Слёзные родственники

В пять часов я вновь ступила под своды семьи Новоявленских. Арсений проводил меня в свою комнату.

– А у тебя неплохо! – с удивлением сказала я. Типичная подростковая берлога с постерами любимых групп на стенах, письменным столом со всякими милыми мальчишескими мелочами, кучей проводов и каких-то деталей на подоконнике. «Он ещё и мастерит!» – восхитилась я. Поражал порядок, неестественный для подростка, но, пожалуй, будешь поддерживать идеальную чистоту, если тебя лишают еды из-за пыли…

– Спасибо! – щёки его порозовели от похвалы. Этот Арсений нравился мне намного больше того, другого, с которым он меня уже познакомил.

– Ну что, начнём с русского языка?

– Как скажете.

Как я и предполагала, грамотность Арсения была интуитивной, большинство современных детей не дают себе труда хотя бы вникнуть в правило, понять его, предпочитают писать по принципу «я так чувствую – и всё!». А надо ведь совсем немногое: расставить по местам причину и следствие и… вызубрить миллион исключений! Ха-ха!

Для запоминания я учу детей использовать мнемонику – она хороша и в изучении иностранных языков, и в родном русском (для подавляющего большинства современных подростков литературный русский для них тот же иностранный).

Схватывал материал Арсений легко, образная память у него тоже была в порядке, оставалось удивляться, что за годы истязаний из него не вышибли природную сообразительность и смекалку.

– Ты молодец, Сеня! – похвалила я его.

Он опять зарумянился и сказал:

– Спасибо, Марина Леонидовна, но не называйте меня так…

– Почему? – не поняла я.

– Так меня он зовёт… а ещё Сенька…

– А как он ещё тебя называет? – осторожно поинтересовалась я.

– Щенок, пащёнок, позорище… да по-всякому… – неохотно сказал Арсений.

– А мама как тебя называла, ты помнишь?

– Да… Арсюша…– почти прошептал мальчик.

– Можно… я тоже буду тебя так звать? – поддавшись порыву жалости, от которой сдавило сердце, я пригладила его встрёпанные волосы. Это было ошибкой. Его буквально повело за моей рукой, он пошатнулся, облокотился о столешницу и посмотрел на меня снизу вверх и искоса уже знакомым взглядом, в котором смешались вызов и покорность одновременно.

– Вы можете звать меня, как вам угодно, – внезапно охрипшим голосом сказал он. – Я ваш, госпожа…

– Арсений! – я быстро встала. – Где у вас туалет?

– …по коридору направо, – после паузы, заикаясь, ответил он, всё ещё находясь во власти своих извращённых фантазий.

Через пятнадцать минут (чтобы дать ему возможность прийти в себя) я вернулась в комнату, постаравшись выдавить из себя жалость. Форточка была открыта, но в воздухе стоял ощутимый запах табачного дыма.

– Арсений, отец разрешает тебе курить?

– Нет, Марина Леонидовна, он не знает. Думаю, ему бы не понравилось… – Арсений явно пришёл в себя, влажный блеск в глазах исчез, похоже было, что он чуть смущён.

– Ты играешь с огнём, – неодобрительно сказала я, – Тебе силы нужны для подготовки к экзаменам, а не для борьбы с отчимом! Давай займёмся литературой!

Здесь успехи были похуже: как и все подростки, Арсений не любил читать, предпочитая ознакомиться с произведением или в кратком содержании или посмотреть фильм. Многое было упущено, в основном за десятый класс. «Война и мир» лидирует в списке нелюбимых для прочтения книг. Детей, привыкших общаться в соцсетях на интернет-жаргоне путём коротеньких посланий, не на шутку пугает объём великого произведения. Что ж, займёмся пересказом, не впервой! Зачастую, заинтересовавшись сюжетом, ученики начинали читать и одолевали могучий роман.

За этим занятием нас и застал отчим. Он неслышно подошёл к дверям комнаты и какое-то время внимательно слушал, как я с упоением рассказываю о сложных отношениях семьи Болконских.

