скачать книгу бесплатно
– Простите, ради бога… Как же так случилось?
– Ничего, я уже привыкла. Сначала умер отец, а потом почти сразу, от горя, умерла мама.
– А родственники? У вас же есть родственники?
– Есть, конечно, – Глаша с легкой грустью посмотрела вдаль. – Отчего бы им не быть. Но я с ними не роднюсь.
– Жаль.
– Мне тоже, – коротко ответила она, обрывая нить разговора. – Давайте я поднимусь на стремянку и протру полки.
– Только, ради бога, аккуратно. Не упадите. Я подстрахую вас снизу, – пообещал он.
Глаша ловко орудовала тряпкой, стоя на узкой ступеньке, а Горелов со странным выражением лица смотрел на нее снизу. Глаша протерла полки и повернулась к нему. На мгновение ей стало страшно – показалось, что стремянка слегка качнулась. Глаша охнула и полетела вниз – прямо в крепкие объятия Александра Петровича. Да, его объятия действительно были крепкие. Он аккуратно поставил ее на пол, но удержал возле себя. Решительным движением Горелов притянул ее талию, обнял руками и крепко поцеловал. Она не отстранилась, а тут же ответила на его поцелуй. Секунды капали на дно невидимой чаши времени, а они все продолжали долгий поцелуй. Александр Петрович дрожал от вожделения.
– Пойдем в твою комнату, – предложил он.
– Давайте лучше попьем чаю или кофе, – она с трудом отстранилась от него.
За окном легли осенние сумерки, в столовой жарко горел камин. Здесь было так хорошо и уютно, что Глаше никак не хотелось уходить. А еще она отчетливо почувствовала давно забытое желание – желание мужской ласки.
Как вы поняли, Александр Петрович Горелов был опытным соблазнителем и хитроумным ловеласом. На его счету были десятки романов, а потому в соблазнении Глафиры он применил весь свой многолетний опыт. Он возжелал Глафиру с самых первых минут их встречи, однако, зная то, что излишняя торопливость может навредить в столь тонком деле, вел себя сдержано и ненавязчиво. Давалось ему это с огромным трудом – слишком уж аппетитна была эта молодая женщина. Но и томление тоже было сладостно. Да и победа казалась столь близкой. Он чувствовал, что Глаша без пяти минут была его. Она, словно зрелый фрукт, готова была упасть к ногам терпеливого садовника.
Она пила кофе и тайком поглядывала на него.
– Позвольте, Глафира Сергеевна, я угощу вас отличным коньяком? – спросил он.
– Я не пью, – возразила Глаша и покраснела.
– Так я налью вам совсем немного. Коньяк хороший, и действие его лечебно.
«Этот тоже пытается меня напоить, – думала она. – Как говорил когда-то Махнев своему верному другу Игнату: налей ей водки, она поможет…»
Воспоминания о том, как она отдавалась одновременно двум мужчинам, бросили ее в жар. Меж ног стало предательски мокро, легкие покалывания распухшей вульвы сводили с ума.
«Интересно, какой у него член?» – греховные мысли снова не давали покоя.
– Хорошо, налейте немного.
Темный напиток тяжело булькнул о дно пузатой рюмки, запахло дубовой корой и травами.
– Я хочу выпить за вас, Глафира Сергеевна. Я безумно рад, что вы оказались в моем доме.
Они выпили. Она поморщилась.
– Съешьте ломтик лимона.
Она послушалась его и тут же скривилась от кислоты.
– Я просто работаю у вас…
– Конечно-конечно. Но вы знаете, иногда мне кажется, что я знаю вас очень давно, будто мы знакомы с вами всю жизнь.
– Пойдемте дальше, перебирать ваши книги.
– Успеем. У нас довольно времени. Можно, я почитаю вам стихи?
– Читайте, – улыбнулась она.
– Я хочу прочитать вам одно из недавних стихотворений поэта Тютчева.
О, как на склоне наших лет
Нежней мы любим и суеверней…
Сияй, сияй, прощальный свет
Любви последней, зари вечерней!
Полнеба обхватила тень,
Лишь там, на западе, бродит сиянье, —
Помедли, помедли, вечерний день,
Продлись, продлись, очарованье.
Пускай скудеет в жилах кровь,
Но в сердце не скудеет нежность…
О ты, последняя любовь!
Ты и блаженство и безнадежность.
Глашу взволновало и само стихотворение и то, как Горелов его читал.
