Кровавая сделка

Ему даже упоминать имя стало противно и непосильно. Девушка кивнула, не отрывая своего взгляда от непрошенного гостя.

– Почему не отвечали, когда я звонил?

– Я была в душе…

Грачев опять устало провёл ладонью по лицу. Неужели из-за этого он испортил дверь и довёл девушку до животного ужаса. Они оба прекрасно знали, что слова про душ – полное вранье.

– Ладно, ты знаешь, где твой брат?

– Нет, я не видела его с самого утра в загсе. Милена не появилась на бракосочетание, и…

Грачеву хотелось ей верить, но что, если… Почему бы ей не прикрывать этого урода?

– Ты обязана говорить мне только правду, ведь он похитил мою дочь и ей грозит опасность.

И тут девушку словно подменили: в глазах отразилась ненависть, а рот скривился в кривой усмешке.

– Похитил её? Да после того, как она не появилась? Простите, но ваша дочь – настоящая дрянь! Угораздило же Максима втюриться в неё.

Грачев едва сдерживался, чтобы не залепить девушке звонкую пощёчину, но постарался оставаться спокойным. Возможно, она не в курсе всего, что творил братец.

– Поверь, у Милены были веские причины так поступить. Куда он мог её увезти?

– А я вот не скажу, хотя я совершенно не имею понятия, куда он мог свалить. Он передо мной не отсчитывается. Мне больше интересно, где он. Телефон в отключке.

– Лера, тебя ведь так зовут? – после её кивка, сделанного с таким пренебрежением, он продолжил, – ты понимаешь, что может случиться так, что он сядет в тюрьму. Ты же не хочешь этого?

– Вы намекаете, он может прикончить эту… Да что вы вообще о нём знаете?  Он и мухи не обидит!

– Хм, мухи не обидит… И церкви не сжигает, не так ли?…

– Вы о чём? Он не переносит даже вида огонька, не то чтобы сжигать дома.

Грачев вздохнул, отворачиваясь от Леры. Когда-то в поисках информации на Макса, Грачев наткнулся на заключение экспертной комиссии о пожаре в родительском доме. Согласно ему, пожар произошёл из-за непотушенного бычка в подвале дома, о чём свидетельствуют образцы пепла. Он лежал возле легко воспламеняющих материалов вроде ящиков и синтетических тканных покрытий. Ни отец ни мать не имели за собой привычку курить,  так как ратовали за здоровый образ жизни. Но ответственного так никого не назначили, посчитав это досадной ошибкой, стоившей жизни двух человек, а детей – сделавшей сиротами. Грачев съездил к тому месту, где уже стоял недостроенный дом с высотой в десять этажей. Стройку всё никак не могли завершить, и она имела статус «замороженной», хотя судя по законченному фасаду, там остались мелкие работы. Походив по соседям, он вышел на сверстников Максима, половина из которых причислялась к маргинальной ячейке общества. Те охотно ему поведали, что Макс практиковал всякое, но всегда контролировал ситуацию. Но они не связывали шалости с пожаром, на то они уже не имели умственных способностей.

– Лера, а в том доме, где вы жили раньше… – Грачев осторожно произносил слова, следя за реакцией девушки, – Макс часто спускался в подвал?

Лера скривилась как от зубной боли.

– Какое это имеет значение? Мы все туда спускались.

– Прошу ответить, он и перед пожаром там был?

– Не помню, это было так давно, – Лера закрыла глаза, её едва выступающая грудь стала вздыматься, – наверное, да. Помню, как я проходила мимо, и оттуда шел странный запах. Вроде не из тех, что слышала раньше. Я хотела зайти, но мама, она немного приболела, позвала меня спать, и я ушла к себе. А дальше…

Самообладание окончательно подвело девушку, и из её миндалевидных глаз градом покатились слезы, к чему Грачев не был готов. Она напомнила ему Милену, и его сердце сжалось от искреннего сожаления.

– Прости меня, пожалуйста… – он хотел подойти и обнять девушку, но она при каждом приближающем шаге отдалялась от него. Ему стало стыдно, что заставил Леру вспоминать самую большую в её жизни трагедию. – Тогда я пойду… За дверь не волнуйтесь, я позвоню кое-куда и вам быстро отремонтируют. И бесплатно.

