скачать книгу бесплатно
– Так, что тут у нас?! – завопил старшина. – Нарушитель?
Девьянец подошёл к изрядно пошатывающемуся парню.
– Ну-ка дыхни?
Парень дыхнул.
– О, боец, это залёт! Под карандаш его! Фамилия твоя!
Парень что-то промямлил.
– Вынь хуй с пасти, скажи внятно!
Залётчиком оказался Кораленко родом из Могилева.
– Первый день и уже залёт! Я постараюсь устроить тебе в свою роту, и служба у тебя до дембеля в заёбе будет!
Далее нас погнали в сушилку одевать берцы и сразу же бегом на улицу, прививая с первого дня быстроту и сноровку.
На улице стоял холод собачий. Как бы я не пробовал втянуть шею в плечи, дрожь пробивала насквозь, бросая тело в холодный пот.
– Кто сегодня на подъёме? – спросил у Чухревича Девьянец.
– Шибко.
– Так чё ты сразу не сказал?! Гони это стадо на плац!
И нас под счёт «раз-два-три» погнали бегом на главный плац. Там уже выстроились бравые ряды всей части. «Карантин» поставили с краю, а со всех сторон только и доносилось шипящее и устрашающее «слоняры».
Я осмотрелся. Плац был площадью не больше обычного школьного стадиона, асфальт давно потрескался и белые полосы с очертаниями квадратов и линий построения, казалось, затянули этот прямоугольник земли своими толстыми ремнями. Напротив находилась трибуна с гербом и флагшток, на котором вяло повис символ коммунистической эпохи нашего государства. Левее от трибуны были размещены стеллажи с изображениями некоего бойца, который наглядно демонстрировал положения солдата в строю, эстетику подъёма ноги, поворотов и движений, а так же, как необходимо держать и крутить в руках автомат. По правую сторону от трибуны рос ряд высоких сосен и серое небо, грустно облокотившись об острые вершины деревьев, необъемлемой массой двигалось на север. Больше ничего, только сумрак и безразличие.
– Идёт, – внезапно прокатилось по рядам.
Над плацем повисла тишина. Я стал присматриваться, и недалеко от трибуны разглядел огонёк от сигареты. Потом кто-то выбросил его в сторону и вышел на центр плаца.
– Становись! Равняйсь! Смирно! Равнение на середину! – отрапортовал незнакомец, повернулся кругом и снова стал двигаться к трибуне.
Лишь тогда я разглядел, как из темноты деревьев показался второй силуэт, высокий и крепкий мужчина, который шёл в направлении первого. Около трибуны за пять шагов друг от друга они остановились, приставив руки к голове, что-то обсудили, и возвратились на центр плаца.
– Здравие желаю, товарищи солдаты! – раздался голос полковника Шибко.
– Здравие желаем, товарищ полковник! – разнузданно ответила вся часть.
– Плохо! Что не выспались, бойцы? Ещё раз! – скомандовал полковник.
– Вот сука, – шёпотом сказал кто-то.
Только с третьего раз мы кое-как ответили полковнику на утреннее приветствие, после чего отправились на пробежку вокруг части.
Бежали по ротно, тяжело дыша друг другу в шеи. Бойцы из остальных подразделений обгоняли нас, называли «слонами», всяческим образом выказывая своё негодование к нашим персонам, словно получали от этого моральное удовлетворение. Я видел, как в задних рядах некоторых подразделений мелькали огоньки от сигарет. «Дедушки» покуривали набегу, демонстрируя нам «желторотикам» свою мастерскую практику и смекалку.
После первого круга я согрелся, а пробежав ещё два, с меня можно было выжимать потную белугу.
Вернувшись в роту, мы заправили свои койки, и пошли умываться, бриться и чистить зубы. В душевой стояло два ряда умывальников по пять с каждой стороны, поэтому приходилось занимать очередь.
