Чары Власти

– Да уж, он нам точно понравился, – подхватила Майя с лукавой ноткой.

– Нежные руки, сильное тело… всё на месте, – добавила Света, легонько коснувшись его пальцев.

Он ожидал смущения или, наоборот, напора. Но в ответ почувствовал только тепло – аромат масел усилился, и Света опустила его руки в две неглубокие чаши, наполненные горячей, насыщенной отварами водой. Пряные травы, цветочные лепестки, невидимые заклинания – всё растворилось в этом ритуале.

Следом его лицо накрыла тёплая, влажная ткань, оставив открытым лишь небольшой вырез для губ. Воздух стал другим. Он почти не видел, но чувствовал всё острее.

Три девушки переглянулись. В один миг между ними проскочил знак – и с каждой исчезло последнее прикрытие. Больше никаких формальностей. Обнажённые, уверенные, сияющие в свете фонарей и свечей – ведьмочки начали новый этап.

Лика работала с верхней частью тела. Её ладони тёплыми волнами скользили по груди Лукаса, обводя контуры ключиц, задерживаясь в ложбинке между рёбрами. Пальцы мягко разминали мышцы плеч, при этом её волосы касались его кожи, щекотали щёку и подбородок. Иногда её грудь едва касалась его груди – это было неслучайно.

Маришка, устроившись у его ног, осторожно обхватила пальцами его лодыжки. Сила её прикосновений не уступала деликатности – она двигалась вверх по икрам, к коленям, затем выше. Пальцы аккуратно растирали внутреннюю сторону бёдер, не касаясь очевидного, но всё ближе к нему. В её движениях чувствовалась уверенность женщины, знающей, что её ласка может взывать к телу сильнее, чем любой поцелуй.

Света – самая тихая из троицы – сидела у его правого локтя. Она работала с руками: осторожно массировала запястья, большие пальцы, каждый сустав. Она снимала напряжение со всей длины пальцев, а потом тонкими инструментами приводила в порядок ногти – коротко, ровно, без резкости. Но иногда задерживала пальцы в своих – чуть дольше, чем нужно. И её дыхание, горячее и сладкое, касалось его руки, будто случайно.

Ни одна из них не говорила – только музыка, аромат и прикосновения. Всё остальное было лишним.

Он чувствовал себя оголённым не только телом – но нервами, дыханием, желанием. Лика наклонилась ближе, её губы были рядом с ухом:

– Ты чувствуешь, как твои границы растворяются?

Он кивнул, не открывая глаз. Внутри уже пульсировало – от каждого движения, от каждой невидимой детали, от осознания того, что происходит: три прекрасные, магические женщины, обнажённые, слились в ритуале, в котором он – центр.

Лукас лежал, окутанный ароматами, теплом и шелестом мягкой ткани. Ладони в чашах с травяной водой давно уже не чувствовали пальцев – как будто растворились в неге. И в этот момент, когда его сознание дрейфовало где-то между явью и странным сном, он почувствовал странное прикосновение к губам – мягкое, упругое, тёплое. Сначала он подумал, что это снова горячая ткань… но это было живое.

Он чуть приоткрыл губы – инстинктивно – и в следующую секунду понял: он обхватил ртом сосок.

Вкус нежной кожи, лёгкий солоноватый привкус масла и молочной теплоты – всё слилось в одно. Лика тихо выдохнула, её голос сорвался в еле слышный стон:

– Ах…

Осознание обрушилось на него мгновенно. Лукас резко открыл глаза, отпрянул, выпуская сосок, и сделал попытку привстать, но не успел. Три пары сильных женских рук мягко, но уверенно прижали его обратно к кушетке. Кто-то даже весело засмеялся.

– Нам было сказано, чтобы ты расслабился, – с мурлыкающей усмешкой проговорила Света, наклоняясь к его уху. Её грудь едва касалась его плеча.

– И вообще, твои губы тоже нуждаются в уходе, – добавила Лика, проведя пальцем по его щеке.

– Не заставляй нас думать о тебе плохо, – Света, самая тихая, теперь сидела почти на его бедре, легко придерживая его ладонь, всё ещё погружённую в чашу.

Он хотел что-то сказать, оправдаться – но не успел. Чьи-то губы коснулись его. Сначала осторожно, почти призрачно. Потом смелее. Горячо. Вкусно.

Одна за другой, они целовали его – по очереди, не называя себя, не позволяя понять, чьи губы сейчас с ним. Но у каждой был свой аромат, свой привкус – и он начал различать их по этим тайным сигнатурам.

