Туман над Токио

Интернет учит женщин нескольким правилам соблазнения мужчин. Одно из них звучит так: «Яркие ногти – открытый призыв к сексуальности», или: «Любая дама с ярко-красным маникюром, бесспорно, окажется в эпицентре мужского внимания». То есть мужчина, как бык, реагирует на красное и возбуждается? Тут и психоанализ не требовался для простого, как хозяйственное мыло, вывода: протягивая кумиру руку для пожатия, Татьяна пыталась завлечь его на красное. Она и перчатки на бал не надевала…

Я нервничала перед вторым выходом, глядя на очаровательную госпожу Оцука, сидящую на изящном раскладном стульчике в закулисном пространстве. Соноэ-сан шутила с девушками из своей свиты и была в отличном расположении духа. Значит, общаться по-французски будем! Утром она то ли не выспалась, то ли встала не с той ноги. И не пожелала говорить на чужом языке…

На сцене ласковые янтарные глаза ворожили, лобзали английскую леди спереди, а когда она встала лицом к зрителям, пылкий взгляд хозяина овладел ею сзади. Обмахивая веером падающую в обморок Татьяну, я украдкой обернулась к Нагао-сан. Тот молниеносно отвёл глаза. А зрителям проказы хозяина были невдомёк, поскольку, даже в лорнет, они видели лишь его профиль.

По логике вещей, чтобы блестяще сыграть пик любви к служанке в концовке второго акта, кумиру требовалась чувственная «подпитка», эмоциональный детонатор. Может, таким манером он его и получал?

Я подбежала к Мичико-сан, не запутавшись в шлейфе своего платья, и голос был звучным, сильным. Всё шло хорошо… Однако находившаяся в прекрасном настроении за кулисами Оцука-сан на сцене вновь показала мне зад, бросив торопливо по-французски: «Пустяки!» А мне, вооружённой до зубов монологом со зрителем, на её каверзы уже было наплевать.

У рампы я о многом поведала зрительному залу французскими словами, междометиями, а также позами и жестами. В том числе и о внутренней драме англичанки, убежавшей из Лондона на край света. Уложилась в отведённое мне режиссёром время, не забыла выдержать трагическую паузу. Кроме этого успела удостовериться в собственной прозорливости, глянув мельком на Татьяну, протягивающую Нагао-сан руку для пожатия. Ногти с ярко-красным маникюром оказались аккурат под носом у хозяина. «Правда, дорогой?» – вспомнила я и о супруге, поскольку в набор супружеских обязанностей входят жалость и сострадание к надоевшему до чёртиков мужу. Моя сердобольность дала возможность Марку приблизиться к рампе и применить кое-какие приёмы отвлечения внимания зрителей от болтливой жёнушки к нему, великолепному…

* * *

Сняв грим и переодевшись, я нехотя поплелась с оживлёнными, беспечными девушками и парнями праздновать премьеру. Нам пришлось сделать какой-то таинственный крюк, чтобы на глухой улочке, вдали от театра, прихватить полненькую статистку, Кумико-сан, прячущуюся за кустом азалии. Я её запомнила – это она в раздевалке как-то помогала Фуджи-сан надевать кимоно.

Мой мозг замучился искать объяснение воровской конспирации Кумико. Неужели она не могла присоединиться к нам у выхода из театра? Зачем понадобилось скрываться, как злоумышленнице, в лабиринте глухих переулков? Я осторожно спросила у Агнессы, шагавшей рядом:

– У Кумико-сан что, какие-то дела здесь?

– Не-а.

– А почему ж вместе с нами не вышла из театра? Мы полчаса плутали, чтобы забрать её отсюда…

– Она – протеже госпожи Фуджи… Ну, начинающая актриса, а Фуджи-сан её учит актёрскому мастерству.

– Ну и что? – мой психоанализ зашёл в ещё больший тупик.

– А то, что Фуджи-сан не разрешает своим протеже общаться с нами!

– С нами – это с кем?

