скачать книгу бесплатно
О женщинах, в которых ошибался.
Он пишет, не разгаданный никем,
Он с каждым словом – на ступеньку выше.
Он пишет о себе, о старике,
Но из груди его поет мальчишка.
Вот потому под каждою строкой
Ворчливо размышляющей о вечном —
Веселый свист, веселый и живой,
И ранняя простая человечность.
А время за окном бежит, кружит,
Целует в лоб и волосы колышет.
Проходит день. Проходит свет и жизнь.
А он все пишет, пишет, пишет, пишет…
«Я спросил у нее: Где граница зимы? Расскажи мне…»
Я спросил у нее: Где граница зимы? Расскажи мне,
Расскажи, покажи тот момент, где рождается снег.
Где метель обнажает родную страну до чужбины,
Где течет горький иней из чьих-то сиреневых век.
Посмотрела печально и мимо, укутала плечи:
Там, где птицы молчат. Там, где больше не слышен их крик,
Где назначена многим из нас нелюбовь и невстреча,
Где баюкает мертвое сердце угрюмый старик.
Где стеклянное небо скрипит и вот-вот разобьется,
Где бездомные, Богом забытые, гибнут на вес,
Десять там, двадцать здесь… А за ними бредут стихотворцы,
Собирая еду для голодных поэмок и пьес.
Там, где руки, холодные руки блуждают по коже,
А она их не греет, она замерзает от ласк.
Где горящая спичка всех слов твоих станет дороже,
Там, где мало, так мало тепла остается от нас.
Там, где все что-то ждут, и ютятся в простылой юдоли,
Где на сотни замков запирается каждая дверь,
Там, где птицы молчат, там, где птицы, ты слышишь, умолкли,
Там, где птицы молчат, там и ты остаешься теперь.
«Ты помнишь пушистое белое время…»
Ты помнишь пушистое белое время,
Твой певческий мир был пока что не создан,
Ты ранней душою тянулся за всеми,
Ты помнишь, как мама баюкала звезды?
Потом оклемался, споткнулся, разжился,
Грустил виртуозно, до хрипа под сердцем,
Пил жадно интриги и ложь закулисья
Огромного мира в малюсеньком тельце.
Ты женщине клялся, что будешь с ней рядом,
Потом превращал ее в слово, в синоним
Забытой на столике яркой помады.
Она тебе верила. Верила, помнишь?
Но что-то болело в груди. По живому
Шли танки сомнений и мяли рассудок,
Ты мир целовал, но нащупывал кому
Бессмысленных ссор и разбитой посуды.
И было так тошно, и мир стал приземист,
Все чаще ты молча шептал себе «поздно».
Ты помнишь пушистое белое время,
Ты помнишь, как мама баюкала звезды?
«Там иконы стоят. Там иконы и дряхлые руки…»
Там иконы стоят. Там иконы и дряхлые руки,
Что стирают с окладов почти невесомую пыль.
Там читает неслышно молитвы седая старуха.
За меня те молитвы. За жизнь мою, опыт и пыл.
Там трава по плечо. Там не слышно ни лязга, ни крика,
Там мое хулиганское детство до речки бежит,
Чтобы в воду смотреть, чтобы с птицами петь и чирикать,
Чтобы яблоки рвать в ожидании будущих битв.
Там до солнца – рукой. Там деревья похожи на мачты —
Был моим кораблем молчаливый, разросшийся вяз.
Там стрекозы летят тонкой веточкой в крыльях прозрачных,
И дворняга знакомая ловит их сонностью глаз.
И там нет, представляешь, там нет тебя, нет твоих споров,
Нет жестоко изогнутых губ, нет делений в ролях,
Нет на сердце зимы, этих стылей бескровных, узорных,
Но я счастлив. Я все же там счастлив в забытых краях.
Там иконы стоят. Мягкий свет между ними лучится,
Образуя какой-то замедленный, долгий покой.
А с икон смотрят в душу простые и добрые лица,
И мне снится, что эти иконы написаны мной.
«В твоей голове абиссаль. Падение было долгим…»
В твоей голове абиссаль. Падение было долгим.
Давление, шум в ушах и острых идей осколочность,
Кружение всех стихий – намеки, слова, предлоги.
А я все хотел туда, где тихо, светло и солнечно.
В твоих рукавах сады заснеженной гиблой кожи,
Жестокие когти ласк следы оставляют рваные,
И каждый замах любви безжалостен и безбожен,
А я так хотел туда, где жизнь не считают ранами.
