скачать книгу бесплатно
Лаз тут же захлопнулся.
– Ну вот, что ты наделала! – покачала головой Лиза, которая все это время продолжала поить больную. – Они теперь вообще к дыре подходить не станут.
– Ниче! Ща пару бутылок еще запущу и вообще ихнюю крышку на фиг разобью! – решительно заявила Мадлен, нащупывая очередную бутылку.
– Перестань, – бросилась к ней Лиза. – Еще пару бутылок запустишь, и мы без воды останемся. Ты не забывай, мы на корабле. И сколько нам еще плыть, неизвестно. Так что лучше подождем, пока они своего Михалыча приведут. Если тот, конечно, не побоится теперь показаться.
– Ой, ну и мужики пошли! – зло фыркнула Мадлен. – С бабами поговорить боятся. Ну, скажи, вот куда мне на горшок сходить?
– Ну, давай как-нибудь ящик из-под бутылок приспособим… – пожала плечами Лиза.
– Очень оригинально! – хмыкнула Мадлен, доставая из ящика и выкладывая на пол бутылки с водой. – Он же, мать, дырявый. Хотя, если на дно вот эту жесть ржавую пристроить, а вместо крышки другую жестянку взять… Даже и вонять, может, не будет. А они потом пусть с нашим дерьмом сами разбираются.
– Будет настоящий унитаз… – улыбнулась Лиза.
– Мы когда из детдома сбежали, – проговорила Мадлен, пристраивая листы жести, – в подвале дома одного месяц, наверное, жили, так мы себе тоже отхожие места из ящиков делали. Там целая куча ящиков каких-то была. Но там ящики были пластмассовые и с крышками…
– А ты что, детдомовская? – спросила Лиза.
– Ну да, а что? – пожала плечами Мадлен.
– Да ничего, просто спрашиваю… А родители твои что, умерли?
– Хрен их знает, где мои родители… – покачала головой Мадлен. – Позабыт, позаброшен с молодых, юных лет… Не знаю, во всех документах прочерк стоит. Зато меня усыновлять было удобно. Меня целых три раза усыновляли… То есть удочеряли.
– И что?
– Да ничего. Одни вроде так ничего были, своих двое детей, пацан и девка. Я, правда, хоть малая еще была, как чувствовала, с первого дня, когда мылась, в ванне запиралась, никого не пускала. А потом как-то мылась, мылась, а тут кран прорвало, хочешь не хочешь, впустить тетеньку пришлось. Ну, она, как мои сиськи увидела с четырьмя сосками, так и онемела. Назавтра вещи мои собрала и назад в детдом. Я за дверями стояла, все слышала. Она директрису строить начала: «Вы почему не предупредили нас, что ребенок с отклонениями!» В общем, вернулась я в детдом. А там и до того меня травили. А после хождения в семью вообще жизнь в ад превратилась. Гнобили по-страшному. Но я там не одна такая была. Сашка-хромой, Райка-безручка… вот мы и решили вместе бежать. Осень на дворе, холод, а мы в бега подались. На ногах кеды, курточки на рыбьем меху… Забились в какой-то подвал и жили там вместе с крысами. На улицу через окошко, как кошки, вылазили, попрошайничали, а иногда и крали то, что плохо лежит. А через месяц, как раз снег выпал, Сашку-хромого менты на вокзале замели. А он малой был, плакса. В общем, сдал он нас с Райкой. Опять в детдом вернули. А потом какие-то сектанты меня к себе забрали. Тех уже предупредили, что я с дефектами. А они, прикинь, меня на сборище своей секты привели и раздеваться заставили. Мол, я не просто так себе, а посланница ихнего бога, или в кого там они верили. Ну, я стою голенькая, босенькая на полу, девчонка еще совсем, а они все, человек двадцать, поклоны мне бьют. Как я только там умом не тронулась, не знаю. Опять сбежала. Но тогда лето было. Я в деревню, куда мы однажды с детдомом помогать полоть ездили, подалась. Тетка там одна сильно сердобольная была. Одинокая. У нее лето прокантовалась. Она уже усыновить меня, то есть удочерить, собралась. Но тут у нее бах – и инсульт случился. Речь отняло. И весь правый бок. Ее в больницу забрали. А меня опять в детдом. Ну а потом, когда меня итальянцы удочерить захотели, я сама отказалась. Не знаю даже, что на меня нашло. Отказалась и все…
– Да, страшная у тебя жизнь, – покачала головой Лиза.
