скачать книгу бесплатно
Глаша, смущаясь и всхлипывая, исполнила его просьбу.
– Шире! Раздвинь ноги шире… – последние его слова она услышала чуть приглушенней. Черноволосая голова нырнула к ее паху.
Глаша простонала от наслаждения. Несколькими движениями языка он заставил ее клитор вновь пробудиться.
– Прошу тебя, не убирай. Прошу, – шептала она сухими губами. – Прошу. Ну-уу-уу. Да! – кулачки сжали пряди его волнистых волос.
Она вскрикнула и замычала. Он не убирал языка и продолжал ласкать ее до тех пор, пока она не зарычала:
– Все, не надо! А-аа-аа, больно. Нет!
Через минуту она обмякла и чуть не свалилась снова в ванну. Сильная рука Горелова подхватила ее за талию.
– А теперь становись задом и обопрись руками. Выгнись.
Через минуту Глаша почувствовала в себе каменный член Александра Петровича. Но как теперь она сама хотела этих движений. Все ее тело двигалось ему навстречу. Горелов мычал от наслаждения. И снова, перед самой кульминацией, он выскользнул из нее – теплые капли шлепнулись на поясницу.
Он, пошатываясь, отошел прочь.
– С твоим облачением в новое платье мы чуточку повременим. Его, как и твою заднюю подружку, я оставлю на десерт. Пойдем, немного полежим.
Они вышли из душной ванны, и Глаша тут же упала на кровать. Она сама не заметила, как сон смежил ее веки. Он полюбовался ее обнаженным телом и накрыл его легким покрывалом.
* * *
Проснулись они оба за полночь и почувствовали, что совершенно выспались. Горелов зажег в комнате свечи. Их теплый свет делал тени длиннее. Глафире было так хорошо, сидеть на мягкой перине, поджав под себя колени и смотреть на пламя свечей.
– Здесь стало прохладнее, я разожгу камин, – обронил он.
Глаша посмотрела за окно – оно казалось белым. На улице шел первый снег.
Александр Петрович принес бутылку рейнвейна и копченую говядину – ту, что они купили в Елисеевском. Глаша вспомнила про крымское курабье и достала из сумки кулек с рассыпчатым лакомством. Совсем по-семейному они поужинали вместе и выпили вина.
– Тебе нравится у меня?
– Да, – с улыбкой отвечала она.
Он раскурил трубку и, щурясь от дыма, стал разглядывать плавные линии ее роскошной фигуры.
– Быть может, ты все-таки расскажешь мне о нем?
– О ком? – она сделала вид, что не поняла.
– О том, кого ты так страстно любила.
– Перестаньте, Александр Петрович, я никого не любила, – отмахнулась она.
– Врешь… А меня ты любишь?
– Не знаю. Любовь – это слишком сложное чувство, – лгала она, отводя в сторону глаза.
– Он хорош был в постели? – невозмутимо продолжал он.
– Ну, прекратите, – она закрыла глаза.
За окном выла вьюга, а здесь, в комнате, было так уютно и тепло. Трещал огонь в камине, по комнате плыл аромат вина, сладкого табака и курабье.
– Ну, хватит дремать, – сказал он. – Прислуга вся спит, а потому нам будет очень удобно.
– Что удобно?
– Я приглашаю тебя на свидание в музыкальный зал. Ты должна одеться в новое платье и прийти туда через четверть часа. Я полагаю, тебе хватит времени, чтобы одеться?
– Да, хватит… – немного рассеянно молвила она.
Ей так не хотелось, вставать из теплой и мягкой постели и участвовать в новом представлении, где она, по прихоти хозяина, должна была играть новую роль. Сам Горелов накинул халат и стремительно покинул комнату.
Глаша подошла к шелковой оттоманке, на которой лежали все свертки с покупками, и распаковала пакет с новым лиловым платьем. Платье и в правду выглядело роскошным. Пальцы ощутили жатый шелк и приятную шершавость гипюра в тон к самому платью.
«Вот бы Владимир увидел сейчас меня в этом платье…» – совсем не к месту подумала она. И эти мысли отчего-то заставили ее двигать быстрее руками. Она развернула и другие шуршащие упаковки – в руки упал тонкий фильдекос французских чулок с подвязками, коротенькая рубашка, отороченная рюшами и гипюром. В большом свертке лежал плотный корсет с передней шнуровкой. Такую шнуровку она сама могла завязать, без помощи посторонних. Были тут и ее любимые панталоны с разрезом в шаге. Но их он велел не надевать.
Через четверть часа, как и обещала, она была уже готова. Платье сидело на ней как влитое, подчеркивая изгибы тонкой талии. Низкий вырез открывал полушария волнительно прекрасного бюста.
«Как налиты мои груди, – думала Глаша. – Вот бы сейчас в Махнево, в баню. Я все бы отдала, чтобы он сейчас увидел меня в этом платье».
