скачать книгу бесплатно
– Нет, он притормозил, – уточнила свой рассказ Прокофьева. – Вот так.
– Странно, со мной такого еще никогда не было, чтобы незнакомый ни с того ни с сего с ходу по голове, – сказала подруга. – Наверное, ему очень не понравилось, что ты его сфотографировала.
– Наверное, – подтвердила Прокофьева. – Это называется нарушение личной неприкосновенности. Только по морде сразу зачем бить? Попросил бы по-человечески, я бы и уничтожила фото. Хотя…
– То-то… – подхватила Жанка. – Тебе тоже не хотелось, чтобы кто-то нарушал твою свободу снимать, где хочешь и кого хочешь.
– Ну, да. Но там все равно что-то не так. Мне кажется, что я его где-то видела. Морда какая-то на вопрос наводящая.
– Тем более. Значит, рыльце у него в пушку, если тебя так саданул. Может, его милиция разыскивает?
– Вполне может быть, – покивала головой жертва нападения.
– А тут ты со своей газетой. И на всю страну. Я бы тоже врезала тебе, будучи на его месте, – сказала Жар-птица. – И попыталась бы забрать эту фотографию.
– Ты бы?.. Да тебя саму… – погладила ее по голове Настя.
– А что, это же документальное подтверждение. Не боишься, что вдруг нагрянет?
– Не боюсь. Как он меня найдет в пятимиллионном городе? Скажи, как? Я могла его видеть случайно. Но то, что я с ним не разговаривала и нас никто с ним не знакомил – в этом я уверена на сто процентов.
– Может, ты и права, – сказала Жар-птица. – Ну да ладно, сейчас будем лечиться. Наливай. И нож, пожалуйста, дай мне – ветчину нарезать. Так, – принялась она раскладывать все по тарелкам. – Пикачики сюда положим. Помидоры туда. Апельсинку порежем на десерт. Хлеб можно ломать… Давай, давай на хлеб, мясо налетай. Я сама так есть хочу. Ты не представляешь. С утра почти ничего не ела.
– А мне кусок в горло не лезет после всего, что сегодня стряслось, – пожаловалась Настя.
– Ничего, ничего. Сейчас пройдет. Это стресс, по-научному называется, мы его быстро устраним. Мы же в этом деле профессионалы, – намекнула на свое повседневное занятие Жанка.
Жар-птица отличалась природной смекалкой и говорливостью. Прямо птица-говорун, так ее тоже иногда называли близкие знакомые, которых у нее, кроме Насти, в этом большом городе на самом деле было раз, два и обчелся. Вот они и жались иногда друг к другу, чтобы согреться и спрятаться от хладнокровия и иногда бездушия окружающих людей.
У Насти так же, как и у Жанки, здесь, в Питере, не было под боком ни мамы, ни папы. Вся ее родня осталась в Выборге, и наведывалась чаще туда она, чем они к ней. Но сам Питер они обе любили, и никуда отсюда уезжать не собирались, по крайней мере, в ближайшее пять лет, будучи каждая в своем амплуа.
– Давай за жизнь, – предложила первый тост Жар-птица. – Чтоб она никогда не кончалась. Давай?! Ну, вздрогнули.
– Давай. Стой, подожди секунду, не пей… – перехватила ее руку Настя.
– Что такое? Не бойся, не отравлено. Я покупала знаешь в каком месте? Знаешь? Где, как в лучших домах Парижа. Ну, в общем, проверено. Это тебе не водка, не бойся.
– В том-то и дело, что не водка. Текилу принято пить с лимоном, и солью нужно провести по ободку рюмки. Вот так правильно, – показала Настя. – Теперь и в самом деле, как в лучших домах Парижа.
– А ты откуда знаешь? – спросила, попробовав пить по-новому, Жанна.
– А меня один знакомый угощал в баре, там так делали. Ведь так интересней, правда?
Обе подруги знали, что удовольствия можно и нужно извлекать из мелочей. Жар-птице, конечно же, понравился новый ритуал, и она уже сама принялась проделывать нечто подобное, наливая и опрокидывая одну за одной рюмки текилы. После выполнения столь старательных упражнений с текилой ей стало жарко, и она расстегнула на себе платье.
– Настя, слушай, у тебя музыка есть? Хочу танцевать текилу-джаз, – заявила осоловевшая Жар-птица. – Я танцевать хочу, – завела она низким голосом. – Тащи музыку, Настя.