– Не то слово… А ты говоришь, в бордель попасть страшно… Да я когда из детдома в жизнь вышла, да поняла, что мордашкой и фигуркой меня Бог не обидел, и мое «отклонение» – главная моя фишка, я человеком себя почувствовала…
– Так ты что, прямо из детдома на панель, что ли?
– Ну, почему сразу… Не сразу, конечно… – пожала плечами Мадлен. – Сначала улицы московские мела, угол даже мне, комнату дали. А потом соседка моя, Мальвина, я тебе про нее говорила, с Робиком меня познакомила. А Робик… В общем, с Робика все и началось. Он мои фишки как раз первым и оценил.
– Но ты же не собиралась всю жизнь только этим зарабатывать?
– Не знаю… Нет, наверное… Робик же, чтобы меня солидным клиентам предлагать, даже техникум заставил окончить, легкой промышленности. На курсы английского языка год целый ходила… Но теперь что про это говорить… Мы ж с тобой теперь вообще понятия не имеем, где мы и что мы… Хоть бы этот их Михалыч нарисовался, жратвы подкинули и больную эту куда-нибудь от нас убрали…
– Ей врача бы надо… – скорбно поджала губы Лиза.
– Щас, врача… – покачала головой Мадлен. – Будет тебе и врач, будет и медсестра с уколами… Я так понимаю, что их всего-то на этом корабле трое-четверо, ну от силы пятеро. Михалыч, которого они хозяином называют, Гриня, Витек, ну и кто-то за штурвалом да у парусов или у мотора.
И тут крышка лаза открылась и вниз спустили лестницу.
– Эй, кто там?! – оживилась Мадлен. – Нам выбираться или вы сами спуститесь?!
– Спустимся, если вы шуметь не будете, – послышался спокойный и уверенный мужской голос.
– Здесь женщина больна, ей врач нужен, – сообщила Лиза.
– Я и есть врач. Сейчас спущусь и осмотрю. И ее, и вас… – сказал тот же мужчина.
– Михалыч, ты осторожно, а то они бешеные. Зашпундырят бутылкой, не дай бог, калекой сделают. Вон Гриня едва увернулся. Чуть-чуть бы еще и без глаза остался, – проговорил, похоже, Витек.
Лиза с Мадлен посмотрели вверх и увидели, что по лестнице спускается вполне культурный с виду, подтянутый, но уже лысоватый молодой человек в кроссовках, джинсах, белом медицинском халате, в медицинских перчатках и с ватно-марлевой повязкой на лице.
Глава 3
Каролине Стебловой за свои неполных двадцать пять лет пришлось так часто представляться чужими именами, что она порой не сразу отзывалась на свое настоящее. Трудно было поверить, что эта стройная девушка с почти ангельским фарфоровым личиком, чуть наивными голубыми глазами и легкомысленными светлыми кудряшками уже давненько является едва ли не ключевой фигурой в преступной цепочке довольно экзотического и весьма выгодного бизнеса, связанного с торговлей людьми. Однако сама Каролина свою работу преступной не считала. Ведь в ее задачу входило всего лишь войти в контакт с указанным человеком, при необходимости привести или привезти его в указанное место, ну и, куда от этого денешься, угостить подмешанным в сок снотворным. Дальше в игру вступали мужчины. А Каролина, получив за труды кругленькую сумму, испарялась. Она никогда не интересовалась, зачем тем, кто платил ей деньги, тот или иной человек. Даже догадки на этот счет строить не любила. Как говорится, меньше знаешь, крепче спишь.
