Динкина акварель

Уже подходя к хлебному, Динка вспомнила, что не купила подарок. Времени было в обрез, поэтому было решено подарить деньги. Покупая красивый конверт, она пересчитала купюры, которые дала тетя Женя, и решила, что этого будет слишком много для Саньки. Часть денег Динка положила в конверт, а остаток бережно спрятала в сумочку, на потом. Но вдруг решила, что ей хочется настоящего праздника. Она зашла в соседний магазин и купила две банки газировки и упаковку жевательной резинки. Продавщица взяла деньги, отсчитала сдачу и так обыденно поставила перед Динкой банки, как будто это была не заграничная газировка, да еще в непривычных банках, а две булки хлеба. Девочка положила жвачку в карман, а банки, уже изрядно запотевшие, взяла в руки. Металл приятно холодил кожу. Потоптавшись на углу хлебного примерно две минуты, она увидела Маринку. Предвкушая, как будет удивлена подруга, Динка бросилась ей навстречу.

Маринка, в отличие от подруги, оделась проще: бордовые лосины, пальто и сапоги. Шапку она сняла, а длинные волосы заплела в косу и уложила баранкой на затылке.

– Вот это да! – в восторге протянула Маринка, разглядывая подругу. Ни джинсы, ни сумочка, ни шарф, ни помада не укрылись от ее взгляда. Внезапная Динкина красота не испортила ей настроения. – Какая ты красивая!

– Спасибо, – улыбнулась Динка и протянула Марине банку с газировкой, – это тебе.

Весело щебеча, подруги дошли до школы и, выбирая места посуше, двинулись к трибунам школьного стадиона – именно там сидела кучка подростков, от которой исходил гитарный бой, нестройное пение и смех. Динка немного оробела от вида мальчишеской компании.

– Эй, ты чего встала! – нетерпеливо подтолкнула в спину подруга.

Динка глубоко вдохнула и пошла вперед. Последние несколько метров она мысленно репетировала приветствие, поздравление именинника, темы для разговора. Но, едва подойдя к ребятам, напрочь позабыла все, что хотела сказать. Смутило ее два обстоятельства. Во-первых, Никита – он посмотрел на подруг с интересом, мгновенно сменившимся небрежностью. Во-вторых, на лавочке сидела Катька в окружении своей свиты. Динка стояла как вкопанная, в то время как Марина, опередив ее, поздравила Саньку, пообещав, что подарок ему передаст мама, и тут же плюхнулась на лавочку рядом с Игорем и начала подпевать ему.

На ватных ногах Динка подошла к Сашке, промямлила поздравления и села рядом с подругой. Потом вспомнила, что забыла отдать конверт. Вставая, споткнулась, толкнула Никиту, который сидел ниже. Катька засмеялась, свита угодливо вторила ей. Сгорая от стыда, вручила Саньке конверт и, расстроенная, вернулась на место.

– Марин, Марина, давай пойдем домой, – шептала она подруге, но та не обращала на нее внимания, так как была полностью сосредоточена на Игоре.

Тут Катька демонстративно откашлялась и жеманным голосом протянула:

– Ой, Саша, я совсем забыла тебя поздравить и подарить подарок, – с этими словами она достала из сумки кассету в черной коробке и протянула ее Саньке.

– Ого! – воскликнул тот. – Это же «Черный альбом» «Кино»!

Ребята восхищенно загомонили, Игорь ударил по струнам и, стараясь подражать Цою, запел «Кукушку». Мальчишки принялись подпевать, но пение перебил очередной Санькин крик.

– Динка! Вот это подарок! – он едва не светился от счастья.

Всем стало интересно, что же такого подарила Динка, поэтому Сашка помахал в воздухе купюрами, и все с уважением поглядели на девочку.

– Наверное, почку продала, лишь бы выпендриться, – громким полушепотом сообщила Стаханова своей подруге.

– Или на обедах экономила, – в тон ей ответила подруга.