– «Текила-джаз» есть, но она тебе не покатит, – ответила Прокофьева, имея в виду название питерской группы, игравшей отнюдь не танцевальную музыку.
– А что-нибудь итальянское есть? Я Италию люблю с детства, – попросила Жар-птица.
– Есть, есть – сейчас включу… – Прокофьева притащила магнитофон и поставила современную итальянскую музыку, которую переписала пару месяцев назад у приезжавшей из Италии соседки по родительской квартире в Выборге, Ленки Даниловой. Та, познакомившись с итальянцем во время рабочей поездки в Италию, вышла за него замуж и осталась там жить, а этим летом наведалась в свою прежнюю квартиру в Выборге, которую собиралась продавать. Настя заходила к ней на прощальный сабантуй. И та, конечно, пригласила ее приехать к ней в Италию, оставив свой итальянский номер телефона и адрес в Солерно.
– Приезжай, – говорила Ленка, – мужа тебе там найдем.
Но эта музыка показалась Жар-птице мало динамичной, и она потребовала еще выпить, чтобы догнаться, и пустилась потом с Настей в обнимку в пляс под «фейерверк» звуков некоей отнюдь не итальянской мелодии. В конце концов, выхлеставшие две с половиной бутылки текилы на двоих полураздетые девицы переместились в спальню. А потом, добавив еще немного, под звуки все той же джазовой музыки завалились спать на Настином диване, даже не позаботившись о том, чтобы его разложить. На это у обоих не было уже ни сил, ни желания.
– Раз, два, подъем! Журналистка, на выход, – прокричала во всю глотку наутро Жар-птица, приготовившая, пока Настя спала, на кухне яичницу с ветчиной. – Пять минут на сборы.
«Ну ты, Прокофьева, даешь! Докатилась. А Жар-птица растет… по профессиональной лестнице и совершенствуется в мастерстве, – подумала Настя, обнаружив себя полураздетой. – Такого со мной еще не бывало».
Судя по тому, что на ней не хватало некоторых интимных деталей гардероба, Настя поняла, что сегодня ночью ей довелось пережить если не изнасилование женщиной-бисексуалкой, то, как минимум, кунилингус с ней же. И все это в состоянии полной отключки от мира сего.
– Черт побери! – воскликнула Прокофьева в сердцах. Как ни странно, она не чувствовала после этого всего себя плохо, а даже, наоборот, была как бы на подъеме. Словно гора с плеч свалилась. Все, что было с нею вчера, казалось каким-то далеким и совсем не страшным.
– А ну их всех, – сказала Настя самой себе. – Отсижусь, пока пройдут синяки, и рвану к деду под Выборг. Никакой журналистики недели две как минимум, а дальше видно будет. Пусть подавятся своими тупыми репортажами и глупыми расследованиями. Мне этого сейчас не нужно. И криминальными темами я больше заниматься не буду. Баста. Все. Жизнь дороже этой дряни.
– Ну и как мне ей сейчас в глаза смотреть? – думала она о Жанке, одеваясь. – Сделать вид, что ничего не произошло? Конечно, как же иначе. Жар-птица меня спасла. По крайней мере не со зла, а, видно, из лучших побуждений постаралась удовлетворить. Да-а-а. «Дорога в ад вымощена благими намерениями». А ну их, эти притчи. Спокойно. Идем и провожаем Жанну. Все о’кей, – в конце концов сказала себе Настя.
Она достала из платяного шкафа бархатный спортивный костюмчик и направилась в ванную комнату. Пока Настя приводила себя в порядок, Жанка успела заскучать. От нечего делать она даже заглянула в Настин ноутбук, пытаясь в нем что-то открыть. Но так и не разобравшись, как это делается, включила телевизор и пощелкала пультом, переключаясь с канала на канал.
– Ах, ничего интересного. Одни новости, – бросила она и это занятие. От нечего делать, взяла фотоаппарат и щелкнула себя на память на фоне скудной обстановки Настиной комнаты.
«Надо будет не забыть попросить, чтобы распечатала мне пару фотографий. А то я давно не фотографировалась», – подумала Жанна.
– Ну что, где ты там? – громко спросила она. – Я скоро сдохну тут одна от скуки. Кофе стынет. Выходи.
– Уже иду, – послышался голос из ванной комнаты. Было слышно, как Прокофьева выключила воду. – Подожди минутку.
