Блудный Сын

Так в мастерской Рембрандта появился его первый ученик – Геррит Доу25. В следующем году пришел второй – сирота Исаак де Йодервиль. Его отец – француз, осевший в Голландии и женившийся на голландке, вместе в французской внешностью оставил сыну приличное состояние, дожидавшееся его совершеннолетия. Их стало четверо в мастерской.

Рембрандту пришлось привнести в свою работу и жизнь определенный режим: Исаак де Йодервиль, с согласия назначенных ему опекунов, жил теперь в доме ван Рейнов. Работа с учениками требовала каждодневного времени и внимания. Рембрандт заново вспоминал всё, чему и как его учили собственные учителя. Подготовленность учеников стояла далеко друг от друга. Геррита, помогавшего расписывать витражи перед приходом к Рембрандту, подготовил отец. Он разбирался в красках и кистях, знал азы живописи и хорошо писал. Исаак умел кое-как рисовать, но ничего не смыслил в живописи, ему требовалось обучение с самых простейших основ. Малыш Геррит смотрел сверху вниз на высокого Исаака и беспрестанно поучал, но обезоруживающе добродушный Исаак воспринимал слова Геррита не как назидания, а как советы. Пришло время, когда Геррит сам устал от постоянного поучительно-покровительственного тона. Жизнь и работа под одной крышей не всегда была безоблачной. Геррит изводил всех своей болезненной приверженностью к безукоризненной чистоте и опрятности. Его рабочие принадлежности неизменно должны быть безупречно начищены, лежать в сторого определённых местах, в раз и навсегда заведённом порядке. Любое несоответствие вызывало у него раздражение. Остальные обитатели мастерской только глаза к небу закатывали. Рембрандт не раз порывался выгнать в шею противного мальчишку. Но всякий раз его останавливало одно обстоятельство: несносный зануда Доу был невыносимо талантлив. Он мог часами сидеть, кропотливо выписывая под увеличительным стеклом какую-нибудь бусину или ноготь. « Тоже мне, ван Эйк»26 – ворчливо бормотал себе под нос Рембрандт, а глаза его смеялись. Исаак научился делать отличные копии. На одном из уроков Рембрандт усадил обоих учеников копировать свой автопортрет в богатом восточном костюме. Прождав определённое на задание время, он взглянул на результаты и не с первого взгляда смог отличить свой автопортрет от копии Исаака, так она получилась точной. Ян веселился от души. Через несколько дней Рембрандт красноречиво нарисовал на своем автопортрете собаку. Исаак не решился быть столь дерзким, чтобы повторить то же самое на своей копии.27

5

Субтильного сложения мужчина чуть за тридцать с тонким лицом и тёмными вдумчивыми глазами сидел в карете, направляющейся в Лейден. Его строгий чёрный камзол простого покроя, но безупречно пошитый и из дорогой материи, безукоризненно белые манжеты и гофрированные брыжи, чёрная высокая шляпа, уже несколько старомодная, выдавали человека, представляющего солидную компанию, или государственного служащего. Константин Хейгенс, секретарь штатгальтера Голландии принца Фредерика Хендрика Оранского, недавно получил этот высокий, ответственный пост и рьяно принялся за свои обязанности. Константин Хейгенс прекрасно понимал, что в его назначении родственные связи сыграли не последнюю роль. Его отец всю свою жизнь был секректарём Оранских и его брат Мориц состоял на государственной службе. В то же время он сознавал, что отличное разностороннее образование, глубокие знания в истории, юрисдикции, литературе, владение несколькими языками, работа в дипломатических миссиях в Англии и Италии, опыты в поэзии, музыке, рисовании и живописи также принимались во внимание, когда рассматривались кандидаты.

Одну из многих своих обязанностей как секретаря штатгальтера он считал чрезвычайно важной и полагал в ней себя знатоком. Она состояла в подаче советов Фредерику Хендрику в области искусства и по поводу личных коллекций принца Оранского и его супруги принцессы Амалии. Страстный поклонник живописи с одной стороны и патриот с другой, он мечтал о плеяде взращённых на земле Объединенных Провинций художников, стоящих в одном ряду с великими именами Италии и Фландрии во славу родной страны. Константин неустанно рыскал по Голландии, разыскивая даровитых художников, которые могли бы потягаться с ван Дейком28 или даже с самим Рубенсом. Имя Питера Пауля Рубенса и Хейгенс и принц Фредерик Хендрик произносили с придыханием. Никто не мог затмить обожаемое божество. Принц Фредерик Хенрик собирался вскоре сделать заказ «художнику королей и королю художников», «восьмому чуду света», как называли Рубенса принц, его секретарь и вся Европа. Константин Хейгенс напишет Рубенсу, когда принц решит на какие сюжеты должны быть картины. Фредерику Хендрику, вероятно, придётся подождать своего заказа. Ну что же, все ждут. Рубенс разрывается, выполняя