На первых порах, правда, Каролина пробовала изменять не только имя, но и внешность. Но вскоре поняла, что ее легкомысленные кудряшки и наивные глазки – настоящий дар природы. Не только мужчины, но и женщины почему-то доверяются блондинкам с первого взгляда. Поэтому Каролина работала практически в открытую. И за все время работы у нее получилась всего одна неприятная накладка, когда ревнивый муж, подслушав телефонный разговор, взялся следить за своей женой и заметил из-за угла, как его жена разговаривала с Каролиной. Но потом они сели в машину, и муж их след потерял. В милиции Каролина со своим обычным, как она убедилась, безотказно действующим наивным выражением лица сказала, что молодую женщину она в тот день видела впервые, что та перепутала место встречи и попросила ее подвезти до станции метро «Кропоткинская». Заплатила пять долларов. Вот и все, что она может сообщить следствию. Сам муж тут же заявил:
– Да, эта девушка здесь, наверное, действительно ни при чем…
После чего Каролину отпустили и больше не тревожили.
Каролина четко исполняла порученную ей роль, получала неплохие деньги и отдыхала в свое удовольствие. И, как ее предупредили сразу, беспрекословно подчинялась приказам. Но самодеятельность иногда все же проявляла. Ведь выпадали случаи, которыми просто грех было не воспользоваться. Вот и в этот раз, когда они с ребятами ехали в Москву, чтобы доставить нужным людям какую-то женщину с шестью пальцами на руках, Каролина, случайно узнав, что у ее попутчицы, молодой девушки, по шесть пальцев на ногах, не могла не воспользоваться такой удачей. Ребята тут же ее поддержали, перезвонили хозяину, и тот тоже дал добро. Таким образом, их и так неплохой гонорар удвоился. Единственное, что смущало Каролину, это то, что девушка, которую они, усыпив, отправили заказчикам, была из благополучной семьи. И, родители, несомненно, хватятся ее, будут искать. Ведь не зря одним из условий их бизнеса было то, чтобы у похищенного человека не было близких родственников или с такими родственниками у него были неприязненные отношения. Но если бы заказчики узнали, что шестипалая девушка из семьи военного, да еще и сама журналистка, они вполне могли вообще отказаться от предприятия. А теперь уже все равно ничего нельзя было изменить. Теперь оставалось ждать оставшуюся часть гонорара.
Уже третьи сутки Каролина почти никуда не выходила из дому, валялась на диване и смотрела диски с каким-то бесконечным мексиканским сериалом, которые подарил ей на день рождения в прошлом году один из ее неудачливых ухажеров, бывший однокурсник, а теперь главный санитарный врач одного из маленьких заштатных городков Генка Капцев.
На экране седая мамаша со слезами на глазах обнимала двух наконец-то нашедшихся великовозрастных девиц-близняшек. Каролина, которая по своей природе была всегда довольно сентиментальна, вдруг поймала себя на том, что ее не трогают экранные слезы. Ее собственная жизнь, как она случайно узнала совсем недавно, была намного круче любого сериала.
До четырнадцати лет она думала, что родилась в обычной, даже, можно сказать, счастливой семье. Многие ей завидовали. Папа – первоклассный хирург, мама – медсестра, у них отдельная трехкомнатная квартира, где, само собой, у Каролины была хоть маленькая, но своя собственная комната, машина, дача. В общем, полный набор интеллигентских благ. А когда отец перешел работать в частную клинику, они вообще ездили отдыхать в Турцию. Со стороны могло показаться, у них в семье царит полная гармония. Но Каролина чувствовала, и чем взрослее становилась, все более остро, что родители, особенно отец, порой относятся к ней, как к неродной. Ее успехи и маленькие победы отец воспринимал равнодушно, а мама, хотя и делала вид, что рада, особого значения им не придавала. Зато случайно разбитая чашка или пыль, которую Каролина забыла или не успела вытереть, приводила отца в ярость. И однажды он сгоряча обронил фразу, которая, можно сказать, ржавым гвоздем засела у Каролины в памяти. В тот раз отец вернулся с работы на час раньше. А она, придя со школы, вместо того чтобы вытереть пыль и полить цветы, надела мамино голубое атласное вечернее платье с вырезом на спине, в тон ему туфли на шпильке, накрасилась и, вообразив себя чуть ли не моделью, сначала долго крутилась перед зеркалом, а потом принялась вырабатывать под музыку модельную походку «от бедра».