Когда Настя наконец появилась на кухне, оказалось, что Жар-птица уже готова к отбытию.
– Ну что, подруга?! Не горюй! Чуть что – зови. Я всегда на проводе. Ну, я пойду, меня там машина дожидается с водителем, – сказала на прощание Жанка.
Оказалось, что пока Настя занималась водными процедурами, Жар-птица успела переговорить по мобильному телефону с подъехавшим на старом «фольксвагене» и теперь поджидавшим ее у подъезда Саней Лысым. Так звали ее сутенера и одновременно напарника. Они вместе работали по ночам. Саня был неплохим, с точки зрения неприхотливой в этом плане Жанны, парнем. По крайней мере, он ее так не обижал, как делали это в первое время ее пребывания в Петербурге некоторые, как их называла Жар-птица, сволочи.
Эх, бедная Жар-птица, она ведь даже не подозревала, что через несколько минут жизнь ее безвременно оборвется. Об этом не могли знать ни она сама, ни Настя, ни поджидавший ее внизу Саня. Первым то, что с ней что-то случилось, заподозрил Саня, который, заждавшись обещавшую вот-вот быть Жанку, набрал ее номер телефона, а после того, как она не ответила, поднялся наверх к Настиной квартире.
– Где Жанна? – спросил Саня через закрытую дверь, когда Прокофьева подошла к глазку и спросила, кто там. – Мы только что с ней созванивались.
– Ее здесь нет. Ушла минут десять назад, – ответила с недоумением Настя, открыв парню дверь. – Может, с ней что-то случилось?
– Я от подъезда никуда не отходил. Она точно не выходила. Если у тебя ее нет, надо осмотреть чердак и подвал. Если она здесь никого больше не знала… то ей просто некуда было еще деться, – Саня повернулся к дверке лифта.
– Подожди, – попросила Настя. – Я с тобой. Только ключи от квартиры возьму.
Чердак оказался запертым. Было видно, что висевший на чердачных дверях замок лет сто никто не снимал. Они спустились вниз. И, действительно, возле выкрашенной в зеленый цвет двери, ведущей в подвал, Настя заметила выпавшую, видно, из Жанкиной сумки пудреницу в форме большого блестящего сердца.
Спустившись вместе с Саней в подвал, Прокофьева увидела лежавшую у стены с перерезанным горлом Жар-птицу. Платье на ней было задрано до неприличия. Видно было, что она отбивалась. С широко расставленных ног молодой женщины свисали ошметки дорогих колготок. В голове у Насти проскочило:
«На ее месте должна была быть я. Этот мужик, который меня чуть вчера не пришиб. Это, наверное, он меня с Жанкой перепутал. Но как он меня так быстро разыскал?»
– Ну все, мне тут делать больше нечего. Вызывай милицию. Обо мне ни «гу-гу», поняла? Скажешь, убью, – вырвал Настю из оцепенения Саня Лысый.
– Подожди, не уходи, – пробормотала Настя, быстро поправляя платье на трупе Жар-птицы. – Подожди. Пожалуйста. Вчера я сдуру сфотографировала одного козла на улице, так он меня за это чуть не пришиб. Может быть, он не хотел, чтобы его фото кто-то увидел. Вчера я убежала. А сегодня он, похоже, вместо меня Жанку зарезал. Поднимемся ко мне. Там я тебе его покажу.
– Слушай, подруга, это твои проблемы, ты и разбирайся. Мое дело – сторона, – отпарировал Саня.
Но от Насти не так легко было отделаться.
– Послушай, – вцепилась она в его рукав. – Она же была моей подругой и твоей, я знаю, – тоже. Хотя бы в память о ней помоги мне.
– Ладно, – сдался Лысый, получивший свою кличку из-за отсутствия волос на голове. – Идем. Одна нога тут, другая – там.
В комнате Настя снова открыла ноутбук и просмотрела те фотографии, которые она сделала перед тем, как получила удар по голове. Из них одна была более-менее сносной. Она вывела ее на принтер и распечатала.
– Вот. Посмотри. Ты его знаешь? – показала она фотокарточку Сане Лысому.
Тот внимательно присмотрелся:
– Нет, в первый раз вижу. Но, так и быть, в память о Жар-птице поспрашиваю у братков.