Взбудораженная Лера пулей выбежала из гостиной, оставляя за собой протяжное эхо плача. Грачева заворожило это зрелище, спровоцированное им. Он прекрасно понимал её чувства, ведь и на его сердце всё ещё не зажила рана после гибели Сары. А эта девочка… осталась круглой сиротой по глупости брата. Грачев мог только предполагать, догадалась ли Лера о настоящей причине пожара?

Оказавшись в машине, Грачев, не мешкая, завёл мотор. Ему срочно требовалось проверить одно место…

       Глава 32

Дом из десяти этажей по-прежнему навевал уныние своими голыми окнами и кучей строительного мусора. Вокруг него стоял высокий серый железный забор, дабы предотвратить дальнейшую гибель неугомонных подростков, коих и так полегло около десятка.

Небо вновь затянулось тучами. Грачеву стало не по себе от того, куда он направился. Вызывать подчинённого он не собирался, ведь в отделе хватает достаточно работы для того, чтобы не успевать даже перекусить, не говоря уже о том, чтобы ездить по стройкам с целью проверить версии загулявшего шефа.

Грачев решил ещё раз набрать дочь и Максима, но те по-прежнему находились вне зоны доступа. Он закутался в пальто, захваченное из дома, и стал бродить вокруг забора, ведь не перелезать же через него.

Обходить пришлось достаточно долго, прежде чем он наткнулся на запертую калитку. Постучав в неё, он услышал за забором, как пронёсся мужской голос, принадлежащий примерно человеку пенсионного возраста. Так и есть: на свет представился мужчина лет 65. Он впился в Грачева прищуренными глазами под кустистыми бровями, которые срослись между собой.

– Что вы здесь забыли?

– Мне надо пройти.

– На каком основании? Вы представитель строительной компании?

Грачеву стало лень распинаться и достал свою ксиву, но она не убедила осторожного старика.

– Эх, мне оно зачем? Налепите корочки где-то в подвалах, а потом шастают где не следует.

– Я провожу расследование, а вам за препятствие следствию будет предъявлено вмешательство и нежелание помочь правоохранительным органам.

Сторож заметно замешкался, чем и воспользовался Грачев, бегом вступая на закрытую территорию.

Территория вокруг недостроенного дома не могла похвастать приятным видом: всюду стояли машины и фуры; сновали рабочие в испачканной одежде, раздавался далёкий стук чьего-то молотка. Не хватало только крана, но в нём уже не было особой потребности.

Грачев приуныл. Слишком увлёкшись мыслями о том, что там скрывается Макс, он не замечал, что стройка всё же шла.

Он повернулся к сторожу, который неотрывно следил за ним всё это время.

– Вы вчера здесь работали?

– Нет, я через день выхожу на работу. А что?

– Ну, вчера здесь не мог проходить один молодой человек. У него светлые волосы, вытянутое лицо, рост примерно с моего…

– Судя по вашему описанию, речь идёт о Шкирко. Я верно понял?

Грачев едва не вскрикнул от радости, но сдержанно кивнул.

– Ну, он недавно работает над этой стройкой. – Охотно продолжил мужчина, явно имевший чувство симпатии к Максу. – Именно благодаря его компании строительство возобновилось, а то уж все решили, что дело останется незавершённым.

Грачев нетерпеливо замахал рукой, не имея желания выслушивать об этом.

– Ну, так вы не ответили по поводу вчерашнего.

– Я уже говорил, что вчера не работал. Сейчас позвоню сменщику.

И сторож достал из кармана замызганного жилета когда-то бывшего оранжевым, кнопочный телефон. Грачеву пришлось ждать долго. Коллеги переговаривались между собой обо всем, и лишь под конец благодаря напоминанию Грачева был задан важный вопрос.

– Он говорит, что вчера Макс действительно заходил на стройку. Он, стоя на пороге калитки, зачем-то попросил моего сменщика сходить и передать рабочим какие-то указания. Хотя он сам мог зайти и лично сказать кому надо. Тот послушался, и когда он вернулся на место, Того уже не было.

– Хм, а в каком часу это было?

– Говорит, что дело близилось к сумеркам. Да, как раз строители быстренько работали внутри, чтобы успеть внутренние работы…

Грачева озадачило, что Макс приехал сюда через несколько часов после пожара. Где он был до этого времени, а главное, Милена…

– Тогда я прошу вас не шуметь и не говорить, что я здесь. – Грачев перешёл на шёпот, в душе опасаясь, что Макс видит его, – я должен проверить помещения.

