banner banner banner
Мнемозина
Мнемозина
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Мнемозина

скачать книгу бесплатно

Мнемозина
Георгий Александрович Ланской

Любовь, интрига, тайна
Иван Стахов – бывший опер, ныне адвокат. С оперативной работы он ушел после того, как маньяк, которого он преследовал, убил его жену и сына. После смерти близких Иван начал чувствовать присутствие душ людей, которые умерли неестественной смертью…

Бизнесмен Олег Рокотов нанял Стахова, чтобы тот отыскал пропавшего Глеба Макарова. Макаров был женихом Ксении, единственной дочери Рокотова. Недавно девушка погибла, по версии следствия – случайно выпала из окна, когда вешала шторы. Но Рокотов уверен, что Ксению убил Глеб…

Стахов взялся за это дело, но лишь по одной причине: Рокотов пообещал сообщить Ивану о местонахождении маньяка, убившего его семью и сумевшего скрыться…

Георгий Ланской

Мнемозина

Мнемозина – в древнегреческой мифологии богиня, олицетворявшая память, мать всех муз. Она знает всё, что было, всё, что есть, и всё, что будет.

Пролог

Прижимая к раскалывающейся голове ладонь, он говорит себе: «Я смогу», а затем делает шаг, один крохотный шаг в сторону дверей. Боль ударяет в раскрытую ладонь оглушительной пульсацией, выплескиваясь в нее багровыми каплями. Кровь, вязкая, как вишневое варенье, падает на бежевый ковер и мгновенно впитывается в высокий ворс, делая его грязным. С трудом переставляя ноги, мужчина делает еще пару шагов, всхлипывая от чудовищного гула в висках, спотыкается о перевернутый стул и падает на пол с хриплым криком, разбросав руки в стороны. Затуманивающийся взор видит только уходящий в бесконечность пол да валяющуюся бутылку, наполненную белыми бабочками. Левый глаз вообще не видит ничего, кроме красного марева. Левая рука болтается плетью. На правой ноют разбитые пальцы.

Еще слишком рано, и солнце только-только встает – свет проникает сквозь стекла. Ему ничего не препятствует. Занавески сорваны и валяются на полу неаккуратной кучей. Прямоугольник света на обоях наливается оранжевым, становясь более четким. Оконная рама походит на надгробный крест.

Кровь продолжает течь из разбитой головы мужчины, и рукав его не слишком чистой футболки уже почти черный. Мыча от напряжения, мужчина становится на четвереньки и неуклюже ползет к двери, стараясь не оглядываться, а затем встает, хватаясь за шкаф. Его пальцы скользят, оставляя на светлом дереве красные разводы. С усилием подтягивая непослушное, слишком тяжелое тело к выходу, мужчина думает, что еще немного – и он потеряет сознание, и тогда ему конец. Шкаф, на который он опирается, трясется, но он набит одеждой до отказа, и потому не упадет. Мужчина протягивает руку к пластиковой коробочке на стене и трясущимся пальцем, не попадая с первого раза, давит на тревожную кнопку. А надавив, находит силы обернуться и тут же сползает по стене, оставляя на обоях жирный красный след.

Его ладони и колени разодраны о битое стекло, в изобилии валяющееся по полу, но мужчина уже не чувствует боли. Обхватив голову руками, он смотрит на тело жены, даже в смерти прикрывающей собой неподвижного мальчика со светлыми волосами. На ее спине расплылось алое пятно с черными дырами в платье, кончики светлых волос почернели от засохшей крови. Из дальнего угла ему плохо видно сына, и это даже к лучшему. Вывернутая ножка ребенка, его ручка, зажатая рукой жены, не дают ему покоя, но мужчина не может отвести от них взгляд.

Балконная дверь распахнута настежь и болтается на одной петле. На белом пластике остроумный гость намалевал смайлик, используя в качестве кисти собственный палец, а вместо краски – кровь. Сквозняк струится по полу и колышет волосы мертвой жены и мертвого сына, отчего кажется, будто они просто прилегли в багровые лужи. И если бы не эта пугающая неподвижность сломанных кукол, можно было бы подумать, будто еще есть вариант что-то исправить. Воздух насыщен тяжелым медным запахом запекшейся крови.