– Хорошо. Вот мой телефон, домашний. – Настя вырвала листок из блокнота и записала свой номер. – Или дай мне свой.
– Не надо, если я что-то узнаю, сам тебя найду, – ответил Саня.
Он взял фотографию, положил ее в карман и направился к двери.
– Все, пока. Про меня – молчок. Поняла? А то кирдык, получишь, как Жар-птица, ножом по глотке. Когда я уеду, можешь звонить в милицию. Пока.
– Ладно. Спасибо, – растерянно сказала Прокофьева. – Я на тебя надеюсь и жду информацию.
– Спасибо потом скажешь. Бывай.
Саня закрыл за собой дверь, а Настя набрала номер «02»:
– Алло, милиция? Димитрова, 5. Убийство. Мой телефон? Диктую… Прокофьева… Да, пятый этаж. Я не уйду.
Через несколько минут приехала милицейская машина. И снова Насте довелось встретиться с майором Якименко, который сам был этим несказанно удивлен:
– Надо же, Анастасия Григорьевна, вы? Да-а-а, не ожидал я вас встретить так скоро и при таких обстоятельствах. И кем же вам, позвольте полюбопытствовать, приходилась убитая?
– Она была моей знакомой. Зашла ко мне в гости вчера. И переночевала, а утром ушла.
Дальше Насте пришлось врать, чтобы скрыть присутствие в этой истории напарника Жар-птицы, которому она обещала о нем молчать.
– Я смотрела в окно, чтобы помахать ей на прощание рукой. Но ее долго не было. Тогда я пошла посмотреть, что стряслось. Подумала – может, она просто застряла в лифте.
«Ух, ну и лихо же я вру», – подумала она о себе.
– Ах, – сказал Геннадий Сергеевич, – Анастасия Григорьевна, Анастасия Григорьевна. И что же вас связывало с гражданкой Жанной Птициной, жительницей города Вытегра, занимавшейся в городе Санкт-Петербурге нелегальной проституцией?
– А разве в России есть легальная проституция? – хмыкнула Настя. – Кажется, проституция у нас, в отличие, к примеру, от Германии, Чехии и других европейских стран, вообще не делится на нелегальную и легальную. – Это отступление помогло ей собраться с мыслями, чтобы дать достойный ответ. – Можно сказать, что меня связывал с Жанной Птициной интерес к жизни людей социального дна.
– Да-а-а, – улыбнулся майор, глядя Насте в глаза. – Никак Достоевского вспомнили. Это хорошо. Но, насколько я помню, этот писатель не вел близких знакомств с такого рода людьми, и материалы о жизни людей дна черпал из уголовных дел, которые вел его приятель адвокат Кони.
– Это верно, – ответила Настя, осознавая, что майор отнюдь не так прост, как ей было показалось. – Но Достоевский проповедовал человечность, при которой нет деления на людей первого и второго сорта, а каждый человек ценен, потому что он человек.
– Да, да, да. Запальчивый максимализм и демагогия. Хорошо, давайте ближе к делу, – сказал майор. – Насколько близко вы знали Птицину, и кто, по-вашему, ее мог убить?
– Я не знаю, – опустила глаза Настя. – Мы были едва знакомы. И я о ее жизни мало что знаю. Иногда мне просто бывало скучно… Она приезжала, развлекала меня.
– Ясно. Опрометчиво поступаете. Анастасия Григорьевна. Пускать к себе малознакомых людей – нехорошо. А жизнь людей социального дна, как вы выразились, можно изучать и другим способом. Это вам не игрушки. Птицина так или иначе была связана с представителями криминального мира, а это – не безобидный цирк, Анастасия Григорьевна. Тут вам ваш Достоевский не поможет. А теперь – кое-что для протокола. Сейчас этим займется следователь.
Следователь официально спросил о том, где и при каких обстоятельствах они с Жанной познакомились, сколько раз и когда встречались. Настя честно отвечала. О том, что с ней произошло давеча во второй половине дня, о странном человеке и бегстве от него она промолчала. Ей было стыдно. Знакомая проститутка да еще ненормальный мужик, который по морде бьет. Ударил – значит заслужила или просто дура. Что еще может подумать следователь. Ко всему прочему Настя не была уверена в том, что ее действительно что-то связывает с убийством Птициной.
