Стамбульский ветер

На экране появился значок нового письма. Неужели Сафрон так быстро ответил? Нет, письмо от кого-то нового. Сердце затрепетало от волнения и предвкушения, а может, от азарта, которого я никогда не подозревала в себе раньше. Я открыла письмо. Вместе с ним рядом был запрос в друзья. Поддавшись внезапному куражу я нажала на профиль и на экране появилась большая фотография.

Я выпустила чашку из рук и кофе растекся пятном на белом ламинате, а по комнате разнесся стук покатившейся посуды. Было ощущение, что мне не хватает воздуха. Я задыхалась, а комната наполнялась его присутствием. Я отвернулась от экрана. Закрыла глаза и снова открыла. Сомнений не было. Он был старше, значительно солиднее, чем я запомнила. Лицо стало немного шире и нижнюю часть закрывала аккуратная небольшая борода. Но эти глаза я бы узнала из тысячи. Сердце екнуло и по телу прошла дрожь. Я словно ощутила запах его кожи и соленый привкус морской воды на губах.

“Даша”, – это его голос, чуть хрипловатый мягкий тембр заполнял мои виски, а сердце стучало так, словно колеса паровоза, несущегося на всей скорости к пропасти. Я замерла и несколько секунд сидела не в силах пошевелиться. Пол комнаты с разлитым кофе ускользал и мне казалось, что вместо него я вижу зыбучие пески пустыни, предвещающие скорую погибель. Я словно снова видела поднимающееся над горами солнце и чувствовала его дыхание. Я встала и открыла форточку. Сделав несколько глубоких вздохов, вернулась к экрану ноутбука. Я представляла, каким он стал за эти годы сотни раз и вот теперь видела это лицо на своем экране. Как он меня нашел? А если вся правда выйдет наружу? Я закрыла глаза и почувствовала, как слезы непрошенными ручьями потекли из уголков глаз.

Глава 7. Beaujour! Привет!

“Beaujour! Привет!” – фраза мелькнула на экране и обожгла мое сердце. Это я научила его слову “привет”. Руки жадно потянулись к мышке и на экране открылось новое сообщение, прилетевшее следом за первым почти сразу:

“Меня зовут Эмин, я преподаю французскую литературу. Живу в Париже и уже несколько дней хочу тебе написать, но все не решался”.

Я вскочила и случайно наступила на пролитый кофе на полу.

– Кошмар, что за день! – бросилась вытирать пятно на светлом ламинате, а мысли хаотично плясали в моей голове, наскакивая друг на друга и рождая множество вопросов. Зачем он меня нашел? Неужели как-то обнаружил новую фамилию? Да и мог ли он знать старую? Я не помню. Боже, я только сейчас поняла, что вообще не уверена в том, что он знал мою фамилию. Даша, цветок в пустыни, называл он меня. От этих мыслей и воспоминания о том, как он смотрел, бросило в жар. И все же он меня нашел. Французская литература? Неожиданно… Профессор… надо же… Париж? Еще более странно… Но не более странно, чем то, что я получила от него сообщение спустя почти двадцать лет после расставания. Нет, нельзя назвать то, что случилось, расставанием. Мы разрывали свои чувства по-живому, отрывали кусками себя друг от друга, и из обнаженных ран хлестали литры крови, не меньше. Хотя кому какое дело до того, что случилось с нами столько лет назад.

Эмин, Эмин… Я вспомнила, как убегала в Москву, лишь бы успеть, лишь бы спрятаться навсегда, и не повторить судьбу его матери.

Удалить профиль? Закрыть эту страницу? Исчезнуть – как будто этого не было? Он никогда не найдет меня. Или стоит ответить так, словно ничего не случилось, и та история осталась в прошлом? А мы теперь можем просто болтать о разных неважных вещах. Может я даже спрошу “Как погода в Париже?”, а он ответит, что с утра был дождь и это совсем не похоже на залитый солнцем берег моря. И мы оба вспомним, как боялись разомкнуть объятия, хотя бы на секунду, слушая голос прибоя. И как он все повторял, что ему ночью снилось, что, если он отпустит руки, то волна унесет меня так далеко, что невозможно будет дотянуться. Дрожь пронзила все тело от воспоминаний, как он держал меня так крепко и долго, обняв всю целиком, что я стала смеяться, что скоро мы срастемся, словно сиамские близнецы, а он стал взволнованно говорить, переходя с английского на непонятные мне арабские восклицания и перемежая их выученными русскими словами. Ему приснилось, что он обнял меня и почти сразу разомкнул руки, а в этот момент огромная волна, такая большая какой он никогда не видел, подхватила меня и унесла в море. И сколько он не плыл, никак не мог догнать. Если бы я тогда знала…