Вслепую мужчина шарит рукой и тратит остатки сил, чтобы распахнуть входную дверь настежь, а открыв, вываливается в подъезд. Кровь течет на рыжий кафель, скапливаясь в швах между плитками. Мужчина тянет руку к соседней двери, но не дотягивается и без сил падает на холодный пол. Правым, здоровым глазом, он видит, как в глубине квартиры шевелится скрюченная тень.

Смазанный силуэт движется к нему, небрежно перешагивая через тела. Бутылка с бабочками, попавшаяся под ноги, оказывается небрежно отброшенной в сторону. Отлетев, она врезается в стену и разбивается. Сухие трупики засыпают пол невесомыми белыми крылышками. Теряя сознание, мужчина инстинктивно отодвигается от приближающегося монстра, закрывает лицо покалеченной рукой.

Когда бледное, изрытое красными оспинами лицо приближается вплотную, мужчина делает слабую попытку впиться в глаза убийцы ногтями, но его жалкое усилие вызывает лишь презрительную усмешку, а затем нога, обутая в тяжелый ботинок, выбивает остатки сознания из головы. Падая в невесомость, мужчина сквозь вспышки улавливает воспоминание, как вместе с сыном бегал по лугу, ловил белых бабочек и, повинуясь внезапному порыву, набил ими старую советскую бутылку из-под молока, найденную тут же, а сын долго не мог оторваться, разглядывая сквозь толстое стекло, как трепещут их сломанные крылья.

Убийца перешагивает через поверженного хозяина квартиры, наступив ему на ладонь. Но мужчина на полу этого не чувствует. Утренняя тишина вдруг огрызается полицейскими сиренами, на стенах скачут синие и оранжевые блики от фонарей «скорой», окна многоэтажек открываются, являя заспанные физиономии зевак. И когда раздвигаются двери лифта и на этаже оказываются сотрудники вневедомственной охраны и врачи, мужчина на полу вдруг открывает глаза.

Он выдерживает торопливый допрос, не отводя взгляд от двух тел на полу, и даже скупо описывает приметы преступника, ловя многозначительные переглядывания двух полицейских. Придерживая руками раскалывающуюся голову, он что-то повторяет, уточняет, показывает, и кажется, что он почти спокоен. Но когда медики начинают ворочать тело его мертвой жены, он слышит треск отдираемой от пола кожи, присохшей от крови.

И тогда мужчина начинает кричать.

?

Официантка, молодая девушка с усталым лицом, уже трижды подходила к столику, подливала кофе, забирала чашки и, кажется, мысленно желала, чтобы мы убрались как можно скорее, хотя работы на сегодня у нее было немного. В кафе кроме нас сидели всего четыре человека: влюбленные у окна, то и дело прикасающиеся друг к другу, мужчина у барной стойки с кружкой пива в руке и элегантная старушка в розовом костюме, с ниткой жемчуга на шее и прической Шапокляк. Старушка единственная сидела ко мне лицом, и потому я невольно смотрел, как она аккуратно ест свой десерт, отщипывая его крохотной ложкой. Уже битый час я слушал своего собеседника и мечтал, чтобы он наконец-то что-то решил и ушел, оставив меня в покое. Это был один из проблемных клиентов: неуверенный, дерганный, то и дело решающий поменять стратегию защиты и оттого доставляющий массу проблем. Мое терпение, как и время, было на исходе. Сегодня меня ждала еще одна встреча, сулившая куда больше перспектив, чем это унылое убожество с трясущимся от страха ртом.

– Почему мы не можем просто разойтись по-хорошему? – всхлипывал он. – Иван Андреевич, поймите, я не хочу, чтобы в суде копались в моей жизни. Я не выстою против отца, это невозможно. Он в два счета объявит меня невменяемым и упечет в психушку. Вы же знаете: он уже это делал.

