скачать книгу бесплатно
– Боже мой, – пробормотала тётя, бледнея. – Именно за ними она и вернулась…
– Скорее всего, не за ними, – заявил фьер Капрет, поигрывая бровями. – Скорее всего, её кто-то там ждал.
– Любовник, кто же ещё, – поддакнула Лилиана.
– Не надо об этом, – попросила их тётя.
– Сначала подозревали Мартини, – муж сестры или не услышал тётину просьбу, или намеренно её проигнорировал. – Под пытками он всё отрицал, а потом выяснилось, что в вечер убийства он окучивал другую благородную фьеру…
– Поосторожней в выражениях, фьер, – оборвал его уже дядя. – Не забывайте, что здесь женщины.
– Прошу прощения, – без всякого раскаяния сказал Капрет. – Так вот, у него железное алиби, убийца – точно не он. Вышел из тюрьмы – и помчался, не оглядываясь. Бежал, даже хромая, – он хохотнул, показав длинные желтоватые зубы. – Палач хорошо над ним поработал. Повезло прелюбодею, что нога осталась на месте, да и мордочка у него уже не такая смазливая. Сейчас спрячется в свою родовую деревню, и больше носа в Сартен не покажет.
Я вздрогнула, услышав это. Мне, как наяву, представились темные тюремные казематы, освещенные тусклым светом факелов, крики, стоны… И мастер Рейнар – в маске, которая кажется страшнее самого уродливого лица! Воспоминания о сне, где меня собирались казнить, нахлынули огненной волной. Значит, бывает и так, что наказывают того, кто не совершил никакого преступления… Если бы не подтвердилось алиби фьера Мартини, его бы… запытали до смерти!
Лилиана слушала мужа, кивая и во всем соглашаясь. А я, улучив момент, шепнула тёте:
– Палач пытал этого Мартини?! Как могли допустить такое?
– Но кто-то должен делать и эту работу, – ответила тётя тоже шёпотом, пока фьер Капрет разглагольствовал о неумении королевских дознавателей раскрывать преступления по горячим следам. – Не будет же дознаватель сам пытать преступников? Дознаватель – троюродный брат короля, это работа не для благородных.
– Я не об этом! – я повысила голос, и фьер Капрет быстро и недовольно взглянул в мою сторону. – Не об этом речь, – снова зашептала я. – Как можно пытать невиновного! И ведь это я рассказала о нём. Значит, я тоже виновата, что с ним так жестоко обошлись.
Тетя внимательно посмотрела на меня:
– Конечно, Мартини никого не убивал, дорогая, – сказала она почти сурово, – но и абсолютно невиновным его не назовешь. Он нарушил священные узы брака. Преступление против души не менее тяжко, чем преступление против тела. Так что он получил по заслугам. И тебе не надо мучиться. Ты ни в чём не виновата, ты поступила так, как всегда поступают Монжеро.
Этими объяснениями мне пришлось и удовлетвориться. Ужин был вкусный, обсудив убийство фьеры Селены, фьер Капрет начал рассказывать забавные случаи из судебной практики, но мне было совсем не смешно.
Мне не понравился муж сестры. Я слушала его, смотрела – и он всё больше мне не нравился. Было в нём что-то фальшивое, напыщенное, занудное. Как будто он пытался казаться остроумным – но было скучно, пытался напустить важность – а выходило смешно, хотел блеснуть знаниями, но говорил что-то странное – вроде бы и умные слова, но прописные занудные истины.
Гуго Капрет был совсем не хорош собой – сухощавый, сутулый, с хорошей залысиной на макушке. И ещё у него длинные зубы. Фу, это некрасиво, когда у человека такие длинные и желтые зубы. Рядом с ним моя красивая сестра смотрелась, как фея рядом с гоблином.
Фьер Капрет рассмеялся – резким, каркающим смехом, и Лилиана тоже рассмеялась – серебристо, как зазвенел колокольчик.
Мне стало стыдно, что я осудила человека только потому, что он не умеет складно говорить, и сам не хорош собой. Когда сестра с мужем ушли домой, я спросила тётю, почему Лилиана выбрала именно фьера Капрета.