Из глаз потекли слезы, но я решительно тряхнула головой, чтобы сбросить это оцепенение, налила себе стакан воды и жадно выпила. Я металась по своей маленькой кухне и не понимала, что сейчас чувствую. Казалось, прошла целая вечность, но часы настаивали, что всего несколько минут. Я вернулась к ноутбуку. Сообщений больше не было, но рядом с его фото мигал значок “в сети”. Он ждал, что я отвечу или вообще отвечу ли. Я зажмурилась, вдохнула полную грудь ворвавшегося в открытую форточку свежего воздуха и написала:

“Привет, меня зовут Даша, я живу в Москве и много лет занималась конфетами, а вчера уволилась”.

“У тебя очень красивое имя и мое воображение рисует черты лица, которые не видно на фотографии”.

Зачем я написала, как меня зовут. Это же глупо, имя написано в профиле и очевидно, что он его знает. Но и он написал свое, словно я не узнаю его и без этого. Какая-то дурацкая переписка, словно чужие люди. А может он хочет сделать вид, что мы знакомимся заново? Я открыла его профиль и сердце защемило от давно спрятанного растоптанного чувства к такому родному, но теперь незнакомому мужчине. Я не знала его таким. Эмин, которого я хранила в своем сердце, был молодым, чуть насмешливым парнем с гладко выбритым лицом. Мужчина с фотографии казался серьезным и чуть отстраненным философом. Профессор Парижского университета … А отец так хотел, чтобы он возглавил семейный бизнес. Что же случилось и почему он оказался так далеко от своей семьи? Как это смогла пережить его бабушка Саида? При мысли об этой женщине, меня всю передернуло, но я заставила себя силой воли вернуться в настоящее и напечатала:

“Ты пишешь мне по-русски?”

“Я изучал язык в университете. Ваша культура всегда была интересна мне.” И почти вдогонку прилетело: “Почему ты уволилась вчера?” и “Как теперь будет без конфет?”

Я рассмеялась. Стало вдруг легко, словно я могу так просто, словно ничего не случилось в нашем прошлом, поделиться с ним тем, что реально меня сейчас мучает.

“Не смогла пережить предательство подруги, которую когда-то и устроила на нашу конфетную фабрику”.

“Классический сюжет. Вся мировая литература построена на историях предательства.”

“Странно, но мне от этого совсем не легче.”

“Ты можешь представить, что совсем не одинока в этом, сколько людей в мире столкнулись с предательством в жизни!”

“От этой мысли должно стать проще?”

“Работает на 100 процентов. Попробуй перечитать что-нибудь с таким сюжетом. Я пришлю тебе пару книг в переводах на русский. Ты любишь читать?”

“Раньше на это не было времени. А сейчас его появилось столько, что я пока не понимаю, что делать.”

“Так это же прекрасно! Ты получила свободу!”

“Я всю свою жизнь провела среди шоколадных чанов и пока не могу расценивать уход оттуда, как что-то хорошее.”

“Могу тебя понять, мне пришлось уехать из страны, где я родился и вырос, оставить семью и построить жизнь заново. Но у меня получилось.”

“Почему ты переехал?”

“Это довольно тяжелая для меня история, ее не рассказать в двух предложениях. Назрело столько сложностей, вранья и непонимания, что мне было все равно, куда ехать. Какие-то вещи, я расценил, как предательство семьи. И просто не смог оставаться больше там. Я искал одного человека и путь привел меня во Францию”.

“И этот человек…?”

“Моя мать. Я не знал матери в детстве, меня воспитала бабушка Саида и отец со своей женой. Я всегда чувствовал себя чужаком в семье, хотя меня очень любили, я же был старшим сыном отца и первым внуком бабушки.”

Он нашел свою мать! Какое счастье, – я почувствовала ликование и настоящую радость за него. Я помнила, какая боль стояла в глазах Эмина, когда он говорил, что с самого детства мечтал ее найти, но в семье скрывали любые упоминания о его матери. Я вспомнила, как он рассказывал, что стоило лишь спросить о ней, как бабушка Саида сперва поджимала губы, а потом выплескивала всю свою ненависть на женщину, посягнувшую на сердце ее сына без ее воли и разрешения. В их доме существовал запрет даже упоминать о ней.

