скачать книгу бесплатно
– Я тебе не понимаю, – он качал головой. – У тебя все складывается так удачно: работа, жених, уважение, а ты, – он не договорил.
– Знаешь, она сломала каблук, думаешь, что она давила на газ? – Исабель подошла к окну, – нет, я думаю, что она тормозила, – она задернула шторы. – А если она тормозила, – она повернулась к брату, – она не хотела их убивать. Все было совсем не так, как представили в суде. А это значит, что пока ее вина не доказана, значит она, – Исабель посмотрела на брата, не договорив.
Звук сообщения на мобильном нарушил воцарившуюся тишину. Исабель открыла сообщение, ей хватило всего нескольких мгновений, и ее губы задрожали.
– Ты это сделала не сегодня! – понял Матиас. – Ты обманула меня! Ты давно отправила документы. Что там? Что? – требовал он ответа, который уже знал.
– Теперь уже ничего не изменить, – прошептала Иса и села на кресло, – либо все, либо ничего, – она читала электронное письмо на мобильном, вновь и вновь…
… его взгляд вновь остановился на письме, лежащем на столе, еще не вскрытом. Незнание казалось ему лучшим решением. Рейнальдо отошел от столика и сел за фортепиано. Пальцы коснулись клавиш. Он играл Баха. Ему нравилась эта симфония, она позволяла ему чувствовать себя живым, она будоражила его сознание.
– Что на этот раз? – Максимилиано положил ключи от машины и подошел к отцу. – Что тревожит?
Рейнальдо взглянул на сына. Уже совсем взрослый, но еще такой молодой. Ему хотелось столько всего ему показать, рассказать, но он молча играл и смотрел на сына. Макс облокотился об инструмент и посмотрел на отца. Это были самые приятные минуты для обоих. С самого детства он помнил, как Рейнальдо играл, а он сидел рядом и слушал. Именно он приучил его к классической музыке.
– Ты совсем мало спишь, – заметил Максимилиано, – тебе нужно больше отдыхать.
Рейнальдо в последний раз коснулся клавиш, музыка еще лилась, отлетая от стен, а он уже опустил крышку и поставил локти на нее, положил подбородок на руки.
– Успею выспаться, – отмахнулся он.
– Нет, – Макс покачал головой. – Так не пойдет.
Они смотрели друг другу в глаза, а между ними стояло фортепиано.
– Только не говори, что, – Макс не закончил.
– Нет, – улыбнулся Рейнальдо, – нет. Ты ужинал?
– Да, я сыт, а ты? – Макс выпрямился.
– А я сбежал от Эвы, – признался Рейнальдо.
Максимилиано расхохотался в голос.
– Ты знаешь, а она права, – заметил он, похлопывая отца по плечу, – тебе пора жениться.
– Конечно, мой сын решил меня женить, с чего бы это? – он встал.
– Потому что я и Иса, – Макс сунул руки в карманы, – ну мы как бы вместе.
– Как бы или вместе? – уточнил Рейнальдо.
– Ну да, – кивнул Максимилиано.
– Так да или ну? – настаивал Рейнальдо.
– Да, мы вместе, но не дави на меня, – поднял руки Макс.
– И поэтому ты решил, что мне тоже нужна пара? – хмыкнул Рейнальдо. – На тебя я значит не должен давить, а тебе можно?
Его взгляд снова задержался на мгновении на невскрытом конверте.
– Да, ты все время думал и заботился обо мне, пора и мне позаботиться о тебе, – Максимилиано сел в кресло и откинулся на спинку, запрокинул голову.
– Будешь искать мне жену? – рассмеялся Рейнальдо. – Поверь, у меня есть женщины.
– Женщины, это женщины, это все не то, нужна такая, которая бы позаботилась о тебе, как мама заботилась, – он вздохнул.
– Да, – ни один мускул не дрогнул на его лице, – как твоя мама заботилась обо мне.
– Ты так мало говоришь о маме, – Максимилиано закрыл глаза, – как думаешь, ей бы понравилась Исабель?
– Возможно, – кивнул Рейнальдо, – думаю, что да. Исабель – хорошая девушка.
– Она не была бы против, что она из простой семьи? – не унимался Максимилиано. – Как мама относилась к людям не нашего уровня?
Рейнальдо подошел к барной стойке и налил себе виски. Он сделал глоток.
– Папа, ты не ответил, – Максимилиано смотрел на отца.
– Мама лояльно относилась, – произнес Рейнальдо.
– Ты сегодня странный, не хочешь говорить о маме, а мне ее не хватает, особенно сейчас, – Максимилиано достал телефон.