– Мне кажется, он совсем ей не подходит, – сказала я задумчиво. – Лилиана такая нежная, у нее кожа – словно фарфоровая, и волосы вьются… Мама всегда мечтала, что она выйдет замуж за прекрасного молодого графа, и дети у них родятся красивые, как ангелочки…
– Да, он не красавец, – согласилась тётя, – но он очень богат. Жаль, что детей у Лилианы до сих пор нет. Три года брака – и нет детей. Но муж очень любит ее, ни в чем не упрекает, хорошо относится. Это дорогого стоит, Виоль, можешь мне поверить.
– Верю, – сказала я, чувствуя угрызения совести, что я была недовольна длинными зубами фьера Капрета, и не разглядела его чу?дной души.
– Но вот молодой Сморрет и хорош собой, и добр, – сказала тётя, с самым невинным видом доставая из рукодельной корзины пяльцы.
– Что это вы опять о нём? – ответила я с притворным недовольством. – Между прочим, мама всегда говорила, что дядя Клод женился на природной свахе.
– И она была права, твоя мама, – тётя потрепала меня по щеке. – Я выдала замуж твою сестру, женила твоего брата, теперь пришла твоя очередь, дорогая. И я молюсь, чтобы ты получила в мужья того, кто сделает тебя счастливой.
– Ой, а как же – деньги, положение, красота и титул? – не удержалась я от шутки.
– Если ты его полюбишь, если он полюбит тебя, – сказала тётя мечтательно, – всё остальное будет неважным. Будь он трижды страшен, если сердце твоё запылает – никакие воды не загасят этот огонь. А женское сердце – оно как солома, Виоль. Вспыхивает от одного лишь взгляда. Поэтому береги его. Подари его только тому, кто будет достоин твоей любви.
Глава 4. Лента и свеча
Даже самые страшные потрясения со временем забываются. Так и убийство фьеры Селены – о нем забыли, не прошло и месяца. Убийца не был найден, и фьер Капрет не переставал язвить по этому поводу. Трагедию списали на беспутный нрав фьеры Селены, и вскоре Лилиана снова устраивала пикники за городом, и фьеры и форкаты снова весело играли в волан или жмурки на лужайках.
Сестра взялась подыскивать мне мужа с огромным усердием – она устраивала дамские посиделки и водила меня в гости к своим подругам, у которых были неженатые братья. Я ещё не сняла траур, но молодым людям это не помешало увидеть во мне массу достоинств. Все они наперебой старались услужить, говорили милые комплименты, и в салонных играх чуть не дрались друг с другом за право играть со мной в паре.
Но самым настойчивым, учтивым и – что скрывать! – самым блистательным был фьер Сморрет-младший. Он объявил себя моим рыцарем и отстаивал это звание с недюжинным упорством.
Он взял за правило встречать нас с тётей каждый день, на прогулке, пропуская занятия в университете. И в ответ на наше с тётушкой беспокойство уверял, что наверстает и изучит пропущенное хоть ночью, но не может отказаться от удовольствия видеть меня.
Мы гуляли по парку, разговаривали обо всём и ни о чём, и это были удивительно спокойные и приятные часы. Элайдж умел говорить интересно, не надоедая, не утомляя, и не менее хорошо умел слушать.
Я рассказывала, как жила в маленьком провинциальном городке, где все жители знают друг друга в лицо. Рассказывала, как умер папа, как сначала в Сартен уехал старший брат, и тётя устроила его свадьбу с дочерью судьи, а потом уехала Лилиана, и очень удачно вышла замуж стараниями тёти.
– Она всего лишь жена брата моего отца, – говорила я, обрывая с ветвей резные красные листья, – но заботилась о нас так, словно мы были её родными детьми.
– Она очень добрая – фьера Монжеро, – признал Элайдж.
– Я всё слышу, – сказала тётя, которая шла немного впереди нас. – Не льстите, молодые люди, не заставляйте старушку краснеть!
– Тётя, вы вовсе не старушка, – запротестовала я.
– И такая красавица, – подхватил Элайдж, – что будь я посмелее, то отбил бы вас у фьера Клода.
– Господи, что за молодежь теперь, – притворно ужаснулась тётя, но я видела, что подобные шутливые разговоры её очень забавляют.