– Но Вы же не думаете, что там что-то или кто-то есть…

Грачеву была едва удержимая охота послать чересчур носатого сторожа на все четыре стороны, ибо пока они оба чешут языками, теряется напрасно время.

– Нет, я предпочитаю не просто думаю, а проверять то, о чём думаю.

И Грачев развернулся в сторону дома. Ему следовало не обращать внимания на вялый протест сторожа, рабочую суету и скверное предчувствие.

Поскольку в доме планировались три подъезда, а лифта всё ещё не было, от Грачева требовалась физическая выносливость, с чем у него уже имелись проблемы. Вдобавок сказывались последствия пожара в церкви. Ощущая себя мудрецом аки Соломон, он решил подняться сразу на самый высокий этаж. Однако дыхание перехватило уже на третьем этаже, а в горле уже пульсировало и жгло. Кое-как забравшись к конечному пункту, Грачев представлял собой мертвеца, вылезшего из могилы. Пот градом катился по лицу, хотя из открытых окон дул холодный осенний ветер. Лицо пылало, а руки дрожали, как у заядлого наркомана.

– Черт бы тебя проклял, Макс! – ругнулся про себя несчастный отец Милены, вытирая лоб носовым платком.

Встав с верхней ступеньки, Грачев направился вглубь этажа. Голые стены, отсутствие дверей и окон, свет не долетавший до некоторых помещений  – это могло привести любого человека в уныние, но для Грачева всё это оставалось незамеченным. Он был готов умереть, чтобы спасти дочь.

– Есть здесь кто-нибудь? – кричал он, надеясь, что Милена подаст голос или знак. Однако на десятом этаже всё оставалось тихим, не считая одинокого вопрошающего голоса, который раздавался эхом.

Лишь на восьмом этаже до слуха Грачева долетел едва слышный звук, отдалённо напоминающий писк. Пробежавшись по всем помещениям, он убедился в том, что там не было даже приблудившего котёнка.

Этажом ниже звук был уже гораздо отчётливее. Грачев вновь сделал то, что и прежде, как и вновь потерпел поражение. Но он не огорчался, так как понимал, что раз есть сигнал, то ещё не всё потеряно.

Он так спешил вниз, что едва не отступился и не свалился кубарем по ступенькам. На шестом этаже стало ясно, что кто-то плачет. Грачев пулей забегался по пустым комнатам. Его ждала награда. В одном из помещений, чуть освещаемым наружным светом, оказался сам источник звука.

– Милена! – Не сдержавшись, воскликнул Грачев. Сколько не от радости из-за успешного поиска, сколько из-за отцовской боли. Дочь лежала на холодном полу полураздетая как для таких времён: на ней были только шорты и тонкая трикотажная футболка. Длинное пальто и высокие сапоги как ветром сдуло. Рот её был затянут тонкой верёвкой, как и конечности. Из глаз градом катились слезы.

Грачев, охваченный жалостью, присел возле Милены. Узлы на руках и ногах не поддавались к развязыванию, и он жалел, что не носит с тобой ножик, которым мог бы решить проблему за секунды. А время стоило дорого: рядом бродит посланец из Ада.

– Не плачь, Милена! – приговаривал он, ругая и проклиная всё на свете, что стало причиной страданий дочери. Он решил оставить пока конечности, и дотронулся до головы дочери, чтобы стянуть подобие кляпа. Под левым виском он почувствовал жидковатую корочку. Вытащив руку из спутанных волос, он с ужасом понял, что это было ничем иным, как кровь.

И тут над ним стала чья-то фигура, отбрасывая тень на перепуганной Милене, чьи слезы не думали кончаться. Прежде чем Грачев успел что-то понять и предпринять, по его затылку стукнуло что-то массивное и тяжёлое.

       Глава 33

Разлепив неподъемные веки, Грачев испытывал тупую боль в ушибленном затылке. Поначалу Грачев ничего не видел, так как вокруг всё утопало в кромешной мгле. Глаза снова закрылись.

«Неужели я ослеп?» – ему становилось страшно от того, что его полицейская осторожность сдала сбой в шаге от спасения дочери. О том, где она и что с ней – даже представлять казалось чем-то непосильным. После того, как Грачев обнаружил у неё рану на голове, от Максима стоило ждать издевательства и похлеще.