– Добрый вечер! – дождавшись паузы, сказал он, но я всё равно вздрогнула от неожиданности:

– Добрый вечер! Как вы тихо подобрались к нам!

– Я не подбирался, просто подошёл и послушал, как идёт занятие. И я не вполне понял, что тут происходит? – карие глаза сузились и нацелились на Арсения. Под этим взглядом мальчик поднялся со стула:

– Это «Война и мир», папа.

– Это я понял. Я спросил не об этом. Почему Марина Леонидовна пересказывает тебе величайшее в мире произведение, которое ты читал, насколько я помню, в прошлом году? Если мне не изменяет память, ты утверждал, что всё прочитал… – взгляд стал ещё пронзительнее.

Мальчик не знал, что сказать, он посмотрел на меня, потом перевёл глаза на руки отчима, зацепившиеся большими пальцами за ремень, и что-то пробормотал.

– Не слышу! – от резкого окрика вздрогнула даже я.

– Николай Григорьевич! – так же резко сказала я. Отчим удивлённо оглянулся.

– «Война и мир» такое глобальное произведение, что даже я перечитываю его каждый раз, как подходит десятый класс! Неудивительно, что у ребёнка из памяти улетучиваются многие нюансы. То, что Лев Толстой написал в возрасте тридцати лет, невозможно осознать семнадцатилетнему подростку. А перечитывать времени нет!

– Я ценю ваше заступничество, Марина Леонидовна, и ваш энтузиазм, но, полагаю, Арсений всё прочитает. Да, Сеня? – взгляд опять пронзил подростка.

– Да, папа.

– Это совершенно ненужная трата времени, – возразила я. – Время нужно на многое другое!

– А что ему по ночам делать? Вот и будет… освежать в памяти. Арсений, ты предлагал учителю чай?

– Нет, папа, мы всё время занимались, – разлепил губы мальчик.

– Марина Леонидовна, не согласитесь ли отужинать с нами? – галантно предложил отчим.

Я хотела отказаться, но, посмотрев на замершего Арсения, согласилась.

– Сеня, накрывай, – извинившись, Николай Григорьевич вышел из комнаты.

Мы прошли в столовую. Подросток весьма ловко сервировал стол: тушёные овощи, запечённая в фольге горбуша, салат из свежей фасоли и помидоров, чай с абрикосовым вареньем.

– Знаете, Николай Григорьевич, у Арсения очень хорошо с русским языком, – начала я. – Мне кажется, мы можем рассчитывать на высший балл на экзамене.

– А иного я и не ожидаю, – согласился отчим. – После всех усилий, которые я вложил в него, результат должен быть только превосходный – и никак иначе!

– Но любой экзамен – это стресс, – возразила я. – Здесь возможны случайности.

– Случайностей быть не должно, – поднял брови отчим. – Только высший балл! Так, Сеня?

– Да, папа, – не поднимая глаз от тарелки, сказал мальчик.

– Кстати, знаток русского языка, я заметил в твоей комнате дым, – непринуждённо поменял тему Николай Григорьевич. – Ты куришь? Ты же знаешь моё отношение к этой скверной привычке!

Вроде бы простой вопрос вверг Арсения в панику, он втянул голову в плечи и замотал головой. С ужасом я смотрела на «тёплые» отношения отца с сыном.

– Это не Арсений, Николай Григорьевич, это я! – услышала свой дрожащий голос. – Бросаю курить, но окончательно избавиться не могу. Извините, не сдержалась, а ваш сын не предупредил меня о вашем отношении к курению…

Пока я говорила, он внимательно смотрел на меня и вдруг резко наклонился и втянул носом воздух. От неожиданности я замолчала на полуслове.

– Вы вновь стараетесь выгородить своего ученика, Марина Леонидовна, и это выдаёт вас. От вас не пахнет куревом, и не пахло никогда, это я ещё в школе отметил. Ваша кожа источает весьма приятный аромат, это французские духи, я не ошибаюсь?

Я не знала, что сказать. А он неторопливо дожевал, вытер рот салфеткой и, не размахиваясь, ударил Арсения по лицу левой рукой. Мальчишка с грохотом упал, уронив стул, из разбитой губы потекла тонкая струйка крови.