– Ну, с вами, иностранцами, и с нами. Ха-ха!

– А почему?

– Да по кочану и по капусте! Вы – чужаки! А Кумико – фаворитка Фуджи-сан, у неё хорошая ролька в пьесе. Если сенсейша узнает о том, что та бухает с нами, то накажет.

– Накажет? Как?

– Ну не знаю… Заставит делать чёрную работу, стирать её трусы, мусор выносить, циновки пылесосить…

Ого! Вот это адреналин для демократии! Мне не терпелось собрать побольше «компромата».

– А что, у японских звёзд у каждого есть «ученики»? И им всем запрещается общаться с нами?

– У Нагао-сан своё собственное агентство и на все спектакли он берет своих актёров. Ты ж видела? У него и Кейширо-сан, и госпожа Моринага, и Макабэ-сан… У Оцука-сан агентства нет, зато есть несколько учениц. У Кунинава-сан три парня в учениках. У всех мелкие роли и на них они обучаются актёрской профессии, а также зарабатывают на жизнь. В Японии нет актёрских училищ.

– Ох, во Франции такого никто бы не потерпел! Ни одна начинающая актриса не захочет быть под каблуком у примы! А тем более обстирывать её в антрактах.

– Тут тебе не Франция!

– И что, кто-то из учеников стал знаменитостью?

– Мммм… Честно сказать, я об этом не слышала. Но зато у них всегда есть работа в театрах. Куда прима – туда и они.

– Слушай, – продолжала я выпытывать у откровенной Агнессы. – А что, все ученики и ученицы заодно и обслуживают звёздных сенсеев?

– Ну да, а что тут такого? И я бы бегала в магазины, стирала, убирала гримёрную, если бы Фуджи-сан взяла меня к себе… Здесь это в норме…

Агнесса подтверждала мои наблюдения и догадки о наличии у ведущих актёров бесплатного обслуживающего персонала, поскольку персоналу за мелкие роли платили не сами звёзды, а продюсерская корпорация. У звёзд, как у сёгунов, были свиты – так я их нарекла. Ну или группы поддержки, обслуживающие знаменитостей, охраняющие их и наверняка враждующие между собой.

* * *

В ресторане, после первого выпитого коктейля, Кумико самолично обратилась к нам с просьбой держать язык за зубами и не делиться ни с кем информацией о её присутствии в наших кругах. «А то мне достанется от Моэми-сан!» – сделала страшные глаза фаворитка императрицы.

Аракава пришёл чуть позже. Уже выпив полбокала белого вина, я помахала ему, широко улыбаясь:

– Сенсей, идите сюда – здесь свободный стул!

Аракава послушно сел, спрашивая:

– Ну что, жизнь бьёт ключом?

– Ага, бьёт ключом… когда буровым, а когда и гаечным…

– Чего? – не понял танцор.

– Бьёт, говорю!

– А-а… – успокоился Аракава.

Странно, весёлая компания будто нарочно забронировала для него стул рядом со мной…

О чём мне было говорить с неразговорчивым соседом? Ну, принялась хвалить его за мастерство в аргентинском танго… Потом поблагодарила за бескорыстие – он не брал плату за уроки танца. Затем дружески обняла учителя за плечи. И, кажется, совершила очередной промах… Японские женщины никогда не обнимут по-дружески, за плечи, коллег-мужчин. Даже выпив по бутылке саке. Без сомнения все присутствующие сразу решили, что у нас с Аракавой взаимная симпатия, переходящая в нечто большее. Тем более Аракава не дёргал плечом, сталкивая мою руку… Это вполне могло означать зарождение чувств. Да и Рена вскричала:

– Ой! Сладкая парочка!

Я тут же убрала руку, поскольку Аракава всегда выходил первым из лифта, и сладкая парочка из нас не получалась по моей вине.