Каролина и подумать не могла, что все это время отец наблюдает за ней. И когда она, как ей показалось, особенно эффектно вильнула бедром, отец неожиданно зааплодировал и, не скрывая сарказма, сказал:
– Ну вот, детка, и заговорила в тебе твоя дурная наследственность. Смотрю на тебя и вижу твою мамашку-кукушку.
Тут он вдруг как будто осекся. Но слово-то, тем более, фраза, не воробей, вылетит, не поймаешь… Не зря говорят, что у каждого в шкафу есть свой скелет. И когда дверцы шкафа случайно распахнешь, он, этот скелет, выпадает со страшным грохотом, он и придушить может, этот скелет. Дверцы их семейного шкафа распахнулись настежь, когда мама, как потом выяснилось, не родная ее мама, забеременела. Позже Каролина узнала, что забеременела она не естественным образом, а с помощью системы ЭКО. Так или иначе, период ее взросления совпал со временем ожидания их, ее приемных родителей, первенца.
Теперь, по прошествии стольких лет, Каролина порой сомневалась, а нужно ли было ей тогда, подростком, подслушивать родительский разговор, который, ясное дело, никак не был рассчитан на ее юные уши и ранимую душу. Но, как говорится, из песни слов не выкинешь.
В то воскресное утро родители, очевидно, думали, что она еще спит. А она, лежа в постели, через стенку слышала все, о чем они говорили на кухне. Первым завелся отец, почти выкрикнув:
– Ты не о ней, а о нашем ребенке теперь должна думать! Слышишь, о нашем!
– Но она же тоже наша… – проговорила мать.
– Да какая она наша! Я вчера слышал, как она тебе вечером нагрубила! Разве человек с нормальной наследственностью может так разговаривать с матерью?! Я хотел вмешаться. Но ты же меня просила не вмешиваться… – продолжал наступать отец.
– Но ты пойми, ей ведь тоже нелегко. Она девушкой становится. Ей внимание наше нужно. Ведь у нее кроме нас никого нет. А тут еще ребенок должен появиться. Она инстинктивно старается отстоять свои права. Конечно, с ней непросто. Если у нее действительно родители не совсем здоровые люди были, это не может не давать о себе знать. Дурная кровь, если она есть в человеке, буквально распирает его изнутри… Он сам с собой никак совладать не может…
– Ну вот, ты сама все понимаешь. А хотела ведь их двоих тогда удочерить. Мать-героиня, – саркастически хмыкнул отец.
– Тише ты, – остановила его мать. – А что, если Каролина уже проснулась и нас услышит…
– Да успокойся, спит она, твоя Каролина. Во сколько она вчера вернулась?
– Около часа.
– Ага! И это в четырнадцать лет. А что будет, когда ей шестнадцать, восемнадцать стукнет… вот где она вчера шлялась?
– Да здесь, во дворе, с мальчишками в беседке сидела.
– В беседке, с мальчишками… – хмыкнул отец. – Ну-ну… Досидится.
– Да я ее не за то, что с мальчишками сидела, и даже не за то, что поздно было… Мне показалось, что она курила, и… пиво или что покрепче пила.
– Я же тебе говорю, яблочко от яблоньки недалеко падает… – проговорил отец.
