Москва кричит

– Только умоляю вас не ходить сейчас, лучше дождитесь утра, – как можно жалостливей сказала Хильда, переводя взгляд с одного на другую и заранее зная, что они не послушают.

– С утра открывается бар, – пожав плечами, ответила Августина, – мы теперь работаем весь день, заменить пока некому.

– Ты с нами? – сказал Август, уже поднимаясь и собирая пустые стаканы.

– Да куда ж я вас оставлю, – вздохнула Хильда, допив последний глоток и отдавая свой стакан, – Август, только возьми с собой какой-нибудь инструмент с собой, хотя бы ту старую флейту.

Они шли по ночной Москве, направляясь к Покровке. Улицы были странно пустыми, непохожими на обычную вечно бодрствующую столицу. Никакой подвыпившей молодежи, никаких такси, ни одного посетителя в многочисленных барах, будто они пропустили конец света и теперь одни в целом мире. Наконец Хильда указала на низкую арку старого двухэтажного дома, и они свернули во двор.

– Вот же ж col pugno, – пробормотал Август. Он всегда заменял ругательства понятными только ему музыкальными терминами. Возможно, он подбирал их так, чтобы значение совпадало с эмоцией, а может быть, говорил первое, что пришло в голову, по крайней мере Августина еще ни разу не слышала, чтобы слова повторялись. И тем не менее нетрудно было догадаться, что он имеет в виду, как и понять, что ситуация и правда отвратительная.

– Говоришь на духовной стороне это место выглядит так, будто его стерли с лица земли? – спросила Августина, с трудом отведя взгляд, чтобы посмотреть на Хильду.

– Ты же и сама можешь взглянуть, чего спрашивать?

Не понравился Августине такой ответ, но не из-за того, что всегда добродушная и заботливая Хильда вдруг сделалась неприветливой. Просто она знала, что та сейчас изо всех сил борется с болью в горле, вставшей комом и мешающей выдавливать слова. Знала и то, что Август едва стоит на ногах и пытается не поддаться голосу, шепчущему: «Останься со мной. Закрывай глаза. Позволь туману забрать тебя, и все пройдет». Это она, жившая с эмпатией с рождения, вскоре научилась отключать все чувства, отделять свои от чужих и выбирать, как с ними поступать. Мало кто на это способен. И Августина поняла, что сейчас действовать придется самой. Она закрыла глаза. Чтобы увидеть духовный мир, нужно сосредоточиться, безоговорочно довериться тому, что он и правда есть. Разглядеть сначала хотя бы свои следы – бледно сияющие зеленым, словно светлячки, затем следы друзей – светло-голубые, дрожащие у Августа и переливающиеся, как бензин, у Хильды. Ощутить нить, которая проходит сквозь твою грудную клетку и связывает тебя с чем-то, что находится далеко позади и впереди. Возможно, это «что-то» не так уж и недосягаемо, но у Августов эти нити плотно переплетены, сверкают и уходят в бесконечность. Увидеть, как она пересекается и соединяется со множеством других нитей. А потом обнаружить пустоту. Просто отсутствующий кусок в паутине, к границам которого нити свернулись, обрываясь, и повисли в воздухе. Каждая из них почернела, будто обуглилась. Когда человек умирает от старости или болезни, его линия жизни к концу становится прозрачной, пока не исчезает совсем. Если смерть насильственная, она может быть грубо оборванной, но по крайней мере остается цветной. И всегда четко видна точка, а потом нить исчезает совсем. Подобного же Августина раньше не видела. Это зрелище так заворожило, что она почти забыла о том, что говорила Хильда, и зачем вообще они здесь.

– Август, – быстро сказала девушка, когда наконец смогла открыть глаза, а затем резко развернула друга за плечи, заставив посмотреть на себя, – доставай флейту, сейчас.