После второго выпитого коктейля, рюмки саке или бокала вина язык у компании стал заплетаться, за этим последовало всеобщее ликование, шутки, хохот. Кумико-сан нехило глушила саке из керамической рюмочки. Даже Аракава разговорился, делая мне сногсшибательные комплименты:

– У тебя классная шнуровка на сапогах!

Или:

– У тебя на лице пятна, как кетчуп на макаронах!

Я потрогала себе лоб. Он пылал жарче, чем кожа от колдовских янтарных глаз. Я почувствовала головокружение, озноб и по пищеводу к горлу поднималась кислая тошнота. Попросила прощения у сидящих справа и слева творческих лиц за то, что отлучусь на минуту. Удалялась неспешно, ровной мягкой поступью, как канатоходец, пренебрегающий шестом. Но как только исчезла из поля зрения актёрской братии, тут уж, не манерничая, стала цепляться за всё, что попадало под руку: стены, вешалку для одежды, декоративные гравюры, пожарный щит и огнетушитель. В мраморном туалете, согнувшись в три погибели, головой пробила дверь в кабинку и припала к унитазу. Антисептик Мивы пригодился бы сейчас, как и какое-нибудь лекарство от рвоты из клиники Огава-сенсея.

Туалет был пуст, и долгие минуты меня выворачивало наизнанку от острой, спазматической рвоты. Плюясь желчью, я понимала, что мне отсюда на ногах не выйти. Разве что ползком. Но вот послышался женский смех, и две подружки не из наших вторглись в моё убежище. Я притихла, зажав рукой рот. Одна девушка зашла в соседнюю кабинку и включила электронный «журчатель», имитирующий сток воды и заглушающий физиологические звуки. Вторая, видимо, подкрашивалась у зеркала, жалуясь на слишком тёмный цвет тонального крема. Я тоже нажала на кнопку «журчателя», чтобы мои рвотные позывы не потревожили хмельного оптимизма подружек.

Девушки, по всей видимости, уходить не собирались, поскольку достали косметички и обсуждали каждый предмет. Рентабельность… эффективность… цена… Ну да, цена… Мне любой ценой надо было оторваться от унитаза, и, как гомо сапиенсу, встать на задние конечности. А дальше применить один из приёмов актёрской техники, чтобы с достоинством английской леди выбраться из туалета.

Запах рвоты, как жевательная резинка, прилип к волосам и одежде, сопровождая меня на пути к умывальнику, а также в марш-бросках от стены к стене коридора, ведущего к коллегам. Этот запах вероломно нарушал строгие правила этикета в Букингемском дворце. Презренный душок плоти оскорблял тлеющие во мне чаяния актёрской глории, втаптывал в грязь неутолённую жажду блистать, покорять, нравиться, властвовать над сердцами. Телесный недуг убивал желание попасть в телешоу к Такеши Китано и, точно Терминатор, ликвидировал любые амбиции.

Когда жизнь бьёт увесистым ключом, то простой мятный леденец желанней для артистки, чем глория. И я засунула леденец в рот, хоть и с отвращением, хоть и с вновь подступающей от одного только его вида рвотой. Лишь бы перебить не благовонный аромат…

До стола с деятелями театра и кино я шла, как по канату, держа экилибр и бодро улыбаясь. На моём стуле устроилась Кумико-сан, подбивающая клинья к Аракаве. Никто, кроме него, не обратил внимания на моё победное возвращение с леденцом во рту. Вот и чудненько… Шепнув Миве о том, что неважно себя чувствую и поеду домой, я полезла за кошельком. Она замахала руками: «Не надо! Я оплачу твою часть!»

Мива – ты настоящий друг!

– Верну деньги завтра утром, – наклонилась я к уху Мивы, враждебно глядя на алкогольные напитки и на все без исключения блюда, стоящие на столе прямо у меня под носом.

В такси меня мучил вопрос: запаслась ли я градусником? А «дома», упав на кровать и, даже не катаясь по ней, моментально отключилась.

