Параметры поиска

Провожаемый испепеляющим взглядом всё той же администраторши, уяснившей, наконец, извращенскую сущность буйного посетителя, он быстро сел в машину и уехал. В итоге Валентина Дмитриевна, в прошлом тоже ночная бабочка, добавила к увесистому багажу знакомых характеров ещё один: вуайериста-мастурбатора и по совместительству эксгибициониста, беспардонно нарушившего досуг приличного, ну, может, слегка выпившего мужчины. Поведения строптивой нимфетки она не одобряла: большое дело, вломили слегка под дых да засунули бутылку – во времена её бурной молодости за некачественный сервис могли и в бассейне утопить, но особенно раздражал этот напыщенный, явно столичный любитель клубнички с под-вывертом. «Маньячная порода, сразу видно, что тварь; ошивается, поди, вокруг детских садов. Надо было номер записать», – и, негодуя на досадную оплошность, поклявшись себе отныне проявлять всестороннюю бдительность, она мирно задремала в кресле.

Новая жизнь стартовала с утра, которое, подобно всякому порядочному рассвету, внесло в родившийся накануне план некоторые важные коррективы. Русский интеллигент, когда озадачивается судьбами отечества, загадками бытия, верой, правдой и так далее по списку, кому что ближе, традиционно продолжает бездельничать или вести иной привычный, необременительный образ жизни, но теперь уже находя в этом глубокий смысл. Николай с ещё большим рвением взялся за покорение местных красавиц, не брезгуя теперь и совсем уж молодёжными клубами, хотя временами отвращение при виде полуголых невменяемых малолетних девок на барной стойке было слишком велико. В такие моменты небольшой каннабиноидный допинг успешно сглаживал противоречия, а большего и не требовалось. Всё-таки теперь он не просто тискал на пассажирском сиденье едва совершеннолетних пьяных девиц, но жаждал спасения, как мог спешил порвать с ненавистным прошлым. Вскоре пришла и вторая закономерная стадия: накуролесившись вдоволь ночью, он следующим же днём спешил вдохнуть благолепного ладана, стоя, а чаще прогуливаясь между набожными пенсионерками под сводами ближайшего ещё домонгольской постройки храма, что несколько подтачивало известную теорию о зверстве чингизидов, уничтожавших все без исключения города как очаги сопротивления. Таким образом авторитету Нестора был нанесён существенный урон.

Его слегка похмельный, а следовательно, весьма глубокомысленный взгляд и щедрые иногда пожертвования быстро снискали ему славу одухотворённой личности, поскольку иногда его поневоле сопровождала какая-нибудь особенно отличившаяся мадам из ночных знакомых, если, конечно, на поиски любви та намедни отправилась в джинсах, а не короткой неполиткорректной юбке. По очевидным причинам, ответов на вопросы он не получил, зато немного успокоился, да и в целом жизнь перестала казаться такой уж неразрешимой загадкой. Кому не понравится сертифицированный поп, незамысловатая процедура очищения от накопленной скверны и ощущение прямо-таки левитановского вечного покоя под отечески-добрыми взглядами Христа сотоварищи.