Августу потребовалось несколько секунд, чтобы вспомнить, кому принадлежат эти прекрасные сияющие светлячками глаза. А потом морок исчез, будто его и не было. И в этот момент он уже точно знал, что делать. Флейта будто сама прыгнула в руки из кармана джинсов и сама же запела одну из любимых мелодий. Бодрую, но одновременно тоскливую, но не безнадежную, а уверенную, и даже можно сказать – воинственную. Закрыв глаза, он видел как прозрачно-голубые лучи, выходя из его рук, обвивают все вокруг. Видел Августину и Хильду, окруженных его сиянием. Видел, как голубой свет, ни перед чем не останавливаясь, направляется к цели, к пустоте, чтобы заполнить ее собой. В этот момент он верил, нет, точно знал, что все еще можно исправить, можно вдохнуть жизнь, ведь музыка никогда его не подводила. Но не в этот раз. И глядя, как пустота поглощает его свет, он не мог в это поверить. Играл яростнее и громче, забыв обо всем: о себе, друзьях, о том, что нужно дышать, что он стоит на земле, что существует еще какой-то мир за пределами этой мелодии. Играл, пока пустота не забрала всю музыку, оставив после себя ничто. И тогда Август рухнул на землю. «Неужели подо мной все еще трава, а не бездна?» – последняя мысль, которую он успел поймать прежде, чем мир исчез.

Августина думала, что не переживет этот вечер. Когда голубой свет перестал застилать глаза, она увидела полупрозрачную фигуру на земле в паре метров от себя. Фигура лишь очертаниями напоминала ее друга. Она упала рядом с ним и поняла, что не может даже прикоснуться. Его тут больше нет.

– Хильда! – изо всех сил закричала девушка, выводя подругу из транса, – Хильда, срочно!

Женщина наконец сфокусировала взгляд на источнике крика и подбежала. Главная способность Хильды – доставать людей с того света, если на этом от них еще хоть что-то осталось, если душа не успела перейти полностью.

– Он здесь, не переживай, только растерял силы и иллюзию тела. Это мы быстро поправим.

Они возвращались в молчании. Августина поддерживала друга под руку, хотя тот уверял, что уже в полном порядке, но она-то знала, что, может, в сознание он и пришел, но все еще пребывает в шоке и едва ли видит, куда идет. Им всем было, о чем подумать. Но и в то же время непонятно, что обсуждать и вообще делать дальше. Огни проблесковых маячков стали видны еще от метро Китай-город, и чем ближе друзья подходили к бару, тем сильнее ускоряли шаг. Осознание пришло не сразу. Красные пятна пожарных машин, удушающий дым, мужчина, удерживающий их на расстоянии, разбитые окна – все смешалось пятнами и не умещалось в сознании. То, о чем они мечтали, над чем так долго работали, чему отдали сердце, обуглилось, расплавилось, разлетелось взрывами, развеялось по ветру, покрылось пеной. Тот самый бар сгорел дотла.

Я и Красный – Огонь

Мясницкая улица

Солнце всегда находит способ до нас добраться.

«Клара и Солнце», Кадзуо Исигуро

Есть в Москве места, пропитанные молодостью и тусовкой насквозь, через столетия. Здесь так и хочется кинуть в шоппер пару книг из магазина «Библио-Глобус», взять кофе навынос в свой стаканчик и идти с подружкой под руку, обсуждая влияние урбанизации на русское изобразительное искусство, встретить друзей у бара и решить – а почему бы и нет? – присоединиться, ведь у вас ни обязанностей, ни страха перед будущим. Какой страх, если ты и твои друзья бессмертны, как и любой человек, который достаточно молод, чтобы не осознавать быстротечность жизни? И как знать, может, этим настроением мы обязаны тому, что наступаем на все еще сохранившиеся следы Пушкина, Грибоедова, Черткова, разных юных художников, поэтов и другой просвещенной молодежи каждой эпохи, проведших здесь тысячи умопомрачительных вечеринок и всевозможных мятежно-образовательно-алкогольных собраний.

Думала обо всем этом, пока шла вверх по Мясницкой улице мимо Высшей школы экономики – того еще места силы для всех свободных и пока еще безработных. Когда-то мечтала сюда поступить, а теперь вспоминать страшно картины, если их можно так назвать, которые принесла на творческий конкурс. Спасибо, что не выгнали, погоняя горе холстами, как веником, и даже в лицо не посмеялись, а вежливо поулыбались и молча выставили непроходной балл. А я тогда и не поняла ничего, гордилась порисульками. Нет, нарисовано-то и правда неплохо, вот только к дизайну, на который мечтала поступить, не имело никакого отношения. Хотя кто знает, может, если бы посмеялись, я бы вообще забросила творческий путь. И где была бы сейчас? «Поросль грибов во рту собирала, вот где», – буркнула я про себя, обрывая такие мысли. Грех жаловаться, раз я все равно стала дизайнером, у которого всегда большой выбор, с кем бы поработать на фрилансе.