Прочитав, он немного разволновался и покраснел, карие, чуть выпуклые глаза его увлажнились. В эти минуты он казался особенно красивым. И так же, как у Махнева, ворот его белоснежной, модной сорочки был расстегнут, обнажая начало темных волос на груди.
– Глафира Сергеевна, вы молоды, а я в летах.
– Помилуйте, какие ваши лета?
– Мне уже сорок. Потому я и прочел стихи о последней любви. Вероятно, она у меня и есть последняя.
– Вам рано говорить подобное, – улыбнулась она. – Но стихи очень красивые. Спасибо.
Он снова налил ей коньяку.
– Выпейте еще немного.
– Тогда давайте за вас.
Они снова выпили.
– Поздно. Я пойду, – поднялась Глаша.
– Неужели вы оставите меня? После моего признания?
– О чем вы?
– Я люблю вас, Глафира Сергеевна. Полюбил с самой первой минуты.
– Не надо, Александр Петрович. Мне не положено, я ведь только ваша горничная. Я пойду домой.
Но он уже не слушал ее. Он метнулся к креслу и бухнулся на пол. Его руки обхватили ее бедра, а голова уткнулась ей в колени. Она снова попыталась встать, но он удержал ее, и сев на подлокотник, притянул к себе. Его рука решительно взяла ее за голову, а зубы нежно прикусили нижнюю губу, пахшую коньяком. Она внутренне ахнула, а он снова жадно приник к ней поцелуем. Левая рука оказалась под ее коленями, он сгреб ее в охапку и легко поднял из кресла. Глаша пыталась мотать головой и слабо сопротивляться. Но он не дал ей, ни малейшего шанса.
Перед ее туманным взором пронеслись полосатые стены коридора, лепнина потолка. От волнения она чуть хуже слышала.
«Куда он меня несет?» – промелькнуло в Глашиной голове. Глаза томно закрывались.
Через минуту ее спина ощутила мягкое и скользкое касание покрывала на высокой кровати.
– Я люблю вас, Глафира Сергеевна, – повторял он, дыша чуть сбивчиво.
Довольно проворно он опустился ниже и быстро снял с Глаши туфельки, а после и чулки. Она вдруг стала ему помогать, расстегивая крючки на платье и снимая одну за другой нижние юбки. Через считанные минуты на ней оставались лишь корсет и панталоны с разрезом в паху. Глаша вопросительно посмотрела на него.
– С-с-сними, прошу тебя и корсет.
Пальцы торопясь, дергали шнуровку. И вот на Глаше остался лишь последний форпост – батистовые панталоны. Но их не было необходимости снимать – разрез в паху был довольно широк.
Александр Петрович уставился на ее полные матовые плечи и овальные шары белоснежных грудей, увенчанные красноватыми сосками. Он зарычал от желания. Она опустила глаза. Когда он успел скинуть брюки? На нем оставалась лишь белая сорочка, край которой приподнимал внушительных размеров член.
Александр Петрович с силой подтянул ее к краю кровати, согнул ноги и без всяких прилюдий вошел в ее мокрое лоно, выступающее в прорехе панталон. Она застонала и вся поддалась ему навстречу.
Вы помните, что формально наша героиня уже побывала замужем, но привыкнуть к физической стороне любви с мужчиной ей так и не пришлось. Встречи с Владимиром были подобны ярким вспышкам ракеты, но, увы, не так часты, как ей этого хотелось. А ее греховные отношения с Татьяной не давали ей всей палитры ощущений, что алкало ее тело и душа. Поэтому, как только член Горелова вошел в нее на всю внушительную длину, до самого упора, она захлебнулась от наслаждения.
– Милая, как ты прекрасна! И как горяча.
Чуть отгибаясь, он принялся ритмично двигаться над ней.
Их соитие было страстным и длилось довольно долго. Когда он задышал чаще, она почувствовала, что вот-вот он спустит в нее семя. И очень удивилась тому, что Александр Петрович быстро вытащил член и коснулся ее живота. Она тут же ощутила, как животу стало мокро. Батистовая ткань прилипла к коже.
Через мгновение он откинулся на бок и прошептал:
– Я не стал… Ты, верно, не хочешь сейчас детей.
Владимир никогда почти не кончал мимо. Ему важно было спустить так, как требовала этого природа. Именно в этом он видел весь смысл близости между мужчиной и женщиной. И высшей наградой считал оплодотворение… Хотя, детей не любил и не ждал. Ему был важен сам факт того, что женщина помечена им, а став беременной, помечена надолго.
Александр Петрович же проявлял о ней заботу, но почему-то именно эта забота оставила ее чуть разочарованной. Все ее естество мечтало захлебнуться от горячего семени, выстреливающего в ее нутро.