Первая – пахла кардамоном и свежесрезанным апельсином. Её поцелуи были острыми, чуть дерзкими, как разряд молнии. Он мысленно назвал её Цитрусовая Игра.

Вторая – мягкая, медленная, почти ласковая. На её губах чувствовался мед и ромашка, она будто утешала, заживляла тревоги. Он дал ей имя Тёплый Мёд.

Третья – прохладная, но страстная, с пряным шлейфом мяты и гвоздики. Губы этой девушки будоражили. Он мысленно окрестил её Пряная Тень.

Он больше не сопротивлялся. Тело перестало принадлежать ему – оно растворялось в ощущениях. Каждая из ведьм была разной, но вместе они составляли нечто цельное. Его дыхание участилось, грудь вздымалась, каждая клетка жаждала продолжения.

Вдруг губы Пряной Тени коснулись его чуть ниже – по шее, к ключице. А Цитрусовая Игра легла ладонями на его грудь. Тёплый Мёд нежно водила пальцами по внутренней стороне бедра.

Он больше не знал, кто из них где – он знал только запах, вкус и прикосновения.

Он погружался в эту магическую негу всё глубже: губы ведьмочек обрушивались то на его лицо, то на грудь, то неожиданно скользили к внутренней стороне бёдер и мягко касались ягодиц – как тёплые крылья ночных мотыльков. Каждый поцелуй оставлял след тепла и едва уловимого сладковатого аромата масел.

Лика, чьи губы он знал под знаком «Цитрус», привычно искала уголок его рта, не спеша, будто склоняя его к тому, чтобы он оставил все мысли и растворился в поцелуе. Её губы то обхватывали кончик его нижней губы и проводили по всему её краю, то смывались обратно, оставляя лёгкий зуд нежности. Она слегка приоткрывала рот, и он чувствовал тепло её дыхания, смешанное с пряными нотками апельсиновых корок.

Тем временем Маришка – «Тёплый Мёд» – скользила ладонями по его грудным мышцам. Её прикосновения были мягки, но глубокие: пальцами она рисовала по его торсу спирали, будто вызывала в нём новую волну желаний. Когда ладонь Майи достигала его соска, он невольно вздрогнул: она окружала его сосок пальцами, едва сжимая и тут же мягко отпуская. Затем губы девушки, чуть более влажные и сладкие, чем у Лики, опускались на его грудь, целуя каждую впадинку его мускулов, направляясь к основанию шеи, словно продвигаясь по неведомому маршруту наслаждения.

Света, «Пряная Тень», продолжала играть с его руками. Её пальцы то медленно перебирали каждый сустав, то поглаживали ладони, оставляя лёгкий шёлковый след. А потом, неожиданно, её губы опустились сначала на большой палец руки, тихо на нём потянувшись, а затем она провела нежным поцелуем по запястью. Струйка дрожи прошла по его руке, и он понял, что даже здесь, вдали от центральных точек тела, она может возбудить сильнее, чем любое предсказуемое движение.

Он открывал воображаемые глаза под маской и пытался ухватить момент, запомнить вкус и запах: аромат карамелизированного мёда на губах Маришка, искристый запах лайма у Лики, лёгкая свежесть мяты у Светы. Каждая из них словно подбирала свой уникальный ключ к его чувствам, а он, заглушённый маской и ограниченный в движениях, мог лишь принимать этот вихрь ласк.

Его дыхание стало прерывистым, грудь взметнулась. Но никто и не думал давать ему облегчения: поцелуи с груди переходили к шее – нежные, но отчётливо чувственные, потом губы скользили вниз, касаясь ключиц, то опускаясь к впадинам между рёбрами, будто исследуя карту, где каждая впадина таила новую тайну.

Одна из них тем временем легонько обхватила его бёдра: её ладони скользили по внутренней поверхности, едва касаясь, и эти прикосновения были одновременно деликатными и волнующе отчаянными. Затем её губы упали на внутреннюю сторону бёдер, медленно и неторопливо, словно она подчеркивала каждую линию, каждый изгиб. И его тело вздрогнуло от неожиданности: там, где ещё мгновение назад было прикосновение масла, теперь лежал поцелуй, полный невинной страсти.

Внезапно Лика смелым движением склонилась над его животом, едва не касаясь пальцами его нижнего белья. Но прежде чем он успел отреагировать, она просто провела по чёрточке его поясницы губами, оставив после себя лёгкое тепло, и отпрянула.