“Как ты узнал, что твоя мать из Франции?”

“Мой отец настаивал на том, чтобы я начал работать в семейном бизнесе. Я был против, но однажды, чувствуя, что всю жизнь иду против ветра и при этом у меня ничего не получается, согласился и начал работать в его фирме. А чтобы поменьше думать о том, что ничего не решаю в собственной жизни и меня удалось сломать и заставить делать то, что требовала семья, погрузился в работу с головой. Я проводил на работе почти все время. В какой-то момент мне захотелось изучить отчеты за прошлый год, чтобы проанализировать и понять, как мы можем увеличить прибыль. В какой-то момент я даже увлекся делами. А потом нашел странный платеж. Я заметил, что довольно крупная сумма была переведена во Францию и заинтересовался этим переводом. Начал проверять счета за предыдущие годы и выяснил, что много лет на счет некой Сесиль регулярно поступали деньги из прибыли отца. А мой отец не из тех людей, которые добровольно расстаются с деньгами просто так.”

“Понимаю, мой отец такой же, тоже не любит тратить на то, без чего можно обойтись.”

“Ты понимаешь, почему меня насторожила его щедрость. Я начал искать любую информацию об этой Сесиль, стараясь не привлекать внимания.”

“И получилось найти?”

“Нет, не сразу. Я видел, что деньги уходят в Париж, но никак не мог найти самого адресата и понять как она связана с моим отцом. И однажды решил задать вопрос отцу. Я был уверен, что мы с ним вдвоем в библиотеке дома и нас никто не слышит. До сих пор не понимаю, как там оказалась бабушка. Она опекала меня с рождения, словно львица своих детенышей. Это был грандиозный скандал! Такого я не мог припомнить за всю свою жизнь, хотя споры у нас возникали нередко и раньше. Я не догадывался, что она полна ненависти ко всем французским женщинам в принципе. Я даже не догадывался, что она знает об их существовании в такой далекой стране, а оказалось, что очень даже в теме. И это навело меня на мысль, что здесь может быть связь с моей матерью, которую она также сильно ненавидела и которую я никогда не знал. В детстве я воспринимал эту ситуацию, как должное. Но по мере того как рос, у меня появлялось все больше и больше вопросов. Я собрал сумку и уехал из дома. В ту минуту, считал, что навсегда.

“Сколько тебе было лет в тот момент?”

“27 только исполнилось. И я задумался, действительно ли знаю дату и место своего рождения. Бабушка Саида всегда говорила, что я родился, когда из пустыни дул самум и это определило мой характер.”

“Самум?”

“Так мы называем горячий шквальный ветер. Она еле справлялась со мной в детстве, а когда я вырос, стало еще труднее. Я так и не смог смириться с традицией, по которой должен был жить, не зная матери. Какое-то время пробовал подчиниться воле семьи, но ничего хорошего из этого не вышло. Я так и не смог. В ту минуту я резко изменил свою судьбу.”

Я отвела взгляд от монитора и задумалась о том, что совсем недавно и сама размышляла о том, возможно ли изменить судьбу. Неужели ему это все же удалось? Мои мысли прервал звонок в дверь и я быстро написала, что не могу сейчас продолжить общение и напишу позже. Я закрыла ноутбук и пошла открывать дверь.

Глава 8. Дамасский шелк

Пришли Тимур и Милена. Теперь они все время были вдвоем. Я обняла первой Милену и заметила, что на ней новые красивые сапожки. Вчера я дала деньги на них Тимуру, не зная, как сделать подарок и не обидеть девочку, которая изо всех сил старалась не показать, в каких стесненных условиях жила до нас. Молодежь прошмыгнула на кухню что-то обсуждая, а я так и застыла у входа. Сколько минут я простояла, прислонившись к двери спиной и пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце? Переписка с Эмином перевернула мой мир, вскрывая снова старые раны. Я даже не осознавала, насколько глубоко спрятала воспоминания, пока одно короткое “Привет!” не заставило их вернуться на поверхность. Обрывки воспоминаний с солоноватым привкусом на губах накрывали меня с головой, словно легкий бриз, дующий с Босфора.