Сообщений от Исы не было.
– Извини, я сегодня плохой собеседник, – признался Рейнальдо. – Мне тоже не хватает мамы, – выдавил он сквозь зубы, – но нам вдвоем все же не плохо ведь?
– Да, конечно, – Максимилиано сунул телефон в карман и встал. – Ты лучший отец, и я буду искать тебе жену, ты еще можешь создать семью.
– Ты же знаешь, что это невозможно, – покачал головой Рейнальдо, – как бы я не хотел, я не смогу.
– У тебя ремиссия, уже несколько лет, ты не можешь вечно прятаться за тем, что у тебя был рак, – Макс стоял рядом с ним.
– Он может вернуться, – Рейнальдо вновь посмотрел на конверт.
– Так вскрой его и узнай результаты, ты оттягиваешь момент, тратишь свою энергию на то, что может быть совсем не стоит твоего внимания, – Максимилиано взял конверт со столика. – Открой.
– Я потом открою, – нахмурился Рейнальдо. – Не сейчас. Сейчас, – он приобнял сына за плечи, – мы идем ужинать. Вернее, я ужинать, а ты составлять мне компанию…
… в компании своей жены проводить вечер было особенно приятно. Артуро удобно расположился на диване. Белоснежные кудри его жены легким покрывалом опускались на ее плечи. Он с удовольствием любовался ею.
– Папа, мама, я нашла себе свадебное платье, – в гостиную зашла Эва с журналом в руках.
– Дочка, обрати внимание на Максимилиано, хватит бегать за Рейнальдо, он взрослый мужчина, – женщина отложила планшет в сторону.
– Именно потому, что он взрослый, мама, он меня и привлекает, – отмахнулась Эва. – Он мне нравится, мне с ним интересно, я идеальная пара для него, – она посмотрела на отца, – и я его не видела уже несколько дней после того, как встретила его в твоем кабинете.
– Несколько дней, – покачал головой Артуро, – четыре, если быть точным.
– Целых четыре дня я не видела своего мужчину, – Эва закатила глаза.
Четыре дня избегал встреч с ним и Артуро. Он оттягивал разговор, словно все могло само собой разрешиться.
– Глория, может быть пусть Эва и Рейнальдо поженятся? – выдвинул предложение Артуро.
– Да, папочка, я так тебя люблю, – закричала Эва, – я уже выбрала свадебное платье, – она подбежала к отцу. – Ну же, мама, соглашайся.
Глория взглянула на мужа и покачала головой.
– Это не решит проблему, – заметила она.
– Не знаю о каких проблемах ты говоришь, но моя свадьба с Рейнальдо решит все, – она присела на подоконник и открыла станицу, которая была заложена стилусом. – Вот смотри, одобряешь? Я буду выглядеть в этом платье по-королевски.
– Эва, Рейнальдо стар для тебя, – Глория была категорически против. – Я все время просила тебя обратить внимание на Максимилиано.
– Макс меня не интересует, я же выросла с ним вместе, – напомнила она.
– Рейнальдо тебе как отец, – Глория поднялась с кресла. – Вы все время проводили вместе, вот ты и перепутала привязанность с любовью.
– Если честно, то Рейнальдо больше времени проводил со мной, чем вы, – в ее голосе послышался укор.
Она стучала стилусом по странице.
– Он твой крестный, – Глория подошла ближе к мужу и дочери.
– Он же мне не кровный родственник. Он чужой мужчина, который в церкви стал мне крестным, но это не считается, если мы любим друг друга, и он кстати, – она повернулась к Артуро, – признался мне в любви в твоем присутствии.
– Это правда? – Глория не верила дочери.
Артуро покачал головой:
– Все не так было, – начал он.
– Так, так, – Эва вскочила, стилус выпал из ее рук и закатился под диван. – Он обнял меня и сказал, что любит. Ты не можешь отрицать этого.
– Это какой-то сумасшедший дом, – Глория отвернулась от них и отошла.
– Дочка, милая, – Артуро смотрел, как Эва встала на колени, пыталась нащупать стилус под диваном. – Рейнальдо сказал, что любит тебя, как дочь.
– Сейчас как дочь, а когда у нас свершится все, то он полюбит меня, как дочь, – она пыхтела, пытаясь достать стилус, – а вот он и, – Эва запнулась.
Она вытащила стилус и конверт с государственной печатью.
– А вот и письмо, Бенита сказала, что оно для тебя, держи, – Эва сунула Артуро письмо и взяла журнал. – Вы еще не готовы к разговору о моей свадьбе, я подожду, я умею ждать, а пока подберу и вам наряды.