Ещё Элайдж взял за правило каждое воскресенье сопровождать нас с тётей в церковь. Мы не пропускали ни одной службы, а дядя был ярым противником посещения церкви, утверждая, что религия – пережиток прошлого, и Бог должен быть в душе, а не в каменном доме.
Меня пугали такие радикальные высказывания. Я не была сильна в религиозных спорах, но в церковь ходила с удовольствием и благоговением. Элайдж уверял меня, что тоже очень ревностно соблюдает все правила и посты, но не мог прочитать даже общую молитву.
– Раньше он не был таким прилежным прихожанином, – сообщила мне тётя, когда фьер Сморрет решил исповедаться и по ошибке зашел в комнатку, где полагалось находиться священнику. – Да что там! Он, вообще, сюда не показывался. И вдруг воспылал таким религиозным огнём… Хвала небесам… – она молитвенно сложила руки, и мы совершенно неприлично прыснули.
Пока исповедовалась тётя, Элайдж стоял рядом со мной, чуть позади меня, так что я ощущала его дыхание на своей шее. На нас никто не обращал внимания, и вдруг я ощутила прикосновение губ – пониже затылка. Всё произошло так быстро, что в следующую секунду я уже сомневалась – а был ли этот мимолетный поцелуй? Не почудилось ли мне?
Я оглянулась на молодого человека, и тут же почувствовала, как моя прическа рассыпалась.
– Я украл вашу ленту, – шепнул Сморрет, пока я пыталась подобрать локоны под шляпку. – Украл – и не отдам её вам. Теперь эта лента – моя святыня, – он прижал к губам полоску голубого шелка и спрятал ее за пазуху.
– Не говорите святотатства перед алтарём, – пробормотала я, краснея до корней волос. – Вы ведете себя…
– Как влюбленный, – признался он. – Виоль, ведь для вас не секрет, что я полюбил вас с первого взгляда. Полюбил сразу и навсегда…
Наверное, каждая девушка мечтает услышать подобное, и я была не исключением. Пылкие слова красивого юноши… Похищение ленты… Всё так романтично, как в модных романах, которые мы с подругами читали тайком от взрослых…
– Виоль, а вы можете ответить… – начал Элайдж, но в это время тётя вышла из исповедальни.
– Тише, – взмолилась я. – Не сейчас, очень вас прошу.
– Хорошо, я умолкаю, – шепнул он, – до следующего воскресенья, Виоль.
Тётя сразу заметила отсутствие ленты, но на обратном пути болтала с таким невозмутимым видом, будто я каждый день теряла по три ленты из прически. Зато дома она устроила мне настоящий допрос, только что пытки не применяла, и тормошила меня до тех пор, пока я не призналась, что произошло.
– Какая ты быстрая! – изумилась она, услышав все подробности разговора в церкви. – Тебя даже и в свет не успели вывести, а ты уже поймала золотую камбалу на крючок! Лилиане понадобилось полгода, прежде чем фьер Капрет пригласил её на танец.
– Наверное, у Лил было много других поклонников, а фьер Капрет просто долго думал! – отшутилась я. – Тётя Аликс, ты не будешь меня ругать? Это же так неприлично…
– О чём ты говоришь, моя девочка? – возмутилась тётя. – Я буду ругать этого нахального молодого человека, который посмел совершить кражу! И пожалуюсь его родителям. Да-да, так и сделаю.
– Тётя! – завопила я, перепугавшись до смерти.
– Ну что ты такая легковерная, – тётушка рассмеялась. – Я ничего не знаю, и ни во что не вмешиваюсь. Но помяни моё слово, скоро он сделает тебе предложение. Уверена, он не станет дожидаться даже начала бального сезона. Побоится, что какой-нибудь франт вскружит тебе голову.
Новый город, новые знакомства, весёлое времяпровождение – всё это притушило мои переживания по Сартенскому палачу. Я не встречала его, потому что в городе не проводились казни. Мне надо было радоваться, что никого не лишают жизни за преступления, но я со стыдом ловила себя на мысли, что почти жду объявления об очередном наказании, чтобы у мастера Рейнара был повод приехать. Пару раз, когда мы выезжали за город, чтобы устроить пикник, я видела черные крыши дома палача в волнах алой рябины, но самого мастера мне увидеть не удалось.