Глава 6

Не услышав будильник, я опаздывала. Градусник искать было некогда, поскольку к мытью волос добавилось принятие ванной и снятие вчерашней косметики. Плюс непрекращающийся озноб, головокружение и расстройство желудка.

Совсем упав духом из-за резкого ухудшения здоровья, я тяжело поднималась по лестнице к выходу из метро. На последней ступеньке увидела шагах в пяти от себя господина Нагао в кепке, надвинутой на глаза и в молодёжной джинсовой куртке. Его телохранитель Кейширо-сан шагал чуть сзади. Срочно требовалось инсценировать восторг от встречи. Дружески махнув кумиру рукой, я зажигательно закричала:

– О-о, Нагао-сан! Доброе утро!

– Чего расшумелась?! Не привлекай внимания! – это Кейширо-сан припугнул меня, беспокойно оглядываясь по сторонам.

Нет… Никто из прохожих не бросился к нам, на бегу копаясь в портфелях и вытаскивая блокноты для автографов.

Янтарные глаза очень заинтересовались боковыми разрезами на моей юбке, оголявшими мне бёдра от разбаловавшегося ветерка.

– Как самочувствие, господин Нагао? – в беспечном мажоре заговорила я, раскачивая, подобно музыкальному маятнику, целлофановый пакет с лежащими внутри накладным хвостом и Думкой.

– Да как у сардины! – с лёгким сарказмом отозвался бархатный баритон.

Что-что? Или я ослышалась? Или перепутала певца с рыболовом? Сомнение вызывала кепка… Слегка забежав вперёд, я уставилась на попутчика. Да нет же! Это он – хозяин! Собственной персоной! Неужели кто-то докладывает ему о наших разговорах с Кунинава-сан? Похоже, что да… Я как-то заметила крутящееся около нас с «земляком» крохотное существо в бедняцком кимоно, которое на примерке костюмов восхищалось моим золотистым платьем и сбило меня с толку, поскольку я была уверена, что платье – чёрное.

– А почему из метро вышла? Гостиница, что ли, далеко? – продолжал общение кумир.

– У меня не гостиница, а небольшая квартирка… одна остановка отсюда… А вы пешком ходите?

– Угу. Отель рядом…

Тут мы завернули за угол, на улочку, ведущую к служебному входу в театр и… я остолбенела! Толпа фоторепортёров, держащих на плечах телекамеры, снимала идола миллионов поклонников и поклонниц, идущего рядом с иностранной блондинкой… Да ещё ранним утром… да ещё, как пить дать, из одного номера отеля… В момент съёмок налетел шалун-ветер и распахнул разрезы на юбке, демонстрируя в объективы мои оголённые «до трусиков» ноги. Защёлкали также фотоаппараты. Папарацци! Кейширо-сан по-армейски отдал мне приказ: «Смирно! Не дёргаться!» И сразу стало ясно, что он из бывших военных…

Я не хотела попадать в скандальную жёлтую прессу и светскую хронику в амплуа подруги знаменитости! Что скажут мои коллеги и студенты? А Огава-сенсей уж точно пожалеет, что прислал мне букет цветов стоимостью в двести долларов! За две секунды всё это прокрутилось у меня в голове. Мельком глянула на Нагао-сан – ни капли смятения. И на третьей секунде забила гол! То есть разыграла кинозвезду Деми Мур, шествующую с бойфрендом по красной ковровой дорожке на фестивале в Каннах.

Ещё двадцать метров пришлось пробиваться сквозь толпу к служебному входу. Народ протягивал программки для автографов. Не мне… Одному Нагао-сан… Правда, какая-та добрая женщина сунула программку и мне, а объектив чьей-то телекамеры снимал меня крупным планом, пока я рисовала сердечко и расписывалась: «With love»[69]. Дёрнула дверь служебного входа. Забежав в театр, прислонилась к стене, чтобы отдышаться. Завтра в жёлтой прессе появится моя фотография с голыми ногами, бок о бок с суперзвездой господином Нагао… И придёт долгожданная слава – не талантом, так сплетнями… Негативный пиар тоже пиар. В американском и европейском шоу-бизнесе он вызывает даже больше интереса, чем позитивный. Наверное, и здесь так? «По стеночке» подошла к обувным шкафам. Сняла сапоги. Но никак не могла справиться со шнуровкой на теннисках, так как надо было нагибаться, а головокружение било меня о шкаф и валило наземь.