Грачев закрыл глаза. Затем не открывая их, попытался встать, но с опозданием понял, что и его связали. Разве что кляпа не было.

– Животное, чтобы тебе сгореть в аду! – закричал Грачев, забыв о том, что следует соблюдать хорошую мину при плохой игре. Довольно!

В помещении появился слабый свет, что в некой мере порадовало Грачеву, ведь слепота ещё не пришла на его улицу. Но проблески радости тут же угасли, когда вслед за светом, исходящего от свечи, появился сам Макс. Его лицо казалось обезображенным и нечеловеческим. Взгляд – пустой, но с жаждой причинять зло. Где тот робкий мальчишка, который был сам не свой во время семейного ужина?

– Проснулись, тесть! Долго же вы спали.

– Развяжи меня и Милену, не твори глупости! И никакой я тебе не тесть!

– И это говорит человек, пожелавший сгореть мне в аду. Кстати, в аду у меня явно тёпленькое местечко, так что зря бросаетесь проклятиями.

Хоть Макс не смеялся, но Грачеву его слова показались полной насмешкой.  Холодок прошёлся по спине, но полицейский мог бы поклясться, что он не являлся следствием от валяния на голом холодном полу. Максим стоял так ровно, что производил впечатление статуи.

– Отпусти хотя бы Милену. Ты же её любишь, а значит, тебе должно быть противно причинять ей боль.

Лицо Максима скривилось, от чего сходство в лучах света от свечи с дьяволом только усилилось.

– Люблю… А она меня любила? Если да, то почему так поступила со мной? Разве предательство можно оправдать? Зачем она тянула до самого дня свадьбы, выставив меня идиотом перед друзьями и малочисленными родственниками? Знаете, как на меня смотрели? С жалостью! Терпеть такое не могу!

Грачев не отвечал, так как понимал, что вопрос про мотивы Милены – риторический, и Макс просто выговаривается.

– Меня никто так не унижал. Милена даже не удосужилась позвонить и сказать лично, что финита ля комедия. Я бы понял и смирился, с кем не бывает. Но нет, она бежит трусливо под папашкиным руководством и прячется в поганой церкви! Это так смешно! Почему именно церковь? А?

Грачеву не хотелось даже произносить то, что покажется любому скептику полной чушью. Однако выбора ему не оставляли.

– Мы посчитали, точнее, только я… Что ты туда не посмеешь сунуться. Но ты додумался орудовать с помощью огня…

Максима, казалось, услышанное несколько удивило, от чего не заметил, как наклонилась свеча и капнула своей слезой на руку. Тот чертыхнулся и вернул свече прежнее равновесие.

– Почему я не смею соваться в церкви? Говорите сейчас же!

– Потому что сущность внутри тебя не пустит туда…

Глаза Максима забегали из стороны в сторону, выдавая напряжённую умственную деятельность. Ведь он никому не рассказывал о том, что совершил сделку. Об этом знала только Аза, которая давно покоится в могиле, пожираемая червями.

– Что вам известно обо мне? – Макс подбежал к Грачеву, едва удерживая свечу так, чтобы она не капала. – Отвечайте сейчас же!

– Неизвестная цыганка прислала мне письмо, которое следовало доставить мне после её преждевременной кончины. – начал Грачев, осознавая, что молчанием ничего не добиться. – Я вначале не придал значение тому, что она написала. Мало ли как могут пошутить, но мы действительно обнаружили её труп. Мне было страшно даже предположить, что она говорила правду.

Далее следовал подробный рассказ о том, что было известно Грачеву. Макс ошарашенно глядел на него, прислонившись к стене. Конечно, Грачев не стал упоминать о том, что занимался расследованием  прошлом и настоящем избранника своей дочери.

– Милена говорила тебе, что случилось недавно? – спросил он, когда Макс по-прежнему сохранял молчание.

– Нет, она отказалась со мной разговаривать.

– И только поэтому ты приложил ты?

– Да она сама… Споткнулась на лестнице и упала. Я ни за что не стал бы поднимать на неё руку!

В голосе Максима улавливалось задетое самолюбие. Грачев решил, что почва достаточно постелена для того, чтобы внушить Максу не делать рокового шага.

– Слушай, Макс… О твоей связи с этими убийствами никто не знает, – здесь Грачев слукавил, потому что Бобров всё же читал послание, хотя возможно он и забыл про содержание прочитанного. – Неужели ты готов запятнать своё имя уже реальным криминалом?

