Мнемозина

скачать книгу бесплатно

– Сергей Павлович, я – адвокат Стахов, и у меня есть к вам разговор по поводу вашего сына.

Макаров ответил мне равнодушным взглядом. Под его набрякшими веками не шевельнулась даже толика интереса. Он вошел в лифт, а затем двери закрылись. Охранник, сдерживавший меня, сурово пообещал, что в следующий раз свернет мне шею. Глядя на его руки, я охотно поверил. Что, впрочем, не остановило меня от третьей попытки, когда я явился в их дом и не прошел дальше ворот. Лезть через забор я не рискнул. Во дворе бегали два ротвейлера. Я оставил попытки пообщаться с Макаровым и перевел внимание на его жену.

В отличие от мужа, Наталью Макарову охраняли слабо. Ее распорядок был излишне простым. Большую часть времени она проводила дома, изредка отправляясь в салон красоты и торговый центр, где шаталась по бутикам. Охранник, забирая покупки, сразу уходил в машину, оставляя хозяйку в компании продавцов-консультантов. Наблюдая за этой женщиной, еще сохранившей остатки красоты, я подумал, что она ходит по магазинам не из-за желания что-то купить и даже не от безделья. Наталья словно отбывала тяжкую повинность.

Мне повезло, когда она неожиданно свернула к кинотеатру, купила билет и прошла в зал. Я посмотрел на расписание: Макарова выбрала детский сеанс с диснеевским мультфильмом. Я подумал, что полутемный зал кинотеатра – отличное место для тайной встречи или передачи посылки. Купив билет, я последовал за ней и уселся двумя рядами дальше.

К моему удивлению и разочарованию, к Наталье никто не подошел, она не попыталась оставить конверт с деньгами или что-то в этом духе. В полупустом зале никто не вступил с женщиной в контакт. Предположение, что Наталья назначила здесь встречу с Глебом, потерпело фиаско. Я озирался по сторонам весь сеанс, но не заметил ничего подозрительного. Когда в зале вспыхнул свет, Наталья поднялась и пошла к выходу, бросив в мусорную корзинку ведерко из-под попкорна.

Я дождался, когда она выйдет из дамской комнаты и перегородил ей дорогу. Наталья, не глядя, сделала попытку меня обойти, и только поняв, что я стою тут не просто так, подняла глаза. Страха я не заметил, только надменность и чуть заметная злость, что заставила Макарову плотно сжать подкрашенные в темно-красный губы.

– Что вам надо? – резко спросила она.

– Я – адвокат Стахов. И мне нужно поговорить с вами.

В ее глазах мелькнула настороженность, но она не сменила тон, спросила, вызывающе подняв подбородок:

– О чем?

– О вашем сыне Глебе. И обстоятельствах смерти Ксении Рокотовой.

– Мой сын ничего не знает об обстоятельствах смерти Ксении, – выплюнула Наталья и вновь сделала попытку обойти меня. – Пропустите, иначе я закричу.

– Наталья Александровна, я ведь адвокат, а не прокурор, и не собираюсь тащить Глеба Сергеевича в каталажку. Мой клиент просто хочет прояснить некоторые детали. Если вы опасаетесь, что я могу как-то повредить ему, то, уверяю…

– Глеб не будет с вами разговаривать, – холодно сказала Наталья. – Ему нечего сказать.

– Вы так уверены в этом?

– Абсолютно. А теперь оставьте меня в покое и потрудитесь больше не приближаться к членам нашей семьи. Привет Рокотову.

Она обогнула меня и торопливо бросилась прочь, словно за ней гнались черти.

– Вам не жаль девушку? – крикнул я вслед. Наталья словно споткнулась и бросила на меня взгляд через плечо, в котором пробудилась и подняла голову опасная гадюка, щелкнувшая ядовитыми зубами.

– Вы, наверное, удивитесь, господин адвокат, – прошипела Макарова, – но, нет. Мне ее нисколько не жаль. Ни капли. Каждому по заслугам.