заказы для всех европейских дворов. А не иметь картин от Питера Пауля Рубенса неприлично. Какжаль, что Рубенс живёт и работает во Фландрии, на враждебных Габсбургов29 в конечном счёте. Ах, если бы он жил в Голландии, тогда он, непременно, работал бы в Гааге, при дворе штатгальтера. Между тем, переманить Рубенса не представляется возможным. Эрцгерцогиня Изабелла30 осыпает его золотом, холит и лелеит, позволила жить в его любимом Антверпене, а не в Брюсселе, но никогда никуда от своего двора Рубенса не отпустит… Сильный толчок кареты, наскочившей на кочку, вернул Хейгенса в действительность.

Основным делом, приведшим Константина Хейгенса в Лейден, был визит к молодым лейденским художникам – Яну Ливенсу и Рембрандту ван Рейну. Слухи-толки о необычном дуэте даровитых живописцев из Лейдена вращались в Амстердаме, Гааге, и в других городах Голландии. Тот факт, что два молодых таланта уже несколько лет работали бок о бок в одной мастерской вызывал любопытство. Константин Хейгенс подумал: стоит поехать в Лейден и лично познакомиться с художниками и их работами. Но перед знакомством с молодыми мастерами счёл нужным, раз уж он в Лейдене, нанести ещё два визита: посмотреть коллекцию Петруса Скривериуса – он, наверняка, уже там увидит работы обоих художников – и визит вежливости Якобу ван Сваненбюрху. Константину доставило удовольствие снова прогуляться по Лейдену – городу его студенческих лет, наполненных напряженной учебой и весёлыми пирушками. Не желая терять ни своего, ни чужого времени или быть неожиданным гостем, Константин предупредил о своих посещениях, заранее послав всем письма.

Первые два визита, как он и рассчитывал, длились недолго. Коллекция Петруса Скривериуса, в самом деле, заслуживала уважения, историк то и дело принимал посетителей, приезжавших в Лейден взглянуть на нее. В доме Якоба ван Сваненбюрха Константин услышал исчерпывающую информацию об обоих художниках, особенно о Рембрандте ван Рейне, который три года обучался у ван Сваненбюрха, а теперь сам имел двух учеников. В Лейдене только о них и говорят. Благодаря этим двум молодым мастерам, Лейден вновь выходит на арену живописи после столь долгих лет, с воодушевлением вещал Якоб ван Сваненбюрх. Можно надеяться, здесь вскоре снова возникнет гильдия Святого Луки. Господин Секретарь не зря проделал свой путь, скоро он в этом убедится. И старый мастер объяснил Константину как лучше всего добраться в западную часть Лейдена, к мастерской двух художников…

Ян, Рембрандт и ученики с раннего утра готовились к визиту секретаря принца Оранского. Мастерскую вымели, вычистили и проветрили – звёздный час для Геррита Доу. Работы, отобранные друзьями для показа, расставили и развесили с рассчётом, чтобы на них выгодно падало освещение: историческую живопись, портреты, автопортреты, изображения апостолов и пророков, серии коих писались обоими художниками спина к спине, бюстовые портреты-трони, стремительно входившие в моду, персонажи в восточных одеяниях, которые – они это хорошо знали – особенно популярны в Гааге, натюрморты. Пейзажи представили, в основном, в эстампах.

На работы, готовые предстать перед взором господина Хейгенса, пришёл посмотреть Хармен ван Рейн. Его сопровождали Адриан с женой – последнее время Хармен чуствовал непривычную слабость, не мог подолгу работать, ему требовался отдых. Походив по уже почти прибранной мастерской, рассматривая картины Рембрандта и Яна, он присел на один из простых деревянных стульев. Такое количество картин, написанных его сыном и Яном и выставленных для показа, как в лавке торговца, вызвали в нем всплеск гордости за младшего сына. Хармен надеялся, что господину Хейгенсу понравятся работы. Как хотел он удачи для Рембрандта! Отдохнув немного, он засобирался домой – усталость снова давала о себе знать.