Он ощущал, как желание взрывается внутри, как мерцают токи в каждом нерве. Но всё ещё не получал прямого облегчения – ведьмочки превращали каждый прикосновение в особенный ритуал томления, усиливая наслаждение и разжигая внутренний огонь.

Он больше не мог сопротивляться медленному безумию тела. Каждая по очереди заставляла его теряться: кто – голосом вздоха, кто – языком касания. И он, ведомый этим хороводом прикосновений, растворялся в их ласках, замирая каждую секунду, будто боясь, что они вдруг исчезнут.

Наконец его ладони покинули чаши с тёплой водой. Подушечки пальцев были пропитаны ароматным настоем, чуть разбухли и стали невероятно чувствительными к любому прикосновению. Едва он попытался шевельнуть первой рукой, как кто-то мягко схватил его запястье и направил ладонь вниз – прямо на одно из упругих тел, окружавших его.

– Угадай, чья? – прозвучал насмешливый голос рядом. Тон был лёгким, игривым.

Прежде чем он успел сообразить, вторую руку провели к груди другой девушки:

– А это чья?

Горячие молочные изгибы сжались под его пальцами, и кожа ответила волной тёплого дрожания. Из-за слепоты и маски он не видел, кто именно дарит ему это прикосновение, и голоса вокруг сливались в единый чарующий хор. Каждая интонация, каждый тихий смех звучали так похожи, что он больше не мог различить, какая ведьмочка передавала ему ту или иную ласку.

Его пальцы скользили по нежной коже: одна грудь отозвалась мягкой упругостью, другая – чуть более плотной и упругой, за её контуром угадывался сильный торс. Потревоженные соски едва побелели от прикосновения, и в этих движениях было столько дерзости и нежности одновременно, что Лукас ощущал, как внутри всё дрожит.

Маска не давала ему увидеть их лица, но он силой воображения представлял, как Лика с её проворными, быстрыми движениями ведёт его по краю волнения, как Майя медленно и завораживающе надавливает кончиками пальцев, и как Света, точной рукою, словно художник, обводит каждый контур, продлевая удовольствие.

Голоса подсказывали ему, но он уже не мог решить, чей шелест близок к шёпоту Лики с цитрусовой искоркой, а чей – к тёплому медовому дыханию Майи. Всё, что оставалось – это отдаться этой игре наощупь, следовать за тактильными сигналами и наслаждаться тем, что женщины устроили для него настоящий ритуал предвкушения.

И в этот момент он понял: теряя ориентиры, он оказывается в плену их чар – полного, безапелляционного и сладостного.

Внезапно он ощутил пустоту на теле – тонкая ткань боксёров исчезла так же мгновенно, как и маска с лица. Воздух на самой деликатной части его тела стал кружиться, и он понял: сейчас чьё-то тёплое дыхание скользит по его голенищу. Едва он успел моргнуть, как почувствовал легкое щекотание – и тут же губы ласково обвили его головку.

Мгновение – и в тугой, но нежный круг губ вкрадчиво вошёл кончик, исследуя, как кисть художника, каждую мельчайшую деталь. Внутри него пронеслась сладостная волна: мышцы брюшного пресса задергались, а дыхание вырвалось нескладным стоном.

Он попытался приподняться, но мягкая сила рта удержала его, словно говорила: «Не двигайся, просто чувствуй». Каждый локон волос, упавший на спину, казался лёгким электрическим прикосновением, а руки всё ещё находились в ароматных чашах, не давая ему сбить темп.

Губы, чередуя ласковый вакуум и лёгкое сосание, скользили по стволу вниз и вверх, то задерживаясь у основания, то вновь поднимаясь, словно обволакивая его тончайшей вуалью наслаждения. Он слышал приглушённый хоровой шёпот девушек вокруг – и каждый звук отзывался в нём новой искоркой.

В этот момент он утратил счёт времени. Мир сузился до тепла между ног, до ритмов дыхания и до мягкого, влажного прикосновения губ, которые, заботясь о нём, дарили забытье и удовольствие, полного и непреодолимого.

Он почувствовал, как лёгкое движение губ сменилось на новую волну тепла – будто бархатная волна накатила с ласковым шумом на берег. Рот, словно тонкий колокольчик, обнимал ствол, а язык мягко, но уверенно водил змеёй, раскалывая лёд сдержанности. Каждое движение было почти невесомым, но точным – словно художник, который рисует штрих за штрихом, не спеша и не упуская ни единой детали.

