скачать книгу бесплатно
Подруги говорили, лежа на коврике под легким навесом среди роз, левкоев, мака и миртов – в саду, где царит полдневная жара, и слышно журчанье воды. Это предместье Бит-шар-Бабили на берегу Евфрата. Между высокими серебристыми тополями видна широкая водная гладь – как огромный поток жизни, река Евфрат ежесекундно струит мимо свои волны.
Иддиль – новопосвященная жрица Богини Наны – делилась впечатлениями о своей новой жизни. Три седмицы назад ее супругом стал самоуверенный, красногубый молодой человек – сын богатого жреца.
– Я подсчитываю: сколько раз он меня ласкает! Кладу бисерные бусины в шкатулку, и за двадцать один день уже восемьдесят четыре раза! Последние два раза только что этим утром. Смотри, сколько бисера уже на дне!
Она тряхнула синей стеклянной вазочкой, с улыбкой глядя на катающиеся по дну крупные и мелкие бусины. Ее черноволосую головку украшают золотые подвески, серьги, шпильки с лазуритовыми миниатюрными фигурками богинь, стоящих меж деревьев и зверей. Иддиль заявила:
– Я буду всегда после любовного соединения класть сюда бусины и считать, чтобы к концу жизни знать точно, сколько раз я имела мужчин!
Та, чье храмовое имя «Дочь Неба», «Звезда Зари», с легким презрением видела, что стремление подруги наслаждаться чувственной жизнью слишком эфемерно и не выдержит испытание временем. Но сейчас на миг проницая будущее, она и через двадцать лет увидела подругу по-прежнему уверенной, полной жизненных сил… Что ж, пусть будет так. Иддиль достойна этого.
Увлеченная Иддиль без стыда твердила о ласках двух тел, рассказывала все подробности.
А Таллат, не менее дерзкая в своей невозмутимой чистоте, смотрела на течение реки между зеленых берегов и словно через иные – не свои – глаза видела изменяющиеся лики будущих событий, видела течение Времени и над всем – двуединый лик Божества, ласково взирающий на нее.
Разгар лета, жара Сузы – сюда переехал царский двор.
Царский дворец в Сузах – это великолепные строения из ливанского кедра, украшенные мидийским и бактрийским золотом, серебром и бронзой из Согды, слоновой костью из Эфиопии, Индии и Арахосии.
Таллат находилась в свите Матери Царя.
Видения иной жизни не оставляли ее – от самых простых до сложнейших, невыразимых и неописуемых словами. Ночью она вставала на край веранды возле перил и словно улетала в видения – отзвуки прошлых и будущих событий напряженно ловила ее душа! Наступал миг, когда она словно растворялась между небом и землей, переставала помнить, кем является она, видящая все это. Бытие смешивалось с небытием, прошлое с будущим.
Она словно переставала существовать, но перед ее неподвижным взором скользил отчетливый поток возникающих явлений…
От края до края пустынная земля, в закатной дымке клубящиеся облака, по степи неистово скачущие всадники… Когда они останавливают коней, Таллат ясно – на расстоянии вытянутой руки – видит их лица, знаки царской власти на переднем всаднике; их губы шевелятся, произнося друг другу слова, их глаза смотрят прямо на нее, но совсем не видят ее.
…Яркие цветы сада перед незнакомым храмом, по верхнему краю его белых стен – яркие зеленые и золотые полосы узоров. Таллат – гигантского роста и стоит в воздухе лицом к храму – ее ступни находятся на уровне цветущих верхушек кустов, а голова – выше кровли. Это было единственное видение, в котором она видела саму себя со стороны.
Видения не зависели от ее воли и жили своей собственной жизнью, и чем чище было ее сознание, тем отчетливей и ярче разгорались они перед ней.
Однажды ночью на вершине трехступенчатой башни-беседки Таллат пронзительно ясно увидела вокруг залитые солнцем просторы Персии, и среди них – запустелые развалины, полные диких зверей. Словно через тысячу лет она очутилась здесь! Мучительное осознание исчезновения всего прошлого!
Увидела будущее и вернулась в настоящее – вновь ее глаза видели сад и в свежем ароматном дыхании ночи высящиеся вокруг дворцы. Она опустилась на колени, неподвижно стала глядеть на сияющее великолепие звезд, из дали вечности созерцающих великолепие земного царства…
Через месяц жизни в Сузах Мать Царя и знатные женщины посетили зверинец. Здесь держали ланей, львов, и других животных, выловленных в окрестных степях и лесах.
