Этика идентичности

Рассмотрим ситуацию, когда возникает драматическое столкновение между группой и личной автономией. Племенной совет индейцев пуэбло не допускает свободы вероисповедания у членов племени. Он также распоряжается общинной собственностью, которая у пуэбло, по сути, составляет всю собственность. Теперь возьмем случай, разбиравшийся в суде: может ли пуэбло, которого исключили из племени за переход в протестантство, сполна и без ограничений воспользоваться своим правом на выход в случае, если выход влечет за собой потерю всех его материальных благ? Можно представить сообщество пуэбло аналогичным любому иному добровольному сообществу. Но совершенно точно у него есть власть над своими членами, которой нет, скажем, у клуба «Никербокер»188 или продуктового кооператива189.

При этом препоны на пути к выходу необязательно должны принимать форму лишения собственности, чтобы быть существенными. Как отмечает философ и правовед Лесли Грин, «вырвать себя из собственной религии или культуры – рискованно, мучительно и лишает человека ориентиров. Если у одного есть возможность уйти, этого недостаточно, чтобы доказать, что все, кто не в состоянии уйти, остаются добровольно. По крайней мере, они остаются не настолько добровольно, чтобы это значило отказ от всех прав, которые бы у них были в противном случае»190. Он считает, что идентичностные группы, которые мы с наибольшей вероятностью примем всерьез в качестве «жизненного эксперимента», – это те, членство в которых представляет собой фиксированное и органическое обстоятельство и которые отстоят максимально далеко от волюнтаристской модели. «Все в культуре – препятствие на пути к выходу, – убедительно замечает Джейкоб Т. Леви. – Принадлежать к культуре, выход из которой не связан ни с какими издержками <…> значит не принадлежать ни к какой культуре вообще»191.

В самом деле, стоит задаться вопросом, что значит «Человек может выйти из идентичностной группы»? Как часто отмечают бывшие мормоны, быть бывшим мормоном само по себе стало означать принадлежность к своего рода этносу. И что-то вроде этого состояния, кажется, верно и для других фиксирующих групп. Более того: если не обремененная связями с сообществом самость – это миф, как можно освободить себя от контекста, придающего жизни смысл? В конце концов, было бы абсурдным говорить о «выходе» из своего языка, особенно когда он у вас один-единственный.

Но если простой возможности выхода недостаточно, чтобы обосновать политику автономных, свободных от вмешательства государства сообществ-миллетов, мы не можем срезать и вынуждены сделать крюк, чтобы объехать препятствие. В частности, нам нужно всерьез считаться с подходом, который можно назвать либеральным мультикультурализмом, или мягким плюрализмом. Здесь нашей целью будет сбалансировать внешние права и внутренние ограничения. Если строгие автономисты склонны подозревать находящиеся внутри государства группы в том, что они ограничивают свободу, а строгие плюралисты, наоборот, склонны брать их на щит как места, куда не достает государственная власть, то мягкие плюралисты пытаются спасти что-то и от групповой, и от личной автономии. Сейчас я хочу рассмотреть, насколько успешным будет это предприятие.

АВТОНОМИЗМ, ПЛЮРАЛИЗМ И НЕЙТРАЛИЗМ

В мягком, или либеральном, плюрализме индивид остается как исходным пунктом (terminus a quo), так и конечной точкой (terminus ad quem). Озабоченность мягкого плюрализма идентичностными группами не просто мотивированна, но в конечном счете подчинена благосостоянию индивида и совокупности прав и гарантий, которые обещает ему традиционный либерализм. Этическому индивидуализму выдается карт-бланш. В противовес миллетскому мультикультурализму, который мы рассматривали, – когда государственную власть заставляют отступить как можно дальше и при этом потворствуют автократии во внутренних группах, по крайней мере не допуская в них откровенного принуждения, – мягкие плюралисты пытаются найти точку равновесия между правами индивидов и целостностью промежуточных ассоциаций. При этом многие из них идеал сбалансированности называют не иначе как нейтральностью.