Специально по случаю приезда секретаря штатгальтера в мастерскую внесли и поставили изящный столик для угощения: выбрали французское вино, местное пиво и лёгкие закуски. Лисбет хлопотала у столика, готовя закуски, расставляя посуду, располагая белоснежные накрахмаленные салфетки. Когда Рембрандт попросилл её помочь с приготовлениями, она с радостью согласилось, сгорая от любопытства лицезреть господина Константина Хейгенса, девушка надеялась, что брат позволит ей задержаться. Геррит и Исаак тоже хотели увидеть господина Секретаря. Рембрандт согласился представить ему своих учеников – может быть это пригодится им в дальнейшем. Мальчики обрадовались, втайне лелея надежду, что, может быть, и их имена запомнит господин Хейгенс.

Наконец раздался долгожданный стук в дверь мастерской, Ян стремглав помчался открывать. Открыв дверь и бросив быстрый взгляд на стоящего перед ним солидно одетого, темноволосого мужчину, Ян мгновенно понял – это именно тот человек, которого они ждут и сделал пригласительный жест рукой:

– Господин Константин Хейгенс!?

– Константин Хейгенс, – подтвердил Хейгенс, входя в помещение.

– Это, я надеюсь, что не ошибаюсь, мастерская Яна Ливенса и Рембрандта ван Рейна?

– Совершенно верно, господин Секретарь. Для нас большая честь принимать вас у себя. Позвольте представиться: я – Ян Ливенс, – уверенно, безостановочно трещал Ливенс, – а это мой друг и коллега Рембрандт ван Рейн.

– Рад познакомиться с вами, господа художники. Я специально для этого и проделал сегодняшний путь в Лейден, – не забыл подчеркнуть Константин Хейгенс.

Рембрандт представил Константину Хейгенсу учеников и Лисбет, они затем тактично отошли на второй план, а после и вовсе незаметно выскользнули из мастерской.

– Позвольте предложить вам освежиться с дороги, господин Секретарь. Вино, пиво и лёгкая еда, – снова подхватил Ян.

– С удовольствием, господа художники, только давайте сначала посмотрим ваши работы. Я вижу, вы уже всё расставили и развесили.

Рембрандт и Ян кивнули в знак согласия и все трое направились к картинам. Константин Хейгенс окинул работы первым долгим, внимательным взглядом и лицо его просветлело. Он подходил то к одной, то к другой картине, рассматривая их болеее подробно, издавая то и дело одобрительные и восхищенные междометия. Обрадованные компаньоны тихо стояли позади, даже словоохотливый Ян не произносил не звука. Константин, наконец, обернулся к художникам:

– Чудесный натюрмор. Трогателен и ярко-аллегоричен. Чья это работа?

– Это мой натюрморт, господин Хейгенс, – мгновенно отозвался Ян.

– Аллегория суеты, не так ли? – Хейгенс обернулся к Яну, утвердительно кивнувшему.– отличная композиция: маленькая булочка чуть в стороне и как будто незаметна, однако сразу бросается в глаза.

– Благодарю, господин Секретарь, – Ян явно гордился первой похвалой, доставшейся именно ему.

– И это ваша работа? – Хейгенс взглядом указал на довольно большое полотно, – Понтий Пилат?

– Понтий Пилат, – эхом подтвердил Ян.

– И я уверен, что знаю, кто был одной из ваших моделей, – рассмеялся Константин Хейгенс, смотря на юношу, поливающего воду на руки Понтию Пилату, – господин ван Рейн, это довольно точный ваш портрет в профиль.

– Да, это я позировал Яну, – улыбнулся Рембрандт.

– А это – ластмановское влияние, – Константин Хейгенс смотрел на «Валаама и ослицу» Рембрандта. Мне приходилость видеть «Валаама» Ластмана. Вы знакомы с Питером Ластманом?

– Не просто знакомы, мы оба учились у него, – выпалил Ян.

Хейгенс подошел к нескольким портретам и какое-то время внимательно их рассматривал:

– Замечательные портреты, замечательные…

– Эти портреты – мои, господин Секретарь, а эти – Яна

Он направился дальше, сопровождаемый художниками, остановился перед очередной картиной, совсем небольшой, и замер на несколько мгновений, затем долго рассматривал ее с разных угов, передвигаясь из стороны в сторону. Рембрандт, это была его картина, занервничал, переминаясь с ноги на ногу, ожидая, что скажет секретарь штатгальтера. Ян с любопытством и выжиданием наблюдал за обоими.