Она повернулась и вышла, оставив после себя яркий шлей духов.
– Что это? – Глория подошла к мужу. – Откуда?
Артуро повернул к ней лицевой стороной.
– Не может этого быть, мы же, – она замолчала. – А может она, – Глория не договорила. – Вскрывай.
Артуро судорожно сглотнул и открыл конверт с государственной печатью…
…скорее всего конверт с ее письмом уже попал к ее сыну. Несколько дней в полном отчаянии и ожидании. Письмо было отправлено пять дней назад. Сын, всего одна лишь мысль билась в голове. Каждый завтрак, обед и ужин она ждала известия, хоть какого-то, чтобы наконец-то встретиться с ним. С наступлением ночи она понимала, что приближался день не только встречи с сыном, но и встречи с ним. Среда. Разве можно ненавидеть день недели?
Оказалось, что можно. Оливия ненавидела среду всем своим существом. Поворот ключа в замке заставил ее встать и повернуться лицом к стене. Упершись лбом об шероховатую поверхность с ямками, она завела руки за спину. Дыша в стену, женщина не вздрогнула, стоило холодному металлу коснулся запястий. 20 лет большой срок, чтобы не суметь привыкнуть. Толчок в плечо, она повернулась и вышла из камеры. Полумрак длинного коридора, как приговор, безжалостный и безапелляционный – словно эшафот – каждый раз, все эти двадцать лет один раз в неделю, словно по расписанию за ней приходили, надевали наручники и вели вдоль стен, требующих покраски. Она практически привыкла, если это можно было так назвать, но все эти дни она ждала сына, и совсем не была готова к другому.
Трещина на плитке, отколотый кусок скрипнул под ногами, выбоина, она шла, машинально отмечая все это на своем пути. Двадцать лет – сорок один шаг, остановка, лицом к стене, механический скрип двери и полоска света, такого же серого, как и все, что ее окружало. Она ждала, что снимут наручники, что привычно толкнут в комнату к коменданту и захлопнут дверь.
– Пошла, – ее грубо затолкнули в комнату, оставив наручники на запястьях, и захлопнули дверь за ее спиной.
Спертый воздух в комнате без окон и запах мужского пота ударили в нос. Она не поднимала голову, смотрела на плитку, отмечая новый орнамент трещин, разошедшихся паутинкой в разные стороны. Маленький паучок, такой же серый, блеклый спустился сверху, она даже не поняла откуда он взялся. Коснулся своими мохнатыми лапками грязного пола и замер. Он такой же пленник в этой комнате, как и она. Замер, ожидая своей участи. «Беги, уползай», – мысленно попросила она его, услышав скрип железных ножек по битой плитке. «Скорее», – молила она, – «ты можешь, ну же, давай!» она стиснула зубы, даже не вздрогнув. Кряхтение и тяжелая поступь приближались. «Ты можешь!» – во рту все пересохло. «Можешь! Не стой, двигайся! Уползай!» – беззвучно кричала она, смотря на паучка, не моргая. И все же она вздрогнула, пыльный ботинок безжалостно размазал насекомое, не оставив мокрого места. Она закрыла глаза и вздохнула. Был паук и не стало его. Вот так и ее больше не существовало. Ничего не осталось от нее. Совсем ничего.
Больно. Всегда становилось больно, когда он сжимал пальцами ее хрупкие плечи, толкая на холодный пол. Синяки практически не проходили, отпечатались на ее коже, становясь ее клеймом. Холод повсюду, холод внутри нее. Она, наверное, никогда уже больше не согреется. Никогда.
– Быстрее, знаешь же, что делать нужно, давай, нет у меня времени сегодня на тебя, – услышала она сверху, стараясь устоять на коленях.
Руки неприятно свело судорогой. Она смотрела на его ширинку. Знала, она знала, чего он хотел, но с заведенными за спину руками, она просто стояла перед ним на коленях и смотрела на его грязные штаны, почему его штаны всегда были грязными? Странная мысль, ей бы думать о другом, но ее мозг словно защищал ее, заставляя размышлять о чистоте его брюк.
– Быстрее, – нетерпеливо рявкнул он и сжал ее плечи своими мясистыми пальцами. – Все как всегда, подними, отсоси, на стол, лицом вниз, – скомандовал он. – Сеньора! – расхохотался он.
