скачать книгу бесплатно
– Пойдём в вокзал, там теплей, – предложила сестра. – Попроси тётю.
– Может ты?
– Боишься?
– Чуть-чуть.
– Если всегда будешь бояться, то ничего в жизни не добьёшься. Забьёшься в угол и станешь трястись от страха. Так и умрёшь в этом углу от голода.
– Почему от голода? – не понял я.
– Попросить побоишься или выйти не сможешь.
Опять издевается. Тётя тем временем остановилась, и начала судорожно рыться в сумке.
– Давай быстрей! – зашипела на ухо Таня.
Вздохнув, я подошёл к тёте и дёрнул её за рукав. Она посмотрела, не узнавая. Потом замерла, вспоминая, быстро-быстро заморгала и охнула, опустившись на холодный край фонтана.
– Голова моя дурная! – заверещала она, оглушая. Стая птиц, испугавшись, взметнулась вверх. Я вздрогнул.
– Запамятовала, запамятовала совсем! – тётя вцепилась мне в плечи, повертела, рассматривая, и с силой прижала к своей огромной груди. Задыхаясь, я вдыхал запах несвежей одежды, нафталина и приторно-сладкой туалетной воды.
– Баклажанчик! – не унималась она. – Чистый баклажанчик! Синенький! Да что ж ты молчал-то! Замёрз ведь!
И подхватив меня на руки, понеслась к вокзалу.
«С ней не соскучишься», – подумалось мне. И отчего-то стало вовсе не весело, а тоскливо.
Глава 6
Вокзал походил на католическую церковь. Я видел похожую в отцовских альбомах по искусству, которые он иногда разрешал полистать. Высокие, уходящие в никуда стены, витражные окна до потолка. Причудливо преломляясь, робкие лучи солнца рисовали на полу волшебные узоры в виде невиданных зверей и цветов. Зелёным цветом тянулись вверх изогнутые стебли, взрываясь на концах густо – красными кровавыми шарами, пульсирующими словно живые человеческие сердца.
Огромный зал пустовал. Только в первом ряду читал газету пожилой мужчина в шляпе, а в углу дремала на узлах и чемоданах толстая старуха, замотанная платком. Вокзал поразил меня своей красотой и величием. Впечатление портили пластмассовые грязно-оранжевые стулья и развешанные повсюду безвкусные картины.
– Что здесь нарисовано? – поинтересовался я у сестры, разглядывая тёмно-лиловое пятно на розовом фоне.
– Правильно говорить не «нарисовано», а «написано», – отозвался мужчина в шляпе. – Это ты в альбоме рисуешь, а художники пишут.
И снова уткнулся в свою газету.
– Скорее намалёвано, – возмутился я. – Попробовал бы я такое написать, сразу бы схватил пару по рисованию!
Таня наклонила голову влево, затем вправо, отошла на несколько метров и многозначительно произнесла:
– Редкая мазня!
Я захихикал. Истерически, конечно. Таня нахмурилась, тётя шикнула, а мужчина в шляпе отложил газету и строго погрозил пальцем. Я зажал рот ладонями, но остановиться не мог, издавая похожие на хрюканье звуки.
– Хватит уже! – закричала Таня. На её глазах заблестели слёзы. – С ума сошёл что ли! Ничего уже сказать нельзя!
Покраснев, я мгновенно успокоился.
– Пойдём, лучше я тебе одну историю расскажу, – сжалилась сестра и потащила меня в самый дальний и тёмный угол, для полного эффекта.
История о молодом художнике
Талант в нашем мире редок. Гениальность и вовсе днём с огнём не отыщешь. Чаще всего случается так, что человек сам наделяет себя способностями, которых нет и в помине. Жил в одном городке молодой человек. Самый обычный, не выделявшийся ни умом, ни внешностью. Серенький такой человечек. Звали его Яном. Больше всего на свете Яну хотелось стать знаменитым художником. Это же счастье, а не занятие. Стой себе в светлой мастерской, наноси на холст яркие мазки. Над одной из картин можно и полгода работать. А потом продать её за несколько миллионов. О том, что многие художники закончили свою жизнь в нищете, Ян и не подозревал.