Я ахнула и прижала ладонь ко рту:

– Что вы творите, вы…?! Думаете, на вас управу нельзя найти?!! А если я заявление напишу в полицию?! – негодование прорвало мою сдержанность. Арсений возился на полу, пытаясь встать.

Отчим не торопясь встряхнул рукой, сжал и разжал пальцы:

– Ваше слово против моего, – усмехнулся. – Пишите, коли времени некуда девать. Но придётся искать другого репетитора, а жаль. Вы мне показались профессионалом, – теперь пронзительный взгляд пожирал меня.

– Встать! – приказал сыну, даже не оглянувшись на него.

Мальчишка поднялся и поставил на место стул.

– Ты знаешь, что я не выношу вранья, – брезгливо сказал отчим.– И всё-таки врёшь. Не могу понять. Вытри рот, – протянул сыну салфетку.

Арсений утёр кровь и скомкал салфетку в кулаке.

– Подлей нам горяченького, мы ещё не закончили разговор. Ну как, Марина Леонидовна, что вы решили? – обратился ко мне, словно ничего не было.

– Я… – горло пересохло, я не могла отвести взгляд от беззащитной спины мальчишки.

– Я вижу, вы дорожите своим учеником. Наверное, вы не сможете бросить его в сложной ситуации. Я прав? Арсению нужна помощь и поддержка не только отца. Мальчик так мало видел материнской ласки, она ушла от нас, когда ему было всего девять. Я могу лишь обеспечивать сына всем необходимым и искоренять в нём дурное начало и скверные привычки, но вы можете повлиять на него своим примером, отношением к делу. У Арсения сейчас сложный период, он взрослеет, и без женской поддержки ему тяжело, – закончив говорить, он отхлебнул чай, так же пристально глядя на меня. – Так как?

«Он психопат, – ужаснулась я. – Абсолютно уверен в собственной безнаказанности. И Арсений в полной его власти. Как ему, должно быть, страшно!»

– Николай Григорьевич, – собралась я с духом. – Я останусь, если вы пообещаете прекратить рукоприкладство. Я не знаю, как вас убедить, но то, что вы делаете, незаконно, аморально и просто отвратительно! – как я ни сдерживалась, на глаза навернулись слёзы.

Он с интересом рассматривал меня:

– А вам, действительно, его жалко. К сожалению, я не могу пообещать вам этого. Законы нашей семьи таковы, что нарушение правил не должно остаться безнаказанным. И ради вас я не собираюсь преступать законы, которые сам же и установил. По крайней мере, не все. Вы должны это понимать. Сеня, иди в кабинет!

Мальчишка затравленно посмотрел на меня и вышел из столовой.

– Зачем ему идти в кабинет? – онемевшими губами пробормотала я.

– Затем, что у каждого действия есть последствия, – отчим расстегнул ремень и вытащил его из брюк. – Враньё – не тот проступок, который можно оставить безнаказанным.

Кровь отхлынула от лица.

– Как вы побледнели, – с удивлением сказал он. – Впрочем, мне пришло в голову решение этого болезненного для вас вопроса. Пойдёмте, – широким жестом он пригласил меня выйти.

Мы прошли в кабинет. Там уже был Арсений. Обнажённый по пояс, он лежал грудью на широком столе, уцепившись раскинутыми руками за края столешницы.

Я просто задохнулась от этого зрелища.

– Вот, возьмите, – отчим протянул мне ремень. – Раз вы так переживаете, накажите его. Количество ударов определите сами, а боль от вашей руки будет несравненно меньше, чем от моей. Берите! Для него это будет не наказание, а милосердие!

Мне показалось, что вся кровь прилила к сердцу, и мне стало неимоверно тяжело дышать. Я глотала воздух, словно комок горячей и шершавой шерсти.

– Сеня, трусы! – приказал отчим, и я увидела, как мальчишка беспрекословно стал расстёгивать брюки.