– Да какие обеды, у них денег нет на обеды. Нищенка, – с омерзением выплюнула Катька и окатила Динку презрительным взглядом.

– Завидуй молча, Стаханова, – сказал кто-то из ребят, но та в ответ только фыркнула.

– А что, – вдруг подал голос Никита, – деньги есть, пусть именинник проставляется. Я знаю, где портвейн даже нам продадут. Проставишься, Санька?

– Почему бы и нет, – ответил тот, и ребята радостно загалдели.

Никита, Санька и еще какой-то мальчишка ушли в сгущающиеся сумерки. Стаханова шушукалась с подругами, Маринка о чем-то говорила с Игорем. Динка осталась одна. Уже ничто не радовало ее – ни джинсы, ни сумочка. И помада дурацкая – она незаметно стерла ее с губ тыльной стороной ладони. Поглядела на часы – ребят не было уже двадцать минут. Динка хотела было пойти домой, но тут из кустов с громкими криками вывалились портвейные гонцы.

Звеня бутылками и похрустывая пластиковыми стаканчиками, компания расселась на лавочках. Первая бутылка была открыта с боем – пробка не хотела поддаваться. Наконец, совладав с ней при помощи ключа от подъезда, разлили портвейн. Наливали полные, почти с горкой, поэтому стаканчики были мокрые.

Динка, до этого никогда не пробовавшая даже пива, настороженно поднесла стакан к носу и ощутила резкий, свербящий запах спирта и какой-то приторной сладости.

– Динка, не торопись, – крикнул Саня. – Сначала тост!

Она хотела сказать, что не собиралась пить вообще, но слово уже взяла Катька.

– Дорогой Саша, – снова растягивая слова и стреляя глазками, начала она, – хочу поздравить тебя с днем рождения и пожелать тебе…

– Завязывай, Стаханова! Уже трубы горят! – крикнул кто-то из ребят.

– Да пошел ты! – огрызнулась та и хотела продолжить тост, но все вокруг снова засмеялись. В глазах ребят светился какой-то голодный блеск – все смотрели на стаканы. Поэтому, когда Сашка бросил короткое «Спасибо» и стукнул своим стаканчиком о Катькин, все дружно зашумели, потянулись к имениннику, чтобы чокнуться с ним.

Динка, радуясь тому, что хоть кому-то удалось сбить с Катьки спесь, тоже решила выпить. Сделав слишком большой глоток, она подавилась. Половина портвейна пошла носом, другая же провалилась в пустоту желудка, обжигая по пути рот и горло. Закашлявшись, Динка выронила стакан на землю и стала жадно глотать воздух. На глаза выступили слезы, в носу свербело.

– Что же ты, дура, разлила все, – засмеялся Никита.

– Да она поди первый раз пьет, – усмехнулась Стаханова. – Святая ромашка-недотрога.

Кто-то всунул Динке новый стаканчик, налил вино – в этот раз половинку. Игорь начала наигрывать обожаемую всеми «Гражданскую оборону» и напевать, что все идет по плану.

Уже зажглись фонари, а ребята все сидели, пели, цедили вино и не собирались расходиться. Все Динкины надежды на то, что Никита обратит на нее внимание, пошли прахом – тот не замечал никого, только о чем-то негромко разговаривал с Катькой. Та похихикивала, легонько ударяла его по плечу и пищала: «Ну ты извращенец».

Динка собиралась попрощаться со всей компанией и пойти домой – к тете Жене, пельменям и краскам, но вдруг Никита сел рядом с ней и подлил портвейна в пустой стаканчик.

– Скучаешь, а?

– Ну, немного, – пролепетала Динка.

– А ты выпей, веселее станет. Верно я говорю, ребята?

– Да… Верно… До дна, – закричали отовсюду, и тут Катька завела:

– Пей до дна! Пей до дна! Пей до дна!