Люди, для которых нейтральность представляет собой цель, сильно расходятся в том, насколько они лояльны к идентичностным группам. Уилл Кимлика – образцовый мягкий плюралист – красноречивее прочих стремится обосновать групповую автономию тем, что она есть средство индивидуальной свободы. Он один из тех, кто сомневается, что право на выход составляет достаточную защиту для индивидов внутри группы. Соответственно, он пытается найти баланс между двумя желанными целями. С одной стороны, он хочет обеспечить внешние права (права, служащие защите группы от государства и от посягательства чужаков, но также права группы получать от государства определенные предназначенные для этой группы блага). С другой стороны, он хочет задать лимит для внутренних ограничений, которые группа может накладывать на автономию своих членов. Но в попытке сбалансировать эти два полюса он отрицает, что жертвует индивидуальными интересами в пользу коллективных. Процветание индивидов, по его мнению, требует стабильности и безопасности населяемых ими социальных форм.

Однако же баланс между внутренними ограничениями и внешней защитой быстро ломается. Группа желает дать своим членам образование только на языке меньшинства. Это внешняя защита от лингвистической гегемонии господствующей части общества? Или же внутреннее ограничение, постольку поскольку оно сокращает перспективы для молодых поколений, нарушает их право на выход и таким образом посягает на их будущую автономию? Кимлика рассматривает дело «Штат Висконсин против Йодера», в котором амиши запросили и получили освобождение от требования штата Висконсин ко всем детям ходить в школу до шестнадцатилетнего возраста – как пример внутреннего ограничения. Однако дело может легко быть представлено, и, несомненно, кажется самим амишам, как вопрос внешней защиты их аграрного образа жизни. В другом случае, тоже знакомого типа, группа аборигенов накладывает ограничения на то, кто может покупать землю членов группы. Опять же здесь мы имеем защиту от посягательств со стороны внешнего мира, которая при этом ограничивает автономию членов группы. Как признает Кимлика, различение «не всегда легко провести»192.

Выше я упомянул, что американское понимание религиозной терпимости дало нам одну очевидную модель того, как государству следует обращаться с идентичностными группами. В самом деле, как показывает дело Йодера, проект примирения двух желанных целей нашего коллективного существования – свободы для и свободы от – наиболее ярко представлен традицией толкования Первой поправки к американской конституции. В ходе вынесения решений по делам, связанным с Первой поправкой, Верховный суд США пытался выработать систематический подход к свободе вероисповедания. Трудности возникают с самого первого предложения Билля о правах: «Конгресс не должен издавать никакого закона относительно установления какой-либо религии или воспрещающего свободное исповедание всякой религии». Толкования конституции расходятся на слове «или». В современной юриспруденции та часть, где говорится про «свободное исповедание», интерпретируется как требование уступок для верующих со стороны государства; часть с «установлением религии» интерпретируется как запрещающая такие уступки. Как носители морали эпохи модерна, мы естественным образом трактуем запрет «установления» как выражение более широкого идеала, а именно того, что государство должно быть нейтральным – нейтральным среди конкурирующих представлений о благе, нейтральным среди конкурирующих интересов идентичностных групп. Именно этот идеал лежит в основании знаменитого (в том числе тем, что оно вызывает бесконечные споры) деления на «политический либерализм» и «всеобъемлющий либерализм», принадлежащего Ролзу.

Споры об этом разграничении длятся бесконечно, так как скептики постоянно утверждают, что идеал нейтральности противоречив или нежелателен или в каком-то смысле и то и другое – что такой нейтралитет плох, потому что наделяет нейтралистов особыми привилегиями и поэтому отнюдь не нейтрален. Таким образом, в контексте Первой поправки защитники религии обвиняют нейтралистов в том, что они возвышают спорную концепцию до уровня юридической процедуры. Они чувствуют, что их угнетают нейтралистские ограничения, которые (как они сами их трактуют) исключают религию из публичного поля.