– Чем же она вас обидела? – спросил я. Наталья открыла рот, но в последний момент сдержалась и почти побежала по коридору, подальше от меня.

?

Мой недавний шеф, Анатолий Базаров, жил в ведомственном доме, неподалеку от моего бывшего обиталища. После смерти жены и сына мне было невыносимо находиться там, и я съехал, наивно полагая, что на новом месте полегчает.

Шефу дали квартиру одному из первых. Кубик, построенный в новом микрорайоне, быстро заселили бюджетники, особо предприимчивые продали свои квартиры и переехали ближе к центру, но шефу тут нравилось. Его угловая квартира выходила окнами на юго-запад. Супруга полковника – Ада, статная дама с окрашенными в нежный фиолет волосами – облюбовала балкон и засадила его цветами. Яркое пятно на высоте девятого этажа выглядело странновато, но, кажется, никто не возражал, что плети вьюнов спускаются на пару этажей вниз. На балконе мы с Базаровым обычно пили кофе или пиво, здесь же я спал пару ночей после трагедии.

К экс-шефу я прибыл в половине восьмого, благополучно объехав длинную, как кишка, пробку. Ада без лишних разговоров проводила меня на балкон, подставив щеку для сухого поцелуя. На кухне что-то скворчало и подпрыгивало на сковороде, источая умопомрачительный мясной дух. Я почувствовал, как у меня заурчало в животе, и понадеялся, что Ада это не услышала, но, по-моему, жены полковников обладают какими-то шестыми чувствами.

– Ужин через полчаса, – негромко объявила она, обращаясь то ли ко мне, то ли к сковородке. – Рада тебя видеть. Давно не заходил.

Я козырнул ей в спину.

– К пустой башке руку не прикладывают, – так же негромко сказала Ада, не поворачиваясь. Я хмыкнул, увидев перед ней никелированную кастрюлю, в которой кривлялось мое исковерканное отражение.

Базаров нашелся на балконе, он восседал на складном икеевском стуле, облаченный в трико с вытянутыми коленками и камуфляжную майку. Я коротко пожал ему руку и уселся напротив. Базаров молчал и с видимым наслаждением шевелил пальцами ног, видимо, недавно разулся. На столе той же шведской марки помещались початая бутылка водки, рюмка и блюдце с криво нарубленной колбасой. Я покосился на водку и сглотнул: так мне хотелось выпить.

– Как там служба? – без особого интереса спросил я. – Все так же опасна и трудна?

– Зубоскал, – лениво отбил мою подачу Базаров. – Сам знаешь, ничего у нас не меняется, не то что у вас, бесовского адвокатского племени. Мы вот сажаем шваль всякую, а вы потом выпускаете.

– Мы-то причем? – удивился я. – Суд выпускает.

– Суд, – проворчал Базаров. – А в суде кто соловьями поет? Вы. Я бы прочитал тебе лекцию про перевертышей, что погоны сняли да на другую сторону баррикады переметнулись, но ты же сам все знаешь, верно?

– Еще бы, – поддакнул я. – Ты мне ее столько раз читал, а уж сколько раз носом тыкал в мое предательство, даже не вспомню.

– Шутник, – скривился Базаров. – «Кривое зеркало» по тебе плачет, у них там как раз с комиками недобор, шуточки все казарменные, как на плацу у престарелых прапоров. Если что, могу попробовать составить тебе протекцию, станешь там гвоздем программы.

– Что-то ты не в духе сегодня, – заметил я. Базаров махнул рукой и мотнул подбородком на бутылку. Я покачал головой.

– Будешь тут в духе, – вздохнул он. – Начальство имеет во все дыры, показатели падают, а с кем мне работать, Ваня? С операми сопливыми, которые на трупе в обморок падают? Или со старой гвардией, которая, как ты вот, или разбегается во все стороны, или горькую пьют? Милованов вон по синьке чуть не застрелился, чертей гонял. Я пока это скрываю, но не могу я его запои вечно прикрывать. Мне до пенсии четыре месяца.