Иногда я расспрашивала тётю о нём, но она отвечала рассеянно и… ужасно мало. А мне хотелось знать больше, гораздо больше. Я и сама не могла объяснить, откуда в моей душе появился такой интерес к этому человеку. Было ли дело в его таинственности, или в двойственности его натуры – убийца и лекарь?.. Я не знала, совсем не знала. И от этого становилось страшно и… восхитительно.
В следующее воскресенье после похищения ленты я, тётя и Лилиана, в сопровождении фьера Сморрета-младшего, отправились к утренней службе. Лилиана пошла с нами, жалуясь, что ей снова отчаянно скучно – муж уехал по делам, и она не хочет сидеть дома одной.
– Даже на церковь согласна, чтобы развеяться, – призналась она, капризно надувая губы.
– А заодно и платье обновить, – подсказала тётя, незаметно состроив мне гримаску.
– Всего лишь совместила полезное с приятным, – отозвалась сестра. – А вы, тётушка, и ты, Виоль, всегда рады надо мной пошутить.
Но платье сидело на ней бесподобно – жёлтое, подчеркивающее яркую красоту Лилианы. В нём она была похожа не на лилию, а на жёлтую магнолию, и привлекала всеобщее внимание точно так же, как привлек бы этот экзотический цветок, распустись он в Сартене.
– А тебе, Виоль, уже пора бы снять траур, – сказала сестра, поигрывая ручкой зонтика. – Месяца через два начнутся званые приемы и балы, надо позаботиться о гардеробе.
– Все уже заказано, – заметила тётушка сдержанно. – Но мы идем в церковь, Лил. Лучше бы подумать о небесном, а не о земном.
– Самое главное сейчас – выдать замуж Виоль, – назидательно сказала Лилиана. – Ей скоро двадцать лет, медлить не следует. И небесам, между прочим, это прекрасно известно.
– Тётя и так очень помогает нам, – одёрнула я сестру, потому что мне стало неловко, что она вот так напомнила, что пора бы и раскошелиться на платья для меня. – И если она пожелает, чтобы я жила рядом с ней и дядей, не выходя замуж, я с радостью подчинюсь. И не надо никаких нарядов.
– Ну, что за ужасы я слышу, – тётя погрозила мне пальцем. – Мы найдём для тебя самого лучшего мужа, Виоль, и не надо никаких жертв. Не волнуйся и не переживай – так и должно быть. Небеса не дали нам с Клодом своих детей, значит, мы должны позаботиться о других. И ты, и Лилиана, и Микел – вы для нас, как родные.
– И мы все очень вам благодарны, – сказала я, прижимаясь щекой к ее плечу.
Мы уже подходили к собору, я на мгновение прикрыла глаза, а когда открыла – увидела сартенского палача.
Мастер Рейнар стоял возле церкви, в стороне от входа, держа в руке шапку. Он стоял, чуть отвернувшись – наверное, чтобы не видеть, как косились на него прихожане, которые проходили в церковь. Он не заметил нас, но я сразу отпрянула от тёти – мне стало стыдно и неловко за такое откровенное проявление чувств. Глупости, конечно, но в тот момент я испытала самый настоящий стыд за яркое платье Лилианы и за то, что у меня была любящая богатая и уважаемая семья.
Тётя и Лилиана, насколько я заметила, тоже испытали некоторую неловкость. Мы торопливо и молча вошли в церковь, и только тогда я почувствовала себя свободнее, хотя ни в чем не была виновата.
Фьер Сморрет-младший встал сразу за нами, и я ещё больше занервничала, вспомнив, что он обещал продолжить разговор о любви. Почему-то сейчас это не казалось мне ни романтичным, ни привлекательным. Неужели это встреча с палачом так изменила меня? Разом заставила стыдиться всего, чему я только что радовалась?..
Пожалуй, впервые я была так рассеянна во время службы. И если раньше я посмеивалась над Элайджем, что он не может прочитать общую молитву, то теперь не в силах была сделать это сама.
И чаще, чем на статуи святых, я посматривала на дверь, всякий раз, когда она хлопала – не вошел ли мастер Райнер?