Я намочил своё лицо и посмотрел на себя в зеркало. Казалось, на меня смотрел совершенно другой человек – глаза были поджаты, скулы напряжены. Как бы я не хотел, но у меня совершенно не было желания улыбаться или поддерживать шуточки других ребят. Ничего, период адаптации проходил быстро.
В семь утра нас построили на приём пищи, вывели на улицу и под счёт направили к столовой. «Стелс» находилась недалеко от штаба части, и представляла собой небольшое одноэтажное строение. Завели внутрь, где мы повесили на вешалках свои бушлаты и друг за другом направились к раздаточной, получать первую порцию солдаткой каши. Я сел за столиком рядом с Дудалевичем, который оказался тем самым моим соседом по койке, и у которого было непропорциональное лицо, так что левая скула выступала в сторону больше правой, Ванным родом из Гомеля и Кокадрекой, больше похожим на миниатюрную свинку. Как оказалось, у них остались домашние харчи, и они разложили их на весь стол. Харчи разрешалось съесть, что мы тут же и исполнили.
– А я, пожалуй, отведаю и армейского пайка, – сказал Дудалевич, доев свою ссобойку.
– Фу, как можно есть эту похлёбку, – по-девичьи возмутился Какодреко и надул розовые щёчки.
Мы ели копчёную колбасу с батоном и запивали это дело апельсиновым соком, делясь первыми впечатлениями.
– Как я вынесу тут целых полтора года? – вздыхал Ванный, крепкий, взбитый парень, жадно вгрызаясь в бутерброд.
Относя подносы к отстойнику, нас уже поджидали солдаты, заступившие в наряд по столовой.
– Слышь, братан, угости сигареткой, – обратился ко мне парень с замученным от недосыпания бледным лицом.
Я достал пачку и протянул ему.
– Я пять возьму, – сказал он и наглой грязной рукой вытянул пол пачки.
Я поставил поднос и направился к выходу.
– О, земеля, сигаркой не угостишь, совсем курить нечего, – обратился к кому-то за моей спиной тот же голос.
Возвращаясь в роту, мы сели с сержантом Чухревич в курилке. Как приятно было затянуться первой за эти часы сигаретой. На улице было сыро, я сидел на лавке в этой нелепой форме и с грустью посматривал по сторонам.
– Не хер этим «слонам» третьего периода сигары раздавать в столовой, вы их вообще экономить должны, ща придут ваши сержанты, а у вас папирос нет, прячьте их подальше, а лучше вообще остальным говорите, что не курите.
Мы помалкивали, не особо вникая в армейский быт и традиции.
«Хопiць раскiсаць. Мяне нiшто не змусiць перамянiцца. Нiякiя абставiны. I яшчэ, трэба сабе паабяцаць, з гэтай хвiлiны i да апошняга думаць па-беларуску. Няхай гэта будзе маёй падтрымкай, кропля святла ва yсiм гэтым чадзе, каб канчаткова не звар’яцець, застацца чалавекам, мужным i стрыманым, бязлiтасным i дзёрскiм. Нават у самых складаных абставiнах», – подумал я и решил придерживаться этого правила и впредь.
***
В роте нас встретили только прибывшие с учений сержанты батальона охраны. За нашим взводом закрепили сержанта Шмелёва, невысокого парня, весьма смахивающего на шимпанзе и младшего сержанта Кесарчука, высокого подтянутого юношу со шрамом на правой щеке. После того, как остальных ребят прибывших ночью из Гродно, Бреста и Могилева экипировали в форму и расформировали по взводам и отделениям, наш первый взвод завели в линейку и рассадили за парты. Я сел в самом конце вместе с Дудалевичем.