–– Мам! – Тимур на кухне не мог найти сахар. Я тоже с утра не смогла его обнаружить, но стараясь понять логику Милены, поняла где теперь он у нас хранится.

– Возьми на верхней полке у окна.

– Все нормально, мам. Милена уже показала. Так действительно удобнее, чем в нижнем шкафчике.

Я не знала, привыкну ли брать сахар у окна или по-прежнему буду искать в нижней полке под чайником, но мне очень хотелось, чтобы мы стали настоящей семьей. Разве стоит говорить о каком-то сахаре? Я привыкну. Я всю жизнь ко всему могла привыкнуть, а это такие мелочи. Мне не хотелось сейчас ни с кем говорить и наконец закрыв входную дверь, я зашла в свою комнату и снова открыла крышку ноутбука. Экран вспыхнул, а я зажмурила глаза, сразу заметив, что в мессенджере висит непрочитанное сообщение. Что же я делаю? Стоит ли продолжать? Сердце требовало немедленно нажать на значок и приникнуть к буквам, набранным его руками с красивыми длинными пальцами где-то в Париже. Но я привыкла жить разумом и знала, что прошлое лучше не трогать. Эти его слова и фразы… такие простые… это все было таким знакомым, родным, что мне не хотелось отпускать этот разговор. Но я знала, что должна.

Я заставила себя встать и убрать ноутбук. Мое тело заполняло нарастающее беспокойство. Слишком много эмоций. Слишком много мыслей, которые не давали сосредоточиться. Я машинально подошла к шкафу и начала перебирать одежду, вытаскивая вешалки с вещами, которые давно не носила.

Темно-синий пиджак. Я купила его для первой важной деловой встречи и провела в нем сотни совещаний, но так и не полюбила. В нем я чувствовала себя чужой. Мне захотелось немедленно выбросить пиджак и я решительно сложила его в пакет.

Бежевый. Его подарил отец, который практически не делал подарков. Но это был особый случай и я запомнила его слова о том, что с таким строгим образом меня будут воспринимать, как серьезного и респектабельного человека. Только что я поняла, что никогда не хотела, чтобы меня воспринимали так.

Еще один, серый, почти новый. Но в нем мне было холодно и неуютно. Словно это была не я, словно он служил мне прикрытием, чтобы спрятать ото всех настоящую Дашу. А какой же была настоящая? Я пока не понимала. Но мне захотелось немедленно выбросить старую одежду из дома. Я накинула куртку и вынесла пакет с вещами к мусорному контейнеру.

Вернувшись я одобрительно окинула шкаф, который по-настоящему не разбирала много лет. Достала раскладной стул-стремянку и полезла за вещами на труднодоступную верхнюю полку, достала пакет с распашонками Тимура, которые сохранила. Возможно скоро нам снова они понадобятся. Тимур и Милена выглядели такими влюбленными и я была бы только рада, чтобы в нашей квартире снова были эти удивительные агу и неповторимый запах от кожи младенца. Дети всегда пахнут счастьем. Я улыбнулась и солнце из окна упало на выпавшую из коробки в шкафу голубую распашонку со львенком. Сколько радости мне подарил мой мальчик! Я машинально потянулась за ней, чтобы окунуться в забытые эмоции материнского счастья. Но прямо за детской кофточкой лежала еще одна вещь, которую много лет назад я убрала подальше лишь потому, что не имела сил выбросить ее, также как и не имела сил смотреть на нее снова и снова, вызывая в памяти тот день. Теперь в моих руках был шелковый бирюзовый платок. Я достала его из шкафа и развернула. Бирюза в моих руках заиграла в лучах солнца, просачивающегося из окна, и я вспомнила то, что старалась забыть. Я спустилась с платком со стула и подошла к окну. Приложила шелк к губам и словно услышала голос Эмина. Он говорил, что от этого платка мои глаза наполняются морем. Платок был надежно спрятан под ворохом других воспоминаний в узких улочках моей памяти, и к нему был запрещен вход на многие годы. А теперь… Одно простое “привет!” и вот я снова касаюсь легкого шелка. Лавина сдерживаемых воспоминаний хлынула, заполняя многолетнюю пустоту в моей душе.