В квартире твоей тюрьма, забиты давно все окна,
Голодный горячий рот впотьмах беспросветных мечется,
И все в твоем доме – пыль, и все в твоем доме блёкло,
А я так хотел туда, где в небо уходят лестницы.
Ты тянешь меня к себе, навылет в лицо целуешь,
Ревнуешь ко всем, как черт, и бьешь точно в цель, без промаха.
А я все стремлюсь уйти, ни ног, ни души не чуя.
В твоей голове абиссаль. Но мне не хватает воздуха.
«Что там завтра? Заснеженный мир поцелует в улыбку…»
Что там завтра? Заснеженный мир поцелует в улыбку,
И пойдешь по нему разбазаривать жизнь и судьбу,
По могилам сугробов, по родине злой и великой,
По зерну вековому просыпанных в прошлое букв.
Ты полюбишь кого-то. И кто-то тебе не ответит.
Ты сопьешься от боли, но чтобы воскреснуть к утру.
А потом ты поймешь, что стоишь на огромной планете,
Где так много заплаканных глаз и разомкнутых рук.
Пожалеешь людей и начнешь их любить по-иному:
Молча. Глядя в сердца. Гладя слабую птицу души.
Разбивая стихами и криком застывшую кому —
Одиночество женщин, усталость молчащих мужчин.
Ты пройдешь сто дорог, и все станет до пошлости книжным,
Проживешь эту зиму, мечтая проснуться весной.
Что там завтра? Да как и всегда. Обновление жизни.
Это все, что когда-либо было и будет с тобой.
«Не пощадит нас время. Будет час…»
Не пощадит нас время. Будет час
Сойти с земли на тихий полустанок,
Где встретит ключник, хмур и седовлас,
И души ждущих, любящих предстанут.
Не пощадит нас время. Но пока
Идут мужчины сонно на работу,
Им эта жизнь проста и велика,
В них все поет, от детства и до пота.
И женщин здесь, смотри, не сосчитать,
Они несут свои большие души
Тропой любви, и поступь их легка,
И каждый взгляд – доверчив и воздушен.
Мы все живем в обычных мелочах,
Мы знаем мир по маленьким деталям:
Письмо друзьям, у кассы толчея,
То, что терпели, то, о чем мечтали,
И пара книжек в письменном столе,
И на лице морщинок первых складки,
И близким вслед: «Живи! Живи сто лет!»
И поцелуй до дна, до жара сладкий.
Не пощадит нас время. Никого.
Но посмотри: у речки, за оградой
Босой мальчишка, глупый и живой.
А значит надо жить. Ты слышишь? Надо.
«Девочка… Слабая, тонкая, тихая…»
Девочка… Слабая, тонкая, тихая.
Кардиограмма – неровный пунктир.
И тишина. Зафиксируйте. Вскрытие.
В это мгновение рушится мир.
Мальчик на крыше. Влюбленный. Под прядями
Бледные щеки, как мел, как кефир.
Он улыбается. Медленно падает.
В это мгновение рушится мир.
Женщина грустная. Что же ты, милая?
Сердце свое излюбила до дыр.
Время прошло. Откачать не смогли ее.
В это мгновение рушится мир.
Дедушка, стойте. Куда Вы? Уходите?
Жизнь на копейки, болезни и спирт.
Незачем жить. Гулко тикают ходики.
В это мгновение рушится мир.
В каждой квартире по драме. Все улицы
В этих квартирах, как в буквах листок.
В это мгновение рушится, рушится…
Только об этом не знает никто.
«Ну что, малыш? Мы живы, мы сильны…»
Ну что, малыш? Мы живы, мы сильны,
И даже есть над чем еще смеяться
На сцене дней, в присутствии войны,
Под стук судьбы промеж житейских станций.
Не верь глазам, я вовсе не устал,
А то, что вверх смотрю, так это придурь,
И все слова… А что слова? Листва,
Ее покров по прошлому раскидан.
Ну что, малыш? Есть в жизни свет один,
И этот свет не даст нам отсидеться.
Ты прогрызаешь ход в моей груди,
Чтобы потом согреться где-то в сердце.
А мне не больно. Мне уже плевать,
Сижу и пялюсь в сжеванное небо,
Не жду добра и не ищу привал,
И не считаю стоимость ущерба.
Ну что, малыш? Смотри на грязь плевков,
И верь в любовь, идя вперед вдоль тюрем.
Вот наша жизнь. В ней тошно и легко.
Бензином пахнет. Что ж… Давай закурим.
«Эти дни не забыть, эти дни наших встреч…»
Эти дни не забыть, эти дни наших встреч,
Когда ты была песней, звучащей на солнце,
Когда всей красоты – не испить, не изречь,