Первым ее желанием тогда было вскочить, забежать в кухню и все там расколотить в пух и прах. Потом, укрывшись с головой одеялом, Каролина решила тихонько выскользнуть, навсегда уйти из вдруг ставшего ей чужим дома. Но уже через минуту и это ей показалось нереальным. Ведь у нее не было куда пойти или поехать и денег у нее не было. И она сделала вид, что ничего не слышала. Но окончательно замкнулась в себе и дома безразлично выполняла все, что от нее требовали. Родители эту перемену не заметили, точнее, заметили, но приписали ее тому, что мать не родила, потеряла с таким трудом зачатого ребенка. Хотели они того или не хотели, но им пришлось все свое внимание снова переключить на Каролину и с ней реализовывать свои родительские амбиции. Каролина довольно прилично окончила школу. Поступила в мединститут. Неизвестно, как дальше сложилась бы ее жизнь, но через год родители погибли в автокатастрофе, так и не успев ничего рассказать ей о ее прошлом. Восстановив в памяти и сложив, как пазлы, обрывки случайно подслушанных фраз, Каролина пришла к выводу, что отец знал ее настоящую мать, возможно, как врач, даже лечил, оперировал ее. И была еще какая-то связанная с ее рождением тайна, разгадать которую теперь было невозможно.
Так или иначе, учеба тут же оказалась заброшенной, и Каролина начала новую жизнь. В ее полном распоряжении находилась неплохая квартира почти в центре Москвы, и не успела она дать объявление, нашелся квартирант, ее бывший преподаватель Дмитрий Михайлович Дрозд, которого ей, как говорится, сосватала соседка Лилька Пыжикова. Она с ним как раз крутила роман, а, проживая на одной лестничной площадке, ей было страшно удобно с ним встречаться.
В Дрозда, которого, несмотря на абсолютное отсутствие солидности, все называли Михалычем, молодого, подтянутого, в джинсах и кроссовках препода, кандидата медицинских наук, Каролина это хорошо знала, были тайно влюблены все первокурсницы. Говорили, что он несколько лет проработал в какой-то африканской стране и привез оттуда готовую докторскую диссертацию и кучу бабок. А поскольку он слыл ловеласом и Казановой, все были уверены в том, что и в Африке он не пропустил ни одной юбки. Он занимался врожденными патологиями, и поскольку эта тема в последнее время стала лакомым кусочком для журналистов, у него часто брали интервью, приглашали на радио и телевидение. А на студенческих капустниках девчонки распевали переделанную под него песню:
Вы слыхали, как поют дрозды?
Нет, не те дрозды, не полевые,
А дрозды, Михалыча дрозды,
Африкой рожденные такие.
Но еще когда Каролина училась в мединституте, Дрозда за взятки, которые он якобы брал за сдачу своего экзамена, со скандалом выгнали из мединститута. Но когда Пыжикова предложила Каролине взять его на квартиру, Дрозд уже устроился в какую-то частную клинику, и в общем-то, как поняла Каролина, жил припеваючи.
Как выяснилось вскоре, Дрозда и Пыжикову связывали не только и даже не столько любовные отношения. К Дрозду то и дело приходили какие-то люди, часто иностранцы, они о чем-то договаривались. Потом Дрозд часами сидел в Интернете, исчезал на неделю, а то и месяц, а когда возвращался, обязательно расплачивался с Каролиной за месяц-два вперед, угощал заморскими деликатесами, предлагал и Пыжиковой, и Каролине довольно приличные шмотки.
Интрига тянулась недолго. Однажды вечером, за бутылкой сладковато-терпкого южноафриканского красного вина, Пыжикова с Дроздом предложили Каролине присоединиться к их предприятию. Дмитрий Михалыч начал с того, что велел Каролине называть его Димой, а потом, окутывая ее профессиональным, соблазняюще-влекущим взглядом своих почти прозрачных, водянистых серо-голубых глаз, вкрадчиво проговорил:
– Я понимаю, что целыми днями бездельничать, сдавая такому, как я, приятному во всех отношениях идеальному соседу комнату, замечательно, но, как мне кажется, ты другого поля ягода. Мне кажется, ты любишь действовать, ты по природе своей авантюристка и смогла бы нам помочь. Даже не ради денег, а просто так, ради интереса… Ты не хотела бы поучаствовать в нашем бизнесе?
– Бесплатно? – удивилась Каролина и не преминула съязвить: – Только за то, что можно будет называть вас Димой?
– Да нет, это я шучу, что только ради интереса… – поспешил добавить Дмитрий Михалыч. – Твой труд будет оплачиваться, очень хорошо оплачиваться.