Касанием пальцев она легонечко приподняла подол и посмотрела на легкие бархатные туфельки на каблучке. Глаша стояла перед зеркалом и в свете нескольких свечей любовалась собственным отражением. Ее фиалковые глазищи искрились от огня, а взгляд казался прекрасным и таинственным. Она улыбнулась собственному отражению. Оправила прическу и решительно вышла из комнаты.
В коридоре тоже горело несколько газовых ламп, а еще белый мягкий свет шел от ночного окна – один из пассажей заканчивался высоким полукруглым окном, за которым летом открывался балкон. Глаша невольно залюбовалась на белые хлопья снега. Вьюга прекратилась, и снег теперь падал медленно. Небо за окном казалось белым.
«Скоро Рождество, – подумала Глаша. – Как я хочу наряжать елку».
На душе стало светло и радостно, радостно от предвкушения зимнего праздника. Ей казалось, что в самый Сочельник должно случиться что-то необыкновенное. Но, что?
И она придумала себе новую сказку: «Владимир Иванович очень тоскует по мне. И должно быть догадался, что я уехала от мужа в столицу. И он… он… приедет сюда и разыщет меня. Вопреки всему. Приедет и найдет. Потому, что не может быть, чтобы его душа осталась безучастна к моей любви. Так не бывает. Просто не бывает. И раз я думаю о нем, то он этого не может не чувствовать. Он осознал свои ошибки. И он… он… скучает по мне» – Глафира в волнении прошла по коридору до большого окна. Лбом она уперлась в холодное стекло. Двор был пустым и белым от снега.
«Вокруг ни души. Хоть бы Александр Петрович заснул. Я хочу побыть одна…»
Но вдруг ей показалось, что в темном проеме коридора раздались тихие шаги. Она вздрогнула. От высокой двери, за которой находились покои супруги Горелова, отделилась высокая мужская фигура. Раздался легкий поворот ключа. А после фигура стала стремительно удаляться прочь. Сноп газового света выхватил широкую ливрею молодого дворецкого. Он явно выходил из покоев госпожи. Но что он там делал? И откуда у него ключи? А, может, ей это лишь показалось? Глаша зевнула – хотелось спать. И в этот момент со стороны зала она услышала два фортепьянных аккорда.
«Господи, он же назначил мне ночное рандеву в музыкальном зале. А я тут разгуливаю». От волнения она позабыла о странной ночной встрече с Яковом.
Глафира устремилась в музыкальный зал. Вход претворялся двумя высокими стеклянными дверями с позолоченными ручками и цветными витражами. Ночью это помещение казалось особенно огромным. Горелов предварительно зажег почти все канделябры, расположенные по стенам этого роскошного зала. Сам он сидел на мягкой сафьяновой банкетке, возле рояля с открытой крышкой. Черный глянец рояля утопал в смоляной бездне. Пламя свечей множилось и играло на зеркале лака. Такими же черными казались гладко зачесанные и напомаженные волосы этого мужчины. Одет Александр Петрович был в строгого покроя фрак, белоснежный тугой воротник подпирал чисто выбритое лицо. Он повернул голову к Глафире. Она снова отметила про себя, что этот мужчина необыкновенно породист и красив. Тонкие кисти ухоженных рук мягко легли на белые клавиши. Хищным всполохом блеснули бриллианты на запонках. Горелов принялся играть. Это была Вечерняя серенада Шуберта. Глаша очень любила эту мелодию. Она во все глаза смотрела на Горелова, на то, как он играл, а в ее сердце закипала тоска. Она знала, кто повинен в этой смертельной боли, которая именно сейчас, после этих прекрасных звуков, решила вырваться наружу. Эту боль звали Владимиром.
Сквозь пелену слез Глафира таращилась на густые тени, роящиеся по углам огромного зала. На секунду ей показалось, что среди тяжелых портьер, рядом со светлым ночным окном, стоит ОН. Он стоял возле стены, скрестив на груди руки и, улыбаясь, смотрел на Глашу. И эта улыбка была полна светлой грусти. Никогда прежде она не видела у него такую улыбку. Глаша чуть не вскрикнула, но призрак обожаемого кузена рассыпался в прах, только слабый сквозняк шевелил тяжелую портьеру. Звуки рояля стали сильнее. Горелов играл с упоением, прикрыв глаза. Как непривычна была эта волшебная мелодия в этом чужом доме, рядом с чужим мужчиной – как ни печально, Горелов так и не стал ей близким.
Она слушала с зажмуренными глазами, чуть покачиваясь на каблучках своих новых туфелек.
«Дожила, теперь мой ненаглядный кузен, мой демон и душегуб, стал мне всюду мерещиться», – думала она, увлекаемая мелодией.
Но звуки наконец оборвались. Горелов опустил руки и посмотрел на нее.