И через пару секунд уже все подхватили и скандировали: пей до дна, пей до дна, пейдодна, пейдодна. Динке стало страшно. Она глянула на Маринку, но та со всеми в унисон повторяла противное «пей до дна», а глаза ее пьяно блестели. Вскоре кругом не осталось ничего, кроме хоровода бледных, подсвеченных фонарем лиц с темными провалами глаз, повторяющих «пей до дна». И Динка выпила. Снова задохнулась, но уже не так сильно.

– Выдыхай ртом, – подсказал ей на ухо Никита.

Динка выдохнула – коротко и резко, как делали взрослые на праздниках. Это произвело неожиданный эффект – мальчишки рассмеялась и зааплодировали. Динка неловко улыбнулась, засунула руки в карманы и поежилась.

– Замерзла? – не унимался Никита. – Давай еще, чтобы согреться.

Динка отнекивалась, но как-то вяло. В ногах и руках появилась незнакомая шарнирная легкость. В голове легко затуманилось, но она продолжала держать оборону.

– А ведь ты художница, да? – зашел Никита с другой стороны.

– Ну да, рисую вот. Только…

– Так и я художник! Я тоже рисую! Получается, что мы коллеги, а коллегам грех не выпить за общее дело.

– Да ладно, Динка! Жвачкой зажуешь, – крикнула ей Маринка, вовсю обнимавшаяся с Игорем.

Динка исподлобья посмотрела вокруг – все разбились на небольшие группки и говорили о чем-то своем. И она с отчаянием поняла, что выпить «за коллег» и поговорить о художке – последний шанс заинтересовать Никиту. С невероятной скоростью, чтобы не передумать, она выпила вино.

В голове помутилось совсем, язык стал заплетаться. А Никита – вот он, такой красивый, сидел рядом и расспрашивал ее о каких-то художниках. Она начала было рассказывать ему о своей любимой акварели, но заметила, что Никита перемигивается с Катькой, вопросительно глядя на нее. Та молча покачала головой и вернулась к разговору. Вдруг тишину нарушил голоса Саньки:

– Слышь, Игорь, – пьяненько заикаясь, начал он. – Ты руки-то от Марьки убери. Я хоть и пригласил ее потому, что ты просил, а все-таки не тронь ее. Она же сестра моя, пусть и двоюродная.

– Братан, да ты что! Я ж просто учу ее играть на гитаре. Я ж ничего такого…

– Да я вижу твое «ничего». Руки убрал от нее, козел!

– Ты кого козлом назвал, а? – вскочил Игорь.

– Тебя!

– Кажется, сейчас будет драка, – прошептал Никита Динке. – Пойдем прогуляемся.

Они ушли в темноту, оставив позади шум потасовки, девчоночьи визги и матерные выкрики.

Динка плохо соображала, куда Никита ведет ее. Иногда ей казалось, что она слышит еще чьи-то шаги – то за спиной, то сбоку. Через некоторое время с удивлением поняла, что сидит на грязном матрасе в какой-то обветшалой комнате без оконных рам и с полуразрушенными стенами. «Заброшка», – подумала Динка, но, как ни старалась, не могла вспомнить, как они добрались сюда и зачем.

Никита, меж тем, сел рядом и зашептал ей на ухо что-то о любви с первого взгляда и о том, какая она красивая. Потом резко повернул ее голову к себе и попытался поцеловать. Губы у него были мягкие, липкие и холодные. «Как дождевые черви», – подумала Динка, и от этой мысли ее затошнило.

Она хотела отвернуться, но Никита крепко держал ее за затылок. Когда он попытался просунуть ей в рот язык – такой же мерзкий, ее обдало горячим несвежим дыханием, в котором смешались вчерашний чеснок, табак, алкоголь и нечищеные зубы. «Фу, неужели он мне нравился, свинья», – удивилась она про себя. Собрав в кулак остатки сил, Динка оттолкнула Никиту, тот повалился на спину, запутавшись ногами в обивке матраса.