Сизигамбис остановилась недалеко от входа, разговаривая с женой брата Царицы Статиры, а так же со своей давней подругой Аристомой – родственницей Артабаза, главы царских приближенных. Рабыни держали над ними зонты и опахала. Между тем царевны и их знатные подруги развлекались созерцанием могучих львов и бросали им кусочки вареного мяса. Лица девушек совсем не прикрыты покрывалами, ведь сейчас рядом нет незнакомых знатных мужчин. Все они разряжены в яркие одежды, щебечут звонко, как птички.
Вокруг цвели сады, а в жгучей синеве неба таяли лиловые и белые облачка.
В плавно струящейся прелести движений Таллат прошлась по аллее, обсаженной лимонными деревьями, вернулась к Матери Царя. Вокруг, как всегда, множество слуг. Толпы евнухов, как обычно, наполняют женскую половину Дворца, всюду сопровождают знатных женщин. Таллат с детства приучили не бояться евнухов и слуг.
Поодаль стоят воины – они охраняют зверинец и Дворец. На стражниках – пестрые кандии (кафтаны), темные анаксариды (шальвары). Длинные рукава одежд покрыты железными чешуйками, сверкающими на солнце, точно рыбья чешуя. Они держат короткие копья, вооружены акинаками – короткие мечи в дорогих резных ножнах.
Таллат, находясь возле Сизигамбис, незаметно, не поворачивая головы, смотрела на молодого воина слева, на его ярко освещенную солнцем безбородую щеку, на оранжевую, с узорной каймой, одежду. Вдруг воин покосился на нее смелыми глазами, и на ярком солнце сошлись их взгляды, разошлись, затем вновь они взглянули друг на друга.
Возгласы страха и удовольствия раздались со стороны шалившей стайки девушек царской крови: темногривый лев прыгнул, стараясь достать верха ямы, огороженной каменной стеной.
Сделав два шага поближе к внучкам, Сизигамбис продолжала с Аристомой разговор о распоряжениях по уходу за садом и способах лечения двухлетнего, заболевшего сына Царицы Статиры. Таллат слышала их слова, но не слушала их. Она стояла очень стройная, глаза чистые и светлые, как горный ручей, ярко-черные волосы, заплетенные в косы. Солнечный свет высвечивал голубизной светлый шелк ее длинного одеяния.
Теперь воин стоял ближе. Золотая молодость его лица всем бросалась в глаза. Сильные бедра юноши обрисовывались в складках одежды, будто изогнутый лук, и дерзкое желание кружило голову Таллат: хотелось положить плотно ладонь на его бедро и ощутить сквозь легкую ткань кандия и шальвар горячую силу и тяжесть мышц!
Царевна Статира, быстро перебирая по песку аллеи маленькими башмачками, усыпанными драгоценными камнями и жемчугом, подбежала к Сизигамбис и со всего разбега бросилась обнимать бабушку, целуя и тормоша.
– Позволь нам поехать посмотреть охоту!
Прервав беседу, Мать Царя с улыбкой положила длинные, поразительно изящные руки в широких рукавах одеяния на белокурую голову внучки.
– Красавица моя, а откуда ты знаешь о завтрашней охоте?
– Знаю, знаю! Мне Анфратена (распорядитель царского дома) сказал! Позволь же нам посмотреть! – смеясь и ласкаясь, настаивала царевна.
– Что ж, свет глаз моих, я попрошу его, чтобы вас взяли.
– Я тоже хочу посмотреть, – сказала Таллат, от воина оборачиваясь к Сизигамбис.
– И мы! И мы! – закричали остальные знатные девушки.
Охота состоялась в парасанге от Суз в излучине реки Улей.
Воины из личной почетной охраны Матери Царя верхом на высоких и сильных, парфянских конях, прославленных по всему царству и даже изображенных на рельефах лестницы Ападаны, окружали полукругом веселую стайку пестро одетых всадниц: здесь собрались юные царевны, дочери знатных семейств, их няньки, наперсницы, евнухи, служанки, рабыни. Одежды и украшения сверкали на солнце, соперничая красками и блеском с яркой синевой неба и с цветами, густо алевшими среди свежей зелени трав.