– Уйдешь?

– Уйду. Буду помидорки на балконе выращивать. Огурчики. На дачу буду ездить как белый человек, когда захочу. Натолкаю в машину ящиков с рассадой, включу Круга, и – вперед и с песней.

– Ты не сможешь, старый волчара, – покачал я головой.

Базаров прищурился и криво усмехнулся:

– Чегой-то? Ты же смог? А ведь того же рода-племени.

Я пожал плечами, чувствуя, как холодная капля стекла по спине между лопатками. Базаров долго смотрел мне в лицо, а затем нехотя спросил:

– Зачем пожаловал-то, Вань? Помощь нужна?

– Нужна, – ответил я и сунул полковнику листок бумаги. – Вот эти телефончики надо пробить, но исключительно неофициально. Особенно меня интересуют последние три.

Я обвел пальцем три номера, принадлежащие семье Макаровых. Базаров хмуро смотрел на меня, не делая попыток взять листок с записями.

– Чем ты сейчас таким занят, что тебе я понадобился, а не девочки из отдела? – спросил он с неудовольствием. – Они бы тебе за свидание или шоколадку то же самое сделали. Работы нам хочешь прибавить?

– Скорее наоборот, – пояснил я и снова ткнул пальцем в номера. – Вот это – телефоны Глеба Макарова и его родителей. А вот этот – номер его бывшей девушки Ксении Рокотовой. По Рокотовой мне нужны все ее звонки и сообщения. А по Макаровым еще и локации. Допускаю, что парень телефон выкинул, а его родители звонят с левых симок, но попытка не пытка.

– Помню я Рокотову, – сжал губы Базаров. – Молоденькая девчонка, красивенькая. Папенька ейный сильно сокрушался и нам потом мозги выел. Но там же стопроцентное самоубийство, или нет?

На кухне забрякала посуда. Ада уже накрывала на стол. Я почувствовал, как от голода сводит кишки. Базаров глядел на меня пронизывающим взглядом, и я решил не юлить. В конце концов, я пришел в его дом за помощью.

– Родители так не считают, – ответил я. – И, кажется, уже нашли козла отпущения. Я в этом не особенно уверен, и потому хочу найти парня первым.

– Почему?

– Потому что, если не разберусь, Рокотов парня убьет. А вы получите междоусобицу двух богатеев. Оно тебе надо, когда до пенсии четыре месяца?

– Да тьфу на тебя! – рассердился Базаров. – Пошли ужинать, а потом ты мне все расскажешь.

?

Ужин затянулся. Когда я вышел из дома Базарова, на город уже опустились сумерки. Я оглянулся на светящиеся окна чужих квартир и нехотя потянулся к двери автомобиля, думая о людях, что сидят сейчас на своих кухнях, в гостиных перед телевизорами, обнимая супругов, ругаясь, целуясь или выясняя отношения. Меня никто не ждал и никто не хотел видеть, кроме, разве что одного человека. Усевшись за руль, я вынул телефон и, повозюкав пальцем по сенсорному экрану, нашел нужный номер.

– Привет, – тихо произнес я, когда низкий женский голос выдохнул мне грустное «алло?». – Не помешал?

– Ты же знаешь, я поздно ложусь, – ответила Таня.

– Я приеду?

– Приезжай, – согласилась она. – Только учти, что кормить тебя нечем. Я весь день в работе, так что максимум моего гостеприимства – чай. И то, если купишь заварку, у меня, кажется, последний пакетик. И сигарет мне купи.

– Я поел.

– Ничего, пока доедешь, проголодаешься.