– Простите, девушка, Вы не могли бы мне помочь? – Вдруг послышался сзади мужской голос и кто-то похлопал меня по плечу.

Вытащив наушник – голос Брайана Молко, вокалиста группы Placebo оборвался на полуфразе – и бегло осмотрев мужчину, решила, что денег просить не собирается – вон рубашка хорошая отглаженная, часы сверкнули, очки дорогие. Так что, придав своему мрачному лицу хотя бы какое-то участие, я показала, что готова слушать.

– У меня телефон разрядился, а я заблудился, – с очаровательной улыбкой сказал мужчина и продемонстрировал выключенный экран, – ищу «Зеленую дверь». Может, Вы знаете или сможете посмотреть на своем телефоне?

Я рассмеялась про себя. И место знаю, и Герберта Уэллса с Максом Фраем читала, только вот что такому солидному мужику в возрасте делать в антикафе? Неужели в настолки играет? Не очень он похож на любителя ДнД1, а про Монополию, если и знает, то настоящую, с железными монетами и реально работающими предприятиями. И мне как раз по пути, не люблю я вот такие вынужденные беседы с незнакомцами. На словах, в принципе, не сложно объяснить, как пройти, но внезапно мне самой почему-то стало интересно с ним поболтать. Еще и эта зеленая дверь – символ перехода в чудесный мир, вдруг это окажется какой-то знаменательной встречей? Ладно, если заценит отсылку к «Двери в стене» Герберта Уэллса, идем.

– Ваше имя случайно не Лионель Уоллес? – спросила я, снова чуть не рассмеявшись, когда поняла, что прозвучало это, как один из тех дурацких подкатов, – если так, то, боюсь, вашу зеленую дверь вам придется найти самому, а если вы про антикафе под названием «Зеленая дверь», то знаю, где находится.

– А я в Вас не ошибся, – как-то странно ответил мужчина и еще шире улыбнулся, – и что-то мне подсказывает, что Вам как раз в ту сторону, и Вы совсем не против меня проводить.

Что он только что сказал? Это уже пугает, прямо огромный красный флаг с надписью «Опасность!» поперек. И какого лешего я не побежала, а улыбнулась и зачем-то кивнула и по совсем непонятной причине сказала: «Нам туда»? Мы шли, а мне хорошо, спокойно, как никогда. «Так, девочка моя, – старалась я вырвать себя из розового тумана, – мы что, зря прочли чуть ли не каждую вышедшую в свет книгу в жанре фэнтези? Мы, конечно, ни во что такое на полном серьезе не верим, но разве все происходящее не похоже на очарование, морок или, как там еще это называют, того самого “чудного народца”? Говорю тебе, сейчас же остановись».

– Как к Вам можно обращаться? – все равно зачем-то спросила я, продолжая идти.

Странный вопрос вообще. Не «Как вас зовут?», не сама первая представилась, именно вычурное книжное «можно обращаться». Само вырвалось. И вообще все в этот момент происходило будто помимо моей воли. Никогда не чувствовала подобного. «Так я тебе о том и говорю!» – кричал голос где-то внутри. Но я уже не слышала. Взгляд размылся, а реальность исказилась. О чем я там только что думала? Кажется, что-то спросила у сгустка света, плывущего рядом.

– Как Вам будет угодно, милая, но вообще все знакомые зовут меня Красный, – еще обаятельней (ну куда еще?) улыбнулся незнакомец, снимая очки и заглядывая мне прямо в глаза.

Огонь поглотил все. Огонь проник под кожу, выжег грудную клетку и вырвался наружу, уничтожил дома, деревья, машины, людей. И посреди пепелища невредимый стоял он. Красный. И я с обугленной кожей, выжженная до обнажения и не в силах отвести взгляд. И все еще не боюсь. Горю и понимаю, вспоминаю, что именно так много раз и воскресала. Только пройдя через 900 градусов по Цельсию. Спустившись в ад и оттолкнувшись от ледяного озера ногами, с криками: «Не сегодня, ребята, я еще столько всего не увидела», – выныривала младенцем в новую жизнь. Я ведь каждый раз кричала небу, что хочу умереть, подразумевая, что мечтаю ожить. Снова вдохнуть, снова чувствовать, захлебываться любовью, горем, тоской, гневом, счастьем. И пусть никогда не пойму, как же вместить в себя эту жгучую, невыносимо прекрасную, слишком быструю и короткую жизнь, я буду пытаться, буду становиться еще больше. И прямо сейчас, смотря в лицо огню, я могу выпустить из груди собственное пламя, освободить еще немного места, перестать уничтожать все живое внутри и наконец согреться снаружи.