На окаймленной деревьями луговой равнине растянулись цепью загонщики: сейчас они погонят дичь в огороженное место, где стоят знатные охотники с луками – оттуда доносились веселые выклики, звон тетивы, посвист стрел, отрывистый топот игриво скачущих, сытых коней.
С небольшого возвышения группа весело переговаривающихся всадниц смотрела на знатных охотников, многие из которых их родственники – отцы, дядья, братья, женихи. Позади женщин толпа разряженных евнухов и слуг тоже громко гомонила. Таллат обвела взглядом лица всадников охраны. Тот молодой воин сидел верхом на темно-кауром, почти черном, коне.
Когда загонщики погнали ланей, юные всадницы, толпясь вокруг двух царевен, передвинулись вперед, – одни смеялись и взвизгивали, у других возбужденно сияли глаза и раздувались ноздри. Цепь охраны тоже переместилась, и, вдруг оглянувшись, Таллат увидела, что воин находится совсем близко – значит, он понял ее влечение! Почти в гневе она смотрела поверх ушей своего светло-золотистого коня, ничего не видя перед собой. Если бы он подъехал еще ближе, осмелился протянуть руку к ней, она с яростью ударила бы его по руке плетью!
– Глянь туда, моя госпожа, – раздался за ее правым ухом голос Балишана, и его толстая ладонь, по запястью отороченная лазоревым рукавом парадного одеяния, показала направо: охота началась.
Среди женщин поднялся крик и смех, когда зазвенели тетивы луков, засвистели стрелы, и начали падать пораженные животные. У знатных персов охота – одна из главных занятий и забав.
После полудня охота кончилась. Женщины повернули коней к Сузам. Переполненные впечатлениями, ехали, смеясь, болтая и перебивая друг друга, потеряв царственный порядок. Няньки и слуги ехали позади тоже в беспорядке. Царевны понукали своих коней, то и дело порывались скакать вперед, увлекая за собой всех остальных. В общей оживленной суматохе Таллат ехала, сдерживая коня, не торопясь, не оглядываясь.
Когда во дворе Дворца евнухи и рабыни стали снимать с коней знатных всадниц, Таллат увидела, что воин остановил коня у ворот и смотрит на нее. Успокоенная возвращением, она большене взглянула на него, пересаживаясь с крупа коня на руки Балишана. Усталых всадниц разносили по покоям на полдневный отдых – наступало самое жаркое время дня.
Жара. Она сидела на синем ковре – на переплетении его ярко-розовых и светло-серых узоров. С высоты большой террасы – сквозь ее балюстраду – во всей красе был виден роскошно цветущий сад. Из внутренних комнат и из дверей зала, полу-заслоненных занавесями, доносились звонкие девичьи голоса и звуки песни, которую разучивали знатные девушки и за смехом и шутками никак не могли разучить.
Таллат сидела, поджав под себя правую ногу, сцепив пальцы рук на поднятом колене левой ноги, торс слегка откинув назад, голову чуть склонив вперед. Полы светлых тонких одеяний и длинные черные тонкие косы, как змеи, свернувшиеся кольцами, неподвижно лежали вокруг нее. Она не шевелилась. Таллат казалась полностью законченной и самодостаточной, как прекрасный узор ковра, к которому невозможно ничего добавить… Но она думала о воине, и ей казалось, что по телу бегают мурашки озноба.
Прошло несколько дней.
Их неожиданная встреча состоялась в коридоре возле бокового выхода в сад. На стенах коридора, сложенных из светло-кремового известняка, ярко выделялись раскрашенные рельефы: торжественное шествие знатных царедворцев.
Воин в замешательстве остановился перед Таллат, но тут же шагнул ближе к ней. Она без малейшей боязни взглянула на него. Молодой воин сразу крепко притиснул ее спиной к стене, целуя в подставленные ему губы. Несмотря на все одежды, впервые чужое горячее тело стало столь близким к ней, и впервые же возникло сильное, осознанное влечение именно к этому человеку. Ясное осознание всего предстоящего.
Одновременно взглянули в глаза друг друга, ощущая желание еще большей близости – сегодня же.
– Госпожа, я весь твой… – прошептал он.
– Ночью приди ко мне, – сказала Таллат.