– Не хочешь по-хорошему, будет по-плохому, – зло проговорил он, медленно вставая с пола.

Динка поняла, что дело принимает скверный оборот, и вот-вот случится то самое…

– Никита, не надо, – жалобно проговорила она.

– Чего не надо-то, а? Катька рассказала, что ты влюбилась в меня. Я видел, как ты на меня смотрела.

– Нет, не влюбилась, – проблеяла Динка, вставая на ноги

– Да наплевать! – с этими словами он толкнул девочку на матрас и попытался стянуть с нее джинсы.

Девичью честь спас тот самый новый ремешок, который крепко держал джинсы на поясе Динки. Этих мгновений хватило для того, чтобы в темноте раздался звуки чьих-то шагов, а потом в проходе появилась тень и произнесла:

– Уйди от нее.

– Чоа? – протянул Никита.

– Я сказал тебе: свали отсюда.

– А, Руся, – осклабился Никита. – Хочешь присоединиться?

– Оставь ее в покое, – в голосе мальчишки, несмотря на то, что от волнения он давал петуха, слышалась злость. – Ну и мудак же ты!

– Сам ты мудак! – зло крикнул Никита и бросился головой вперед на Руслана.

Завязалась драка. Оторопевшая, Динка села и не могла пошевелиться. Тут одна тень оседлала другую и сказала голосом Руслана:

– Увижу, что подойдешь к ней или заговоришь, убью! Понял?

Никита придушенно что-то захрипел.

– И даже не думай трепать языком, иначе получишь еще раз. Усек?

Тот снова что-то прохрипел и принялся тихонько поскуливать. Руслан подошел к Динке и протянул ей руку:

– Вставай.

Она с готовностью ухватилась за нее и вскочила на ноги. Хмель будто ветром сдуло.

По улице шли молча, рядом, рука к руке. Тишина давила, наконец Руслан нарушил ее:

– Я все слышал, как он сговаривался с Катькой. Я хотел увести тебя домой, но ты…

– Я знаю, я вспомнила, – перебила его Динка.

Волна воспоминаний и жгучего стыда накрыла ее, и она заплакала. Страх, стыд, горе, разочарование и облегчение – все слилось в этом потоке. Руслан положил руку ей на плечо, но Динка скинула ее.

– У меня сегодня мать в ночь дежурит, – помолчав сказал он. – Хочешь, пошли ко мне – умоешься, одежду почистишь, а потом домой пойдешь. Еще десяти нет.

Динка ахнула. Она совсем забыла, что должна была вернуться в девять вечера. В первую секунду она хотела бежать домой, но потом решила, что за опоздание получит меньший нагоняй, чем за грязную одежду, размазанную помаду и запах алкоголя. Подозрительно оглядев Руслана, своего вот уж как восемь лет одноклассника, Динка кивнула.

Дома Руслан первым делом поставил на плиту кастрюлю с супом. Потом дал Динке чистое полотенце, одежную щетку и отправил в ванную. Умывшись с мылом, Динка прополоскала рот, пригладила волосы и принялась чистить одежду. Когда с этим было покончено, выскользнула из ванной и зашла на кухню. Руслан уже порезал хлеб и разливал по тарелкам жиденький суп. Ели молча. После импровизированного ужина, убирая тарелки со стола, он сказал:

– Я провожу тебя до дома. Если хочешь, могу сказать, что были в кино.

– Нет, не надо. Спасибо, но я сама.

– Хорошо, – ответил Руслан. – Ну-ка, дыхни.

Смущаясь, Динка дыхнула.

– Сойдет. Если не будешь с родителями целоваться, то никто ничего не заметит.

Снова шли молча. Динка стыдилась того, в какую историю умудрилась попасть. Но еще больше стыдилась того, что ее свидетелем стал Руслан. Из-за этого она почти ненавидела его. А он молча топал рядом и сопел: спокойный, коренастый и уверенный в себе.