В одной получившей широкую огласку версии этого аргумента Майкл Перри атаковал отстаиваемую такими теоретиками, как Томас Нагель, Роберт Ауди и Брюс Акерман, позицию, что идеальный политический дискурс должен отсылать, насколько это возможно, к общим и публично доступным формам разума. Поскольку явные ссылки на религию – например, на истину божественного откровения – исключают и игнорируют неверующих, они не подходят для аргументов в демократическом обсуждении и не берут свое начало в том, что Джон Ролз назвал «публичным разумом». Но Майкл Перри утверждает, что просить человека не проявлять свои религиозные убеждения во время публичного обсуждения – то же самое, что просить его «выставить за скобки – уничтожить – сущностные аспекты своей истинной самости». Коммуникативные запреты, которые прикидываются нейтральными, таковыми вовсе не являются: они делают духовную самость человека «маргинализованной или запертой в частной жизни», лишая верующих возможности участвовать в политической жизни на равных со своими секулярными компатриотами. Таким образом, Перри пытается доказать, что по-настоящему плюралистическая концепция публичной сферы должна оставлять место для «религиозно-морального дискурса»193

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

«Это твой только дар…» (лат.) – Прим. пер. Здесь и далее примечания автора, если не указано иное. Внутри авторского текста примечания переводчика приведены в квадратных скобках.

2

Вызывает сожаление, что термином «индивидуализм», у которого в обыденном употреблении есть оттенок безразличия к другим, стала называться особая философская позиция. Поэтому стоит сразу же оговориться, что индивидуализм подобного философского толка служит основой для всеобъемлющей заботы о других. (В конце концов, если индивиды важны, тогда важно и то, как вы с ними поступаете.) О том, насколько индивидуализм того или иного рода спонтанно принимается на веру, свидетельствует неизбывность попыток показать, почему государство должно быть избрано индивидами в «естественном состоянии». (Не стоит считать эту ремарку точным определением индивидуализма; точность потребовала бы более подробного рассуждения – например, ответа на вопрос, что значит утверждение, что некая вещь или индивид для нас важны.)

3

Первой партией, которая использовала «либерализм» (или, точнее, однокоренное испанское слово) в своем названии, были испанские Liberales в XIX веке. В 1827 году английский поэт Роберт Саути использовал это слово, чтобы описать политическую позицию, в стихотворении «Прогулка дьявола», 28‐я и 29‐я строфы которого (их произносит одна из «дочерей» Сатаны) звучат так:

Не подумай, о Вседержитель,Что я время зря трачу!Дым коромыслом от планов нечистых —Часу от часу мы батрачим,Ведь что ни местный совет,Там главарь – наш агент.Понабравшись моих либеральных идей,Билль за биллем творит наш адепт-добродей;Филантропами здешний парламент кишит:Что в верхней, что в нижней палате,И каждый из них – верный мой ученик,На ученье все время он тратит.Либеральные мненияРазносят с самозабвениемМои утилитаристы,Всех сортов -анцы,Мои верные -янцы,Всевозможные -исты.Мои виги, взявшись за книги,В мастерстве уловок хитрыхХорошо поднаторели.На премудрости твоей, Отец,Не одну собаку съели;И старик, и юнец,И мудрец, и балбес,И богач, и простолюдин,За прогресс да за разум – все как один.

См. электронный текст по ссылке: https://www.rc.umd.edu/editions/shelley/devil/1dwcover.html.

4

Конечно же, «электорат» состоял из небольшого числа правителей городов, княжеств и других единиц империи. Но и когда проходили первые американские выборы, избирательное право было чрезвычайно ограниченно. Если демократия означает избирательную систему с правом голоса для всего взрослого населения, тогда демократия поздно приходит в либеральную практику. Более того, самые влиятельные либералы с подозрением относились к демократии. Милль (который в своих «Размышлениях о представительном правлении» предложил систему «множественного голосования», при которой вес голоса будет тем выше, чем выше образование избирателя) в своем трактате «О свободе» беспокоится о тирании большинства. И, разумеется, Конституция США не была демократической, поскольку не предоставляла право голоса каждому взрослому гражданину. (Возможно, полноценная демократия появилась, лишь когда возрастной ценз был понижен до восемнадцати лет, что произошло меньше полувека назад.) Но я не собираюсь из‐за этого выражать скепсис по поводу демократии или утверждать, что она не следует из основных либеральных идей. Уважение к другим как свободным и равным индивидам требует средства выражения политического равенства всех через предоставление всем равных ролей в избрании правительства. Нечто похожее на демократию, вероятно, в конце концов появляется из либеральной традиции. Я лишь настаиваю на том, что связь между либерализмом и демократией необходимо доказать.