Он с упоением скупал в магазинах всевозможные приспособления, освободил одну из комнат, разложил на полках краски и кисти. Наконец, когда всё было готово, Ян, нацепив на голову берет, взял в руку кисть, обмакнул в краску, провёл по холсту и… ничего не произошло. Он просто не умел рисовать. Человек на его холсте получился похожим на сделанное из палок пугало. Он стоял на грязно-жёлтом поле, а на заднем фоне неровной линией маячили расплывчатые силуэты сосен. В небе плыли серые облака с широко раскрытыми глазами и уродливо изогнутым ртом.
Ян понял, что его картина не имеет ничего общего с творениями прославленных мастеров. Но всё же ему очень хотелось стать богатым и знаменитым. И он нашёл выход. В разговорах со знакомыми и не очень людьми Ян между делом рассказывал о новой современной живописи, для которой не важно сходство с реальными предметами, а те, кто ругает новых живописцев, всего лишь глупые отсталые люди. Один друг Яна написал хвалебную статью в журнале, другой – организовал его выставку. После этого стало неудобно и стыдно ругать картины, сюжет которых не мог разгадать никто, даже сам художник. И только самые смелые и независимые люди называли творчество Яна тем, чем оно и являлось – бездарной мазнёй. Но их, к сожалению, меньшинство.
Внезапно сестра замолчала. Я оглянулся. За моей спиной, в глубине вокзала, стояла старуха. Раскрыв рот в беззвучном плаче, она тянула к нам руки. Седые пряди, выбившиеся из-под платка, молочно-белые зрачки – это была она, «ведьма» с нашего двора, вечная плакальщица, проклявшая город.
Я открыл рот, но кто-то словно сжал мне горло. Захлёбываясь в беззвучном крике, я сделал шаг назад, потом ещё один, и ещё… пока не врезался во что-то большое и мягкое. Тётя Марта.
– Зачем ты туда полез? – закричала она, переходя на фальцет. – Весь в пыли, в паутине! Поезд уходит, а он пропал!
Тётя потащила меня к выходу, едва не оторвав мне руку. Я обернулся. Тёмный угол был пуст. Никакой старухи не было и в помине. И только бледное лицо сестры говорило о том, что мне не померещилось.
Глава 7
Снежная буря за окном стихает. Белая мгла медленно опускается на землю, расплываясь по окрестностям. На детской площадке драка. Трое мальчишек лет десяти стащили с качелей четвёртого и, повалив его на землю, исступлённо пинают ногами. Я открываю окно. В кухню врывается колючий морозный воздух.
– Отошли от него! Живо! – меня опередили. Соседка грозит тростью с дальней лавочки.
Мальчишки бегут прочь. Пострадавший с трудом поднимаясь, проводит по лицу рукой. Я чувствую медный запах крови прежде, чем красная струйка проявляется на светло-серой варежке.
Год назад в классе у Лики разразился скандал – избили новенькую. Широколицая, с необычным разрезом глаз девочка оказалась слишком тихой и скромной для шумного 5 «Б».
– Много о себе воображала, ходила, задрав нос. Вот и получила, – шептались в школе. Директор Анна Николаевна сокрушённо вздыхала: «Не нужно было им приезжать из своей Якутии. У нас жизнь другая». Родители девочки, потерянные и ничего не понимающие деревенские жители, сидели с недоумевающим видом, не зная, что делать – кричать, добиваясь справедливости или довериться администрации школы.
Лика рыдала:
– Я ничего не делала! Только смотрела! Даже на телефон не снимала!
– Почему ты за неё не заступилась? – я не осуждал, просто хотелось понять.
– А ты знаешь, сколько их? Хочешь, чтобы и меня так?
– Не хочу. Просто это как-то неправильно.
– Да я не виновата! Не виновата! Всегда ты так! Ничего не понимаешь! – Лика убежала, ища защиты у матери. Приходится признавать, что я не могу с ней ладить. А с кем, вообще, я сумел поладить в своей жизни?
У тёти Марты было шестеро детей. И не с одним из них я не смог подружиться. Анечка была слишком маленькой, близнецы – чересчур правильными и сосредоточенными на собственном маленьком мирке, не принимающем посторонних. А трое старших создали мой персональный ад. Руководил ужасной троицей Тигран.
В первый же день он приказал братьям испытать меня, схватив за ноги и перекинув через перила лестницы, ведущей на второй этаж. Я висел вниз головой, умирая от страха, а Тигран внизу трясся от смеха, приговаривая: «Не страшно тебе? Ни капельки не страшно?»