Атмосферой и внутренним убранством всякая церковь невольно напоминала ему кабинет психоаналитика. Тихий приглушённый голос служителей, на лицах прихожан – смесь благоговения и едва заметного страха от незнания того, как предпочтительнее это благоговение изображать. Запах, похожий на дым ароматических свечей, а иконы напоминали репродукции портретов Кьеркегора и Фрейда. Умиротворение сродни ленивому потягиванию утром в постели, когда выходной день избавляет от необходимости вставать на работу и душу греет сознание предстоящей заслуженной праздности. Вездесущие, резво крестящиеся бабульки, источники полезного знания о том, куда, по какому поводу, с какой молитвой и сколько пихать свечей, они давно уже почти совсем поселились здесь, и только бесконечные посещения врачей могли сподвигнуть их оставить ненадолго этот портал, откуда они вознамерились махнуть прямиком в вечность. На взгляд молодого здорового человека, их рвение было похоже на поведение владельца гостеприимной трёхкомнатной квартиры, населённой приезжими ночными труженицами, решившего застраховать собственность от пожара на случай, если подвыпившие клиенты или уставшие шлюхи забудут окурок в неположенном деревянном месте. Мало кто из них отличался набожностью, покуда земля не стала подмигивать им, намекая на скорую встречу, и вот тогда они стали толпиться под сводами храма в поисках защиты и прощения грехов. Стариков, однако, почти не встречалось, мужикам претило изображать из себя верующих после добрых полувека оголтелого материализма, да и хватало трезвости рассудить, что наверху, если кто и сидит, то вряд ли это откровенные оболдуи, способные купиться на жалкий фокус запоздалого перевоплощения в рьяного праведника. Ему вдруг стало приятно от мысли, что и он, может быть, когда состарится, удержится от позорного соблазна вымолить у размалёванных досок тёпленького местечка в прекрасном далёком, и знакомое чувство объективного превосходства над низостью женской натуры согрело его начинавшее зябнуть тело. В церкви не топили, полагая, что перед ликами святых непотребно думать о страданиях грешного тела; он не помнил, чтобы хотя бы в одной из немногих им виденных имелись батареи, кроме, естественно, жилых помещений для настоятеля и обслуги. «Наивные, здесь бога нет, тут его не найдёшь», – хотелось крикнуть что есть силы натянувшим маски скопцов молящимся, бросить им это в лицо, а лучше уж сразу плюнуть – так противно было смотреть, с каким подчёркнутым благолепием осеняли они себя крестным знамением. «Странно, что до сих пор не разрешили приносить на служение домашних питомцев, всё-таки друг человека, так чего бы, кажется, не сопроводить хозяина заодно и в рай», – развлекал он себя богохульными фантазиями, находя известное удовольствие в надругательстве над чем-то официально непогрешимым. Сквозь фрески на стенах, приглушённый свет и общую парадигму величия проглядывал типичный филиал госучреждения, где, дабы получить консультацию, следовало, отстояв очередь, записаться на приём, а руководитель отдела в рясе начальственным взглядом окидывал скромно потупивших глаза просителей. Время от времени он подходил к чину пониже, и тогда тот, стараясь изобразить как можно большее служебное рвение, ретиво отвечал на вопрос и с готовностью семенил исполнять, если давалось какое поручение. Здешний наместник от бога был молод, но, по слухам, влиятелен благодаря протекции отца, служившего в центральном аппарате, имел слабость к красивым машинам и ревностным молодым послушницам, но в остальном слыл за человека порядочного и твёрдых взглядов, консервативного не только по должности, но и от природы, любившего слушать звук собственного голоса и принимать целование руки. Какие ещё целования и куда он принимал, глядя на его пухлое холёное лицо, догадаться было несложно, но РПЦ, кажется, давно перестала обращать внимание на подобные мелочи, руководствуясь универсальной президентской отповедью «не с луны же мы их набираем».

И всё-таки ему здесь нравилось. Хорошо, спокойно, будто и впрямь далеко от суеты раскинувшегося за массивными воротами мира. «Ты не прав», – перед ним вдруг возникла долговязая трясущаяся фигура, одетая в громадных размеров чёрное пальто и широкие не по размеру брюки, если так можно было назвать нещадно застиранные, с вздувшимися коленками шаровары. Дряблая, жёлтого оттенка кожа лица выдавала любителя выпить, чаще без меры и что придётся, но поза – грудь вперёд и упёртые в бока руки, подсказывала, что себя лично этот клоун полагал существом чрезвычайно значительным. «Так нельзя смотреть», – хулитель не унимался, привлекая всё больше внимания, и Николай уже собрался, наплевав на приличия, отпихнуть навязчивого советчика, когда отделившаяся от общей группы старушка, едва слышно бормоча то ли проклятия, то извинения, поспешила увести оратора подальше от объекта раздражения. Тот не сопротивлялся, по-видимому, давно привыкнув к такого рода эффектным исчезновениям со сцены, но всё же успел напоследок погрозить кулаком. Симпатии публики, казалось, были на стороне обвинителя, и Николай, пожав непроизвольно плечами, отправился к выходу.