Внезапно мягкая смена – как смена ветров в летний день – губы отступили, уступая место другим, и он почувствовал разницу: новая теплота была чуть влажнее, чуть гуще, а прикосновения – чуть глубже. Волны удовольствия катились по телу, проходя через спину, заставляя мурашки пробегать по шее, а сердце стучать в груди быстрее.

Руки снова сжали невидимый круг ласки, не позволяя разорвать это нежное пламя. Он почти утонул в этом бесконечном течении, где время потеряло смысл, а пространство сузилось до тонкой нити между дыханием и ритмом губ. Смена за сменой – каждая новая касалась не только тела, но и души, принося с собой разные оттенки сладости.

«Какое это блаженство – безмолвно тонуть в их ласках, не ведая, кто рядом, а чувствовать только это живое тепло, этот тонкий огонь, что разгорается в груди…»

Его тело покорно подчинялось, дрожа в предвкушении и сгорая в огне удовольствия, где каждая смена губ казалась новым аккордом нежнейшей симфонии. Язык, мягкий и игривый, плыл по нему, словно речная волна, лаская, щекоча, унося с собой все мысли и оставляя лишь чистое наслаждение.

Отсутствие лица под маской превращало каждую новую волну в загадку, в тайну, которую хочется разгадывать снова и снова. Но загадка не давала уснуть, лишь крепче сковывала тело в крепком узле страсти.

«Сколько ещё таких моментов – когда ты чувствуешь, что растворяешься, теряешься и находишь себя в одном касании…»

Он не мог отличить ни голосов, ни прикосновений – только этот бесконечный танец рта, губ, языка и нежности, который окутывал и дарил ощущение полёта. Лёгкое сосание сменялось ласковым пульсированием, будто губы шептали ему на ушко древние тайны, и он с трепетом слушал каждый звук.

Небольшой поток слёзок тепла из глаз тихо скатился по вискам, в груди вспыхивали огни – волны искажения, что растекались по всему телу.

Руки, словно неведомые нити, обвивали ноги, держа его, но не сковывая, давая свободу чувствам, сдерживая порывы вырваться наружу.

Губы вновь сменились, и он ощутил на языке нежный солёный привкус, словно всплеск морской воды в летний день, обжигающий, но дающий жизнь.

Тонкий язык погружался глубже, как исследователь, отважно открывающий тайны. Его тело содрогалось от каждой новой ласки, каждое движение губ будто прокладывало маршрут к неведомому центру блаженства.

«Никогда не думал, что слепота и незнание могут дать такую свободу… так сладко теряться в тенях…»

Он пытался сосредоточиться на каждом ощущении, но каждое следующее ласковое касание сбивало мысли с пути. Он был словно лодка, что дрейфует по неспокойному морю, где каждая волна – новая сладость, а ветер – дуновение губ.

Рот вновь поменялся, и новая волна ласки накрыла сильнее прежних, губы плотно сжимали, но нежно, впитывая каждую частичку его сущности. Влажность, теплая и живительная, окружала его словно невидимый кокон.

Маска на лице скрывала от него всё – свет, выражения, силуэты. Но не лишала самого главного: прикосновений, дыхания, вкуса. Он лежал, распластавшись на спине, и каждый дюйм его кожи был открыт – для ласк, для губ, для тёплых ладоней. Единственное, что оставалось ему – чувствовать. И в этом было что-то пугающе прекрасное.

Первая, в чьих губах оказался его член, не торопилась. Она начинала с лёгких, почти невинных поцелуев у самого основания, касалась языком мошонки, обводила влажной дорожкой внутреннюю сторону бедра. Когда её рот наконец сомкнулся на головке, это было почти шепотом. Он застонал, едва слышно, – не от резкости, а от невыносимой нежности. Губы у неё были мягкие, будто атлас. Язык – любопытный, чуть игривый. Он ласкал головку по кругу, целовал её с разных сторон, прятал её глубже в рот, и снова отпускал, чуть сжимая губами.

В это же время две другие девушки не оставались в стороне. Он чувствовал, как их руки скользят по его груди, животу, бокам. Пальцы – лёгкие, тонкие, будто струи воды. Одна из них целовала его шею, другая прижималась к бедру. Он провёл ладонью наугад, нащупал бедро и… наткнулся на грудь – маленькую, упругую, с остреньким соском. Она вздрогнула под его ладонью, и он понял: одна из них – с небольшой грудью. Её кожа была гладкой, пахнущей жасмином.