Максим издал громкий вздох.

– Вы не понимаете, я не могу жить прежней жизнью! – едва не кричал он, – если вы думаете, что я едва осознавал происходящее, то ошибаетесь! Я всё понимал, и меня это мучило… Хотя нет, по-прежнему мучает! Я не должен был умереть на операционном столе, когда под моей опекой сестра! Ведь это из-за меня она осталась круглой сиротой! Мои руки в крови, и лишь забота о ней могла бы как-то искупить мою вину перед ней, а также перед родителями! А потом меня отмутузили до полусмерти. Знаете, о чём я думал, лежа перед неоновой вывеской? О Лере. Не факт, что дядя вновь возьмёт её под опеку, как когда-то после гибели родителей. Я не мог подвести её во второй раз!

Грачев молча слушал то, что и так знал. Ему было жаль парня. Тот просто баловался травкой, оставив косяк непотушенным. Обыкновенная досадная ошибка, и теперь Макс воочию обнажая все свои чувства, с которыми ему приходиться жить. Быть убийцей собственных родителей – грех, который никогда не сотрётся из сознания и не притупится.

– Потом я прихожу в себя и возвращаюсь домой. Моё сознание полностью кристально чистое с той минуты, как я потерял сознание, и до самого прихода в себя. Я даже догадываться не мог о том, что меня ждёт. Сначала Лера застала меня в прострации, затем камера запечатлела это… Я пошёл на сеансы гипноза и ничего… Только Аза после долгих уговоров сообщила обо мне страшную тайну. Лучше бы я не знал. Осознавать то, что я не ограничиваюсь родителями – едва не вывело меня из равновесия. Да, лично я не убивал, но точно также косвенно имею отношение. Мне хотелось даже наложить на себя руки, чтобы прекратить это мракобесие, но потом всегда вспоминал о Лере и вечном долге перед ней.

И Макс опустился на корточки, опираясь на ту же стену. Свеча значительно уменьшилась в длине, отбрасывая мерцающий свет на страдальческое лицо Макса. У Грачева затекли руки, да и становилось очень холодно.

– Не было ни одного дня, чтобы я не пребывал в изнурительном поиске смысла в своей жизни. Плюс, мной двигала любовь к Милене. Мне казалось, что я заслуживаю её, хоть и чудовищной ценой. В конце концов, люди гибнут не из-за меркантильных соображений с моей стороны. Без моего участия всё равно кто-то перешагнет черту. Так моя совесть постепенно затихала. Мы с Миленой стали готовиться к свадьбе, на пути которой стояла только одна преграда – как мне объяснить то, что я периодически «выпадаю из реальности»? Но оказалось всё куда проще, ведь травма голова – лучшее пояснение тому.

Грачев удивлялся словам Макса. Лера, о котором он заботился, не производила впечатление маленькой беззащитной девочки. Ее сверстницы, бывает, такое вытворяют, что делает их взрослее раньше времени. Милена, увидев гибель на её глазах человека, вряд ли стала страдать от отсутствия в своей жизни такого мерзкого кадра, как Макс. Для Грачева этот поток о долге и чувствах казался не более, чем монологом эгоиста, которому требовался веский повод оправдаться и обелить самого себя.

За стеной раздался протяжный стон. Сердце переживающего отца разболелось, ведь он не в состоянии помочь единственной дочери. Что задумал Макс?

Но Макс, будучи поглощённым копанием в самом себе, не обращал внимание на стоны и попытки Грачева встать.

– И тут я узнаю об отмене свадьбы. За пять минут! Я не мог поверить, что со мной так поступили! А вы её спрятали в церкви в надежде на то, что я туда не войду! Как же смешно, что живот надорвёшь.

По тёмному помещению пронёсся эхом раскатистый хохот. Не зная о том, кому он принадлежит, то Грачев решил бы, что это истерика у душевнобольного. Хотя после услышанного он запросто поставил бы такой диагноз Максиму.

Боль в голове Дениса Алексеевича то затихала, то возобновлялась, мешая придумать выход из сложившейся ситуации. В глубине души он допускал, что Бобров может застать его и дочь через несколько часов в качестве очередных трофеев для патологоанатома.

Максим поднялся и потушил свечу. В темноте его приглушённый голос навевал гнетущее впечатление.