Таня Алдонина была той самой женщиной, что сумела выжить, попав в лапы к Чигину. Израненная, с изуродованным лицом, вытекшим глазом, она выступила на суде, гордо подняв разрезанный пополам подбородок. После заседания у меня хватило смелости подойти и выразить свои соболезнования. После нападения ее жизнь изменилась в корне. С работы ее выжили, долго приседая в реверансах и униженно объясняя, что негоже такому страшилищу оставаться редактором небольшого издательства. Гордая и непреклонная Таня ушла, занялась фрилансом, а из дома выходила преимущественно по вечерам, чтобы не шокировать людей своим вешним видом. Заработанные деньги Таня откладывала на пластическую операцию, надеясь, что в будущем ее изуродованное лицо приведут хотя бы в относительную норму.

Из пары десятков людей, окружавших меня в прошлой жизни, она осталась почти единственным, кто был мне по-настоящему близок. В те черные дни после нападения на Таню и смерти моей семьи мы поддерживали друг друга как могли. Муж бросил ее почти сразу, не в силах выносить ежедневный кошмар рядом. Таня его не удерживала, не помню, чтобы она хоть раз пожаловалась на него, скупо отвечая, что все понимает.

Я помню ее на похоронах жены и сына, укутанную в дешевый черный плащ, с лицом, скрытым шарфом и темными совиными очками, по которым стекали капли ливня, скрывая слезы. Не счесть ночей, которые я провел в ее квартире со снятыми зеркалами, пьяный, мятый, засыпая на ковре посреди комнаты, с подушкой под щекой, и просыпаясь от прикосновения ее прохладных пальцев.

Ввалившись в ее квартиру, я не глядя сунул Тане пакет с продуктами, разулся и направился в ванную, где висел старый мужской халат, оставшийся от благоверного. После целого дня в туфлях ноги ныли, а носки провоняли, словно провалявшийся на солнцепеке труп. Таня брякала посудой, а я с наслаждением встал под прохладный душ, смывая тяжелый запах пота.

– Ты останешься? – крикнула Таня с кухни.

– Не могу! – гаркнул я в ответ. – Много дел. Завтра с утра пара важных встреч.

Она показалась в дверях ванной, а я поспешно загородился шторкой.

– Какая стыдливость, Стахов, – усмехнулась Таня. – Я видела тебя во всех видах, даже самых неприглядных. Брось вещи в машинку, я постираю.

– Обратно не в чем ехать, – вздохнул я. – Но спасибо.

– Не за что. Ужин на столе. Домывайся, расскажешь, как провел день, а я расскажу про свой.

Я вымылся, торопливо вытерся старым полотенцем и, с сомнением поглядев на вонючие комки, в которые превратились носки, старательно прополоскал их под краном, насыпав в каждый стиральный порошок. Повесив носки на полотенцесушитель, я вышел в кухню, где на столе уже шипела и плевалась гигантская глазунья в тяжелой чугунной сковороде. Таня стояла у окна и курила, жадно затягиваясь.

– Мне предложили работу, – оживленно сказала Таня. – Представляешь? Правда, внештатно, но за неплохие деньги.

– Здорово! – обрадовался я и подвинул к себе сковороду. – А куда?

– На новостной портал. Буду заниматься копирайтом. Совершенно непыльная работенка. Главное условие – грамотность, а этого у меня, как ты понимаешь, хоть отбавляй… Ешь, Вань, не смотри на меня, я сыта.

– Ну здорово, – невнятно произнес я, торопливо дыша. Она, как всегда, оказалась права. После ужина у бывшего шефа я вновь захотел есть. Огненная яичница обожгла нёбо и язык. – Контора серьезная?

– Более чем, – кивнула Таня. – Отзывы положительные. Работы, правда, много, но что мне еще делать? По светским мероприятиям я не ходок теперь.

В ее голосе прозвучала едкая горечь. Я смутился, откусил от жирной сардельки и зажмурился от удовольствия: так мне было вкусно.

– Ты бы прожевывал хоть, – усмехнулась Таня. – Такое впечатление, что весь день не ел.