Восточный базар… Низкие каменные своды, торговцы в расшитых жилетках расхваливают свои ковры, кувшины, керамику, сладости, специи и платки… в воздухе ароматы корицы и муската, запах кофе с кардамоном и гвоздикой, бесконечные прилавки, словно одетые в нарядные платья и поражающие буйством красок и вкусов. Я словно попала в восточную сказку из детства. Очень-очень давно, совсем маленькой, я слушал, затаив дыхание, истории восточной красавицы Шехрезады и мое детское воображение рисовало картины, которые теперь наполнились реально существующим волшебством старого стамбульского рынка.

Толпа вокруг бурлила, я вдыхала воздух восточной сказки вместе с ароматами специй, рахат-лукума и свежеиспеченных лепешек. Мне показалось, что я попала в город Шехрезады или в пещеру сокровищ Али-Бабы. Я застыла у лавки с платками. Они были удивительных расцветок: нежные фисташково-яблочные и лилово-розовые, восхитительных оттенков теплого золота и молочного шоколада, фиолетовые и темно-синие, усыпанные, словно ночное небо, вышитыми звездами… До меня донеслись звуки незнакомого мне музыкального инструмента. Восточные напевы будоражили мое воображение и нашептывали свои истории, наполненные интригами, сердечными драмами и любовью. Они словно исполняли неведомый мне доселя танец. Сложные узоры на тонкой полупрозрачной ткани покачивались перед моими глазами и окутывали волшебством, будили в моем воображении картины битв на кораблях в водах открытого моря, создавали истории спасения пленных красавиц загадочными смуглыми восточными принцами. Я ощутила кончиками пальцев нежность бирюзового платка с изящным орнаментом. Среди всей роскоши он показался мне самым красивым, словно выпавшим из башни принцессы.

– Очень хороший платок! Такой красивый! Настоящий шелк! – прервал мои мысли худощавый невысокий мужчина с усами. – Такой красивый дэвушка обязательно должен иметь роскошный платок! – нахваливал он свой товар, а я зачарованно разглядывала узоры на струящемся полотне, чуть покачивающемся от долетавшего и сюда ветра, а может, просто от движения потока разноязычной толпы.

– Всего десять долларов! Это же совсем-совсем дешево за такой дорогой платок!

Я не знала, что сказать. Десять долларов – это все, что я могла потратить. Но ведь нужно купить подарок Любе, новой жене отца, и еще ее дочкам. У меня так и не получилось называть их сестрами, хотя обе родились и выросли буквально у меня на глазах. Я выпустила нежную ткань из рук.

– Дэвушка! Это же дамасский шелк! Самый дорогой в мире! А у меня всего за десять долларов. Ты нигде такого не найдешь. Разве можно сравнить с подделкой, которой торгуют другие? Твоим красивым глазам очень подойдет.

– Дамасский шелк? – словно зачарованная, повторила я.

– Прямо из сердца старинного города, где безмолвные ткачи много столетий создают изящную ткань и никто из европейцев не смог вырвать у них секрета плетения!

Я прикусила губу и достала десять долларов. Продавец уже отстегнул платок от висящей упаковки разноцветных переливающихся тканей и набросил мне на плечи. Я протянула смятую в руке купюру, не зная, что теперь смогу привезти в подарок домой, но не в силах отказаться от шелка, напоминающего переливы драгоценных камней на солнце.

– Десять долларов, – проговорил продавец с улыбкой и поспешно спрятал мою купюру в карман, подарив мне услужливую улыбку.

Прямо рядом со мной раздался чуть насмешливый мужской голос. Я не понимала о чем он говорит, но застыла, словна прикованная, ощущая всем телом, что это что-то касается меня. Продавец замахал руками, начал спорить. Голос настаивал, в нем слышалась мягкая сила и абсолютная уверенность. Продавец стал отвечать с уважением, поддавшись уверенности говорящего. Я очнулась лишь, когда продавец отстегнул целую упаковку разноцветных платков и с почтением передал в мои руки.

– Все для такой красавицы! Вся роскошь Востока и красота нашего шелка— улыбка на его лице стала более натянутой и теперь казалась частью сделки.

Я взяла россыпь платков, обернулась и впервые увидела того, кто говорил. Высокий молодой парень, совсем не похожий на местных, но тоже смуглый и черноволосый. Он улыбался мне, потом показал на платки в моей руке и уверенно произнес на английском:

– Десять долларов – это цена за всю упаковку, понимаешь? Здесь нужно уметь торговаться. А настоящий дамасский шелк продают только в пяти городах мира, и он не может стоить так дешево. Но платки все равно хорошие.