– Великолепная работа, – негромко, но с чувством произнес, наконец, Константин Хейгенс.

Рембрандт просиял. Ян тихонько дружески хлопнул его по плечу. Самоуверенный Ян считал Рембрандта в некотором роде своим подопечным и порадовался за друга, но в его душу невольно закралась лёгкая зависть, как не старался он её отгонять.

– Спасибо, господин Секретарь. Это мой Кающийся Иуда, возвращающий тридцать серебрянников.

– Монеток ровно тридцать, можно посчитать, – пошутил Ян

– Такого и в Италии ещё поискать, – восхитился Константи Хейгенс, – на мой взгляд, эту картину можно смело поставить в один ряд с лучшими итальянскими образцами. Какая эмоциональная сила! Чувства и эмоции изображены так естественно, так звонко и чисто. Красноречивая поза кающегося Иуды, его судорожно, до боли сцепленные руки, выражение отчаяния на лице никого не оставят равнодушным. Как вы смогли сочетать всё это в свои молодые годы!? Браво Рембрандт! Я хотел бы купить её для себя. Она закончена?

– Да, я закончил её совсем недавно, – не очень уверено ответил Рембрандт. «Закончена, – хихикнул про себя Ян, – ты, наверное, ещё не раз и не два вернулся бы к ней. Интерестно, бывают ли у Рембрандта законченные картины?».

– Ещё мне хотелось бы купить у вас обоих несколько портретов, фигур в восточных одеждах и автопортретов для штатгальтера Фредерика Хендрика.

– Какие захотите, господин Секретарь, это очень любезно с вашей стороны, – радостно воскликнул Ян. – Не желаете ли бокал вина?

– Теперь – с удовольствием, – и все трое направились к столику с вином и закусками.

– Господин Ливенс, должен сказать, что вы отменный портретист и вам, пожалуй, стоило бы сосретоточить свои усилия в этом жанре.

Рембрандт, как ни старался быть сдержанным, испытывал чувство распирающей радости и впервые – чувство превосходства над Яном. Ян Ливенс, может быть и по праву, смотрел на него как на своего младшего и менее опытного, хотя и не менее талантливого, сотоварища. Вместе с тем Рембрандт почувствовал лёгкую неловкость оттого, что основные лавры достались ему и оттого, что он почти ощущал неловкость Яна. Поэтому, когда он услышал похвалу в адрес Яна, он обрадовался за приятеля и просиял вместе с Яном.

– Благодарю вас, господин Секретарь. Если вы пожелаете, я почёл бы за честь написать ваш портрет, – предложил Ян

– Буду очень рад. У меня есть портреты от Томаса де Кейзера и от Антониса ван Дейка. Буду счастлив иметь портрет и от вас, господин Ливенс. Сразу оговорюсь, что если вы согласитесь, вам придётся прибыть в Гаагу для этого заказа. Я не смогу приезжать в Лейден для сеансов. Но если вы сочтёте возможным приехать, вам не придётся беспокоиться ни о чём, кроме самого портрета.

Ян Ливенс испытал лёгкое головокружение – его имя поставили в один ряд с именем Антониса ван Дейка, когда-то самого известного ученика и ассистента божественного Рубенса, а теперь, недавно вернувшегося из Италии, – одного из наиболее почитаемых художников в Антверпене, исключая само божество, конечно. Рембрандт подумал, что он рановато сверг Яна с пьедестала.

– Я с удовольствием приеду в Гаагу для вашего портрета когда вам будет угодно.

– Прекрасно, господин Ливенс, Я вам напишу и мы обо всем договоримся.

– Буду ждать вашего письма, господин Секретарь

– Перед визитом к вам, – продолжал Константин Хейгенс, – я посетил маэстро ван Сваненбюрха, он отрекомендовал вас как талантливых и многообещающих художников (Рембрандт снова с благодарностью подумал о своем первом учителе). Вижу, маэстро совершенно прав. И ради ваших же лучших перспектив вам стоит перебраться в Амстердам. В Лейдене живет много учёных, прекрасный университет, где и я был студентом, но Амстердам – более подходящий город для таких художников как вы. Тем не менее, прежде всего вам необходимо подумать об учебном визите в Италию. Вы оба очень талантливы, но, чтобы отточить и усовершенствовать мастерство, необходимо путешествие в Италию, изучение великолепных образцов итальянской живописи и скульптуры. Кроме возможности совершенствования в технике, Италия даст вам огромное вдохновение и желание творить. Её атмосфера способствует сильным эмоциям, впечатлениям и поэтому чрезвычайно благотворна для художника. И я, возможно, смог бы похлопотать о частичной государственной финансовой поддержке такого учебного визита.