Старший братец оказался заботливым – велел расстелить на полу одеяло и накидать несколько подушек.
– Какой хорошенький мальчик! – повторял он. – Жалко будет, если он сломает ручку или ножку. Боишься сломать ручку, мелкий?
Я замер, боясь пошевелиться. Горло запечатал огромный ком, мешающий говорить. Я сложил руки на груди и приготовился умирать.
– Ладно, – смилостивился Тигран. – Тащите его обратно! А то ещё описается от страха!
Братья потянули меня вверх, и я перепугался пуще прежнего, задёргался и, высвободив одну ногу, ударил ей прямо в челюсть одного из братьев. Мгновение – и я уже на полу.
– Больно? – Тигран участливо заглянул в лицо, пощупал бока. – Ничего не сломал?
От его осторожных прикосновений я захихикал. Тигран обиженно отвернулся.
– Притворяется! – фыркнул он.
На самом деле было ужасно больно, но руки и ноги, к счастью, остались целы.
– В следующий раз матрас положим, – распорядился Тигран, наблюдая за моими неуклюжими попытками встать.
Внутри у меня всё оборвалось. Второго раза я не переживу.
Целую неделю потом я ходил и оглядывался, опасаясь повторной экзекуции. А по вечерам, когда в комнату пробиралась Таня, умолял её спасти меня от обидчиков. Сестра оставалась непреклонной.
– Ты что так и хочешь прожить жизнь под женской юбкой? – спрашивала она. – Мне тебя что, на верёвочке водить?
– У тебя юбка короткая. Я под неё не влезу.
Таня смеялась. Невесело, с горькой усмешкой. Потом рассказывала мне одну из своих историй, а когда мои глаза начинали слипаться и за закрытыми веками появлялись яркие светящиеся круги, она осторожно выбиралась из кровати и бесшумно покидала комнату.
Часто после её ухода я открывал глаза и, уставясь в беспросветную темень вокруг, думал о том, как заставить Тиграна себя уважать и заполучить хотя бы одного друга.
Случай представился почти через неделю после потрясшего меня висения вниз головой. Я стоял во дворе и наблюдал за огромной соседской собакой. Пёс неизвестной породы, натягивая цепь, рвался вперёд и яростно лаял на сидевшую на заборе кошку. Кошка невозмутимо умывалась, не обращая никакого внимания на огромное чудовище, способное её растерзать.
В стороне лениво пинали мяч парни с нашей улицы. Было жарко и душно. Воздух казался плотной тягучей массой, разрывающей лёгкие. Тигран, зевая, охранял импровизированные ворота, отмеченные двумя крупными валунами.
– Смотрите! – закричал я и смутился. Мне показалось, что мой голос сорвался в визгливый фальцет. Тигран обернулся, наградив меня насмешливым взглядом.
– Чего у тебя там? – выкрикнул кто-то.
Я набрал в грудь побольше воздуха и повторил:
– Смотрите! Сейчас я подойду к этой собаке и поглажу её!
Мальчишки засмеялись.
– Не страшно тебе, мелкий? – Тигран подошёл ближе. – Видишь, какие у неё зубы огромные? Хрясь, и нет у мальчика ручки! Или ножки. Ты что выбираешь – ручку или ножку?
Я сглотнул. Идея подойти к собаке мне как-то разонравилась. Мальчишки продолжали смеяться, и их смех парадоксальным образом придал мне смелости. Я закрыл глаза, всеми силами пытаясь прогнать из сознания огромные зубы с капающей с них зловонной слюной, твёрдые как сталь когти и налившиеся кровью глаза.
Один шаг, второй… я у самого забора. Вытянутая рука нащупала шершавую древесину. Осталось только отворить калитку.
– Стой! – закричали сзади. – Она же тебя и правда руку откусит!
Я усмехнулся. Громко, надеясь, что меня услышат и убедятся в моём полном бесстрашии. Потом открыл глаза, сориентировался в пространстве и поднял ногу для последнего, решающего шага. Чья-то рука с силой дёрнула за ворот, поволокла назад.
– Крыша совсем съехала? – надо мной стоял Тигран, красный от гнева. – Куда полез, мелкий? С головой не дружишь?
Я разозлился. Зачем, ну, зачем он остановил меня? Почему не дал проявить смелость, показать, что я не хуже его и всех остальных, что я тоже способен на поступок? Позавидовал? Или ему нравилось меня унижать?