– Подожди! – я не узнала свой голос, скрипучий, как несмазанное колесо. – У меня есть другое решение…

– Какое? – передо мной всё маячила рука, предлагающая ремень.

– Это я наврала, а не Арсений, накажите меня.

– Нет! – отчаянно крикнул он. – Нет, Марина Леонидовна, не надо!

– Твоё мнение не играет никакой роли! – отрезала я, глядя в глаза отчиму.

– Что за игру вы затеяли? – во взгляде блеснуло любопытство.

– Неужели интересно всё время пороть мальчишку? А как насчёт взрослой женщины?

Я оттолкнула Арсения, с безумным видом стоявшего рядом, и сняла блузку. Мальчик застонал, закрыв лицо руками. Я не отводила глаз от отчима. Завела руки за спину, расстегнула бюстгальтер и осталась обнажённой по пояс, такой же, как Арсений.

– Всё должно быть честно! – мой голос даже не дрогнул.

Арсений что-то бормотал, сквозь пальцы сочились слёзы. Я подошла к столу, медленно наклонилась и приняла такую же позу. Деревянная столешница приятно холодила разгорячённую кожу.

– Трусы? – жёстко спросила я.

– Да, пожалуй… – голос отчима дрогнул.

Расстегнуть замочек юбки и приспустить вместе с трусами оказалось не так уж сложно. Я застыла, вцепившись в стол и закусив губы.

– Ах… – вздохнул он, затем послышался свист и… в меня ударила молния! Удержаться от крика было невозможно, я завопила от всей души. Вместе со мной кричал Арсений, только его крики были членораздельными:

– Папа! Отец, не надо! Прошу тебя! Нет!!

Свист и второй удар. Я закричала во всю силу своих лёгких, ягодицы пылали огнём!

– Умоляю, прекрати! – сзади послышалась возня, затем грохот упавшего тела, и на меня обрушился третий удар. Небо показалось с овчинку, из лёгких вышибло весь кислород, кричать не получилось, только со свистом втягивала воздух. Я испугалась, что вообще задохнусь.

Четвёртый удар, от которого помутилось в глазах и захотелось упасть, уползти в какой-нибудь уголок, в норку, сжаться в комок, чтобы никто не нашёл. Я стонала, из глаз потоком лились слёзы, сопли не давали дышать.

Пятый удар заставил меня пожалеть, что я на свет родилась. Я рыдала в голос, не думая абсолютно ни о чём. Во всём теле осталась лишь нестерпимая боль и жгучий страх.

И вдруг всё кончилось, так же внезапно, как началось. Я почувствовала, как меня подняли со стола, укрыли покрывалом и отнесли на мягкую кровать. Затем я провалилась в беспамятство.

Пришла в себя от жжения и одновременно ощущения прохлады в ягодицах.

– Ох… как же больно! – констатировала с огромной жалостью к себе. Я всё помнила, несмотря на потерю сознания, поэтому не понимала, почему всё так неожиданно закончилось. Повела взглядом и увидела Арсения, сидевшего на полу рядом с кроватью. Его щёки были мокрыми.

– Что случилось? – спросила я.

Он встрепенулся:

– Вы пришли в себя? Простите меня за всё, Марина Леонидовна!

– За что? – я прищурилась на него. – Ты-то в чём виноват, я не понимаю?! Ты самая пострадавшая сторона! Лучше скажи, где этот… твой отчим? Как всё закончилось? Я не помню.

– Это из-за меня вам досталось, из-за меня вы сюда пришли и… – мальчишка захлебнулся словами, и плечи его затряслись.

– Успокойся, Арсюша, это было только моё решение! Абсолютно! – с нажимом сказала я. – Ты ни в чём не виноват! Вообще! Понимаешь?? Ни в чём! Хватит об этом! Где твой…воспитатель?

– Там лежит…

– Где там? Почему лежит?? – испугалась я.

– Я его стукнул по голове пресс-папье.

– Чем?! – меня разобрал хохот, да такой, что даже боль в пятой точке не помешала смеяться.

– Пресс-папье, – мрачно повторил Арсений.