В текучей плавности и бесшумности движений она прошла к себе. Воин ушел из коридора, прежде чем его заметили возле женской половины дворца.
Вечером, чтобы не идти в охраняемый стражей сад, он проскользнул по крыше большого здания, спрыгнул на ниже расположенную крышу павильона, дошел до стены следующего строения, дотянулся до угла веранды изацепился за ее перила.
Из-за жары постель Таллат разложена возле занавешенного выхода на веранду – здесь, распростертый поперек дверного проема, спал и храпел во сне Балишан, лежа на боку, подложив пухлую ладонь под толстую щеку.
Заслышав легкий шорох на веранде, Таллат поднялась с постели и, бесшумно по коврам пройдя комнату, чуть приоткрыла дверь в коридор – возле порога спали нянька, второй евнух и две полуголые девочки-рабыни, разметавшиеся в крепком сне. Она отступила, вновь прикрыла дверь; переступив через Балишана, вышла на веранду и, быстро перебирая кончиками босых ног, подбежала к тонким колоннам, подпирающим крышу, и взялась за рукав одежды воина, перелазившего через перила, словно помогая ему.
Жаркая ночь. Ни единое дуновение ветерка не колыхало воздух и занавеси. Вслед за ней воин прошел в комнату. Таллат повернулась к нему.
– Клянись, – прошептали ее губы, а рука поднесла к его губам перстень со знаками, известными только посвященным. Не сводя с Таллат глаз, молодой воин прошептал клятву верности и поцеловал кольцо и ковер у ее ног. Затем встал.
– Меня зовут Арешат. Я из рода Асмурга, из племени марафиев.
Он растормошил ее одежды, добираясь до тела. Дикая гордость вдруг прорвалась в нем. Он изо всех сил сжал ее в объятьях.
– Тебя не отдадут мне, но я никому тебя не отдам! Ты – моя!
– Да, да!
Она прижалась к нему. Арешат сорвал с себя одежду и, с необузданной силой бросив Таллат на спину, со стоном сквозь стиснутые зубы приник к ней.
Утром она проснулась из-за того, что Балишан сидел рядом и сдержанно – чтобы не услышали в коридоре, – плакал и вопил, бия себя кулаком по лицу.
– Зачем ты сделала это, госпожа моя?! А если узнают Царицы?! Что тогда будет?! Его надо убить немедленно – я сам ткну его кольцом с отравленным жалом или позволь мне велеть верным людям расправится с ним!
В надменном спокойствии Таллат несколько вавилонских минут смотрела на своего слугу глазами, загадочно ясными и бесстрастными, зажегшимися обжигающе холодным светом; затем встала и запахнула ночную полупрозрачную одежду. Положила ладонь на мокрое от слез лицо евнухи и толкнула слегка – он, как толстый мешок, повалился перед ней на ковер, заслонив дверной проход.
– Встань, – сказала она, высоко держа подбородок, – приведи в порядок постель и себя.
– Хорошо, госпожа, – сказал Балишан, всхлипывая и приподнимаясь, – но я боюсь, что госпожа Царица и другие узнают…
Ее нестерпимо ясные глаза сверху опустились на его лицо – на него словно хлынула успокаивающе прохладная волна.
– Никто не узнает, ведь ты никому не скажешь. – Она показала на столик, заставленный посудой. – Возьми эту золотую чашу, я дарю ее тебе.
– Хорошо, госпожа. – И одной рукой прижимая к груди чашу, а второй отирая опухшие от слез глаза, Балишан тяжело привалился к стене, пропуская Таллат мимо себя на веранду. Он начал обтирать себе лицо и поправлять одежду, прежде чем начать мыть и расчесывать свою госпожу.
В чуть прохладной свежести сияющего утра Таллат в легких светлых одеждах встала у перил и с высоты поверх сада глядела на прекрасные земли Элама – на далеко простирающуюся зеленую равнину между двух синих рек, на иззубренные, серо-голубые в прозрачных тенях, цепи гор, непрерывной и отдаленной стеной протянувшиеся с севера на юг к Персеполю и Пасаргаде. Ее прекрасные светоносные глаза находились вровень с их заснеженными вершинами.
Она не оглянулась на мягкие шаги толстой няньки – рабыни-киликийки.