Я рассмеялась и обернулась к продавцу, подарила ему дежурную улыбку – теперь уже по всем правилам восточного базара. Я быстро училась.

– Ты только что сэкономила девяносто долларов благодаря мне, – добавил незнакомец.

Я наконец рассмеялась, ощущая, как от волнения и жары у меня вспыхнули щеки, но при этом наслаждаясь разливающимся по всему телу ощущением счастья.

– Тогда, может, один тебе? В знак благодарности?

Эмин взглянул на меня, затем на платки, и, не сдержав улыбки, взял один мускусно-зеленый.

– Хороший обмен, – сказал он. С этого началась наша история.

Глава 9. Стамбул, 2005 год. Студенческая вечеринка

Я прижимала к себе сверток с платками, ощущая некоторую растерянность и что-то еще: странное чувство, будто этот момент мне запомнится надолго, а может и навсегда. Будто в нем есть что-то очень значимое. Мы всегда отличаем судьбоносные события, но не всегда готовы себе в это признаться. И мне тоже было одновременно очень радостно и страшно из-за того, что я только три дня, как в чужой стране и совсем ничего не знаю о незнакомце, который только что выторговал для меня десять платков вместо одного. Я посмотрела на него. Пару минут назад этот высокий и совсем не похожий на местных парень помог мне заключить самую выгодную сделку в моей небогатой на эмоции жизни. Теперь он стоял прямо напротив меня, небрежно скручивая в руках полученный от меня платок, словно не решался просто уйти.

– Ну что, теперь ты официально прошла мастер-класс и стала профессиональным покупателем. Здесь нужно торговаться! Это закон! Цен не существует. Они зависят только от твоего умения быть убедительной и азарта продавца, – с легкой усмешкой объяснил он.

Я улыбнулась, поправляя ремешок сумки.

– Спасибо! Постараюсь больше не выглядеть, как наивная туристка.

Он качнул головой, явно довольный моими словами, но ничего не сказал. Вокруг нас кипела обычная рыночная жизнь: среди запаха специй, кофе и жареных орехов торговцы зазывали прохожих, спорили, махали руками, предлагали лучшие цены, угощали яблочным чаем туристов. Я улыбнулась ему с благодарностью:

– Ну тогда пора прощаться, раз дело сделано и справедливость восстановлена.

Он пожал плечами, убирая свой платок в карман.

– Похоже на то! Но рекомендую тебе все же научиться торговаться, ты же здесь не на один день?

– Обязательно изучу вопрос и постараюсь освоить эту премудрость. Спасибо еще раз, – я отвернулась и, продолжая глупо улыбаться, зажмурилась от какой-то необъяснимой радости внутри. Надо же! Десять платков словно из сокровищницы восточного падишаха!

Мы разошлись в разные стороны, растворились в толпе, веря, что больше никогда не пересечемся. Но у судьбы были свои планы.

Два дня спустя я сидела в автобусе, который вез нашу летнюю школу на встречу с турецкими студентами. Вечеринка должна была пройти в старом особняке на холме. Моя группа была приглашена в качестве почетных гостей – такое часто случалось, когда иностранцы приезжали по обмену. Наверное, тогда еще студенты филологического факультета Санкт-Петербургского университета были в диковинку в Турции, и наш приезд в Босфорский университет не прошел незамеченным в местных студенческих кругах.

Я села у окна и наблюдала, как за стеклом проплывали вечерние улицы Стамбула. Лампы в переулках разбрасывали мягкий золотистый свет, создавая ощущение уюта и тепла. Я не знала, чего ожидать от этой встречи, но предвкушала атмосферу общения и новых знакомств. Наша старшая объявила, что мы подъезжаем к историческому району Бебек, первые упоминания о котором относятся ко времени падения Константинополя.

Когда автобус остановился, мы вышли в просторный внутренний двор, буквально утопающий в зелени. По периметру прямо над нами были развешаны гирлянды лампочек, озаряющих своим теплым светом лица встречающих. Особняк выглядел внушительно, но внутри царила неофициальная, почти домашняя обстановка: по всему периметру мерцали расставленные фонарики, в воздухе отчетливо слышался аромат мяты и перемешивался с запахом кофе, по центру стояли столы с традиционными турецкими угощениями и я уже знала, что среди них есть мези, сытные лепешки гезлеме, сладкие пахлава и лукум. Из динамиков прямо звучала песня Таркана.