Будучи чутким любовником, он уловил ее легкое разочарование и истолковал его по-своему.
– Иди на подушки, я приласкаю тебя, милая, языком. Да, я сними наконец эти панталоны.
Теперь она была полностью обнажена. Он стоял возле кровати и любовался ее роскошным телом.
– Как ты прекрасна, моя Глашенька.
Близость растворила их легкую субординацию. Он позволил себе назвать ее по имени и на «ты».
Сильные ладони властно развели в стороны ее податливые, полные в ляжках ноги.
– Иди ко мне. Я приласкаю твою мохнатую красавицу. Она у тебя такая сладкая и тугая.
Его голова склонилась над ее пахом.
Делал он это иначе, чем делала умелая Татьяна. Но сам факт того, что этим таинством занимается мужчина, и не простой мужчина, а мужчина, имеющий высокий социальный статус, деньги и внешнюю красоту, заставил ее трепетать от наслаждения. А когда искушенный любовник одной рукой вошел в сжатое, скользкое лоно, раздвигая лепестки плоти и надавливая на верх, не отстраняя рта от возбужденный вульвы, тело Глафиры довольно быстро содрогнулось в сильнейшем оргазме. Она вскрикнула и продолжала сжиматься и хрипло кричать ровно до тех пор, пока сладостные судороги пульсирующими токами не взорвали ей мозг. А после она опала, бессмысленно глядя на темный полог кровати.
Он нежно целовал ее острые соски, но она уже ничего не чувствовала. Теперь ей хотелось только спать. Он обнял ее, и они оба задремали.
Среди ночи он разбудил ее. Его огромный член стоял, словно каменный жезл. Он приказал ей перевернуться на живот и встать на колени. Нависая, Александр Петрович с силой вошел в нее. В этот раз его удары отзывались в теле едва уловимой болью. Но и боль эта была сладостна. Как давно она мечтала о таких ударах и сильном мужском дыхании за спиной. Он двигался ритмично. И ритм этот, и руки его, сжимающие бедра, так живо и некстати, напомнили ей Владимира Ивановича. Она даже зажмурила глаза, стараясь отмахнуться от его навязчивого образа. Но совсем рядом, над ухом, вдруг отчетливо услышала его шепот! Она ни с кем бы, ни перепутала его дыхание, его повелительную манеру, его руки и голос. Глаша чуть повернула шею. Сзади был ОН! Владимир! Это он сладкими выпадами входил в нее, жестко распирая тугое лоно. Лицо Махнева исказила гримаса страсти. Глаша задохнулась от счастья, не давая себе отчета в том, что этого просто не может быть. Она прогнулась и стала с силой насаживаться на толстый член.
– Так, так, моя девочка, – хрипел Владимир за спиной.
– Боже! Это ты, любимый!? – кричала она. – Люблю! Я те-ее-бя люблю! Слышишь?! Я люблю тебя…
Упругий гость выскользнул из нее, хрип за спиной, и теплые капли брызнули на поясницу. Она застонала от разочарования. А когда обернулась, то увидела широкоплечую фигуру Горелова. В изнеможении он бухнулся рядом.
– Ты сказала, что любишь меня? – прошептал счастливый Александр Петрович.
Глаша не отвечала ему. Она лежала на боку, горячие слезы текли по воспаленным щекам.
За окном уже брезжил едва заметный рассвет.
– Глашенька, ты спишь? – спустя время он тронул ее за плечо.
– Нет, я хочу в уборную. И пить. И есть я тоже хочу.
Он рассмеялся.
– Пойдем. Ты хочешь помочиться?
– Да.
– А я хочу на это посмотреть.
«И этот туда же…» – подумала она, вспомнив те эпизоды, когда Владимир заставлял ее мочиться у него на виду.
Он потянул ее за руку и повел в боковой будуар. Его ладонь сначала сжимала подсвечник с двумя свечами, но пройдя с ним за порог, он пошарил рукой, нащупал задвижку в стене и зажег в уборной три газовые лампы, которые заметно осветили помещение, сделав видимой каждую деталь. Глафира засмущалась, стараясь ускользнуть от наглого взгляда мужчины.
Газовые фонари осветили будуар. Там была устроена удобная уборная с фарфоровым нужником в кресле и большущей мраморной ванной.
– Александр Петрович, оставьте меня одну, – попросила она.
– Ни за что! – ответил он. – Я же сказал.
Она промолчала, закусив в волнении губу.