В сильной спешке заскочил маэстро, но увидев меня, успокоился. Я была ещё тут. Краем глаза я отметила, что он мгновенно переобулся и заторопился попасть в лифт со мной. Кейширо-сан не отставал. Так что поднимались на этажи мы опять втроём.

– Ну как самочувствие? – задиристо допрашивал меня бархатный баритон.

– Да так себе… Голова сильно кружится… – доверилась я ему, поскольку после фотосессии с папарацци, по европейской логике, мы оба станем мучениками.

– Ешь побольше чеснока! И голова перестанет кружиться, – серьёзно посоветовал кумир.

Хороший совет…

– Чеснок? – не блефуя, простодушно удивилась я. – Чеснок я не ем!

– А что так?

А вот так… Сейчас я положу конец чесночной тематике!

– Да потому что запах чеснока целоваться мешает, хозяин!

У хозяина заблестели глаза. Уж не принял ли он этот фарс за намёк? Кумир вкрадчиво ответил:

– Можно обойтись и без поцелуев…

* * *

Из гримёрной слышался шум пылесоса. Мне не хотелось туда входить, поскольку мой разум панически анализировал ситуацию с фоторепортёрами и жёлтой прессой. Чтобы дать мозгу время, я машинально дотрагивалась до лилий, пачкая руки в пыльце. Завтра погуглю в интернете – новости шоу-бизнеса появляются с утра. Увидев свои пожелтевшие пальцы, я прошла в туалет вымыть руки.

В гримёрной Аска пылесосила циновки. От Татьяны опять несло ацетоном. Мива, перекрикивая шум пылесоса, сделала Тане замечание:

– От ацетона болит голова. Ты не могла бы заниматься маникюром в отеле?

Татьяна бросила на Миву недобрый взгляд.

– А ты как себя чувствуешь? – повернулась ко мне Мива.

– Слабость, головокружение и озноб, – будто терапевту доложила я ей, вытаскивая из кошелька деньги и возвращая свою часть (и не малую) за вчерашний праздник – за два бокала вина и полчаса, проведённых в обнимку с унитазом.

– А температуру измерила? – невозмутимо расспрашивала меня Мива, слегка отодвинувшись.

– У меня нет термометра.

Аска уже подъезжала с пылесосом к нам. Я передвинула подушки, пока она убирала мою территорию. Мне было неловко перед ней.

– Делать уборку будем каждый день? – спросила я.

– Да хотя бы через день… пыли набралось ужас!

– Ну тогда завтра – моя очередь, – пообещала я.

Аска была в отличном настроении. Раздался стук в дверь и голос Кейширо-сан:

– Девушки-и-и… Доброе утро! Посылка от господина Нагао!

Что, с утра уже сбегал в магазин? До начала спектакля?

Кейширо-сан почтительно возложил нам свёрток, похожий на те, в которых доставляют пончики. Татьяна и Агнесса обрадованно вскочили, бросаясь его открывать. В зеркале я видела их лица: радость моментально сменилась досадой.

– Клубника… – обнародовала Агнесса.

Татьяна раздражённо переложила из сумки на стол мобильный. Два пластиковых лотка крупной, с лаковыми бочками, клубники были переставлены Реной к кабинке для переодевания. Аска, как заклинательница змей, нажала на рукоятку пылесоса, и шнур, шурша, заполз внутрь.

Я накладывала грим и мои щёки клубничного цвета были своевременно замурованы в его густой слой. Да мои соседки уже и не наблюдали друг за другом… Они смирились с окутанными тайной килограммами фруктов. Одно лишь беспокоило: все напряжённо молчали.