Другая подвинулась ближе. Он погладил её лобок – гладкий, безволосый. Пальцы скользнули выше – грудь была такой же скромной, как и у первой. А потом к его ладони прижалась третья. Он сразу понял: это другая. Её грудь была чуть больше, мягкая, полнее. Лобок – тоже гладкий. Он не знал, кто из них кто, но различал их телесную географию, словно карту, которую запоминал кожей.

Тем временем рот сменился. Новая девушка взяла его член глубже – смелее, увереннее. Она не дразнила – она знала, чего хочет. Её губы двигались по всей длине, не отрываясь, язык скользил по венке снизу вверх, а когда она задерживалась на головке, он чувствовал, как её язык вибрирует на самом чувствительном месте. Его бёдра невольно дёрнулись, тело изгибалось, мышцы живота напряглись.

Одна из других в это время сосала его сосок – нежно, с короткими паузами, между которыми был поцелуй, вдох, тёплая капля слюны. Другая целовала его ладони, водила ими по себе, позволяя изучать – раз за разом – изгибы талии, лобок, живот. Он пытался угадать, кто сейчас на его члене. Может быть, та, у которой грудь побольше? Или та, чьё тело без пушинка, с гладкой кожей?

Третья смена. Этот рот был другим. Горячим. Жадным. Она сразу заглотила почти весь член – до корня. Он вскрикнул, когда чувствительный кончик коснулся её горла, и она не отстранилась. Вместо этого она сжала основание рукой, а другой гладила его яйца, массируя их легко, ласково. Губы сжимали, язык трепетал. Он потерял счёт времени. Он перестал дышать ровно. Вокруг не было ничего, кроме них троих. И него – в их руках, губах, внутри.

Руки не отпускали. Кто-то продолжал целовать его грудь, язык скользил по ключице, по щеке, а может, по подбородку. Кто-то прижался лобком к его бедру, и он почувствовал тонкий пушок. А значит – это была та, единственная, кто не брила себя полностью. Его пальцы нашли её – погладили, задержались, исследовали.

Он был на грани. Веки дрожали под маской. Горло судорожно ловило воздух. Тело было натянуто до предела. Ещё несколько движений – и он не выдержит.

Рот вновь сменился. Этот был самый ласковый. Медленный. Движения губ – плавные, глубокие, осознанные. Язык едва касался. Он словно чувствовал: *это финал*. Губы сжимались крепко, рот не отрывался. Он чувствовал, как горло движется под ним. Он снова дотронулся до чьей-то груди – полная, тёплая. А значит – это она.

– Сейчас… – прошептал он. – Я не сдержусь…

Ему не ответили. Его просто глубже взяли в рот. Губы прижались, рука обхватила основание, двигаясь синхронно. И тогда он сорвался.

Оргазм накрыл внезапно – горячей волной, с пульсацией где-то внизу живота. Он кончил мощно, сдавленно, и чувствовал, как она не отошла, не убрала рот, не испугалась. Она глотала. Медленно, бережно. Горло двигалось, губы держались плотно, пока он сливал в неё себя.

Он стонал. Не от боли. От облегчения. От доверия. От невозможности понять, кто из них дарил ему это – но понимал: каждая из них вложила в это часть себя. И каждая из них хотела, чтобы он чувствовал себя желанным. Любимым. Их.

Когда дыхание выровнялось, он всё ещё лежал, не в силах пошевелиться. Губы последней из них поцеловали головку – мягко, почти нежно. Кто-то улёгся рядом, прижавшись к его боку. Кто-то другой провёл пальцем по его щеке. А третья устроилась на груди, слушая его сердце.

Он не знал, кто из них где. Но это было неважно.

Лукас ещё не успел до конца прийти в себя. Тело обмякло, разум колебался на грани реальности и чего-то большого, за гранью чувств и наслаждения. Маска всё ещё скрывала от него лица, и в этом странном полуслепом мире он был почти игрушкой в чужих руках. Он чувствовал, как ласковые ладони всё ещё скользят по его груди и животу, мягко, размеренно, словно бы утешая, возвращая обратно из той глубины, в которую он только что упал.

– Ты не поделилась, – раздался голос сбоку, слегка укоризненный, но в нём звучала насмешка.

– А ты что думаешь? Это было всё, что у него было? – ответила вторая. И в этот момент он почувствовал – лёгкое, почти ленивое прикосновение к своему паху. Сначала одна ладонь, затем другая. Поочерёдно – нежные, уверенные движения по стволу, вниз, к мошонке, чуть касаясь пальцами, дразня.