Но он не показывался, зато Элайдж всякий раз, когда я оглядывалась, ласково мне кивал. Надо было готовиться к исповеди, а я открыла молитвослов, но не видела ни единого слова.
«Какая ты грешница, Виоль, – поругала я себя мысленно. Тебе надо думать о вечном, а ты думаешь о мужчинах! Вспомни, как страшно кончают жизнь те, кто думает о мужчинах, а не о спасении души».
Дверь хлопнула в очередной раз, и я не утерпела – снова посмотрела в сторону входа, хотя только что читала себе самой проповеди о благочестии.
Но вошел не палач, а мужчина, одетый в куртку с нашитым на груди вензелем, мешковатые штаны и грубые сапоги – по виду, слуга из богатого дома.
Он остановился, оглядывая прихожан, заметил фьера Сморрета и подошел к нему, сняв шапку и что-то прошептав ему на ухо.
– Прошу простить, – сказал нам Элайдж, и лицо его выразило неприкрытую досаду, – я должен вас покинуть, фьера Монжеро, фьера Капрет, форката Монжеро, – каждой из нас он поклонился очень учтиво, но на мне задержал взгляд и посмотрел особо. – Папашечка решил срочно обсудить какие-то важные дела. А с ним, как вы знаете, лучше не спорить, – он смягчил слова улыбкой.
– Конечно, конечно, – тётя Аликс ответила за всех. – Передавайте привет вашей матушке. Скажите, рецепт вишневого пирога, что она мне прислала, бесподобен!
– Непременно, – фьер Сморрет ещё раз раскланялся и покинул церковь, даже не приложившись к кресту.
– До сих пор бегает у своих папеньки и маменьки на посылках, как дрессированный пёсик, – сказала Лилиана насмешливо и тихо – так, что услышали только мы с тётей. – Будет бегать до седых волос, поверьте мне.
– Просто он – почтительный сын, – назидательно сказала тётя. – Не вижу ничего плохого в почтительности.
Лилиана фыркнула, но в это время вышел священник, и служба началась.
Я исповедалась, рассказав священнику, скрывавшемуся по ту сторону резной решетки, обо всех гадких поступках, что я совершила за неделю – слишком много думала о предстоящих зимних балах, радовалась взглядам мужчин, примерила розовую шляпку, хотя еще носила траур, ела конфеты с молочной начинкой в пятницу – не смогла отказаться, когда угостили, и осуждала сестру за то, что она стала слишком важной, чтобы поговорить со мной, как в детстве и юности.
Единственное, о чем я не нашла в себе сил признаться – это в своих снах о палаче. Правильнее было бы покаяться, потому что сны точно были не от благих мыслей, но я не смогла. Впервые за свою жизнь я не смогла довериться служителю Бога. Как будто можно что-то скрыть от небес!
Угрызения совести мучили меня всё сильнее, и к концу службы это заметила даже Лилиана.
– Ты побледнела, Виоль, – сказала она неодобрительно. – Немедленно пощипай щеки! Девушка на выданье должна быть румяной. Томность тут ни к чему, можешь мне поверить. Только в стихах мужчины любят белокурых и бесплотных фей, в жизни они предпочитают земную красоту.
Чтобы сделать ей приятно, я пощипала себя за скулы.
– Мама зря назвала тебя Виоль, – произнесла сестра, строго наблюдая за мной. – Так надо было назвать меня, а тебя – Лилианой.
– У Виоль глаза по цвету – совсем как фиалки, – заметила тётя. – Поэтому её и назвали Фиалкой.
– О, несомненно, цвет глаз всему причиной, – сестра передернула плечами. – Тогда замечательно, что нашей матушке не пришло в голову назвать меня Угольком.
– Ты не в настроении? – невинно осведомилась тётя. – Расстроил отъезд мужа?
Сестра вздохнула, принявшись обмахиваться платочком:
– Ах, тётя, вы же знаете, что сегодня у меня приглашено на чай полгорода. У меня все мысли о том, сколько понадобится пирожных, мороженого и сладких пирогов. Столько хлопот, когда хочешь выдать замуж младшую сестру…
Мы с тётей переглянулись, и она чуть заметно покачала головой, показывая, что не надо принимать упрёки Лилианы близко к сердцу.