Улица встретила его ослепляющим солнечным светом, и он почувствовал знакомое ощущение тоски, когда выйдя из ночного клуба утром понимаешь, что веселью, как ни старайся, вскоре наступит конец. С таким настроением ехать домой не хотелось, он сел за руль и поехал колесить бесцельно по городу, надеясь, что езда отвлечёт его от грустных мыслей, а когда этого ожидаемо не произошло, остановился, вопреки привычке, у незнакомого ресторана с многообещающим названием «Гасиенда», чей латиноамериканский колорит, как вскоре обнаружилось, целиком исчерпывался названием. Хостес, будучи занята другими гостями, попросила официантку проводить его за столик и, громогласно поинтересовавшись «Этого?», та скомандовала ошеломлённому «радушием» клиенту: «Следуйте за мной». В будний день заведение не могло похвастаться и десятипроцентной заполненностью, однако Николаю предложили угловой, скорее похожий на большую табуретку столик и лишь после настоятельных увещеваний разрешили сесть на диван. «Для четверых», – заметила девушка так, что, потребуй кто от неё оральных ласк на первом же свидании, она, казалось, оскорбилась бы менее. Далее последовало типичное знакомство с меню: стейк рьяно проповедовал вегетарианство, красное вино утверждало императив воздержания и трезвости, и даже заявленный китайским зелёный чай с мятой торжественно провозглашал аскетизм, намекая на преимущество обычной питьевой воды. В большом неуютном зале кроме него сидела ещё типичная парочка не спеша потягивавших пиво ярко накрашенных женщин неопределённого возраста, и трое, то и дело присматривавшихся к ним, характерного вида джентльменов: короткая стрижка, футболка, мятый пиджак и хамоватый, чтобы скрыть неуверенность, рыскающий взгляд. Один из них, собравшись с духом, подошёл к тут же показательно увлекшихся разговором дамам, грациозно положил той, что оказалась поближе, руку на плечо и, шумно проглотив то, что жевал по дороге, галантно произнёс: «Девочки». Девочки сначала просияли, но, образумившись, быстро изобразили пресыщенность, однако первая реакция не ускользнула от решительного мачо и дальнейшая судьба их была решена: если не романтическая привязанность, то хотя бы гостиничный номер им был в этот вечер обеспечен. Устав развлекаться картинами чужого нетребовательного счастья, Николай попросил счёт.

Зарекшись в этот день экспериментировать, он припарковался у знакомого кафе, где к его услугам всегда было вполне удовлетворительное, особенно по меркам российской провинции, вино, более чем съедобные произведения местного повара, часто живая музыка и достойный ассортимент страждущих повеселиться молодых нетребовательных студенток – иными словами, весьма приличный набор радостей под хорошо знакомой гостеприимной крышей.

Религиозная тема его в тот вечер так и не оставила, потому как очередная новая знакомая, прослышав о милом увлечении зажравшегося москвича, тут же предложила ему совместный поход к здешней celebrity, отцу Алексею, славившегося на всю округу какой-то прямо соломоновой мудростью и совершенной, исключительной святостью. Ни дать ни взять, живое воплощение: «Ну этого, как его», – нетерпеливо мотала головой подруга. – «Ну ты меня понял, в общем». После такой характеристики манкировать богоугодными обязанностями не было никакой возможности, к тому же по завершении процедуры, осенённые, они должны были ехать к нему, что, учитывая только что не кричавшую даже из-под скромного одеяния сексуальность благолепной дамы, легко примирило бы его и с целой заутреней. В городе религия давно стала частью провинциальной светской жизни, и крещение всякого малолетнего оболтуса, рождённого при посредстве законного брака сколько-нибудь уважаемых людей, неизменно собирало всё стадо местной богемы – так они себя называли, путая определение интеллектуальной элиты с теми, кому повезло урвать немного бабла. Колония спешно перенимала опыт центра, как всегда гротескно извращая все его черты. Здесь издавался даже свой ежемесячный журнал с неизменной рубрикой «Наши миллионеры», где с глянцевых страниц гордо взирал на читателя очередной владелец сети автомоек, региональный дилер известной марки или ещё какая знаменитость. Покорители местного форбс-листа делились секретами успеха, напутствовали юных предпринимателей и обязательно, в духе времени, спешили оповестить мир о вопиющей социальной ответственности вверенного бизнеса, благо подкинуть на Новый год конфетные наборы в детский дом не составляло особого труда. Но даже здесь тема бога и его облечённых властью земных представителей занимала особое почётное место. «Длань сия ощущается повсюду», – бравируя заумным словом, вещал хозяин вещевого рынка; «Господу было угодно», – вторил ему народный избранник, бывший рэкетир, заваливший в далёком прошлом двух бизнес-партнеров и получивший за то неожиданно гуманный срок; «Сердце моё возрадовалось при созерцании дела рук своих», – тут уж совершенно восторгался то ли собой, то ли отреставрированной церковью бессменный подрядчик основного дорожного строительства области. В общем, все, так или эдак, но были в тренде, иначе говоря, в обойме, и подчас можно было усомниться – правит ли ещё здесь светская власть или набожный регион давно сделался отдельным теократическим государством. Самый главный массовик-затейник, глава областной епархии, меньше чем за три года своего пребывания у власти поднял церковный КВЧ до высот поистине небесных. Даже в школах повсеместно внедрялись регулярные православные факультативы, присутствие на которых строжайше рекомендовалось всем ученикам независимо от конфессиональной принадлежности. Безбожники и их недалёкие родители на своей грешной шкуре рисковали испытать всю мощь административного ресурса системы образования. Нельзя сказать, чтобы это оказывалось совсем уж бесполезно, вот только уровень малолетней преступности всё так же рос. Вместе со священнослужителями в школьные двери входили и продавцы наркотиков, так что картина разбросанных шприцев на спортивной площадке уже давно перестала вызывать удивление, да и в целом атмосфера в городе была далека от идеалов чистоты и непорочности. Таким образом, неизменно входя в топ-лист наиболее инфраструктурно отсталых регионов Российского государства, область столь же уверенно лидировала по части новообращённых, отреставрированных объектов всеми любимого культа, церковного просветительства и так далее. Оно и понятно: когда все кругом радеют о душе, некогда думать о насущном.