– Проверь. По-моему, там ещё на всех хватит.

– Мм… согласна. – Голос стал ниже, гортаннее, почти мурлыкающим. Прикосновения сменились на другие руки, которые не сколько ласкали, сколько проверяли. А затем:

– Девоньки, что вы спорите… Смотрите как надо, – вмешалась третья, та, что до этого молчала, занимаясь его ногами и икрами.

И прежде чем он успел даже вдохнуть, он почувствовал её – язык, тёплый, влажный, скользнул по внутренней стороне бедра. Осторожно, дразняще, поднимаясь вверх. Коснувшись мошонки, провёл по ней, медленно, а потом по всей длине ствола, снизу вверх. Он вздрогнул. Его тело, ещё недавно обмякшее, снова начало отзываться – в нём разгоралось что-то новое. Сила, жар, напряжение.

– Даже с учётом этого, – сказала первая, – так не пойдёт.

Он не успел понять, что она имела в виду, как над его лицом склонилось чьё-то тело. Он почувствовал дыхание – сладкое, чуть пряное, с ноткой можжевельника и чего-то живого, тёплого. Как запах леса в июне. Её губы почти касались его, когда она прошептала:

– Ты хочешь, чтобы мы продолжили?

Он не ответил словами сразу. Его руки, будто действуя сами по себе, потянулись вперёд, наугад, влево и вправо, нащупали гладкую кожу, округлость бёдер, мягкость – и тут же тёплую, горячую влажность. Пальцы нашли входы, чувствительные, пульсирующие. Девушки не отстранились – наоборот, прижались плотнее, принимая его движение с тихим, довольным вздохом.

– Да, – хрипло выдохнул он. – Хочу.

Он не видел. И от этого всё становилось сильнее. Не знал, чья это кожа касается его груди, чьи губы скользят по его животу, чьё дыхание касается внутренней стороны бедра. Маска на лице отрезала зрение, но обостряла всё остальное – каждую вибрацию, каждое касание, даже дыхание на коже он чувствовал, как прикосновение света. Никакой защиты. Только полное подчинение ощущению, и тому, что творили с ним те, чьих лиц он не знал.

Губы – одни, тёплые и уверенные – накрыли головку его члена. Осторожно, медленно, почти нежно. Она не торопилась. Играла. Влажный язык провёл по кругу, словно пробуя вкус. Затем скользнул вдоль ствола, обвивая его. Движения были без суеты, с каким-то ритуальным уважением. Как будто он был не просто мужчина, а сосуд. Инструмент, к которому прикасались не ради удовлетворения, а ради силы.

Он застонал, негромко, но тело само начало оживать. Возбуждение вернулось волной – не вспышкой, а медленным, глубинным нарастанием. Его бёдра невольно дрогнули, когда тёплая ладонь скользнула по основанию члена, а вторая – легла чуть ниже, под яички, мягко обхватив, поглаживая. Эти прикосновения были знанием. Они знали, как и где. Ни одного промаха. Ни одного резкого движения.

Он потянулся руками. Пальцы нашли бедра по бокам, гладкие, тёплые. Движение – вниз, между ног. Мгновение – и он почувствовал горячую влажность. Его пальцы коснулись их лон, мягких, пульсирующих, живых. Они были плотные, узкие, и невероятно горячие – как будто внутри них горел огонь. "Он ввёл средние пальцы внутрь – сначала осторожно, по одному, потом глубже, и почувствовал, как тела отозвались. Мышцы сжались вокруг его пальцев, принимая их так жадно, будто давно ждали этого. Он начал двигать ими – не спеша, чувствуя, как с каждым движением там становятся всё горячее, всё влажнее.

“Хотел бы я видеть их лица… Но, чёрт, может, и к лучшему, что не вижу. Может, если бы увидел, уже не смог бы отпустить.”

Он ощутил, как одна из них прижалась сильнее, прикусив губами край его соска. Другая чуть раскачивалась на его пальцах, двигая бедрами но не забывая и про свои обязанности. Ее умелые пальцы разминали его бицепс, плечо и левую половину груди. Как и другая,, стоящая с правой стороны, только она больше игралась с ним водя языком и иногда кусая его по грудь, шею, прикусывая мочку уха, или облизывая его. Третья же, вновь занялась его членом. Она взяла его в рот, обхватив его до самого основания, заставляя того пробуждаться под умелыми движениями губ и языка.  Её рот обнимал его член, как будто создан был именно для этого.