«Да кому я нужна? Кому дорогу перешла? – думала Настя. – А Жанку, и в самом деле, могли замочить ее криминальные знакомые, мало ли за что. Кому-то дала, а кому-то не додала. Ведь я с ней, действительно, не настолько была близка, чтобы знать ее сокровенные тайны. Ой, Прокофьева, Прокофьева, какая же ты дура. Пройдут синяки – и срочно линяй, как говорится, в глушь, в Выборг».
Следователь составил протокол, дал подписать его Насте и взял с нее обещание позвонить, если она что-то новое и важное вспомнит. Отупевшая от всего произошедшего за последние два дня Настя лишь покорно кивнула головой.
Утром она чуть ли не целый час замазывала эти самые синяки, стоя в ванной комнате у зеркала. Хорошо, что когда-то давно она купила по объявлению у одного студента театральный грим и не выбросила его при переездах с квартиры на квартиру. Сейчас он ей как раз пригодился.
«Так, решено, сегодня еще полежу дома, а завтра стартую в Выборг, – решила Настя. – Хватит с меня этого чертова Петербурга. Якименко прав. И тысячу раз прав. Ступишь в дерьмо, по колено в нем увязнешь. Все, все – отныне и впредь я буду жить иначе и не буду ни во что лезть».
Ей даже пришло в голову что, может быть, стоит взять да и переквалифицироваться в учительницу русского языка и литературы, поставив жирный крест на журналистике. В конце концов, не так уж и трудно сменить профессию. Ну, посидит без денег некоторое время, зато потом будет обеими руками сеять доброе и вечное. И будет жить, а не валяться, словно сломанная кукла, у стены в подвале чужого дома, как Жанка Птицина.
Глава четвертая
Верх или низ
Проснулась Настя где-то в три или четыре часа ночи. Кто-то скребся в ее дверь.
Тихонько поднявшись с постели и подойдя на цыпочках к висевшему в прихожей телефону, Настя подняла трубку. Гудка в ней не было. У журналистки перехватило дыхание. Было ясно, что телефонный провод заранее перерезал тот, кто, скорее всего, готовится сейчас за дверью на нее напасть и убить. Дал маху с Жанкой Жар-птицей и теперь торопится исправить ошибку. А она так и не купила себе новый мобильник, побоявшись после происшествия с Жанкой выходить из дома.
«Надо же, – покачала Настя головой. – Человек за дверью словно знает, что у меня нет на руках мобильного. Или надеется, что я не проснусь. Иначе не вел бы себя так нагло среди ночи… А может это банальный грабитель? И вчерашнее происшествие не имеет к нему никакого отношения? Нет, – скривила она рот. – Хватит обманывать себя. Сейчас тебя зарежут, задушат или пристрелят из пистолета с глушителем, а ты все талдычишь «а может»… Заказывай себе билет в одну сторону на тот свет. Разуй глаза, Прокофьева. Просто так ничего не бывает. Почему не рассказала все следователю, дура набитая. Да делай же хоть что-нибудь, если хочешь жить».
Действовать нужно было быстро. Она так же на цыпочках побежала в кухню, порылась в потемках в ящиках стола и вооружилась топориком для отбивания мяса и широким кухонным ножом. Все так же тихонько подошла к двери, прислушалась. Тот, кто находился под дверью, не заставил себя долго ждать. Дверь тихо отворилась, негромко щелкнув замком. Но дверь еще была закрыта на цепочку.
«Рубануть по пальцу, который сейчас пролезет, чтобы снять цепочку», – подумала Прокофьева.
В дверной щели и точно показался длинный и толстый палец, но Настино тело словно оцепенело и оказалось не в состоянии сдвинуться с места.
«Заячий синдром, – мелькнуло у Насти в голове, – сердце бьется как у зайца. Еще выскочит, не дай Бог, что я тогда буду делать. О Господи, Боже мой, сейчас войдет. И заорать не могу – от страха голос отнялся».
Цепочка негромко звякнула, и Настя попыталась со всего размаху врезать топориком по голове ворвавшемуся взломщику, но ее рука оказалась перехваченной.
– Ах ты, курва, – послышался грубый голос. – Ну ты у меня сейчас получишь.
Детина с треском заломил Насте руку, в которой она держала топорик, и тот с шумом грохнулся на пол в прихожей. Ножом, который девушка держала в левой руке, она попыталась пырнуть нежданного ночного визитера в живот, но сама получила такой удар под дых, что согнулась от боли. Нож вывалился из ослабевшей руки.