– Госпожа, Великая Царица зовет тебя присутствовать при ее одевании, – с поклоном сказала киликийка.
– Ты слышишь. Балишан? – не оборачиваясь, спросила Таллат, не сводя глаз с сияющих под солнцем горных цепей, захваченная утренней свежестью и своей юной, неиссякаемой полнотой жизни.
– Да, госпожа, – раздался послушный голос евнуха, – сейчас же принесу тебе одежду. Какое платье ты хочешь надеть?
Таллат сбросила ночное одеяние и села на постель. Балишан и рабыня начали расчесывать и заплетать ей косы, умывать, одевать. Прибежала самая младшая из рабынь и то с одной стороны, то с другой подставляла им ларцы с бусами и украшениями.
Когда служанки ушли, Таллат с невозмутимым лицом взглянула на Балишана и велела:
– Скажи Арешату, что теперь он придет ко мне через пять дней – в новолуние.
– Как ты желаешь, госпожа, – склонился он в поклоне.
Она прошла мимо него в коридор и, окруженная раболепной толпой служанок и евнухов, направилась в покои Матери Царя.
Горячий разгорался день. Таллат любила, как змеи, сухую жару Элама.
Персия. Вавилон.413 год вавилонского летоисчисления (334 до н.э.).
Всю зиму жили в Сузах. Сизигамбис и Араманта пили воды целебного источника. Царь Царей Дарий вместе с супругой переехал в Вавилоне и оттуда слал подарки Матери, сестре и детям.
Сияющая, быстрая пришла весна. Всё расцвело. Таллат не раз, накинув на себя темное покрывало, выскальзывала из Дворца. Вне города ее ждал Арешат, садил на своего коня.
Вдвоем они уезжали в степь. Спрыгнув с коня, Арешат нетерпеливо привлекал ее к себе.
Под голубым солнечным небом лежала черная земля, вся в вспышках алых, желтых, синих цветов, и среди них – они, живые, как цветы. Их горячие, впаянные друг в друга тела. Сосредоточенное, точеное лицо Арешата, его закрытые глаза. Улыбающиеся губы.
Стрелы Солнца, падая с высоты, пронизывали их, заливали сияньем всё вокруг, тесно связывали небо и землю, и всё казалось чудесной картиной, расшитым ковром с узором волшебной красоты.
В этот день на коне Арешата они поднялись выше в согретые солнцем, скалистые предгорья. Слева внизу открылось взгляду ущелье – на дне его сверкала горная речка, где-то севернее сливающаяся с эламской священной рекой Улеем.
Возле подножия скалы привязав коня к вязу, они поднялись на уступ скалы, обливаемый слепящим светом и жаром солнца. Таллат смотрела, как воин снимает с себя верхний кандий и расстилает его, кладет рядом меч, лук; придвинувшись, целует и обнимает ее ноги – то в сильнейших объятьях стискивает, то едва смея прикоснуться; грудью приникает к ее коленям и, запрокидывая голову, смотрит ей в лицо, не обращая внимания, что солнце с вершины неба нестерпимо сверкает ему в глаза.
Лицо Таллат было очень ясно. Она стала смотреть на розовые от зноя скалы, фиолетовые тени дальних ущелий. Она смотрела так внимательно, будто видела нечто за всем этим окружающим. Руки Арешата стиснули ее с новой силой. Она опустила на него взор. С плеч по шелку одеяния на руки юноши черными змеями соскользнули ее косы. Кольцо его рук всё страстней стискивало ее, и она приникла к нему.
В знойной тишине встречались и долго не расходились губы, не разлучались тела.
…Накинув на плечи длинный кандий воина, Таллат встала на край скалы – горячее солнце и сухой жар ветра обласкивали настежь раскрытое им тело. Арешат встал позади, ревниво обнял ее. Без капли страха она смотрела с высоты обрыва вниз и в вверх – в безгранично свободный небесный простор.
Затем она повернулась и посмотрела на Арешата прохладной чистотой глаз. Сообщила:
– Мать Царя и ее свита едут через два дня в Вавилон.
Пораженный известьем воин отступил на шаг. На молодом чеканном лице мелькнуло легкое замешательство и страдание, не гармонирующие с точеной силой его черт.
– Я не знал, я думал… А ты?
– Конечно, я еду с ней.
– Значит, мы разлучаемся?
– Да.