– И какой же это будет труд? – поинтересовалась Каролина.
– Ну, скажем так, творческий, – ответил Дмитрий Михалыч.
– Творчество я люблю, – пожала плечами Каролина, которая отлично понимала, что деньги, оставшиеся после смерти родителей, скоро окончатся, а богатый жених на горизонте не маячит, если, конечно, не считать Дрозда, которому, похоже, Пыжикова уже наскучила.
– Только есть одно условие… – сразу предупредил Михалыч.
– Какое такое условие? – насторожилась Каролина.
– Ни о чем не спрашивать и лишнего не болтать, – четко выговорил Михалыч, и в его глазах промелькнула стальная искорка.
– Ну, это уже целых два условия, – заметила Каролина.
– Но суть у них одна – меньше знаешь, крепче спишь… – включилась в разговор Пыжикова, до этого напряженно молчавшая.
– Да, Лиля, нам с Каролиной надо бы остаться, так сказать, тет-а-тет, – повернулся к ней Михалыч, – а ты, котик, иди в зал, посмотри телевизор.
Пыжикова слегка обиделась, но все-таки, недовольно подернув плечиком, вышла из кухни и даже прикрыла двери.
А Михалыч неожиданно схватил Каролину за руку и, приложив ее пальцы к своим губам, понизив голос, пылко заявил:
– Вы, Каролина, необыкновенная девушка! Я давно за вами наблюдаю и, кажется, уже влюблен в вас… Я уверен, вам ничего не стоит очаровать человека…
– Давайте ближе к делу, – сказала Каролина, освобождая руку и чувствуя, что сама незаметно подпадает под очарование Михалыча.
То, что предложил тогда ей сделать за приличные деньги Михалыч, напоминало дурацкий розыгрыш. Она должна была познакомиться с одной студенткой мединститута, у которой, как показал на фотографии Михалыч, на левой руке от рождения было всего три пальца, и, пригласив ее в кафе, угостить не купленным, а своим соком.
– Сок я тебе дам, когда договоришься о встрече, – деловито окончил свою инструкцию Михалыч.
– А что с ней будет потом? – поинтересовалась Каролина и, не успев договорить, осеклась, наколовшись на леденящий взгляд Дрозда.
– Давай так, – сказал тот строго. – На первый раз я тебя прощаю. А в дальнейшем за каждый твой лишний вопрос буду вычитать штраф из зарплаты.
Назавтра Каролина, представившись корреспонденткой «Медицинского вестника», очень легко вошла в контакт с девушкой, пригласила ее в кафе, чтобы якобы поговорить о том, почему она выбрала профессию медика, и, пока они ожидали официантку, налила ей и себе соку. Сама пить его не стала, вышла в туалет. Все дальнейшее ее, как настойчиво предупредил Михалыч, не должно было волновать.
Когда Каролина выходила из кафе, двое парней уже усаживали почти невменяемую девушку в белую «ауди».
– Вот развезло, беднягу! – покачала головой стоявшая на остановке сердобольная старушка.
Каролине стало не по себе, и она вскочила в первый же подъехавший автобус.
В тот же вечер Михалыч отсчитал ей столько денег, что у Каролины чуть было крышу не снесло. Дальше все происходило по намеченному плану. У Михалыча, похоже, были какие-то завязки в клиниках пластической хирургии. Каролина пришла к такому выводу, потому что двое из троих девушек, с которыми Каролина под разными предлогами встречалась, готовились к операциям. Одна, чтобы удалить уродующее ее лицо огромное, на полщеки родимое пятно, другая, чтобы убрать со спины густой волосяной покров.
В Киев Каролина с двумя студентами-медиками ездила для того, чтобы «опоить» шестипалую женщину. Правда, по условиям игры, которую они вели, ни в дороге, ни в поезде Каролина не должна была представляться своим именем и показывать, что знакома с ребятами.