Он всхлипнул и закрыл руками лицо. Ногти на его пальцах были обгрызены до мяса, заусенцы вырваны с корнем. Официантка оглянулась на нас, одарив тревожным взглядом. Не знаю, кем мы выглядели в ее глазах. Мне нужно было проявить немного сочувствия, которого я не испытывал, и потому я наклонился к собеседнику и проникновенно сказал:

– Игорь Сергеевич, мы можем остановить все в любой момент, если вы захотите. Но вы же понимаете, что на этом история не закончится? Остановиться сейчас – значит проиграть. Если вы не доведете дело до суда, останетесь перед отцом совершенно беззащитным, и тогда вас уже ничего не спасет.

Он не отвечал, прерывисто дыша сквозь пальцы. Мне надоело церемониться. Да и до следующей встречи осталось всего полчаса.

– Кивните, если поняли меня, – приказал я.

Игорь, тощий парень с нервным лицом диснеевского героя-задрота, неуверенно кивнул. Я одобрительно улыбнулся.

Судьба Игоря Соколова была довольно непростой, и то, что этот измученный парень вообще отправился к адвокатам, было равносильно чуду. Его мать, довольно богатая дама, скоропостижно скончалась, не оставив завещания. Удивительным было то, что видная предпринимательница, держательница заводов, газет, пароходов, в спутники жизни выбрала истерического, суетливого интригана Сергея Соколова, руководителя регионального отделения движения «Русский крестовый поход». С Соколовым-старшим мне уже приходилось иметь дело, и каждый раз, выигрывая, я ощущал чувство гадливости. Свою жизнь так называемый общественный деятель Сергей Соколов посвятил попыткам что-то запретить: концерт, выставку, крестный ход. Протест против системы был смыслом его жизни, хотя официальные мероприятия Соколов старательно обходил стороной. После смерти жены, сдерживавшей его аппетиты, Соколов, получив доступ к капиталам, и вовсе распоясался. Теперь его акции стали более массовыми и проблемными. Одержимость Соколова не знала границ, а когда его единственному сыну исполнилось восемнадцать, он упек его в психушку, дабы тот не встал на пути к состоянию. В больнице подкупленные врачи поставили Игорю диагноз «острое полиморфное расстройство без признаков шизофрении», накачали нейролептиками до состояния овоща и оставили гнить в одиночке.

Мне удалось вытащить Игоря из психушки, но в дальнейшем сочувствие и желание помочь несчастному парню испарилось из-за его неуверенности и слабости: люди, позволяющие пинать себя ногами в лицо, не вызывали у меня жалости. Стоя в зале суда перед его самодовольным папашей, я чувствовал восхитительную ярость, но после, выиграв первый процесс, Игорь испугался и решил сдать назад.

– Отец сказал, что, если я отзову иск, он больше не станет вмешиваться в мою жизнь, – глухо сказал Игорь, уставившись в грязную чашку. – И честно поделит наследство.

– Будет гораздо лучше, если границы ваших прав все-таки установит суд, – возразил я. – У нас нет оснований доверять честности вашего родителя, верно?

Игорь вздохнул и принялся грызть ногти.

– Я просто хочу, чтобы все кончилось как можно скорее, – безжизненно прошелестел он.

– Все кончится очень быстро, – успокоил я. – Если только вы будете действовать по плану.

Я расплатился и торопливо направился к машине, оставив Игоря сидеть за столом. Город плавился от удушливой жары. Я чувствовал, как пот выступил у меня под мышками, а липкая капля пробежала по спине между лопатками. Поспешив нырнуть в салон, я включил кондиционер и, подставив холодному воздуху разгоряченное лицо, мрачно предположил, что парень откажется от битвы, принеся себя в жертву.

?

За несколько дней до этой встречи я сидел в офисе, пристроившись на подоконнике, курил и думал об Игоре. Учитывая размер состояния, охотников вести дело в суде было немало, но Игорь выбрал меня, и причина тому была одна. Любой, кто не боялся вступить в бой с Соколовым-старшим, автоматически становился для Игоря героем. Наша позиция была безупречна: незаконное удержание, что почти приравнивалось к похищению, растраты денежных средств, угрозы и шантаж. Все, что меня беспокоило, так это не струсит ли Игорь в последний момент. И, кажется, опасения оправдались. У меня не было уверенности, что перед заседанием он не заберет исковое заявление из суда, и тогда я вынужденно умою руки.