– Ну, я пойду, – еле слышно пролепетала Динка, когда они подошли к ее подъезду.

– Хорошо. Спокойной ночи.

– Руслан, – позвала она.

– Что?

– Ты только…только никому не говори, пожалуйста.

– Могила, – ответил он и утопал в ночь.

Динка еще постояла у подъезда, пытаясь совладать с нахлынувшими на нее чувствами. Но, представив, какой нагоняй получит от мамы, заторопилась домой. Тихонько открывая квартиру, она надеялась, что родители уже спят. Но не тут-то было! Во всех комнатах горел свет, родители ругались, Маняша плакала.

– …да потому что ты… – мама запнулась, увидев Динку. – Явилась, не запылилась! Где тебя носило, паразитка? Всех одноклассников обзвонила, в больницу, в морг – нет тебя нигде! Ты хоть знаешь, что я пережила? Щас как дам!

Мать подлетела к Динке и закатила ей подзатыльник такой силы, что у девчонки клацнула челюсть.

– Надя, не бей ребенка, – вступился отец.

– Уж кто бы говорил! – зло бросила она ему, а потом снова переключилась на дочь. – Ну, где шлялась?

– Мам, я…

– Толку от тебя никакого! Только жрешь да в художку свою бегаешь!

– Надя, хватит, пожалуйста, – тут уже не выдержала тетя Женя, выглянув из гостиной.

Мама метнула злой взгляд на сестру и быстрым шагом ушла на кухню, громко хлопнув дверью.

– И никакого ужина! – раздалось оттуда.

Но в голосе мамы Динка уже уловила слезы. Впрочем, все как обычно: завтра мама будет плакать и извиняться, потом все будет тихо до очередного срыва.

– Ну и напугала же ты нас, – покачал головой отец. – Все нормально?

– Да, пап. Прости, я….

– Ну и хорошо, завтра все расскажешь. Сейчас уже поздно, спать пора, – перебил ее отец, поцеловал в макушку, пожелал спокойной ночи и ушел спать. В прихожей остались лишь тетя Женя с Маняшей. Понурившись, Динка поплелась мимо них в ванную. Встав под горячий душ, снова заплакала, и за мокрой горячей пеленой пара слез ее не было видно.

Уже потом, когда все уснули, в детскую тихонько прокралась тетя Женя.

– Дина, солнышко, что случилось? – спросила она тихим шепотом.

Динка притворилась, что спит. Тетя Женя вздохнула, погладила ее по волосам и, поскрипывая половицами старого паркета, вышла из комнаты.

***

С той злополучной среды прошло две недели. Начались и очень быстро кончились каникулы. Май уже готовил себе дорогу – на улице царила настоящая весна: юная, свежая, зеленая, утопающая в ароматах сирени и цветущих яблонь.

Никита избегал Динки также старательно, как сама она избегала Руслана, его присутствия, взгляда и даже упоминания о нем. С Маринки все еще не сняли наказание. Санька ходил с остатками синяка под глазом, а Игорь – заживающей ссадиной на всю скулу. Но, как оказалось, дружба их не угасла, а стала еще крепче.

– Представляешь, – шептала Маринка в трубку подруге. – Игорь предложил мне встречаться!

– Так и сказал?

– Ну да! Сказал, что кончится мое наказание, так в кино пойдем. Звонит мне каждый вечер, стихи читает, – счастливо и глупо захихикала она.

Потом Маринка несколько раз пыталась завести разговор о Никите, но Динка уклонялась от него. А после очередной особенно настойчивой попытки коротко отрезала:

– Да он свинья, этот Никита, – на том разговор и кончился.

***

Динка опять проснулась задолго до будильника. Еще не открыв глаз, она с тоской вспомнила о переезде. Несколько дней назад за ужином родители объявили, что переезду в Москву быть. С того вечера квартира постоянно была полна чужими людьми – покупателями. Некоторые были вежливы и разувались на входе. Другие были менее воспитаны и ходили по дому прямо в уличной обуви, оставляя за собой весеннюю жирную грязь, которую Динке приходилось потом убирать.