– Вы в порядке? – спросил Красный, глядя понимающе, глаза уже не пылают, только слегка сверкают золотом.

– Как никогда, – выдавила я и не услышала собственного голоса, лишь ощутила легкое колебание воздуха.

– Поговорим? – предложил он, указывая на уже виднеющуюся зеленую дверь.

Глупый вопрос. Это я должна умолять о разговоре, умолять хотя бы постоять рядышком, никогда больше не отходить. Кто бы ты ни был, Красный, ты от меня так просто теперь не отделаешься. Я за тебя жизнь отдам, только объясни, пожалуйста, что произошло. Вижу ведь, что у тебя есть все ответы. Что ты нечто большое, древнее, многоликое, как этот город. Даже если на самом деле я ударилась головой по дороге и теперь галлюцинирую или вижу сон, пусть он длится как можно дольше. Я никогда больше не хочу приходить в себя.

– Давай сюда присядем, – сказал Красный, указывая на небольшой деревянный столик у книжного шкафа, – кстати, настаиваю, чтобы мы перешли на «ты», думаю, после всего увиденного мы стали достаточно близки, и общаться так намного проще.

Я продолжала молчать и глупо улыбаться, кивая и неловко садясь на краешек стула. В голове, круглосуточно наполненной мыслями, диалогами, картинками, голосами, звенела пустота. Очень необычное состояние. Как начать разговор, какой вопрос следует задать первым, какие выражения подобрать, как снова заглянуть в глаза, как извлекать звуки и формулировать предложения, стоит ли прятать свою растерянность или больше нет смысла притворяться?

– Предлагаю не ходить вокруг да около и начать сразу с моего рассказа, – мужчина наконец прервал тишину, – ты ведь догадалась, что я не случайно тебя встретил?

Я смогла только коротко кивнуть, все еще не поднимая глаз. И он начал:

– Но сам рассказ все же надо начать издалека. Видишь ли, у каждого города есть своя история, своя память, своя душа. Люди, объединяясь в группы и обосновываясь на конкретной территории, приносят туда настроение, сказки и планы на будущее, снова и снова ходят одними тропами, слагают песни о чувствах, дают месту название и тем самым навсегда закрепляют эту территорию в реальности, как нечто важное. Тогда появляемся мы – духи города. Мы рождаемся из нужд горожан, их общих целей и надежд. Наша задача – оберегать город, не давать ему разрушиться и исчезнуть, заботиться о каждом новом жителе, чтобы он стал частью чего-то большего, делать все, чтобы город рос и становился крепче, чтобы всякий, кто оставляет в нем свои следы, ощущал, что он нужен. Конечно, у каждого населенного пункта свой особый характер, и часто он не хочет принимать всех. Москва, по крайней мере, жутко привередлива. Но уж если кого полюбит, а тот ответит взаимностью, она превратит его жизнь в сказку. А мы ее помощники во всем. Каждый из нас рождается вроде бы обычным ребенком, но очень скоро осознает, что никогда не сможет стать похожим на сверстников и не найдет у них понимания. У каждого особый дар, который должен послужить городу и людям в нем. Кто-то находит его сразу и начинает использовать невпопад. Кто-то годами ощущает пустоту, лишь догадываясь, что с ним что-то не так, но не осознавая, что именно. Ты у нас относишься ко второму типу. Не спеши хмуриться, я знаю, что пока ты ничего не понимаешь, но дай мне договорить. Так вот, иногда города болеют. По разным причинам: войны, нищета, революции, эпидемии. Чем больше людей умирает – буквально или лишь внутри себя, – чем сильнее страхи и горе, чем больше людей покидает населенный пункт, тем ему больнее. И наша работа – лечить его раны и устранять причины недуга, то есть спасать жителей, возвращать к жизни тех, кого еще можно вернуть. Ведь город – это люди, а люди – город. Иногда наши дары бессильны, и тогда я отправляюсь на поиски нового духа, потому что успел убедиться – они всегда рождаются и обретают силу в нужное время. Сейчас Москве снова плохо, и я пока до конца не понимаю, что именно с ней происходит, но уже знаю, какую роль в ее исцелении должна сыграть ты.