5

Scanlon T. M. What We Owe to Each Other. Cambridge: Harvard University Press, 1998. P. 172; Williams B. Ethics and the Limits of Philosophy. Cambridge: Harvard University Press, 1985. P. 6, 174; Translators’ Preface // Bergson H. The Two Sources of Morality and Religion / Trans. R. A. Audra and C. Brereton, with the assistance of W. Horsfall Carter. New York: Doubleday, 1935; Dworkin R. Sovereign Virtue: The Theory and Practice of Equality. Cambridge: Harvard University Press, 2000. P. 485, № 1. Здесь есть параллели с кантовским делением на Rechtspflichten (правовой долг) и Tugendpflichten (долг добродетели) или с делением на officia perfecta и officia imperfecta (совершенные и несовершенные обязанности). Но обратите внимание: определение Дворкина допускает, что моральное содержится в этическом. Возможно, лучше всего вести такую жизнь, в которой вы обращаетесь с другими так, как вам велит с ними обращаться долг.

6

Railton P. Pluralism, Determinacy, and Dilemma // Ethics. 1992. Vol. 102. № 4. P. 722. См. также: Blake M. Rights for People, Not for Cultures // Civilization. 2000. Vol. 7. № 4. P. 50–53. «Ценность разнообразия амбивалентна: мы можем ценить либо людей самых разных качеств, либо разнообразие самих этих качеств, – пишет Блейк. – Первая идея – что люди заслуживают равного уважения, несмотря на их этническую и расовую принадлежность, гендер и прочие значимые черты, – сегодня содержится в любой убедительной политической философии. Но едва ли из этого следует, что мы обязаны ценить и оберегать само разнообразие как абстрактное качество; так, я считаю, у нас нет причин жалеть, что в мире содержится столько культур, сколько содержится, а не в два раза больше» (P. 52). Я возвращаюсь к этому вопросу в четвертой главе.

7

Предостерегающий от этих ловушек анализ см.: Handler R. Is «Identity» a Useful Cross-Cultural Concept? // Commemorations: The Politics of National Identity / Ed. J. R. Gillis. Princeton: Princeton University Press, 1994. P. 27–40.

8

Милль Дж. С. Автобиография. История моей жизни и убеждений. М.: Рипол-классик, 2018. С. 44. Ссылки на работы Милля даются по собранию сочинений: Mill J. S. The Collected Works / Ed. J. M. Robson. Toronto: University of Toronto Press, 1963–1991. Vol. 1–33; далее – CWM [кроме ссылок на следующие работы, опубликованные на русском языке: Он же. Автобиография. История моей жизни и убеждений / Пер. с англ. Г. Е. Благосветлова. М.: Рипол-классик, 2018; Он же. Утилитарианизм. О свободе / Пер. с англ. А. Н. Неведомского. 3‐е изд. СПб.: И. П. Перевозников, 1900; Он же. Система логики силлогистической и индуктивной: Изложение принципов доказательства в связи с методами научного исследования / Пер. с англ. под ред. В. Н. Ивановского. 5‐е изд. М.: Ленанд, 2011; Он же. Основы политической экономии / Общ. ред. А. Г. Милейковского. М.: Прогресс, 1981; Он же. Рассуждения о представительном правлении. Челябинск: Социум, 2006. – Прим. пер.]. Также Милль подчеркивает, что его образование не состояло в пассивном усвоении знаний. «Большая часть детей и молодых людей, которых учат многим вещам, не только не выносят из образования окрепнувшие способности, но и выходят совершенно ослабленные в умственном отношении. Они напичканы одними фактами, чужими мнениями и формулами, которые они принимают на веру и которые отнимают у них возможность сделать что-нибудь самим. И таким образом мы видим, что сыновья выдающихся отцов, не жалевших ничего для их воспитания, достигают зрелого возраста, твердя, как попугаи, то, чему они научились в детстве, неспособные пользоваться своим знанием вне того предела, который был начерчен для них. Мое воспитание было не в этом роде. Отец никогда не позволял, чтобы уроки превращались в зазубривание» (Он же. Автобиография. С. 41–42).