Аска, забросив на плечо полотенце и шаркая тапочками, ушла мыть руки. Каори вяло спросила:

– Клубнику есть будем?

– Я не хочу… скоро выход… – с наигранным безразличием отозвалась Татьяна.

И мы все замотали головами «нет», а потом опешили… Разъярённая Аска ворвалась в комнату с криками:

– Кто был последним в туалете?! Бутыль с жидким мылом у умывальника в каких-то отвратительных жёлтых пятнах!

Все, кроме меня, отрапортовали:

– Ещё в туалет не заходили…

– Это, наверное, цветочная пыльца… от лилий, – оправдывалась я.

– Мыло вообще-то моё! Но ты, как и все, можешь пользоваться им… только будь чистоплотной! – бушевала Аска.

Из-за цветочной пыльцы она обвиняла меня в нечистоплотности. Рена, испуганно махнув мне рукой «Идём!», побежала к выходу:

– Сейчас всё вычистим. Не беспокойтесь, Аска-сан!

Жёлтая пыльца здорово въелась в белую пластмассу бутылки с мылом. Мы с Реной долго оттирали пятна. Сейчас бы наждачной шкурки! Да и по самой госпоже Аске надо бы проехаться наждачкой, чтобы встала на место. Психоанализ прост: психует Аска не из-за одного мыла… Возможно, она срывает на мне злость из-за цветов стоимостью в двести долларов. Ей-то никто не прислал… А также из-за фруктов, потому что догадывается, что они адресованы не ей. Злые глаза рыси вычислили ориентировку ласковых, янтарных…

– Слушай, Рена, а почему Аска ведёт себя, как лидер?

– Аска-сан из агентства «Sunrise»… Слышала о таком? Одно из самых крупных… А мы все из мелких…

Уф, наконец-то! Вот она – разгадка и высокомерной манеры держаться, и развязанного смеха на репетициях, и начальственного тона в театре. Тирания иерархии, насаждающая рабство в гримёрной. Значит, без борьбы за демократию не обойтись.

* * *

На этот раз зрительный зал шумел, как морской прибой. Возле лифта, у зеркала, Татьяна украшала шею бутафорской лисицей, а я натягивала шляпу-колокол.

– Дай-ка примерить шляпку, – попросила Таня. – Ох! Мне такое не подходит… Один нос торчит, как из скворечника! Примерь мою красавицу!

Она сняла лисий воротник.

– Тебе в ней не жарко? – спросила я.

– Не то что жарко! Она меня душит каждое утро в своих меховых объятиях!

Нагао-сан в этот момент выходил из лифта, с любопытством разглядывая мой реквизит на голове у Татьяны, и её лису, обнимающую меня за шею. Кейширо-сан, неотступно следующий за хозяином, прокомментировал:

– Ну что, подружки, ролями меняетесь? Махнём лису на шляпу?

Нагао-сан рассмеялся и припал глазом к отверстию в маскировочном занавесе.

– Позвольте искренне поблагодарить вас, господин Нагао, за любезно присланную нам всем великолепную клубнику! – официальным тоном, со всеми почестями, из-за присутствия Татьяны, заговорила я в спину хозяину. Нагао-сан так же церемонно произнёс:

– Не стоит благодарностей. Кушайте на здоровье.

А в это время Татьяна, оставив меня одну у зеркала, медленно прошла на свой пост, в полумрак второй кулисы. Там, как и вчера, встала в стойку, изогнув спину и перегородив господину Нагао путь к сцене своей призывно выпяченной «кормой».

Зазвучала вступительная мелодия. Через три минуты наш выход. Нагао-сан опять обошёл Татьяну, остановившись на миг сзади неё. Оглянулся на меня, окаменевшую от того, насколько откровенно подруга расставляет силки на кумира. Стреляный воробей господин Нагао понял, почему я встала как соляной столп, да и в силки обожательниц наверняка научился не попадать за всю свою летучую жизнь звезды.