Тут я не выдержала и вскочила с места. Я не собиралась уходить, но и просто слушать дальше не могла. Этого, черт возьми, слишком много для одного разговора. Все слишком странно. Но самая большая проблема в том, что я не могу ему не верить, не могу решить, что он просто сумасшедший, и рассмеяться, потому что уже смотрела ему в глаза. В тот момент, когда мой мир сгорел в огне, я точно знала, что дальше нужно идти за этим поджигателем, что он тот единственный в мире, кто никогда меня больше не обманет. А еще потому что я видела тот двор и сейчас понимаю, что это и есть «болезнь», о которой говорит Красный. И отчетливо помню, как страстно хотела спасти их, но не знала, как. Если у него есть ответ, надо хотя бы попробовать довериться. Для начала хотя бы дослушать.

– Я возьму нам кофе… ты пьешь? – наконец выдавила я дрожащим голосом. Обратиться на «ты» оказалось ужасно неловко, пришлось себя заставить, но раз он настоял, нужно привыкать.

– Черный, пожалуйста, – ответил он, мягко улыбнувшись, милостиво давая мне возможность сделать паузу.

Девушка у кофемашины нехотя выслушала заказ, ее мысли явно были где-то далеко, а судя по красным глазам и темным синякам под ними, это «далеко» находилось у нее дома в районе подушки. Один из столиков в углу взорвался хохотом, кто-то начал мучить гитару – иначе не скажешь. Компания, расположившаяся на пуфиках, что-то увлеченно обсуждала, а рядом, похоже, проходил мастер-класс по рисованию. «Все такие живые», – я невольно улыбнулась, обводя помещение глазами, пока ждала наш кофе. Мандраж как-то сам собой прошел, стоило ощутить аромат свежего напитка, так что можно было смело брать две кружки, не переживая о дрожащих руках.

– Я готова, – сразу заявила я, решив не тянуть паузу, пока не начала снова нервничать.

– Кофе здесь, конечно, не самый лучший, но пить можно, – как будто самому себе сказал Красный, проведя носом над чашкой, и сделал несколько мелких глотков, не спеша продолжить разговор, – скажи, как смотришь на то, чтобы допить и выйти прогуляться, а там уже и поговорить дальше?

– Почему бы и нет, – ответила я, стараясь не выдать разочарование, но настаивать на своем так и не решилась.

Мы свернули на Рождественский бульвар и медленно пошли по аллее. Один из самых узких и уютных бульваров Москвы. А название района Мещанский будто говорит само за себя. Усадьба, усадьба, еще усадьба, особняк, театр, и, о боже, трапезная. Только здесь все еще существует это слово. Церкви, монастырь и собор, хотя я понятия не имею, в чем разница. Да даже Центральный рынок добавляет атмосферы. Странная, можно сказать, несуразная, а иногда трагическая история. Впрочем, как у любого района Москвы. Я не так часто гуляла здесь. Зато каждая прогулка была особенно счастливой. Но видимо, сегодняшняя станет исключением.

Красный убийственно долго молчал, посматривая по сторонам, а я искусала губы до крови, не понимая, что происходит. «Он собирается заговорить или вообще забыл, что я тут рядом иду?» Я уже устала сверлить его взглядом – все равно не помогает.

– Мы остановились на том, что Москва снова болеет, и вы со всеми остальными пока не понимаете, чем именно, – аккуратно заговорила я, наконец решившись прервать эту звенящую тишину и вернуться к разговору.

– Ах, да, – рассеянно ответил он, и правда будто только что заметив мое присутствие, – и на том, что именно ты поможешь нам это безобразие прекратить.

Надо же, не «пожалуйста, помоги», не «сможешь помочь», а так просто «поможешь», будто вопрос уже решен, и мое мнение никто не спрашивал.

– Но я пока ничего не понимаю, что я могу сделать? Ты говорил, что это работа для духов города с какими-то их дарами, а я что могу? У меня вроде и обычных талантов нет.