9

Mill J. S. The Earlier Letters, 1812–1848 // CWM. Vol. 12. P. 30.

10

Милль Дж. С. Автобиография. С. 163.

11

Там же. С. 309–310.

12

«Каждый должен считаться за одного и не должен считаться более чем за одного» – изречение, которое Милль в пятой главе «Утилитаризма» приписывает Бентаму (Милль Дж. С. Утилитарианизм. О свободе. С. 188). Выражает утилитаристский принцип равного учета интересов (principle of equal consideration of interest). – Прим. пер.

13

Аргумент к скромности (лат.) – апелляция к авторитету. – Прим. пер.

14

Милль Дж. С. Утилитарианизм. О свободе. С. 301–302 [перевод изменен. – Прим. пер.].

15

Милль Дж. С. Утилитарианизм. О свободе. С. 316.

16

Некоторые полагают, что Милль всегда был последовательным утилитаристом, и поэтому он по своей сути должен всегда настаивать на некой связи между индивидуальностью и полезностью. Но «О свободе» не содержит общего аргумента в пользу такой связи, и Милль в процитированном фрагменте и других местах убедительно защищает индивидуальность, не прибегая к утверждению о ее связи с полезностью. Если даже допустить такую связь, неясно, в чем тогда будет заключаться функция полезности, учитывая, что понятие счастья у Милля, по-видимому, включает в себя индивидуальность. Обладать способностью к свободному выбору и ее применять ценно не только потому, что свобода приводит к счастью. Скорее она составляет часть того, что Милль понимает под счастьем. Подробный анализ данных вопросов см.: Berger F. Happiness, Justice, and Freedom: The Moral and Political Philosophy of John Stuart Mill. Berkeley; Los Angeles: University of California Press, 1984; Gray J. Mill on Liberty: A Defence. London: Routledge and Kegan Paul, 1983; Arneson R. J. Mill versus Paternalism // Ethics. 1980. Vol. 90. P. 470–498. Также см. прим. 1 на с. 59.

17

Милль поясняет: «Способность человека понимать, судить, различать, что хорошо и что дурно, умственная деятельность и даже нравственная оценка предметов – все эти способности упражняются только тогда, когда человек делает выбор». Чуть дальше «характер» делается ценностным термином: «Про того человека, у которого желания и побуждения суть его собственные, суть выражение его собственной природы, как она развилась и модифицировалась под влиянием его собственного развития, – про такого человека говорят, что он имеет характер. Но тот человек, у которого желания и побуждения не суть его собственные, не имеет характера, у него не более характера, чем сколько и у паровой машины» (Милль Дж. С. Утилитарианизм. О свободе. С. 305–306, 309) [перевод изменен. – Прим. пер.].

18

Милль Дж. С. Утилитарианизм. О свободе. С. 324. Милль относит смещение акцента с «расположения внешних обстоятельств» на развитие индивида к перемене в его мысли, произошедшей после зимы 1826 года, когда он «впервые отвел внутренней культуре индивидуального человека подобающее место среди главных условий счастья» (Милль Дж. С. Автобиография. С. 175).

19

См. тщательный анализ Лоренса Хауорта, где он выделяет три смысла, в котором автономия может быть связана с миллевской индивидуальностью: «Смысл 1: если мы понимаем автономию как способность, тогда обладать индивидуальностью – значит развить эту способность так, чтобы она превратилась в полноценную личностную черту. Смысл 2: если мы понимаем автономию как образ жизни, как в выражении „автономная жизнь“, тогда индивидуальность (как развитая личностная черта) – необходимое условие автономии. Смысл 3: когда мы говорим о ком-то, что „он автономен“, мы имеем в виду, что он развил в себе способность к автономии; в таких контекстах быть автономным и обладать индивидуальностью – одно и то же» (Haworth L. Autonomy: An Essay in Philosophical Psychology and Ethics. New Haven: Yale University Press, 1986. P. 166). Ср.: Arneson R. J. Mill versus Paternalism. P. 477.