– Мы только начинаем об этом думать, господин Секретарь, – уклончиво ответил Рембрандт. – Мой первый мастер, маэстро ван Сваненбюрх, также весьма высокого мнения о значимости такого путешествия для художника…

– И Питер Ластман, у которого мы учились в Амстердаме, думал то же самое, – вставил Ян. Он усмехнулся про себя, слыша этот сомнительно-дипломатичный ответ от недипломатичного Рембранта. Уж он-то прекрасно знал об отрицательном отношении ван Рейна к путешествию и обучению в Италии. Сам он считал что такое путешествие принесло бы только пользу. Во всяком случае, в итальянском опыте не было бы никакого вреда.

Рембрандт бросил недовольный взгляд на прервавшего его Яна и продолжал:

– Однако, итальянских картин и гравюр можно в достаточном количестве видеть и здесь, в Голландии, особенно в Амстердаме. Их много на аукционах, в галереях и в лавках торговцев. И так мы не потеряем времени.

Ян шутливо подумал, что дипломатисеская служба была бы Рембрандту не по плечу, да и не по душе. С другой стороны, в его словах был свой резон.

– Мне кажется, Рембрандт, ваша ремарка о потере времени слегка неуместна, —с улыбкой, но довольно прохладно ответил Константин Хейгенс. Поездка в Италию – уже сложившаяся традиция для голландских живописцев. Прошу вас, господа художники, подумать о путешествии.

– Мы обязательно подумаем, господин Секретарь, – с готовностью выпалил Ян.

– Да, – только и нашёл что сказать почувствовавший себя не в своей тарелке Рембрандт.

Константин Хейгенс встал, показывая, что визит подошёл к концу. Рембрандт и Ян поднялись вслед за ним.

– Благодарю вас за приём, господа художники. Я чрезвычыйно доволен визитом, так как нашёлчто и надеялся найти – даровитых, хотя ещё молодых, но уже мастеров. Надеюсь, вас не затруднит прислать выбранные мною картины в Гаагу?

– Мы пришлём как можно скорее, – заверил Рембрандт.

– Благодарим вас за визит, господин Секретарь.

Друзья проводили Константина Хейгенса к ожидавшей его карете, любезно распрощались и вернулись в мастерскую.

– Рембрандт, ты мог бы быть помягче, говоря о поездке в Италию, – упрекнул его Ян Ливенс.

– Я не был груб, Ян, я только сказал то что думаю. Давай лучше позаботимся о том, чтобы поскорее отправить картины в Гаагу.

На обратном пути в Гаагу секретарю штатгальтера вполне хватило времени обдумать то, что он увидел. Константин Хейгенс возвращался довольным визитом в Лейден. Он согласился со старым маэстро Якобом ван Сваненбюрхом, высоко оценившим двух молодых художников. Необычный дуэт, они такие разные. Ян Ливенс раскрепощён и очень самоуверен – может быть даже чересчур самоуверен. Вполне вероятно, что у него авантюрный склад характера. Рембрандт ван Рейн – противоположность. Он довольно замкнут и поэтому производит впечатление угрюмого и недоверчивого человека, особенно рядом с Ливенсом. Портрет Рембрандта, написанный Яном Ливенсом превосходен: как точно схвачен взгляд Рембрандта и даже его характер. Как показана суровость в этом мягко очерченном, юношеском лице. Да, Ливенс – отменный портретист. Ему следовало бы заняться именно портретами. Хотя его картины тоже недурны. У него верное чувство композиции, очень хороши линии и формы. Он предпочитает грандиозные масштабы: большие картины и крупные фигуры. Картины ван Рейна, напротив, небольшие, но эмоционально наполненны, в них чувствуется реальная жизнь, работы Ливенса кажутся несколько холодноватыми по сравнению с ними. Как смог этот юнец так изобразить кающегося Иуду!? Разные характеры, разные художники, но оба – великолепны и ещё так молоды. Им необходима поездка в Италию, она так много может дать им! И тогда – блестящее будущее! Голландские Рубенсы и Тицианы, взращённые здесь, в родной стране! Отдавал ли Константин себе отчёт, что в этом неустанном поиске одаренных людей была не только забота о Голландии, но и личные амбиции? Да, отдавал. Что же, одно неотделимо от другого. Он голландец, он любит свою страну и служит её интересам и амбициям. И своим. Константин Хейгенс выглянул из окна кареты. Вдали уже виднелась Гаага.