Беспокоиться об этом я не стал. Я сумел изолировать Игоря от отца до суда, и, если он не выйдет на контакт с отцом сам, все будет хорошо. Я убедил его девушку – расчетливую, хитрую, готовую биться за наследство насмерть, что она должна оберегать инфанта от всяческих посягательств, и, кажется, она прониклась. Возможность, что Соколов доберется до сына, все-таки была. Но удача уже отвернулась от него в тот день, когда перепуганный мальчишка, решительно выдвинув вялый подбородок, попросил у меня защиты.

Я согласился. Тогда, уже несколько месяцев подряд, я старался загрузить себя работой по горло, засиживался допоздна и даже ночевал в жестком неудобном кресле, надеясь, что усталость возьмет свое. Но все это бесполезно. Они продолжают приходить ко мне, и я не знаю, где сон, а где реальность, просыпаясь от прикосновения холодных пальцев. Перед самым рассветом, в час, когда мои жена и сын умерли, ветер раздувает шторы в моем доме или в гостиничном номере, и сквозь тревожную дрему я слышу их тихие всхлипы и шепот, зовущий за собой. И тогда я просыпаюсь, глядя на запотевшие зеркала, где иногда отчетливо видны отпечатки маленьких ладоней. Мои руки тянутся к ящику стола с припрятанным «ПМ», и я думаю, что это – самый лучший, самый простой выход прекратить страдания и боль. И тогда я сползаю на пол, сжимаюсь в ком и вою, пока могу чувствовать и думать.

?

На встречу я опоздал на полчаса, но не очень переживал по этому поводу. Клиентов я предпочитаю встречать в конторе. Этот же настоял на визите в его дом, что мне не особо понравилось, отчего я, прежде чем ехать, навел справки. Учитывая недавние события в моей жизни, предосторожность была не лишней.

У входа меня встретил охранник с бычьей шеей и суровым взглядом. Передвигался он крайне неуклюже и мог защитить разве что от толпы нерасторопных подростков, на которых произвел бы впечатление его внешний вид. В деле подобные быки почти всегда бесполезны по причине своей нерасторопности, и спасти хозяина они могут, разве что накрыв его своим телом.

Тщательно обыскав, охранник проводил меня до дверей дома, помпезного, роскошного, без всякого стиля. Каждый кирпичик кричал: смотрите, здесь водятся деньги. Охранник подвел меня к двери, надавил на звонок, и, как мне показалось, с трудом сдерживался, чтобы не положить руку мне на плечо, чтобы передать конвоирование коллеге.

Двери открылись, в проеме показалась женщина в черной униформе, с суровым лицом. На меня она поглядела без всякого выражения.

– Иван Стахов, – представился я. – Адвокат.

Женщина с усилием растянула губы и открыла дверь шире. Я протиснулся в щель, одарив горничную дежурной улыбкой, на которую она не отреагировала. Пропустив меня внутрь, женщина закрыла дверь и с легким поклоном пригласила следовать за ней. Я последовал, попутно оглядываясь по сторонам, при этом стараясь делать это незаметно.

Дом Олега Юрьевича Рокотова впечатлял какой-то архитектурной несуразностью и смешением стилей, чего современные нувориши себе уже не позволяют. Возможно, оттого, что дом не был новым, в нем присутствовал весь нарочитый шик девяностых: обилие позолоты, мраморные херувимы, красные ковры, хрустальные люстры с искрящимися подвесками. Словом – не дом, а Эрмитаж. Впечатление усиливали картины на стенах, с жирными ангелами, Венерами и атлетическими мужчинами в простынях. И я очень сильно сомневался, что это реплики на работы средневековых авторов. Скорее всего, Рокотов покупал подлинники, дабы было чем похвастать перед гостями.