– О нет, у тебя потрясающий талант принижать себя и игнорировать в себе все хорошее, но с этим ты разберешься сама, интересует меня другое. Видишь ли, пока что я смог понять только то, что нам нужен человек, способный умереть. Казалось бы, бери любого, особых умений не нужно, но это не главное. Главное, чтобы после он смог воскреснуть, а заодно достать с того света парочку душ.

– Что за бред? – не выдержала я, – Как это возможно?

– Понятия не имею, – ответил он и так заливисто расхохотался, будто лучшую в своей жизни шутку сказал, – но у тебя определенно есть сила, которая позволит это сделать. Пока же я прошу лишь подумать над всем, что сегодня услышала и увидела, мы с тобой скоро снова встретимся.

И исчез. Просто взял и испарился. «Твою ж мать, во что я вляпалась?» – думала я и еще долго стояла на месте, не отводя взгляда от обращенного к небу каменного лица Владимира Высоцкого, у памятника которому мы «попрощались». Несколько минут колебалась, но с мыслями «А к черту все!» забралась на постамент, чтобы обнять бессмертного гения. Он оказался гораздо теплее, чем я думала, видимо, нагретый дневным солнцем.

– Он видел дно, – я стала тихонько напевать, – он видел ад, но сделал он свой шаг назад – и воскрешен!2

Забытье прервал звонок телефона. Странно, на экране отобразилось имя соседки из дома, в котором я выросла, и где сейчас все еще жила мама. Мы обменялись номерами в день, когда я уезжала, просто на всякий случай. Страх пробежался по телу, когда я осознала, что, не настань этот «всякий случай», она бы звонить не стала.

– Милая, я сразу к делу, – услышала я дрожащий голос женщины, когда ответила на звонок, – твоя мама, она… она, – голос оборвался всхлипом, но соседка могла не продолжать, все и так уже было понятно.

– Я приеду, сегодня ночью, – ответила я и быстро повесила трубку.

Я рассчитывала не возвращаться в тот город еще много лет. И больше никогда не видеть лицо матери. Только вот не учла, что, кроме меня, некому организовать похороны. Я не знаю пока, как реагировать, какие эмоции я должна испытать, знаю только, что теперь вновь обретенный смысл жизни должен будет подождать.

Ника – Другая сторона

Садовое кольцо

Я считаю, что заслуживаю этого просто по факту своего ошибочного рождения и гадкого внутреннего мира.

Из моих дневников

Я, ничтожный зомби в ничтожной клетке в ничтожном аду.

«Таинственная история Билли Миллигана», Дэниел Киз

Когда Ника открыла глаза, была глубокая ночь. И такая звонкая тишина, что звук собственного дыхания сперва напугал девушку. Никаких огней вдалеке, ни одного горящего светом окна. И лишь тысячи черных нитей повсюду пересекают пространство. Воздух густой и спертый, ни малейшего ветерка. «Может, так выглядит загробный мир? Но где тогда полчища мертвых душ? Или у каждого он свой? Странно тогда, что мой выглядит, как опустевшая Москва», – думала она, оглядываясь по сторонам. Девушка не сразу заметила странный шнур, выходящий из груди и тянущийся далеко вперед. Такой же черный, как эти нити вокруг. Попробовала вытащить, но ничего не произошло, вообще не сдвинулся. Специально ущипнула себя за руку, чтобы проверить, реально ли происходящее – было больно. Но потом вспомнила, что так определяют сновидения, а не посмертие. «Неужели, загробная жизнь состоит из сплошного блуждания без цели? Тут же вообще ничего не происходит. А может, я не умерла, а попала в какую-то альтернативную реальность?» Она не знала, что делать, а потому просто пошла вперед.

«Это же Земляной Вал, – Ника узнала улицу, как только вышла из дворов, – Даже “Атриум” вон видно. Получается, не какое-то абстрактное место, а самая настоящая Москва. Правда, от этой информации понятней ничего не становится». Немного подумав, решила пойти в сторону Покровки. Ника помнила, как однажды сидела там в «голубом» дворе и удивлялась тому, как обилие голубого цвета, хвойные деревья и морские рисунки на стенах создают полное впечатление, будто по другую сторону домов не шумная Курская, а чистое скандинавское море и холодный ветер, а обломки маяка, нарисованные на стене, вот-вот соберутся и начнут, как прежде, светить сквозь туман и направлять заплутавшие корабли. «Интересно, как выглядит тот двор в этой реальности?»