6

Вскоре после памятного визита Ян Ливенс получил послание от господина Константина Хейгенса. Секретарь штатгальтера приглашал его в Гаагу для написания своего портрета и предварительно оговаривал стоимость работы. Непомерно счастливый Ян, с нетерпением ожидавший этого письма, договорился о более поздних сроках на остальные заказы в Лейдене, распрощался со своими подружками, быстро собрался и отбыл в Гаагу предположительно на месяц.

Наступила зима, по городу гуляли колючие, обжигающие лицо лейденские ветра. Выпавший снег лежал на берегах Рейна серовато-белым покрывалом в пасмурные дни и разноцветно сверкающим, блестящим так, что приходилось зажмуривать глаза, чтобы на мгновение не ослепнуть, в солнечные. На центральной площади Дам и прилегающих больших улицах снег старательно счищали, а на окраинах довольная детвора лепила из него смешные фигуры. Когда выдавались безветренные дни, горожане – и стар и млад, и богат и беден – выходили на замёрзшие каналы и берега Рейна кататься на коньках или на запряженных лошадьми санях – резных, причудливо расписанных в попытке владельцев перещеголять один другого. Смеющиеся, разрумянившиеся от весёлой беготни дети тащили за собой маленькие деревянные санки или возили на них друг друга. Рембрандт ходил на такие катания с Яном. Они не забывали захватить с собой бумагу и карандаши набросать несколько зарисовок зимних сценок или пейзажей в перерывах между катанием, сидя у одной из передвижных лавок, где продавалась всякая снедь и подогретое вино, разжигались небольшие костерки, чтобы погреться и погреть руки. Зимние сценки всегда пользовались популярностью, не выходили из моды и хорошо продавались, будь то картина или эстамп.

Во время катаний Ян легко и естественно завязывал знакомства с молодыми веселящимися девушками или с женщинами постарше. Рембрандт восхищался умениями Яна, его ловкой, отточенной обходительности. Ян смеялся, пытался учить Рембрандта искусству флирта, но Рембрандт, не отличавшийся весёлой общительностью и манерами Яна, только отмахивался от хохочущего «учителя».

На этот раз, за отсутствием Яна, Рембрандт пошёл на замёрзший Рейн, взяв с собой учеников и Лизбет. После нескольких кругов на катке он отвязал от башмаков коньки и устроился у костерка с карандашом и бумагой в руках. Геррит и Исаак, забыв обо всём, устроили соревнование, стараясь перегнать друг друга на коньках. Их звонкий, заливистый смех раздавался, казалось, сразу во всех концах ледового катка. Рембрандт уже успел сделать несколько набросков Лисбет, катающейся на коньках, когда она подъехала к нему. Взглянув на рисунки, она громко расхохоталась:

– Рембрандт, ты мог бы изобразить меня не такой неуклюжей. Зачем ты нарисовал меня, упавшей на лед?

Подъехали мальчики и мастер усадил их сделать несколько набросков с натуры, которые он собирался посмотреть и подправить по приезду домой.

Рембрандт заканчивал маленькую картину, изображавшую художника и его творение, смотрящих друг на друга или, точнее сказать, творение и художника – мольберт с холстом показан на первом плане и «спиной» к зрителю, художник – в отдалении. Лицо художника Рембрандт написал контурно, неопределённо, черты лица едва различимы. Голые стены, столик с принадлежностями, художник во время работы с кистями в руках и мольберт. Больше ничего. Картина была лишена обычной яркости красок, Рембрандт выбрал тусклые, даже грязноватые цвета. Художник и его Ремесло. Художник и его Творение, ведущие молчаливый диалог. Взаимоотношения со своими работами, будь то портреты или исторические картины – самое важное в его жизни. Они и есть его жизнь.

Геррит Доу, одетый в рабочий халат и широкополую шляпу, с кистями в руках, позировал своему мастеру, Исаак готовил краски. Геррит, считавший себя по части изготовления красок знатоком, не имеющим равных, не уставал давать Исааку указание за указанием, вертясь во все стороны.