– Недавно ел, но чего-то пробило опять на хавчик, – согласился я. Таня молчала, а я принялся рассказывать о порученном деле. Болтать не в моих правилах, но ей я доверял. К тому же вряд ли Таня могла с кем-то поделиться услышанным. Впрочем, дело было больше в том, чтобы не дать ей заскучать, позволить вновь почувствовать себя живой. Так и происходило. С каждым моим словом Таня оживлялась, а под конец истории уселась напротив, позабыв о привычке прятать лицо даже от меня.

– У тебя уже есть версии? – спросила Таня.

– Все как-то слишком гладко, – поморщился я. – Родители правы. Версия о несчастном случае кажется мне притянутой за уши. Если Ксения и вывалилась из окна, то явно не потому, что решила перевесить шторы. Девочка совершенно себя не утруждала. А учитывая, что ее не смущало позировать обнаженной, вряд ли она беспокоилась о том, что кто-то увидит ее из окон напротив, тем более что ее квартира выходит на сосновый бор, да и расположена на верхнем этаже. Пропавший парень меня тоже тревожит. Он вполне может оказаться убийцей.

– Или свидетелем, – озвучила Таня мои мысли.

– Или свидетелем, – кивнул я. – И тогда возникает вопрос: от кого же решил спрятаться парень из очень богатой семьи, да так, чтобы никто не мог его найти?

Таня помолчала, а затем неуверенно добавила.

– Знаешь, я могу ошибаться, но бегство этого Глеба говорит скорее о вине, нежели о страхе. Я бы предположила, что произошла ссора, и он случайно вытолкнул девушку из окна. Толкнул, например, а она упала.

– Сомнительно, Тань, – возразил я. – Там очень широкий каменный подоконник, за окном декоративная решетка с цветочками. Как надо было ее толкнуть, чтобы она вылетела в окно, не попытавшись зацепиться ни за подоконник, ни за ажурный балкончик, не сбив ни одного цветка?

– Самоубийство? – предположила Таня и сама себе ответила: – Записки, конечно, нет.

– Записки нет, есть сломанный стул и сорванная штора.

Поглядев на опустевшую тарелку, Таня поднялась и подошла к плите сварить кофе. Помолчав несколько минут, она дождалась, пока над туркой поднимется черная ароматная пена, налила кофе в две микроскопические чашки, щедро разбавила молоком и сказала:

– Чем дольше я думаю, тем больше мне кажется, что это – постановка. Я абсолютно верю твоим описаниям. Знаешь, у меня в голове прямо картинка нарисовалась.

– Для ссоры там было слишком чисто, – согласился я. – В мусорном ведре – упаковки от презервативов и остатки романтического ужина: шкурки от фруктов, шоколад, на балконе – пустые бокалы от вина. Если они поругались, то уже потом.

Помолчав, я неохотно добавил.

– Есть кое-что еще.

Таня не пошевелилась, но ее плечи напряглись, словно она догадалась, о чем я хочу сказать. Я залпом допил кофе, проглотил немного гущи и закашлялся, отфыркиваясь. Таня терпеливо ждала, и только ее тонкие пальцы нервно подергивались от напряжения.

– У меня… Понимаешь, у меня опять это было, – неохотно выдохнул я. – Это ощущение. Холод. Прикосновения. Дыхание. Особенно после того, как я увидел бабочек. Словно привет с того света.

– Тебе не могло показаться? – участливо спросила Таня. Я криво усмехнулся и пожал плечами.

– Все может быть. Я не ожидал увидеть на картинах мнемозину, потому что… Черт, ты сама все понимаешь.

Таня отодвинула нетронутую чашку в сторону и выдернула сигарету из пачки. Закурив, она нервно помахала перед лицом рукой, разгоняя дым, а затем спросила:

– Это… ощущение… Не могло оно появиться потому, что ты был в доме Ксении?