Пятидесятилетний бизнесмен Рокотов вынырнул как раз в девяностые, и, как водится, его прошлое было темным. Позже Олег Юрьевич остепенился, пару раз проскочил в депутаты, а затем неожиданно оказался на телевидении, сперва в качестве телеведущего, затем продюсера, постепенно прибрав к рукам пару телеканалов, на которых появлялся с завидным постоянством. Публика Олега Юрьевича принимала прохладно, несмотря на брутальную внешность покорителя сердец, в итоге он сильно сократил свою телевизионную карьеру, сосредоточившись на производстве проектов. Личная жизнь Рокотова редко оказывалась под пристальным вниманием прессы. Пятнадцать лет назад отчаянно молодившийся Рокотов женился во второй раз. Супруга его охотно посещала светские рауты, но ни в чем предосудительном замечена не была. Пара воспитывала дочь Рокотова от первого брака, ни разу не попадавшую в скандальные истории. Точнее, не попадавшую до последних дней. Недавно Ксения Рокотова трагически погибла, не то выбросившись, не то выпав из окна своей квартиры. И я нисколько не сомневался, что Рокотов, не удосужившийся назвать причину нашей встречи, хочет поговорить именно об этом.

Горничная привела меня в кабинет, где в высоком кресле развалился хозяин дома, возложив босые ноги на стол. Я едва сдержался, чтобы не фыркнуть. Очень уж это напоминало серию штампов, призванных произвести впечатление: ноги на столе, бокал с недопитым коньяком… Я поискал глазами сигару и обнаружил ее в пепельнице, выкуренную наполовину. Вблизи было видно, что и льняная рубашка, и драные джинсы на Рокотове отличного качества. Мне стало даже немного неудобно за свой видавший виды костюм, в котором я выглядел простовато для такого дома. Горничная стояла у меня за спиной, ожидая указаний, безмолвная, как статуя.

– окотовы

– Вы опоздали, – сурово сказал Рокотов.

– Прошу прощения, – смиренно ответил я, делая шаг вперед и протягивая руку для рукопожатия, – застрял с клиентом.

Рокотов не поднялся и на мой жест ответил лишь презрительным взглядом. Горе оставило на его холеном лице свой отпечаток, отчего морщины на скуластом лице стали резче.

– Вам было назначено определенное время, – холодно ответил он. – А время – деньги. Я не потерплю подобного разгильдяйства в делах, которые ведутся со мной. Надеюсь, вы меня поняли?

Я понял отлично, и потому без лишних слов развернулся на каблуках и вышел. Горничная чуть заметно сжала губы. Кажется, такое поведение в доме Рокотова не приветствовалось.

– Вы куда? О черт, вернитесь! – воскликнул хозяин дома.

Я прибавил шагу.

– Пожалуйста! – крикнул Рокотов.

На просьбу я решил отреагировать, хотя уйти хотелось больше. Вновь развернувшись, я вернулся в кабинет. Покрасневший от унижения Рокотов поднялся, зло глядя на меня и выдыхая воздух с яростью. Совладав с собой, он протянул мне руку. Я без лишних эмоций пожал ее.

– Ладно, я, – эти слова дались ему тяжелее всего, – я прошу прощения. Вы действительно еще не взяли на себя никаких обязательств, а я по привычке разговариваю с вами, как с подчиненным. Давайте присядем. Коньяк, виски? Или что-то еще?

– Кофе, если вас не затруднит, – ответил я, отведя взгляд от коньяка и торопливо сглотнув. Рокотов, кажется, не заметил моей тяги и махнул рукой.

– Да какие тут затруднения… Леля, принесите гостю кофе.

Выпустив пар, Олег Юрьевич как-то сдулся, посерел и сник. Горничная скупо кивнула и направилась к дверям, едва не столкнувшись с высокой блондинкой лет тридцати в широком домашнем платье. Его изысканная простота говорила о том, что наряд довольно дорогой. Блондинка метнула на горничную гневный взгляд, а затем вопросительно поглядела на меня.

– Моя жена, Лара, – представил Рокотов. – А это Иван Стахов, адвокат.

Лара кивнула. Когда она подошла ближе, я заметил мелкие морщинки у глаз, говорящие, что женщина гораздо старше, хотя выглядела она идеально.

