скачать книгу бесплатно
Ладони.
Что мы знаем?
Что здесь значим мы?
Не спрашивай.
Молись, люби и пой.
Закат. Притушен свет. Окно. Чернильница.
И люди. Здесь так много, много их.
Весь век шумит вокруг, растет и ширится.
Но ты живешь во мне.
И нет других.
«Она бежит по снегу в легком платьице…»
Она бежит по снегу в легком платьице,
И прячет по карманам адреса,
Бежит от понедельника до пятницы,
А в воскресенье смотрит в небеса.
Смеется и баюкает все горести
На осторожно дышащей груди,
И вы ее надежды не оспорите,
И не поймете, что там позади
За этими ажурными предплечьями,
Исписанными строчками стихов,
За этой горькой верой в человечество,
И в человечность поздних женихов.
Ей можно только жить, взлетать на выдохе,
Плести волос растрепанную медь,
Бросать в утробу жизни свои вызовы,
Ей можно только плакать, только петь.
Держательница тихого достоинства,
Хозяйка ног изранено-босых,
Распущенных по ветру мыслей собственница
Владелица эмоций расписных.
Она, она… Она ведь просто девочка,
Тростиночка, снежинка по весне
В реальности осиротело певческой,
В оттаявшей к полудню белизне.
Беречь, беречь, сражаться и заботиться.
Любить, любить, хранить ее в себе,
И слушать, как душа ее колотится,
И слышать только небо, только свет.
«Здесь пахнут сиренью и верою…»
Здесь пахнут сиренью и верою
Нагретые стены избы,
Здесь время того милосердия,
Которое ввек не избыть,
Здесь Бог пробирается травами
Под ноги босой детворы,
Здесь место спастись
Между травлями,
Здесь время спасать.
Здесь обрыв
В покой,
В малословность,
В забвение,
В умение просто обнять
Тебя возле печки.
Здесь зрение
Находит кругом благодать.
Здесь что-то от мудрости прожитых
Веков. Здесь способность прощать
Живет, словно в небо проросшая,
И словно с людьми сообща.
И ты здесь становишься радостной,
Задумчивой тишью лесов,
Становишься знаменем, адресом
В проулки земных вечеров,
Где тепломолочной туманностью
Баюкают песни святынь,
Где мы вдруг становимся данностью,
Из мифа большой суеты.
Ты видишь?
Все песни – разрезами
Болят и кровят на снегу.
Ты видишь?
Стою между безднами,
Прозрачный от сердца до губ.
Ты видишь?
Тоска нелечимая
Стоит у меня за спиной.
Уедем в деревню, любимая,
Уедем дышать тишиной.
«Уйдешь. А что оставишь нам…»
Уйдешь. А что оставишь нам?
Ты говоришь, что снег
Нетронутый. И клавиши
Рояля. И ковчег.
И музыку. Но музыка
Стихает по ночам.
Нет, ты оставишь узость нам
Идей о мелочах.
Оставишь мокрый, ягодный
День осени. Старье.
Оставишь только загнанность,
Проклятие свое.
Счета в хрустальной вазочке
За воздух и за свет.
Оставишь пыльный справочник
Людских сердец и лет.
Оставишь неизбывную,
Бессильную тоску.
Любовь альтернативную,
Любовь в одну строку.
И пыль на этих улицах,
И новости газет,
В которых мир сутулится,
Оболган и раздет.
Наследство бесполезное,
Огрызки, хлам, тряпье.
Оставишь лишь поэзию.
Бессмертие свое…
«Писать, пожалуй, можно обо всем…»
Писать, пожалуй, можно обо всем.
Все стоит слов
И каждый стоит слова.
Масштаб основ
За письменным столом
Окажется когда-нибудь пуховым
Лебяжьим одеялом на снегу.
Смотри, смотри, на нем уснул ребенок,
Смотри, как ночь склоняется к нему
И шепчет что-то царственно, иконно.
Пиши стихи о том, что из окна
Видна стена,
Которая все слышит.
И церковь из окна еще видна,
Вон там стоит, вздымается над крышей.
Стоит давно,
А кажется – летит.
Летит над строем стиранных рубашек,
Летит над жизнью, купленной в кредит,
Летит, летит, и белым небом машет.
Пиши о том, что старенький диван
Запомнил бедра женщины усталой.
Она ушла.
Нащупала изъян.
А он все помнит, он не забывает.
Пиши про вещь.
Любая из вещей
Хранит в себе прообраз человека:
Упрямство мысли или дряблость шей,
Другой ли признак, или призрак некий.
Все стоит слов,
Все свой имеет вид,
И глубину,
И молодость,
И старость.
Смотри, смотри, ребенок в слове спит,
И я в ребенке этом вижу завтра.
«Дыши, дыши, страдай и властвуй…»
Дыши, дыши, страдай и властвуй,
Живи, как сам я жить не смог.
Гуляй босой душой по насту,
Жалей, жалей всех дураков.
Храни свой бесприют ребячий,
Сгорай и празднуй недосуг.
А я уже почти прозрачный,
Ты видишь сквозь меня весну.
А я уже почти, я чье-то
Неловко брошенное «ах».
Я тень любого эшафота,
Я одинокость в городах.
Так поздно, звездно, страшно, тихо,
Ребенок, юноша, старик,
Я между бытностью и мифом,
Я призрак всех сожженных книг.
Пройдет, пройдет. Ведь все проходит.
Не плачь. Лети туда, где рай.
И одевайся по погоде,
И торопись на свой трамвай.
Замрет весна. Безмолвно, страшно,
Прозреньем смертности творцов.
Я стану словом отзвучавшим,
Я стану плотностью холстов.
Прощай, прощай. Мое наследство —
Мосты во тьме, ступеньки вверх,
Давно распроданное детство,
Строкой целующее всех.
«В его сердце дыра. Прострелили, протерлась – не важно…»
В его сердце дыра. Прострелили, протерлась – не важно.
Просто есть она в нем. И он ходит сутулый, больной.
А дыра поглощает весь свет и темнеет, как сажа,
Наполняется небом, людьми, родниковой водой.
В его сердце дыра. Или дверь под табличкою выход
В беспрерывный сквозняк, в переулки ночных городов,
В одиночество людности, в полымя, в похоть и прихоть,
Где так дорого время, но каждый из смертных – грошов.
В его сердце дыра. Зарастет ли однажды? Не скоро.
Будет долго дымиться. Не месяц. И даже не год.
Это все же не дверь, это множественность коридоров,