– Ну, что, пацантрэ, поздравляю вас с прибытием в ряды нашей доблестной части и отвечаю, что попали вы в полную жопу. Меня зовут Влад Шмелёв, можно просто Шмель, а это Кесарь, – ткнул локтём Кесарчука Шмель, так что у того враз побагровела полоска тонкого шрама. – На время карантина мы будем тут за вами присматривать, так что слушайте и держитесь нас, потому что за любой ваш «слонячий» косяк по шапке получать будем мы, но потом, когда вас рассуют по ротам, с вас спросят. Так что ну его на хуй косячить в эти первые дни.
Шмель важно подтянул к себе с края стола гору наших личных дел.
– Так, ну а сейчас познакомимся, – сказал он. – Кто тут у нас. Шынковский?
– Это я, – ответил паренёк, с которым мы вместе прибыли из районного военкомата.
– Э, подорви оч?ло! – скривил рожу Шмель.
Шынковский встал.
– Когда называют фамилию, надо вставать и говорить «я», если в помещение заходят «шакалы» – такая же история, прапор ещё ладно; будите тупить – не покурите, будите выёбываться – не покурите, сходите в чифан. Запомните, здесь за одного страдают все. Мне лично по хуй, кто там кем был на гражданке, да хоть мастер спорта по каратэ, теперь вы все солдаты первого периода – «слоны» значит. Кесарь – «фазан», ему можно, например, курить и не спрашиваться у меня разрешения, он второй период, я уже «дед», т.е. третий, мне вообще везде зелёный свет. Так что в ваших же интересах сразу сечь фишку и вникать, что да как. Тут мамки нет, девку за сиську не подержите, друзья не помогут. Первые полгода вы вообще умирать должны.
Такие откровения сгущали краски, понятия смешили, а сама ситуация рождала в мыслях протест и негодование.
– Марик?
– Я! – быстро вскочил коренастый парнишка.
– Откуда сам?
– Из Гродно.
– О, земеля! Ты с какого района?
– Фолюша.
– А Ножика знаешь?
– Нет, не слыхал…
– Садись. Иванов?
– Я, – встал невысокий смуглый парень.
– Город?
– Гродно.
– Что-то в этом году много гродненских, – обратился Шмель к Кесарчуку. – Чем на граждане занимался?
– Работал на шиномонтаже.
– Баб много отодрал перед армейкой?
– Ну так, – почесал затылок Иванов.
– А я троих сделал в отпуске, прикинь – двух за ночь и одной на клык накидал, – сказал всё тому же Кесарчуку гоповидный Шмель.
– Ка-ко, ку-ка, что? – недовольно произнёс сержант.
– Какадреко, это я, – встал розовощёкий паренёк.
– Буду звать тебя Какодридзе, сука ну и фамилия.
– Почему Какодридзе? – возмутился «поросёнок».
– Потому что фамилия грузинская! Ебало закрыл и сел на место.
Какадреко расстроенно присел.
– Ванный?
– Я, – встал здоровяк.
– Откуда?
– Гомель.
– Оно и видно, Чернобыль прошёлся, восемнадцать лет, а выглядит на тридцать.
– Не смешно, товарищ сержант.
– Слышь, «слон», тебе говорили, что лучше не рамсить? – тут же встрял Кесарчук.
– Да ладно, Серёга, пусть пыжит, один косяк и всем взводом не покурят, посмотрим, как потом заговорит.
– Я не курю, – безразлично сказал Ванный.
– Оно и лучше, – разулыбался Кесарчук, – пацаны, скажите спасибо Ванному, из-за него вы сегодня не курите.
Ванный сел, а со всех сторон послышалось недовольное причитание:
– Спасибо тебе, Вова…
– Шкондиков?
– Я! – вскочил юркий паренёк.
– Смотри, Серёга, пол года служит, во подфартило! Кафедра военная. Так «слоном» и уйдёт. От куда такие кадры?
– Берёза.
– Нехайчик?
– Я! – по стойке смирно встал мальчуган лицом похожий на мышь.
– Откуда?
– Могилев.
– Сиченков?
– Я, – встал болезненно бледный парень.
– Откуда?