– Но ведь я же смог! Если бы ты меня не дёрнул, я бы к ней подошёл! Обязательно бы подошёл! Зачем ты меня дёрнул! – закричал я.
– А мне безрукий родственник не нужен, – Тигран отвесил мне подзатыльник и пошёл прочь.
– Но я же храбрец? Правда? – не сдавался я.
Тигран обернулся:
– Ты идиот, мелкий. Просто идиот.
Глава 8
В тётином доме царствовал бардак. Он начинался покосившейся оградой и запущенным садиком. Продолжался прислонёнными к крыльцу велосипедами и раскиданными по нестриженной лужайке игрушками. В двухэтажном домике бардак разошёлся вовсю. Первое, что я увидел, переступив порог – это свисающие с люстры ярко-оранжевые колготки.
– Не обращай внимания, – тётя отпихнула угодившую под ноги игрушечную машинку. – Деточки играли.
Тычком в грудь тётя усадила меня на круглое подобие пуфика и, стянув с моих ног ботинки, швырнула их в дальний угол прихожей.
– Не бойся! Тебе у нас понравится! – радостно возвестила она.
Я обвёл взглядом заляпанный красками пол, разрисованные от пола до потолка обои, объеденные неизвестным существом цветы в обшарпанных горшках и загрустил. Таня наоборот углядев в приоткрытую дверь длинные ряды книг, издала победный крик и рванула изучать содержимое полок. Кому-кому, а ей здесь скучно точно не будет.
Следующие полчаса тётя Марта занималась тем, что вытаскивала из-под буфета заползшую туда Анечку. Девочка ревела белугой, тётя тянула её за ноги и, как в сказке про репку, никак не могла вытянуть.
Я сидел напротив дяди Артура и выслушивал длинную лекцию о том, как хорошо и замечательно я буду жить в этом доме. Не важно, что я не родной. Здесь всех любят одинаково. Я покосился на брыкавшуюся Анечку – тётя тянула, не жалея сил. Я бы тоже так орал, если бы мне точно так же пытались оторвать ноги. На любовь это как-то не тянуло. Ничего страшного, продолжал дядя, что я седьмой. Это с одним ребёнком тяжело, а потом образуется саморегулирующаяся система, в которой старшие следят за младшими, а младшие учатся на примере старших вести себя по правилам и слушаться взрослых. При этом важно одно – вложить основы воспитания в первенца, который и передаст их остальным.
Потом мне показали холодильник, сообщив, что я могу брать из него еду в любое время, как только мне захочется поесть. Мы не приемлим насилия, объяснил дядя, любой может есть и спать тогда, когда этого захочет сам организм. Поэтому дети здесь счастливы и свободны в своём выборе, что создаёт особую атмосферу уюта и спокойствия.
Следуя зову организма, дядя отправился подремать, а тётя Марта, справившись, наконец, с младшей дочкой, сказала, что я могу заниматься всем, чем заблагорассудится и что она будет мне очень благодарна, если я самостоятельно осмотрю дом и окрестности.
– Только не забредай далеко, – предупредила она, усаживая Анечку в высокий стульчик, – ещё потеряешься, а мы и не заметим!
И засмеялась своим странным утробным смехом.
Удивительно, но при полном отсутствии воспитания и режима дня близнецы Карина и Арам умудрились составить собственное расписание на день, от которого они ни на шаг не отступали. Жили они в одной комнате, ходили, держась за руки. Любая попытка разлучить их хотя бы на минуту приводила к истерике. По утрам чисто умытые, одетые с иголочки, они спускались на завтрак, расстилали на коленях салфетки и чинно вкушали всё, что им предлагали. Их воспринимали как единое целое, и часто можно было услышать летящее по дому: «Эй, Карам, идите сюда!» Тиграну нравилось ими командовать. Вне обязательных пунктов своего расписания близнецы были податливы как пластилин. Они беспрекословно выполняли просьбы и приказы других людей.
Как-то раз Тигран решил устроить соревнования по бегу. Прочертил на земле линию, выстроил перед ней близнецов, двух своих братьев-прихлебателей (их имена напрочь стёрлись из моей памяти) и меня.
– Бежим по сигналу, объявил он. – До сарая. Кто прибежит первым, получит приз. А, может, и не получит.