Она равнодушно смотрела на него. Все стало настолько механическим, двадцать лет один раз в неделю, он имел ее словно бездушную куклу, стараясь как можно грубее, всегда оставляя синяки, а потом проверял, как они цвели, и оставлял новые отметины, словно она было его собственностью – что хотел, то и делал. А делал всегда одно и тоже. Он завозился со штанами, и перед ее глазами появился его сморщенный детородный орган. Она бы его… она бы… но она просто чуть подалась вперед, не обращая внимания на вонь, исходившую от его давно немытого тела. Почему он мылся редко? Снова эта спасительная мысль защищала ее от реальности.
– Сосочка моя, сеньора, – он усмехнулся и сжал ее голову руками. – Каково это, когда тебя трахает, такой как я? – всегда один и тот же вопрос. – Дама из высшего общества! Имею тебя, как хочу, когда хочу?! – он закатил глаза.
Она же просто уставилась на его мошонку, широко раскрыв рот. Он намотал ее волосы на свой кулак, дергал и направлял.
– Хватит, – он потянул ее за волосы, поднимая на ноги.
Она бы упала, но он толкнул ее на стол и сдернул с нее штаны не ее размера. Грудь расплющилась об стол, взгляд уперся в стену, шлепок по ягодицам, один, второй – она практически не поморщилась, когда он овладел ею.
– Как всегда, сухая, – рассмеялся он, – сеньора, – он прижался к ее бедрам, – эх, не расшевелить тебя! Знаешь, – он практически лег на нее, – иногда мне так хотелось пустить тебя по кругу, – признался он, – чтобы все тебя поимели! Чтобы все попробовали сеньору из высшего общества!
Ее ресницы слегка дрогнули, но ни одного звука не слетело с ее губ. Пустой взгляд в стену, она уже даже мысленно не просила, чтобы это закончилось побыстрее – какая теперь разница. Раньше она плакала, молила не трогать ее, просила, ради ребенка, которого она носила под сердцем. Ребенка от мужа. Когда-то она была замужем, была семья, муж, сын, теперь же она никто, пустое место. Пустое место.
Он имел ее в этот раз с какой-то яростью, грубо, жестко, оставляя новые синяки и ссадины на истерзанном теле. Лишь встреча с сыном, всего одна, а потому ей уже ничего больше не нужно, просто увидеть его, ее взгляд опустился ниже, на полное мусорное ведро с бумагами, пустыми пивными бутылками, что-то коричневое мелькнуло на клочке бумаги, как будто бы знакомое.
– Для себя держал, – хмыкнул он и задрожал, кончая в нее. – Столько лет пытался обрюхатить, – он оттолкнулся от нее и запыхтел позади нее. – Хотел, чтобы понесла от меня, чтобы от меня родила, сеньора! Ты меня запомнишь! – он размахнулся и ударил ее по ягодице, раз, другой, оставляя отпечатки своих пальцев. – Навсегда запомнишь, когда соберешься с сеньором в постель, меня вспоминать будешь! – он размахнулся и снова ударил. – Сеньора! – он застегнул свои штаны, – давай, поднимайся, разлеглась! Двадцать лет я имел тебя, двадцать лет кончал в тебя! – он дернул ее и повернул к себе лицом. – Двадцать лет ты отсасывала у меня, знаешь, столько не каждая жена отсасывает, а ты исправно делала свою работу! – он потрепал ее по бледной щеке, заглядывая в ее глаза.
Она молчала. Зачем? Зачем ему был нужен от нее ребенок? Для чего? Сначала она этого страшно боялась. В первый год он насиловал и насиловал ее почти каждый день, пока она не потеряла своего ребенка, пока он не искупал ее в ее же собственной крови. Потом она чуть было не умерла от воспаления, но зачем-то выжила. И эта его навязчивая идея – ребенка от меня родишь, сеньора. Он тогда был на двадцать лет моложе, худее. А потом он начал бить ее, бить, потому что она не беременела и не беременела. А когда перестал бить, просто истязал, делал нарочно больно, чтобы слышать, как она стонала, чтобы хоть что-то издавала, хоть какие-то звуки.
Он грубо сжал ее грудь, ничем не сдерживаемую под тканью коричневой тюремной формы. Смял вторую, смотря ей прямо в глаза. Она выдержала его взгляд, ресницы не дрогнули, несмотря на боль и унижение, она стояла перед ним прямо, с заведенными руками за спину, скованными наручниками запястьями. Смотрела ему прямо в лицо. Он взял ее подбородок, повернул рукой в одну сторону, другую, рассматривал. Ее взгляд зацепился за коричневую отметку на воротнике, видимо порезался, когда брился, снова спасительная мысль пронеслась и ускользнула. Коричневое пятно… пятно… бумага.
– Руки, – она на мгновение закрыла глаза. – Освободи мои руки.