Когда покупатель наконец-то был найден, родители стали паковать вещи и продавать мебель. В квартире осталось только самое необходимое: одежда, белье, кое-какая посуда. Все было готово к переезду – родители ждали окончания учебного года.

В пустой комнате даже мысли Динкины казались громкими и гулкими, поэтому она изо всех сил старалась не думать. Если раньше она пряталась от переезда за шкафом, шторами или под ковром, то теперь прятаться было некуда – квартира была пустая. И над этой пустотой гордо возвышался ПЕРЕЕЗД. Динка молча переживала эту свою трагедию, не приставала с расспросами к родителям, как это делала Маняша, а если и плакала, то в подушку, да и вообще больше молчала в последнее время.

Родителям было некогда. Но если бы они нашли хоть немного времени, понаблюдали за Динкой или даже поговорили с ней, они бы увидели, что Динка окуклилась. Окуклилась как гусеница перед тем, как стать бабочкой. Единственное отличие было в том, что бабочка из кокона появлялась в точно положенный срок, а вот когда вылупится живая, настоящая, отгоревавшая свое маленькое большое горе Динка, не знал никто. Поэтому, никем не тревожимая в своем коконе, она лежала в тишине яркого майского утра.

За окном слышался шум машин, размеренное «ширк-ширк» дворницкой метлы по асфальту и веселое чириканье воробьев. Солнечные лучи высвечивали голые половицы паркета большими неровными квадратами. В их лучах по-королевски неспешно плавали пылинки и шерсть Графа. Сам Граф дремал на подоконнике, жмурясь и пристально разглядывая свои кошачьи сны. Душа Динки тоже дремала….

Последним уроком была горячо любимая Динкой биология. Елена Ивановна – учительница, запустила контрольную. Шелестели листы, скрипели ручки, нерадивые ученики вздыхали, не зная, что написать.

Динка очень быстро, почти играючи, справилась со всеми заданиями, и теперь сидела за партой, не сдавая листа, выводила какие-то каракули на черновике, подсказывала Маринке правильные ответы. И вдруг на нее с оглушительной ясностью накатила волна понимания: пройдет еще неделя, и не станет тут Динки, не ходить ей по коридорам, не переодеваться в гардеробе, не лазать по канату, не слушать Елену Ивановну. В следующем году все снова будут здесь, а ее, Динки, не будет. От этой несправедливости, а еще больше тоски, она начала всхлипывать. Слезы капали на черновик, минута – и рыдания уже рвались из нее наружу.

Ослепнув от слез, Динка подняла руку и просипела сдавленным голосом:

– Елена Ивановна, можно выйти? – и, не дожидаясь ответа, одним мощным движением вырвала себя из-за парты и стремительно выскочила в коридор.

Спрятавшись в закутке, она наконец-то дала волю слезам – очень частым в последние дни. Плач разносился по всему коридору, поэтому учительнице не составило труда отыскать ее.

– Дина, что случилось?

– Я… Мы уезжаем в Москву, насовсем! – девочка подняла опухшие от слез глаза на учительницу.

– И ты плачешь из-за этого?

– Да, потому что не хочу уезжать, я хочу остаться. Я бы жила у тети Жени, – снова всхлипывания.

– Глупышка, – Елена Ивановна протянула Динке платок. – Ты только представь, какие возможности у тебя будут в Москве с твоим талантом к рисованию!

– Не хочу, – упрямо буркнула девочка.

– Родители хотят лучшей жизни для тебя. Поверь, когда ты снова вернешься сюда – через год, три, пять лет, ты поймешь, что родители были правы.

– Все равно не хочу.

Елена Ивановна помолчала, потом вздохнула и произнесла:

– Урок последний, можешь идти домой, если хочешь.

