних чертей, и тогда мы легко покончим с ними и вернёмся домой победителями!
У меня аж дух захватило: сам царь Горох мне приказ отдаёт! Это наступил именно тот миг, которого я ждал, и который только раз в жизни бывает – от меня одного зависит победа в целой войне!
А генерал обнимает меня, прижимается и дружески перегаром в лицо дышит:
– Только это военная тайна, Панкрат, запомни это! Об истинной цели операции знаем только ты, я и его величество Горох Горохович. Все остальные должны быть в неведении о сути происходящего. Скажи им что-нибудь, сам придумай, а то у меня из-за этой войны с чертями уже совсем мыслей в голове не осталось…
И выбежала из его глаза генеральская слеза – такая же скупая, как и всё финансовое управление министерства обороны. Раздавил он её мизинцем и говорит:
– Ступай, Панкрат. Будь готов с восходом солнца к воздушному перелёту в Гималаи, там мы вас из самолёта с парашютами выбросим. А пропитание я тебе сейчас же вослед пришлю – не волнуйся, пожрёшь в последний раз на дорожку.
Ну, в Гималаи, так в Гималаи. Отдал я честь, развернулся и побежал своих новостями радовать.
Глава 5
Подчинённых мне долго уговаривать не пришлось: все они передо мной испытывали чувство вины за своё кидание гранатами, и потому единогласно согласились лезть на Джомолунгму. А тут ещё в презент от генерала ящик свиной тушёнки и мешок с буханками хлеба принесли, и воцарилась у нас оттого в траншее радость неподдельная. Даже та самая ничейная собачка, чуя запах нашего благодушия, осмелилась прийти и тоже получила свою долю пропитания. Наелись мы от пуза и спать легли. А наутро нас вместе с собачкой на аэродром доставили. Стоим завешанные всяким барахлом и оружием, и подходит к нам генерал с каким-то незнакомым мужиком в чёрной форме, а на голове у этого мужика такая же чёрная шапка-маска с прорезями для глаз надета – одни глаза на нас из тех дырок глядят.
– В добрый путь, братцы! – говорит нам генерал. – Желаю вам удачи в деле, а это, – он на незнакомого мужика указывает, – царский секретный агент, который к вам примкнул!
Я тут удивился и генералу говорю:
– Вы, ваша светлость, о секретных агентах ничего не говорили. Я не рассчитывал на лишний груз в виде секретного агента. Зачем нам царский агент в такой сугубо военной миссии?
– Так полагается, – отвечает генерал. – Мне этот тип и самому не по вкусу, но деваться некуда – его из Москвы приказом прислали в помощь. Он любыми средствами связи владеет и в случае чего поддержит в ответственный момент.
– То, что мне подержать будет нужно, я и сам держать привык, – отвечаю. – Мне в этом деле помощники не нужны.
– В общем так, – вспылил генерал. – Или он летит с вами, или для этой славной боевой задачи я сейчас вместо тебя другого кого найду! Дальше будешь пререкаться?
Умолк я от греха, чтобы меня не лишили того доверия и чести, кои оказаны на самом верхнем уровне. А чёрный агент подошёл ко мне, шапку наверх закатал и руку протягивает:
– Здравствуй, – говорит, – товарищ!
Смотрю, а лицо у него вполне нормальное, человеческое. Очень даже дружелюбное лицо. А он мне объясняет:
– Ты на моё лицо не шибко любуйся. Лицо – оно сволочь обманчивая. Я ведь секретный агент, а у нас в секретной агентуре свои правила и законы, которые вам, простым людям, порой не понять своим обывательским умом. Ежели я на службе, то за разные бранные слова в адрес царя и правительства арестую даже мать родную и не поморщусь. В такие минуты вы при мне не слишком языками болтайте, а то пожалеете. Но коли довелось мне во внеслужебное время с кем-то пересечься, то я и сам могу в такой болтовне поучаствовать и даже скабрезный анекдотец про нашего царя-батюшку завернуть в нужный момент для поддержки разговора. Правда опосля, когда вновь на службе оказываюсь, самолично о своих неблаговидных поступках руководству докладываю согласно инструкции и смиренно ожидаю заслуженного наказания.
– А когда ж ты бываешь выходной? – спрашиваю.
– А вот по шапке моей смотри, – объясняет. – Ежели шапка-маска лицо закрывает, то, значит, я в процессе исполнения обязанностей. А если она наверх закатана и весь лик мой наружу, то, выходит, я и есть выходной – вот как сейчас, когда с тобой разговариваю. Но учти, график работы у нас в секретной службе ненормированный и плавающий, поэтому предугадать когда я буду при исполнении, а когда отдыхающим, практически невозможно. Это происходит порой неожиданно даже для меня самого. Поэтому только по шапке-маске ориентируйся.
– Понятно, – говорю. – Учту.
А он снова маску на морду надел и в самолёт полез.
– Постой, дружище! – кричу ему.– А как мне называть-величать тебя?
Он остановился, подумал немного и говорит строгим голосом:
– Имя моё строго секретное, и посторонним я его называть не имею права. Но мы, секретные агенты, можем сами себе придумывать специальные имена для таких вот случаев, и поэтому зови меня Педро. А фамилия пусть будет Фуэнтес.
Ну, не человек, а сплошная секретность и мистерия, мать их всех за ногу, этих агентов!