– Очень приятно, – сказала она певучим медовым голосом, и с горечью добавила – Если обстоятельства нашего знакомства можно назвать приятными…

Кофе подали почти молниеносно. Пока горничная сервировала столик, мы молчали. Лара от кофе отказалась, налила себе коньяку и, присев на подлокотник кресла, угрюмо уставилась куда-то в стену. Олег Юрьевич дождался, когда горничная выйдет, а я пригублю свой кофе.

– Речь пойдет о моей дочери Ксении, – обозначил он. – Недавно она умерла.

– Соболезную, – ответил я. Рокотов кивнул, Лара не пошевелилась.

– Благодарю, – горько вздохнув, произнес Олег Юрьевич. – Я… мне тяжело об этом говорить, но мы тяжело переживаем потерю. Все как-то навалилось: проблемы в бизнесе, затем Ксюша, а сейчас вот отец совсем сдал, переживает из-за внучки, боюсь, второго инфаркта он не переживет. Он и без того был сам не свой, когда скончалась мама, а потом еще это… Отец ведь внучку вынянчил с самой колыбели. Ксюша мой… была моим единственным ребенком, и теперь мы не знаем, как жить дальше… В полиции нам объявили: она выпала из окна, несчастный случай. Стул сломался, когда она вешала шторы, такое бывает. Когда мы приехали в больницу, Ксюша была в реанимации. Она продержалась еще сутки, а затем скончалась, не приходя в сознание.

Лара жарко задышала и залпом выпила свой коньяк. Я тактично помолчал, а затем произнес:

– Боюсь, я не совсем понимаю, чем могу помочь.

Рокотов поставил свою чашку так резко, что кофе выплеснулся на блюдце и стол. Рассеянно поглядев на коричневую лужу, Олег Юрьевич веско произнес:

– Видите ли, Иван, я подозреваю, что моя дочь была убита.

– Почему? – спросил я. – У вас есть основания не доверять результатам следствия?

Рокотов раздраженно закатил глаза, вскочил с места и, схватив сигару, стал ее яростно жевать, тыкая в лицо зажигалкой. Пока он безуспешно пытался прикурить, мне ответила Лара, обведя пространство вокруг вялым жестом.

– Вы же видите, где и как мы живем, верно? – вымученно улыбнулась она. – Мы богаты, Иван. Ксюша с детства была избалованным ребенком. Недавно она пожелала жить отдельно. У нее, видите ли, началась личная жизнь. Завела себе кавалера, съехала в квартиру, чтобы мы не мешали. Мы не возражали, оттуда до учебы добираться проще, да и скучно здесь, все-таки загородная жизнь не для молодежи. Квартиру в свое время отделывал стилист. Так вот: Ксения палец о палец не ударила. И тут, ни с того ни с сего, решила шторы перевесить? Боюсь, она не знала, с какой стороны там петли.

– Всякое бывает, – уклончиво возразил я. Лара помотала головой так, что ее локоны разметались по плечам.

– Бывает… – презрительно констатировала она, и добавила: – Но не с ней. Ксения даже чашки сама не мыла, складывала в посудомойку и не уверена, что утруждалась, чтобы затем вынуть посуду и расставить на полках. Иногда сваливала все в раковину, пока домработница не приводила все в порядок. Говорю вам, она была большим ребенком, совершенно не готовым к реальности. И вдруг – шторы. Это так же неправдоподобно, как увидеть в ее руках… я не знаю… швабру или пылесос. Да она не знала, как тостер включался…

Лара захлебнулась словами, проглотила из своего бокала последние капли и налила себе еще коньяку. Олег Юрьевич покосился на жену, но не стал возражать. Переведя на меня тяжелый взгляд, он продолжил:

– После ее смерти я пытался найти ее парня… Глеба Макарова. И не нашел. А ведь у меня масса возможностей, как вы понимаете. Для меня дико кого-то не найти, если надо. А его не смог. Глеб исчез в неизвестном направлении. Родители уверяют, что за день до смерти Ксюши он улетел отдыхать на Гоа, решил переосмыслить свою жизнь, якобы на их частном самолете. Я проверял, естественно. Бред. В день смерти Ксюши он был здесь, в Москве. Он не пересекал границы Индии, он вообще из России не выезжал, разве что по чужим документам. Так что прячется где-то.