Отец Алексей нашёл в своём плотном графике время для персональной аудиенции, поскольку спутница Николая была из тех заблудших чад, чьё возвращение в лоно лучшего из пастырей казалось ему необходимостью. Он был трезвый прагматик, если можно так сказать об искренне верующем в божественную природу всего сущего, и хорошо понимал, что молодая красивая девушка в скромном одеянии перед иконой поможет делу много больше сотни усердно молящихся старух. Вполне разумный, предприимчивый священник не требовал от неё многого: отношений с прицелом на будущее замужество, умеренности в спиртном да более подходящей нежели «танцовщица» профессии. Сей незамысловатый список был прочитываем ей подобно мантре каждый раз, когда она приходила к нему за советом, поплакаться или даже покаяться в не слишком тяжких грехах. «Нормальный, трезвый подход», – размышлял Николай, представленный как очередной претендент на сердце красавицы, пока настойчивый пастырь, держа её за руку, выслушивал перечень сомнений и хворей. Будущий супруг, с затаённой радостью предчувствуя скорое падение ближнего, ждал, пока в глазах завёрнутого в рясу, но всё-таки мужчины начнёт просвечивать едва заметный огонёк желания, который обязательно появлялся у всякого, кому посчастливилось разговорить его новую пассию. Ничего удивительного или достойного осуждения: попробуйте сохранять невозмутимость, если перед Вами сидит эдакая развращённая невинность, страждущая чего-то «кроме» душа, вынужденная противостоять мощным позывам юного да к тому же ещё и привлекательного тела. Вообще папаша, как он со свойственным образованным людям презрительным снисхождением к религии окрестил отца Алексея, оказался очень ничего: слегка нудноватый, в меру прогрессивный, не слишком требовательный служака, искренне верящий, что несёт заблудшим овцам долгожданное спасение. «Почему нет», – резюмировал Николай, когда подошла его очередь откровенничать.

– Вы верующий? – и в тональности вопроса послышалось давно ушедшее советское, «Вы комсомолец?»

– Не думаю. Крещёый, если это поможет.

– Поможет мне или Вам?

– Надеюсь, что нам обоим, – ему вдруг надоела эта игра в кошки-мышки, и он прямо спросил, – что Вы от меня хотите?

– Абсолютно ничего. Думал, может, у Вас на душе есть что невысказанное.

– Невысказанного навалом. Знаете, я, наверное, лучше пойду, как-то плохо себе представляю нашу дальнейшую беседу. Честно говоря, пришёл только за компанию.

– Любите её?