Шестипалую киевлянку, с которой она должна была познакомиться, звали Татьяной, она была женой очень богатого и влиятельного бизнесмена господина Приходько. Как и почему ему вдруг захотелось взять себе в жены калеку, хотя, что греха таить, во всем остальном довольно эффектную женщину, осталось загадкой. Но поскольку его жену, госпожу Приходько, теперь, как и его, повсюду сопровождала охрана, войти с ней в контакт было непросто.
И Каролине пришлось даже устроиться к ним горничной, или, как теперь модно говорить, помощницей по хозяйству. Целую неделю она застилала постели, развешивала в шкафу разбросанные по всей квартире платья, вытирала пыль, пылесосила, мыла окна и драила джакузи и туалеты. Вывести госпожу Приходько в город, тем более, уединиться с ней где-нибудь в кафе, привести в дом незнакомых парней, было абсолютно нереально. Но, похоже, Михалыч не ошибся в Каролине. Она таки нашла выход, придумала просто гениальный по своему цинизму сценарий.
Сначала Каролина, которая привыкла все продумывать на несколько ходов вперед, дала понять господину Приходько, что у ее жены появился любовник. Тот, по природе своей будучи патологически ревнивым, и так приходил в ярость от каждого ее посланного не ему ласкового взгляда. А когда Каролина как бы случайно оставила у порога якобы выпавшую из мусора записку с признаниями-воспоминаниями, а жившие в одной из киевских гостиниц, приехавшие с ней вместе ребята начали позванивать и класть трубку, присылать букеты цветов и интимные подарочки типа комплектов эротического бельишка, господин Приходько поверил в существование вскружившего голову его жене незнакомца. Но вместо того, чтобы закатить скандал, он, улетая на неделю в Майами, попросил Каролину присматривать за его женой и при этом обещал приплатить, если она о чем-то узнает. А Каролина тем временем убедила госпожу Приходько, что им просто необходимо купить новый, более вместительный шкаф. А старый, ради экономии, не выбрасывать, а продать.
– С рабочими я сама договорюсь, – предложила она госпоже Приходько. – Ваш муж вернется из Майами, а у вас новый шкаф стоит. Будет ему сюрприз.
Потом они с ребятами разыграли целый спектакль с покупкой нового шкафа, выносом старого, в котором, само собой, уже была упакована выпившая сока госпожа Приходько.
Хозяин, вернувшись из Майами и узнав, что жены дома нет, впал в ярость, но, поскольку Каролина, потупив свои невинно-голубенькие ясные глазки и залившись румянцем, дала ему понять, что жена его попросту убежала со своим старым любовником, господин Приходько даже не стал подавать в милицию заявление о розыске. А знакомым и даже родственникам сказал, что жена его улетела в Майами, подлечиться.
Так что игра, хоть и отняла много времени, как говорится, стоила свеч.
К тому же, по дороге в Москву, все их старания, можно сказать, окупились вдвойне. Совершенно случайно, хотя, зная Михалыча, Каролина уже мало верила в случайные совпадения, с ними в купе оказалась девушка, у которой тоже было по шесть пальцев, только не на руках, а на ногах. И Каролина, назвавшись Милой, ни с кем не советуясь, на свой страх и риск, начала действовать. Сок с то ли усыпляющими, то ли парализующими добавками у нее еще оставался, ребята подзаработать никогда не отказывались, а девушка с милым именем Лиза Мальцева, хотя и училась на факультете журналистики, оказалась лопушистее некуда. Она так много выболтала, что было бы грешно не воспользоваться полученной информацией. Девушка ехала к какому-то, как сначала подумала Каролина, зажиточному москвичу, который, как она поняла, дочку своего старого товарища никогда не видел. Она везла ему редкую книгу, которая может стать гарантией абсолютного доверия. А дальше придется действовать по обстоятельствам. Пожилой одинокий мужичок с квартирой в центре Москвы – лакомый кусочек для охоты.
Так что в Москве Каролина, отправив ребят с «внезапно и надолго охмелевшей» своей случайной попутчицей на такси к Михалычу, сама под видом Лизы Мальцевой направилась к таинственному господину Градову.