– Зачем ему прятаться?

На лице Рокотова появилась жесткая ухмылка. Он покачал головой и поглядел на меня как на идиота.

– Причина очевидна, я считаю. Ксюшу убил Глеб.

– Почему вы так считаете? – спросил я, мысленно сделав зарубку на имени Макарова. Рокотов вернулся за стол, уселся на прежнее место и, с отвращением допив остывший кофе, проникновенно сообщил:

– Вы должны понимать, кто такой Глеб Макаров. Он – мажор, сынок Сергея Макарова, владельца «МосСтройНефти», никчемное, инфантильное убожество, наркоман. Родители давно махнули на него рукой, а он тупо прожигает жизнь. В какой-то момент ему встретилась Ксюша. Она им была очарована: видите ли, Глеб малюет какую-то мазню, называя ее авангардным искусством, пишет стихи и рассказы, поет… Словом, упорно пытается влиться в ряды балаганных шутов. Но ей почему-то было с ним интересно. Они постоянно были вместе. В тот вечер соседи слышали шум, громкую музыку и крики. Ксюша с кем-то ссорилась. Кроме Глеба, к ней никто не ходил. И сразу после ее смерти этот уродец исчезает, да так, что его никто не может найти. Я уверен – между ними что-то произошло, Глеб ее ударил или толкнул, а затем выбросил тело из окна, чтобы замести следы.

– Так вы хотите найти Глеба? – уточнил я.

Происходящее нравилось мне все меньше. Рокотов решил устроить вендетту и, подобно урагану, вбирающему в себя все, попадающееся на пути, решил впутать в дело как можно больше людей. Но мне этого совершенно не хотелось. Рокотов, словно уловив мои колебания, жестко сказал:

– Я хочу узнать, что случилось с моим ребенком. И если для этого нужно найти Глеба – так тому и быть.

Я покачал головой.

– Боюсь, вы обратились не по адресу. Я – адвокат, а не частный сыщик. Почему бы вам не обратиться в полицию или в соответствующие структуры.

– Я же тебе говорила, – прошелестела Лара безжизненным голосом. Рокотов не обратил на нее никакого внимания.

– Иван Андреевич, – спокойно ответил он, – я буду говорить откровенно: мне не нужен просто частный сыщик. Полиция палец о палец не ударит, в лучшем случае найдут какого-нибудь бомжа, выбьют из него признание и, забрав денежки, со спокойной совестью окончательно закроют дело. Сыщики, возможно, Глеба найдут, но что дальше? Мне нужен человек, который будет в курсе дела от начала и до самого конца, чтобы потом в суде не пришлось искать потерянные доказательства. И потом, я ведь наводил о вас справки. Вы были очень хорошим сыскарем. Вас не сдерживают никакие ограничения, вы говорите на двух языках. Если для дела вам придется ехать за границу, вы сможете это сделать, особенно при моих возможностях вам помочь.

– Мне кажется, что вам больше поможет собственная безопасность. Например, ее руководитель, господин Фиронов.

Рокотов поджал губы, я ответил безмятежным взглядом. Естественно, я знал, что охрану Рокотова возглавлял бывший мент, майор Никита Фиронов, человек с репутацией убийцы, не стесняющегося никаких грязных методов, за что в свое время его и поперли из органов, не дожидаясь выхода на пенсию. Мы с Фироновым никогда не сталкивались, но друг о друге слышали.

– Незадолго до смерти Ксении Фиронов попал в больницу. Банальнейший аппендицит, осложненный перитонитом, – хмуро ответил Рокотов. – Дотерпел, одним словом. Идиотская история. И сейчас Никита, скажем так, не в строю, потому искать Макарова не может.

– А если Глеб не виноват? – прищурился я. Рокотов усмехнулся.

– Я не пытаюсь выставить его виновным, Иван Андреевич. Я ищу убийцу моей дочери.

– А если убийцы нет и это действительно несчастный случай?