– Ты уж извини, что я смеюсь, – всхлипывая, сказала я. – Но звучит, как сюжет из романа Агаты Кристи: его ударили пресс-папье… Сейчас никто и слова-то такого не знает, а ты, гляди-ка, человека покалечил!… Ох!

– Вам больно? – встревожился мальчик.

– Милый мой, по сравнению с тем, что тебе приходилось выносить все эти годы, это как укус комара! Как ты вообще мог терпеть?! – возмутилась я. – Это же адская боль!

– Я принесу вам таблетку, а к ранам надо приложить лёд, – хмуро сказал он. – Помогает. Я протёр перекисью водорода и положил марлю, смоченную холодной водой, но этого мало…

– Знаешь, милый, думаю, моей жопе уже достаточно внимания оказано. За сорок с лишним лет такое выпало ей первый раз!

Арсений улыбнулся:

– Вы сказали «жопа»! Вы же учитель русского языка…

– Да, и я в совершенстве владею русским литературным и русским матерным! Поэтому закрой рот, неси таблетку, а я пока оденусь!

Превратившись в дряхлую старуху, я дрожащими руками кое-как натянула трусы и юбку; *опа сразу же заявила о себе громким протестом. Но принесённый Арсением пенталгин сотворил чудо: боль вскоре стала терпимой.

Затем мы вместе осмотрели отчима и диагностировали, что пациент скорее жив, чем мёртв, перетащили его на диван, вызвали скорую и полицию, и всё завертелось!

– Думаю, теперь он не будет чувствовать себя абсолютно безнаказанным, – сказала я. – Когда тебе исполняется восемнадцать?

– Уже скоро, в декабре, – мальчишка улыбнулся. – Я буду совсем взрослым!

Опять сердце у меня сдавило от жалости:

– Арсюша, ты ещё такой маленький… тебе столько всего надо узнать… – глаза защипало от слёз. – Где ты будешь жить?

– Здесь. Мне некуда идти, – пожал он плечами. Реальность опять навалилась могильной плитой.

– Ну, потерпи до дня рождения, а там что-нибудь придумаем! У меня есть тётка двоюродная, у неё – свободная комната, поживёшь там, может быть. Только в этом случае будет условие…

– Какое? – взгляд Арсения стал насторожённым.

– Она консервативная старая дева… как я.

Он недоверчиво хмыкнул:

– Вы не старая, вы молодая. Я видел…

Паршивец! Смутил-таки меня! Я почувствовала прилив крови к лицу.

– Арсений!

Строгости побольше в голос надо добавить.

– Тебе придётся прекратить обесцвечивать волосы.

– Хорошо, – покладисто сказал он.

– И снять серьгу!

– Я сниму всё, что вы скажете… – глаза его опять стало заволакивать туманом.

– Арсений! – ещё строже сказала я. – Вот эти фокусы придётся забыть!

Встряхнула его за плечи и крепко обняла.

– Я люблю тебя, милый, ты мне очень дорог… Ты как сын, которого у меня никогда не было, да, наверное, уже и не будет…

Опять слёзы накатили на глаза.

– Да что ж такое! – прошептала с досадой. – За эти дни я пролила слёз больше, чем за всю сознательную жизнь!

И тут почувствовала, как руки Арсения прижали меня к себе.

– Я тоже очень люблю вас, – сказал он дрогнувшим голосом.– Меня очень-очень давно никто так не обнимал… и не жалел… – мальчишка шмыгнул носом.

– Знаешь, мне пришла одна мысль, – заявила я.

– Какая? – с любопытством спросил Арсений.

Я отстранилась, достала платок, вытерла ему слёзы, заставила высморкаться и сказала:

– По тому, как мы с тобой любим слезами умываться, можно с уверенностью констатировать, что мы слёзные родственники! Всё! Нос по ветру, хвост пистолетом, тебя ждёт целая прекрасная жизнь! Веришь мне, Арсений Новоявленских?

– Верю, – улыбнулся мальчишка.

Улыбнулся, как сын, которого у меня никогда не было, но, может, будет?..