Погрузились мы, уселись поудобнее, пилоты завели мотор, и самолёт, слава богу, взлетел. Летим, качаемся. Долго лететь, каждый старается придумать себе занятие по душе, чтобы не заскучать, а Педро Фуэнтес маленький чёрный чемоданчик достал, открыл его и что-то внутри шурудит обеими руками – чемоданчик компьютером оказался. Шурудил он, шурудил, а потом заявляет мне скорбным голосом:
– У нас, парень, что ни час, то непредвиденные осложнения возникают. Коллеги прислали мне секретное сообщение на сайт «Одноглазники», что к точке высадки, нам наперехват, движется группа подлых наймитов заморского короля, чтобы помешать нам осуществить свой грандиозный план. Ясное дело, что фото твоего срама, попав в международную прессу, наделает шуму. Все страны после этого фото втихаря над заморским королём посмеиваться-пошучивать начнут: вот, мол, чем ему тридевятовцы прямо в фотокарточку натыкали! Обидно ему, конечно, будет, вот и придумывает как нам помешать.
Я его слушаю, а сам умом понимаю, что от моего понимания мало что изменится. Всё равно придётся на гору тащиться, потому что выбор у меня невелик: либо в бою с наймитами погибнуть, либо космосу во имя царя с горы помахать. В общем, всю дорогу невесело мне было: с одной стороны Педро Фуэнтес бубнит и на компьютере в игры играет, с другой – всякие тяжёлые мысли да самолётный мотор в голове гудят.
Поспал я, правда, чуток. Сморил меня всё-таки сон и снится, будто иду я по улице своего посёлка в генеральском мундире, орденами увешанном, а в руке несу чемодан с навоёванными деньгами. Нюрка моя из окна свесилась, удивлённо таращится и кричит:
– Ты чего это, Панкратушка, вырядился как клоун? Откуда только моду такую взял – в бабское бельё рядиться? Это тебя в твоей армии такому научили, что ль?
Хотел я на неё рявкнуть командным голосом пострашнее, чтобы своё место знала, а потом смотрю на себя: мать моя женщина! – а ведь я стою посреди улицы в бабьих колготах и в платье с рюшками, на которое погоны пришиты! И погоны уже не генеральские, а какие-то самодельные, не понять какого звания – на детском картоне карандашами цветными нарисованные. А вместо военного чемодана, полного денег, в руке у меня мой собственный срам зажат, каким-то образом отдельно существующий. Держу я его как бы «за горло», а он мне весело так говорит человеческим голосом:
– Ну давай, Панкрат Акакьевич, помаши-ка мною как следовает во славу царя и Отчества! Маши, дружище, не жалей, у меня голова не закружится!
И от этих слов, сказанных собственным моим органом мне прямо в лицо, испугался я несказанно – до жути и дрожи в коленях испугался, отшвырнуть его от себя хочу, и в то же время бросать жалко – потому как моё это хозяйство, куда потом без него? И получается, что стою я с ним в руке посреди посёлка в полной неопределённости и машу туда-сюда, будто регулировщик на оживлённом перекрёстке. А вокруг машины ездят, народ собирается, смотрят все, смеются, пальцем показывают…
Проснулся я весь в поту и волнении, а меня за плечо солдатики трясут:
– Вставай, Панкрат Акакьевич, – говорят, – Пора, подлетаем!
Встали мы все разом, ближе к дверям перемещаемся. Собачку, что с нами в секретную миссию увязалась, пришлось мне на руки взять, потому как в отдельности на неё парашюта не положено. Один из пилотов для нас двери смело распахнул и сразу чуть наружу не вылетел от разгерметизации. Ухватился он за какую-то ручку, болтается на ней, ноги развеваются, посинел весь от кислородного голодания, бедолага. «Прыгайте скорее! – хрипит нам. – А то на земле у вас в группе один лишний окажется – мёртвый лётчик». Мы его пожалели и быстро все наружу повыпрыгивали. Я тоже, конечно, разбежался и сиганул. Падаю вниз с десятикилометровой высоты, собачку пищащую к себе прижимаю и дума у меня идёт о том, как бы поближе к вершине этой самой Джомолунгмы приземлиться, чтобы после приземления ногами долго топать не пришлось. А как назло местность незнакомая, гор кругом как тараканов на Нюркиной кухне – ну какая из них та самая Джомолунгма-Эверест, на какую нацеливаться? Да ещё на нижних высотах заметный ветерок образовался, и стало нас с собачкой сносить куда-то в непонятном направлении.
А горы эти Гималайские безлюдные очень, скажу я вам. Такие они жуткие на вид, что от всех этих горных пейзажей у меня тело то ли мурашками покрылось, то ли по нему от ужаса окопные вши в панике забегали. Я уже и приземляться раздумал, но земное притяжение – штука неодолимая, притянула меня земля к своей поверхности, упал я на камни, снегом запорошенные, и покатился по склону. Собачка, под ногами твердь земную почуя, из рук у меня вырвалась и самостоятельным курсом куда-то поскакала, а сам я чуть погодя в расщелине застрял. Там потихоньку отстегнул парашют и карту из кармана вынул, чтобы по ней сориентироваться и дальнейшее направление найти. Вынуть-то я её вынул, но непонятная какая-то карта мне досталась – уж я её и так и этак вертел, а что на ней нарисовано – так и не сумел понять. А тут ещё несвоевременно забурлило у меня в кишечнике, живот скрутило от генеральской тушёнки, вчера залпом сожранной. Да так шумно скрутило, что я еле успел портки сдёрнуть да за камушек присесть, а когда справил дело, то этой секретной картой и подтёрся, чтобы не пропадала зря печатная продукция. После преодоления всех этих трудностей начал я рассуждать более здраво: генерал сказал, что Джомолунгма – высочайшая гора в мире, а значит, следует сравнить горы поблизости и идти на самую высокую. Прищурился я и, оглядевшись вокруг, прикинул на глазок все горы по высоте. Этот способ был бы хоть куда, если бы верхушки гор в облаках не спрятались – или Гималаи слишком высокие, или облака слишком низкие в тот день были, но не получилось у меня произвести научное сравнение вершин, хоть плачь.