– Mon Dieu, que t’es belle![11 - Мой бог, как ты прекрасна! (франц.)]
Глафира едва заметно смахнула со щеки слезу.
– Нет, вы видели себя в зеркале?
– Видела, – кивнула она.
– Вы – настоящая королева. Я немедленно бы просил вашей руки, если бы, увы, не был уже женат, – он взял в свою ладонь ее маленькую ручку и принялся ее целовать.
– Зачем вы об этом? – она одернула руку.
– А о чем я должен говорить, если сильно полюбил вас?
– Я думаю, что о браке нет смысла говорить мужчине, уже связанном его узами. Да и потом я сама, собственно, замужем, – вдруг выпалила Глафира. – А потому мне непонятна ваша самонадеянность.
Несмотря на внешнюю красоту, породу и сильный темперамент, он вдруг стал чудовищно ее раздражать.
«О каком замужестве он может мне говорить? Лишь один человек на этом свете мог бы стать моим супругом. Но он не захотел. А все остальные ему и в подметки не годятся».
Совершенно некстати она вспомнила долговязую фигуру брошенного ей Рылова и неожиданно для себя фыркнула. А потом и вовсе рассмеялась, красиво запрокинув голову.
– Чему вы смеетесь? – спросил ошарашенный Горелов.
– Да, так…
– Не желаете отвечать?
– Не желаю, – с вызовом ответила она.
– Вы меня сильно удивили. Я отчего-то считал, что вы – дама незамужняя. Простите, а где ваш супруг?
– Далеко отсюда. Я не живу с ним. Мы расстались.
– То есть, как так, расстались?
– Обыкновенно, как люди расстаются. Я прожила с ним недолго и … покинула его.
– Вот как?! И он вас отпустил?
– У него не было выбора, – Глафира нервно заходила по залу. – Я это рассказала вам, Александр Петрович, для того, чтобы сразу объясниться толком – я не могу быть ничьей женой, ибо брак мой еще не расторгнут. И потому, оставьте все эти разговоры. Тем паче, что вы и сами женаты.
– Конечно, я не настаиваю и не смею. Я просто выразил то, что у меня было на душе. Я, собственно, вовсе не знал…
– Теперь знаете. Александр Петрович, я исполнила вашу просьбу и надела новое платье. Уже далеко за полночь. Пойдемте спать.
– Разве вы не выспались, – спросил он с вызовом и ухватил ее крепко за руку. – Замужем вы или нет, для меня совсем не важно. Хотя, признаюсь, факт наличия у вас супруга, делает вас в моих глазах еще привлекательней. Люблю, знаете ли, наставлять рога глупым болванам. И уж точно могу сказать, что кем бы ни был ваш супруг, он априори болван.
– Это почему же? Вы ведь его совсем не знаете.
– Да только лишь потому, что он упустил из своих рук такое сокровище. Любой бы на его месте, посадил вас под замок.
– Я ведь не собачка!
– Я знаю, – он сгреб ее в свои объятия и принялся страстно целовать, почти кусать ее в губы.
Она сама не заметила, как жар возбуждения вновь охватил ее чресла.
Горелов подхватил Глафиру на руки и посадил прямо на рояль, опустив крышку.
– Сиди здесь я принесу сейчас вина.
Он сделал несколько шагов в сторону угла – там стоял невысокий столик с бутылкой французского Borderie и вазой с фруктами.
Глаша сидела на рояле, откинувшись немного назад, и прислушивалась к звукам огромного зала. Вот прозвучали широкие и быстрые шаги Горелова, послышался звон стекла, звук открывающейся бутылки, легко булькнуло вино, снова шаги. Прикосновение прохладной руки. Но в этих привычных звуках она вдруг явственно уловила чей-то шепот. Он был похож на шум прибоя – то усиливался, то сходил на нет.
– Пейте, Глафира Сергеевна, – он подал большой бокал вина.
– Хотите, чтобы я еще сильнее опьянела?
– Не скрою, хочу.
– Зачем?
– Вы мне нужны мягкая и податливая.
– Тогда напоите меня водкой или… дайте опия. У вас есть опий? – с вызовом спросила она.
– Есть. Но я не стану вам его давать.
– Да? А вот один мой знакомый своим любовницам постоянно давал опий.
– И что?
– Что? А им потом мерещились змеи и лесные кикиморы.
– Фу, какая гадость. Неужели вы тоже хотите увидеть нечто подобное?
– Ну, почему бы и нет? – безотчетно и зло шутила Глафира.
– Пейте! Пейте пока это вино. Оно довольно хмельное.
Большими глотками она с жадностью осушила бокал.
– Ого! Не так скоро, эдак вы у меня просто уснете на этом рояле.
Глаша рассмеялась и легла на бок, подогнув под себя ноги и слегка запрокинув голову. Черепаховый гребень выпал из ее прически, и русые волосы тяжелым водопадом упали с рояля на пол.