20

Настаивая на ценности индивидуальности, Милль прибегает к целому ряду соображений. Некоторые из них носят эстетический характер (культивируя индивидуальность, «люди достигают высокого достоинства и превосходства») (Милль Дж. С. Утилитарианизм. О свободе. С. 314), некоторые носят отпечаток мысли Карлейля (великие герои и гении восстанут из слякоти посредственности), а некоторые проистекают из нивелирующего воздействия обычая (склонности «сдавливать, как китаянка сдавливает свою ногу, и таким образом изувечивать все, что в человеке выдается сколько-нибудь вперед и может сделать его отличным от средних людей») (Там же. С. 329).

21

Милль Дж. С. Система логики. С. 629.

22

Ролз Дж. Теория справедливости. 2‐е изд. М.: Изд-во ЛКИ, 2010. С. 359. Ролз в этом месте прямо ссылается на «Философию лояльности» Джосайи Ройса, где понятие плана используется «для характеристики последовательных, систематических целей индивида, что делает его сознательной, целостной моральной личностью», – пишет Ролз в сноске. Я возвращаюсь к теме целей и рациональности в пятой главе.

23

Mackie J. L. Can There Be a Right-Based Moral Theory? // Ethical Theory 2: Theories about How We Should Live / Ed. J. Rachels. Oxford: Oxford University Press, 1998. P. 136; Bell D. A. Communitarianism and Its Critics. New York: Oxford University Press, 1993. P. 6; Slote M. Goods and Virtues. Oxford: Oxford University Press, 1983. P. 43–47. Слоут сосредоточивается на употреблении термина «жизненный план» в недавних работах по либеральной философии, в особенности изданных Дэвидом Ричардсом, Чарльзом Фридом и Джоном Купером.

24

В «Основах политической экономии» Милль пишет, что «исключение из теории, согласно которой человек – наилучший судья своих собственных интересов, относится к тем случаям, когда человек пытается именно в настоящий момент и непременно решить, что будет наилучшим образом соответствовать его интересам когда-то в отдаленном будущем. Предполагать безошибочность личного суждения правильно только тогда, когда это суждение основано на действительном личном опыте, в особенности на опыте, относящемся к настоящему времени, а не тогда, когда оно составлено априорно и не допускает изменений даже после того, как было опровергнуто опытом. Когда люди тем или иным договором связали себя обязательством не просто сделать конкретную вещь, а заниматься чем-то вечно или в течение длительного периода времени без всякой возможности отказаться от этого обязательства, то тут не имеет силы предположение о том, что они поступают так, потому что это выгодно им; и всякое предположение, которое можно обосновать тем, что эти люди вступили в данное соглашение по доброй воле, быть может, находясь в юном возрасте или действительно не ведая того, что делают, обычно не имеет почти никакого значения. Практический принцип свободы договоров может применяться с большими ограничениями к случаям вечных обязательств, и закон должен относиться к подобным обязательствам с крайней осторожностью. Ему не следует санкционировать эти договоры в тех случаях, когда налагаемые ими обязательства таковы, что договаривающаяся сторона не может компетентно судить о них. Если же закон дает свое согласие на это, то он должен принимать все возможные предосторожности к тому, чтобы стороны вступали в эти соглашения обдуманно и предусмотрительно, и не позволять им самостоятельно отказываться от взятых на себя обязательств. Вместо этого закону надлежит освобождать их от обязательств при представлении беспристрастному судье достаточно убедительных оснований. Эти соображения в высшей степени приложимы к браку – важнейшему из всех пожизненных обязательств» (Милль Дж. С. Основы политической экономии. Т. 3. С. 361–362).