* * *

В первый антракт Мива, с марлевой маской на лице, протянула мне градусник:

– На! Измерь температуру моим… А вообще приобрети в аптеке свой собственный. Прививку от гриппа делала?

– Да, конечно, – успокоила я её, засовывая подмышку электронный термометр, который запищал через несколько секунд.

– Тридцать семь и восемь, – отчиталась я, как терапевту, зубному врачу.

– Повышенная… Но не фебрильная. Не кашляешь… насморка нет… Наверное, лёгкая простуда, – сделала диагноз Мива, усердно протирая градусник антисептиком.

Я раскрыла было рот, чтобы пожаловаться на боли в желудке и расстройство пищеварительного тракта, но тут же прикусила язык. И без того расход противовирусного геля у Мивы стремительно возрос.

* * *

Стук в дверь заставил всех тревожно замереть. Опять Кейширо-сан? Кумир впадает в крайности! И близок тот час, когда меня начнут шлифовать… Нет, это был Аракава:

– После обеда, кто желает, прошу на занятие танго.

Уф-ф-ф! У меня отлегло от сердца. И девушки повеселели, тревога отхлынула. Рена побежала мыть клубнику.

Подготовившись ко второму выходу на сцену, я зашла в танцевальную студию позаниматься «вокалом». Аракава опять сидел у монитора. Это уже становилось подозрительным… Я стояла у зеркальной стены и Аракава боковым зрением наблюдал за мной. Ну что мне с ним делать? Сидит у монитора в один и тот же час и красноречиво молчит… Это напоминает манеру японских парней «бегать за девушкой»…

Посасывая лечебный леденец, я ждала пока танцор уйдёт. Он обернулся, меланхолично спросив:

– Ну как ты?

– У меня нет головного микрофона, а горло побаливает, – схитрила я.

Аракава встал и ушёл.

* * *

Перед сценой бала, как и повелось, Агнесса не поехала с нами на лифте, направляясь к лестнице. Татьяна задержалась в гримёрной. Внизу Аска подобострастно беседовала с госпожой Оцука и её свитой. Воспользовавшись моментом, я заглянула на лестничную клетку, к Нагао-сан, сидящему в позе «Мыслителя» Родена.

– Хозяин, мы попробовали клубнику!

Хозяин сменил позу Мыслителя на осанку Цезаря.

– Ну и как?

– Душистая, спелая… А ведь сейчас поздняя осень…

Он пристально смотрел на меня, ища, судя по всему, какой-то скрытый смысл в моих словах.

– Любишь клубнику?

– Угу, люблю. Дорогая, наверное?

– Да брось ты! Без проблем! – янтарные глаза полезли мне в горловину платья. – Что у тебя там за кружево торчит?

Я заглянула себе в декольте:

– А-а… Это носовой платочек… Ма… ма… связала крючком…

Нагао-сан приуныл, опустив голову. Или ему кружево мешало обозревать глубины декольте, или он всё знал о моей маме.

– Зачем тебе носовой платок на сцену?

– А чтоб сморкаться, – устав от актёрства и дежурных фраз я шла ва-банк.

– Что? Болеешь?

– Ага, температура.

– А мама здесь, в Осаке? В крошечной квартирке?

Я сглотнула слюну. В горле нарастал ком. И английская леди вместо меня бодро произнесла:

– О-о, нет конечно! Мама в Европе…

Пора было ретироваться. Ещё чуть-чуть, и я бы призналась ему в постигшем меня горе…

По лестнице кто-то спускался. Нагао-сан изменился в лице, а я сделала шаг назад, к кулисам. Сахарным тоном Агнесса начала было приветствовать кумира. Но нервный возглас хозяина тут же оборвал её:

– И что ты всё мотаешься по лестницам?! Тут кругом лифты!

Взбешённый Нагао-сан промчался вихрем мимо нас к выходу на сцену, охраняемому сценариусом. Ангел чистоты помог ему нынче запросто войти в роль самодура Мураниши…