– Спасибо. Там контрольная…

– Оставь ты контрольную. Будто не знаю, что ты на пять с плюсом все сделала.

Под недоумевающие взгляды одноклассников Динка забрала вещи и неспешно пошла по коридору.

– Дина, – позвала учительница, та обернулась. – Все будет хорошо.

Динка вышла в жаркий майский день. Домой идти не хотелось – там ее никто не ждал, никому не было дела до нее. Поэтому она не придумала ничего лучше, кроме как сесть на автобус и поехать за город, к бабушке.

Выйдя на последней остановке, она побрела по утоптанной тропинке среди высокой травы. Чуть погодя тропинка вывела ее на окраину кладбища.

Найдя по памяти бабушкину могилу, Динка открыла калитку, бросила портфель на землю. Смахнула с памятника пыль и птичий помет и принялась выпалывать бугорок могилки. Молодая трава и сохранившийся с прошлого года засохший бурьян поддавались легко. Выполов траву, Динка села на землю. Солнце палило немилосердно. В траве пронзительно стрекотала одинокая цикада.

– Вот, бабуля, – заговорила Динка, – пришла навестить тебя. А то скоро уезжаем. Елена Ивановна говорит, что это хорошо. А я, бабуля, не хочу уезжать. Я хочу остаться. Я могла бы одна жить или с тетей Женей.

Динка замолчала, пощупала изрядно нагревшуюся макушку, вздохнула.

– А ведь как там будет, бабуля, я же не знаю. Мне страшно. Там чужой большой город. И Маринки там не будет, я там буду совсем одна. Представляешь, бабуль, одна в таком огромном городе.

– Не будешь ты одна, – раздался знакомый голос за спиной.

Если бы Динка не была так увлечена своим монологом, она давно услышала бы шаги Руслана. Но теперь он застал ее врасплох.

– Ты что здесь делаешь? – вскинулась она. – Подслушиваешь?

– Нет, не подслушиваю, – но выражение его лица говорило об обратном.

– Ой, да все равно! – с ожесточением воскликнула Динка. – Плевать! Все равно я уезжаю!

– Я уже слышал. Ты не бойся, Маринка тебе писать будет, она тебя не бросит. Я буду тебе писать, звонить буду, если захочешь.

Динка отвернулась от Руслана.

– Мне страшно, – будто бы ни к кому не обращаясь, сказала она. Руслан сел рядом, вытащил из кармана сложенный вчетверо тетрадный листок и протянул его Динке.

– Я тут написал, – смущенно засопел он. – Я сначала не хотел писать, а потом услышал, что ты уезжаешь. И вот написал. Ты только сейчас не читай, дома посмотришь.

– Ты забыл, что мне все равно? – немного грубовато спросила Динка, разворачивая листок. Там, смешным корявым почерком было написано:

Динка, помниш как нас в первом классе посадили за одну парту? Я дергал тебя за хвост, а ты лупила меня учебником? А я просто хотел подилиться с тобой конфетами, которые таскал в школу специально для тебя. Вот мы учимся в восьмом классе, а я до сих пор ношу конфеты в школу для тебя каждый день. И все никак не отдам их тебе. Я хотел сказать, что ты мне нравишся еще в тот вечер на день рождения Сани. Но ты смотрела только на Никиту. А потом ты убегала от меня, не знаю только почему. Ты скоро уедешь, но все равно – давай встречаться?

Динка молча сложила письмо и посмотрела на Руслана.

– Да или нет? – спросил он, не отрывая взгляда от ее лица.

– Руслан, я…

– Понятно. Значит, нет, – он вымученно улыбнулся, засунул руки в карманы брюк и, щурясь, посмотрел на солнце: – Домой пора.

Динка молча встала, подошла к Руслану и легко коснулась губами его губ – сухих и горячих. Этот невинный, почти детский поцелуй заставил Руслана покраснеть.

– Прости, – сказала Динка. Помолчала, потом добавила: – Но я все равно буду рада твоим письмам.