– Я предпочел бы говорить об этом непосредственно с объектом, так сказать, своих чувств. Почему вы всегда пытаетесь лезть в то, что вас совершенно не касается? Я вообще про священников: до всего вам есть дело, собственных что ли проблем мало. Вот Вы свою жену любите? Не для проформы, не потому что «браки совершаются на небесах», а без дураков, по-настоящему? Можете не отвечать, но неужели же никогда, ни разу за всю жизнь не шелохнулось в Вас ничего при взгляде на такую вот послушницу? Мы же оба знаем, что я прав, но декорации этого театра не предусматривают выход за пределы навязанных ролей, где Вы – сама святость, а я – кающийся грешник. Ну её в болото, эту субординацию, хоть один-то раз ведь можно не соврать: на мне микрофона нет, и нас никто не снимает.

– Почему только раз, – спокойно, немного даже улыбаясь, ответил священник, и за привычной маской промелькнуло что-то обычное, простая житейская мудрость взрослого опытного мужчины. – Бес не дремлет, куда же без этого, но весь вопрос – в состоянии ли мы противиться соблазну. Я Вам больше скажу, сам же и просил нашу общую знакомую одеваться не столь вызывающе, чтобы не вводить меня в искушение, да к тому же здесь всё-таки храм. Боюсь Вас разочаровать, но я как раз принадлежу к тем, кто считает, что побороть в себе желания плоти совершенно вряд ли возможно – это постоянная кропотливая работа для каждого из нас, и нечего тут стыдиться или, тем более, скрывать. Хотя, признаюсь, здесь мнение моё и, скажем так, руководства, несколько расходятся, но в личных беседах с небезынтересными мне людьми я иногда позволяю себе слегка отклониться от нормы, если таковая вообще существует. Вы удовлетворены?

– Скорее удивлен.

– Вот и прекрасно. Оставим Вас в этом приятном недоумении. Вы же куда-то изволили спешить, да и я, признаться, догадываюсь, куда. Верующий не обязательно недалёкий, рекомендую сие запомнить, иначе можете как-нибудь попасть в весьма неприятную ситуацию. До свидания, благослови Вас Бог, – и хитрый иезуит тут же удалился с видом чрезвычайно занятого человека.

– Интересная получилась беседа, – только и сказал Николай в ответ на вопросительный взгляд спутницы. – Но грешить мне всё равно не перехотелось, – и, подхватив смеющуюся девушку на руки, он почти бегом понес её к машине.

Со временем ему понравилось постоянно чего-то искать, ведь наличие едва различимой, а то и просто воображаемой точки «В» придаёт смысл любому, хотя бы и самому парадоксальному на вид предприятию. Русский барич начала девятнадцатого века с не меньшим, наверное, остервенением прожигал опостылевшую жизнь, купаясь в неприхотливом и доступном разврате, готовый, однако, по первому зову открыть себя чему-нибудь благородному или хотя бы достойному. Два века эволюции, впрочем, сделали положенное им дело, и современный прообраз средней руки помещика чихать хотел на службу Родине, всякие там декабристские поползновения и уж тем более войну против сильного, не в меру цивилизованного противника. Осталась лишь почти совсем увядшая тяга, глубоко в подсознании сидящее желание, несмотря на убожество вездесущей объективности, хоть однажды, но всё-таки почувствовать себя личностью. Чертов атавизм, к тому же действительность, к несчастью, не баловала даже внятным рецептом, процедурой, техническим заданием или совсем уж намёком как, из каких ингредиентов и каким образом готовится желанное блюдо. Николай почти искренне хотел вырваться из порочного круга, чтобы – он предпочитал сначала выбраться, а там уж оглядеться и всё для себя решить. Некто очень богатый, купаясь в заслуженной или не очень роскоши, надо думать, чувствует себя намного лучше, сознавая, что с его помощью где-нибудь в далёкой непролазной глуши несколько десятков детдомовских оборванцев получат самую что ни на есть путёвку в жизнь, шанс, вопреки гнусному провидению, выбиться в люди. И хотя кое-кто из осчастливленных, будь у него такая возможность, с удовольствием выпустил бы кишки надменному благодетелю, реальность социального расслоения общества вряд ли позволит совершиться вопиющей несправедливости. А посему, потягивая десятилетнее красное из региона Лацио и едва прикрытые соблазнительные формы благодарной спутницы, добродушный мешок с дензнаками так и останется в приятном недоумении касательно собственной ангельской доброты и щедрости. Нечто подобное, в слегка уменьшенных сообразно благосостоянию масштабах, с той исторической ночи в сауне регулярно проделывал теперь Николай: искал чего-то, не забывая попутно благодарить себя за неиссякаемую самоотверженность. Таким незамысловатым образом убогая натура потребителя вдруг ощутила за спиной прямо-таки настоящие крылья и вот-вот готовилась воспарить до самых небес включительно. В конце концов, не зря же повсюду твердят, что осознать недуг, значит сделать первый, быть может, важнейший шаг на ниве борьбы с очередным вредным пристрастием. Нормальный торг растленного вседозволенностью сознания: дайте мне что-то стоящее, читай – более интересное, и я брошу к чёртовой матери все наслаждения плоти – так ведь намного проще вкушать от неиссякаемого рога изобилия. «Низок, но не безнадёжен», – подзадоривал он себя иногда, втайне гордясь тем, что уж с продажной-то любовью, несомненным злом, с горем пополам всё-таки завязал. Тот факт, что совершил вышеуказанный подвиг более по причине отсутствия достойного предложения на рынке и призрачной, но всё же опасности заиметь какую-нибудь венерическую дрянь, не смущал его нисколько: главное же результат.