– Но я же не лыком шит, и практику сжигания дома имею. Какой-то дурак оставил канистру с горючим возле машины. Я купил неподалёку газету и со всем добром направился к входу. Благо народу не было, и мне никто не мешал пролить немного горючего у прохода, а затем поджечь газету. Я достаточно ловок проделать так, чтобы на выходе осталась лазейка. И ваша дочь попалась: она выбежала, чем я и воспользовался. Схватил и посадил в машину и увёз. Она пыталась меня бить в машине, но я пригрозить, что она не застанет отца в живых, если станет и дальше мешать мне водить.

– Да что с тобой не так? – вновь заговорил Грачев и прикусил язык. Молчи или возмущайся – никто не знает, в какую сторону переклинит новоявленного психа.

Макс то ли не обратил внимание, то ли сделал вид, но продолжил:

– Глупая Милена, когда мы наматывали круги по городу, только раз подала голос: ей захотелось пить. До чего же примитивная. Ну, я ей дал заранее подготовленную бутылку со снотворным. Я наконец приехал к стройке, в где участвую от имени компании, которая занимается тем, что доделывает за других проекты. И когда никого не оказалось на пути к одному из подъездов, я бегом побежал к автомобилю и потащил на себе спящую Милену. Ох, и тяжёлая она, скажу я вам. Пока мы поднимались, она кое-как очнулась. Я не доглядел и она стала вырываться. Вот тогда её прелестная головушка приземлилась на верхнюю ступеньку. Как она ещё сильнее не стукнулась – я не знаю. Мне пришлось её связать теми верёвками, которые рабочие здесь набросали на каждом углу. У неё нет желания со мной разговаривать, но в её глазах я чётко вижу боязнь. Глупая, я никогда не обидел бы её. Но она обидела меня.

Макс умолк. От него не исходило никакого шума, что вселяло в Грачева ещё большую тревогу. Всё, что для него имело значение – спасение Милены, а он… Пожил и достаточно, к Саре можно хоть сейчас отправляться.

– Так почему она со мной так поступила?

Внезапный вопрос прозвучал как гром среди ясного неба. У Грачева пересохло во рту, и пришлось приложить усилие, дабы Макс знал правду.

– Ты убил священника. Когда тот стал молиться, чтобы ты вышел из припадка. Милена всё видела и сложила дважды два. Она убедилась кто ты такой на самом деле.

Макс не отвечал. Грачев слышал только своё тяжёлое дыхание. Потом спустя несколько минут послышались удаляющиеся шаги. За стеной раздался вопль и рыдания. Услышав их, Грачев активно заворочался, не взирая на усиливающую дурноту. Кое-как присев, он перевёл дух как после длительного марафона. Связанные руки ко всем карманам, он осознал, что они опустошены. Осторожное предположение едва не ввело его в уныние, но, зная, что только от него зависит судьба дочери, Грачев предался раздумьям на тему «Как развязать узлы», от которых ныли щиколотки и запястья. О том, чтобы доскакать в таком состоянии в другую комнату, он отбросил подобную мысль.

Самое паршивое, что кобура тоже не радовала содержанием, точнее, его отсутствием как таковым. Для Грачева Максим достаточно потерял человеческий облик для того, чтобы перейти к прямым убийствам. Несчастный отец едва не впадал в отчаяние, но тут же постарался сохранить хладнокровие.

К тому времени глаза Грачева достаточно адаптировались к темноте, которая на самом деле не была кромешной, как показалось после пробуждения: с улицы доходил свет от уличных фонарей.

Грачев, прислонившись к стене, стал двигаться в сторону лестничной площадки, где стояли поручни. Несмотря на осторожные телодвижения, ограниченные по максимуму, он едва не рухнул вниз, когда пришлось оттолкнуться от стены. Щиколотки опухали, и кисти начало накрывать немотой. Ухватившись за поручни, Грачев пододвинулся к ним.

Вначале он собрался ёрзать верёвку по краям, стоя на ногах, но равновесие подводило своей шаткостью, и ему пришлось присесть на ступеньку.

Задача перед Грачевым стояла сложная: ты делаешь быстро, но шумно, что нежелательно, либо медленно и не успеваешь собственно довести дело до конца. Спустя несколько секунд колебаний был выбран второй вариант, и верёвка уже подверглась трению о железные прутья.

Неизвестно сколько прошло времени, но Грачеву сей процесс казался целой вечностью. Теряя терпение, он ускорил движение.