Однако нельзя было сказать, что Николай успокоился совершенно. Что-то сродни нервному тику один-два раза в день, но неизменно передёргивало его в моменты пикового наслаждения, решительно возвращая в реальность паршивой действительности, где он всё ещё переминался с ноги на ногу на стартовой площадке. Требовалось срочно сделать любой, хотя бы самый парадоксальный шаг – неважно, в каком направлении, только чтобы сдвинуть ситуацию с мёртвой точки. Для начала кому-нибудь одному, в чём-нибудь совсем малом, но зато уж объективно бескорыстно помочь. Решение подсказали недавние обстоятельства: в водопаде язвительных упрёков и изощрённых оскорблений, что обрушились на его голову из уст соблазнительной Татьяны, промелькнул тогда некий друг детства, помешавшаяся бывшая звезда местной клубной индустрии, низвергнутый с пьедестала и растоптанный азартной публикой в результате какого-то глупого стечения обстоятельств. Не выдержав унижений, бедняга удалился на преждевременный покой в какую-то богом забытую местную деревню, куда и приехала к нему трепетная Таня, чтобы убить двух зайцев разом: поддержать дух старого товарища и заодно распрощаться с невинностью, на которую имел виды плотоядный благодетель, бросив тому в лицо очевидное – лучше в вонючей избе с последним неудачником, чем на красочном тайском бережку в обнимку со столь редкостной тварью как он. Привычно поморщившись от неприятного воспоминания, Николай тут же принял решение, способное разом поднять его престиж в собственных глазах, – не просто сделать доброе дело, но помочь самому настоящему врагу, жестоко надругавшемуся над его готовыми уже родиться светлыми чувствами. Чем таким особенным мог он оказаться полезен отставленному хозяину местечковой жизни ещё предстояло выяснить, но ясно было, что тому и жалкое участие незнакомого человека принесло бы радость, не говоря о более внушительном вспоможении: по слухам, бедняга прозябал чуть только не в совершеннейшей нищете. Благая весть, предварительно выяснив у охочих до сплетен клубных старожил местонахождение страждущего, погрузила своё холёное тело в комфортабельное авто и отправилась вершить истинное милосердие, не забыв на всякий случай кинуть в багажник стереоскопическую дубинку – кто их, этих отшельников, разберёт.

Как ни странно, Андрей как-то вопиюще не соответствовал образу всеми покинутого депрессивного одиночки. Для начала не удивился ни неожиданному гостю, ни причине, заставившей его приехать в порядочную, по здешним меркам, даль. Они никогда не были знакомы раньше, и Николаю пришлось выдумать почти правдоподобную историю о том, как милейшая Таня, только что не рыдая, поведала ему историю трагического падения, присовокупив, что неплохо было бы помочь страждущему в меру их скромных, а тогда они ещё были вместе, возможностей. Страждущий в ответ на такое странноватое приветствие жестом пригласил спасителя в дом, налил обоим чаю, сел на другой стороне древнего как само жилище стола и молча уставился на посетителя. Бедняга совсем, по-видимому, лишился рассудка от горя и, движимый состраданием, Николай деликатно приступил к делу.