Дежа вю

Андрей оглянулся и увидел того, кого ранее знал как своего директора.

– Но почему?! – закричал он, чувствуя, как на губах вскипает кровавая пена. – Кто вы такие, чёрт бы вас побрал?! Я ничего не сделал!

– В этом-то всё и дело! – ответил ему бывший директор.– Ты ничего не сделал в своей жизни, поэтому твоё время пришло!!!

– Время пришло!!! – огромным, слаженным хором воскликнула толпа, и Андрей ощутил, как над площадью повисло напряжённое ожидание.

– Чего вы хотите от меня?! – завопил он, поднимаясь, наконец, с колен в полный рост. – Чего?! Скажите!!

– Ты уже даёшь нам это! – громовым раскатом отозвалась площадь, и Андрей внезапно почувствовал, а потом и увидел, как его тело источает красно-чёрные флюиды. Они тонкими змеями расплывались по всей площади, а толпа впитывала их своими телами, хрюкая от наслаждения. Андрею стало ещё страшнее, и он увидел, как тонкие языки превратились в толстые и мощные потоки, как монстры протягивают руки по направлению к ним и с восторгом поглощают. Андрей начал рваться, пытаясь освободиться, он прикладывал огромные усилия, он сражался изо всех сил, но ему не удалось ни на йоту разогнуть хотя бы одно звено из крепко обхватившей его цепи. Тогда им овладело чувство безграничной ненависти, он стал метаться на цепи, как сторожевой пёс на привязи, брызгая кровавой слюной и изрыгая страшные проклятия. Флюиды приобрели тёмно-фиолетовый оттенок, и толпа хором застонала от удовольствия, которое он ей доставил. Андрей бесновался, то чертыхаясь, то пытаясь воззвать к их разуму или закону, и всполохи попеременно меняли цвет с чёрного до багрового и лилового, доставляя всё новые и новые радости сборищу уродов.

Наконец он устал и, тяжело дыша, уселся на помост, дотрагиваясь пальцами до назойливо саднивших, запёкшихся губ. Внезапно он ощутил, что весь, с головы до ног, покрыт липким потом, что пересохло горло и очень хочется пить, что в мозгу стучит одна-единственная мысль: «Это неправда! Это не может произойти со мной! Это просто дурной сон, вот сейчас я проснусь, и всё будет так, как обычно!» Учитель изо всех сил зажмурился, потом открыл глаза: ничего не изменилось – всё то же равнодушное серое небо, те же деревянные плохо струганные доски, та же алчущая его смерти толпа. Внезапно его охватило такое острое, такое болезненное чувство жалости к себе, что Андрей не смог сдержать слёз, и они кривыми ручейками заструились по его грязному лицу:

– Отпустите меня, пожалуйста! Отпустите! Я очень хочу домой и…жить!

Плечи его задёргались, он встал на колени и с мольбой сложил руки, пытаясь смягчить своих палачей, но тщетно: они лишь весело захрюкали, увидев, как его эманации поменяли цвет на коричневый самых разных оттенков.

«Неужели это всё? – обречённо подумал историк и подивился внутреннему опустошению, наступившему после этой мысли. – Неужели это то, ради чего я жил всю свою жизнь – послужить пищей сборищу уродов?!» Он увидел, как коричневые языки превратились в тёмно-серые и как вся площадь содрогнулась, словно в одновременном групповом оргазме.

– Ты наш! – опять услышал он эти слова.

– Время пришло!– громко произнёс директор его школы.

Андрей безвольно опустил голову на руки и почувствовал, как его грубо подхватили подмышки и поволокли на плаху. Словно тряпичная кукла, он позволил палачу поставить себя на колени и положить голову на пропитанную кровью поверхность, прижавшись к ней щекой. Палач откинул с его шеи длинные волосы и занёс топор. Андрей покорно ждал своей участи, бессмысленно повторяя про себя: «Это неправда, этого не может быть! Только не со мной!»

Топор, резко просвистев в воздухе, со смачным хряпом опустился на его шею, и голова учителя, отделившись от тела, запрыгала по доскам. Палач поймал её за волосы и поднял вверх, показывая толпе, и в те недолгие мгновения, которые ещё отвела ему судьба до окончательной смерти, угасающим сознанием Андрей увидел, как ярко-красным фонтаном бьёт из его шейной артерии кровь и как толпа с визгом и хрюканьем ловит её, подставляя рты, ладони, лица, купаясь в ней, поглощая её. Всё погрузилось во мрак…

– А-а! – закричал Андрей и резко сел на кровати, тяжело дыша и обливаясь потом. Он, покачиваясь, немного посидел, приходя в себя, потом пробормотал:

– Что же мне такое приснилось-то?!! – и опять упал на подушки. Будильник не звонил, но в окно с трудом пробивался рассвет, и Андрей со вздохом опять сел на постели: пора было начинать трудовой день. Он нехотя опустил ногу на пол, почувствовал под голой ступнёй что-то скользкое и посмотрел вниз: это был мосол, который ночью притащил сюда кот. Андрей лениво отпихнул его босыми пальцами, встал и пошёл умываться, но, не пройдя и двух шагов, опять наступил на кость, поскользнулся и упал, ударившись локтем об стул.

– Ах ты, паразит! – завопил он, потирая ушибленное место (удар пришёлся как раз на электрическую косточку и всю руку от локтя до пальцев словно огнём прожгло). – Сколько раз я тебе говорил, чтоб не смел таскать сюда кости!

Из скомканного одеяла поднял удивлённую морду кот, сощурив глаза, посмотрел на своего хозяина, оценил ситуацию, которая, по всей видимости, не сулила ничего съедобного, и, свернувшись поуютнее, продолжил спать.

– Дрыхнешь, сволочь! – обиженно пробормотал Андрей и направился в ванную. Забрызганное пастой зеркало отразило небритую, помятую физиономию. Учитель внимательно рассмотрел её и подивился, почему он так плохо выглядит: мешки под глазами, набрякшие веки…

– Да… возраст не тётка,– потирая подбородок, сказал он. – Тридцать три – это вам не двадцать три!

Выдавив на щётку горошину зубной пасты, он энергично почистил зубы, в который раз напомнив себе, что надо бы сходить к дантисту, умылся, побрился и почувствовал себя немного лучше. На холостяцкой, но вполне чистой кухне Андрей сварил кофе, сделал бутерброды и посмотрел на часы.

– Ёлы-палы! – удивленно проговорил он. – Как время-то летит!

И забегал по квартире, торопливо запихивая в сумку всё необходимое для проведения шести уроков истории: поурочные планы, тематическое планирование, карточки с вопросами, свой персональный журнал учёта – быстренько надел брюки, рубашку и куртку и шементом выскочил на лестничную площадку, захлопнув за собой дверь. Побежал вниз по лестнице – он не любил ездить в лифте – остановился, хлопнул себя по лбу и обернулся на запертую дверь:

– Ключи-то, чёрт бы их побрал!

Дёрнулся было обратно, потом махнул рукой и поскакал вниз, прыгая через две ступеньки. Придерживаясь правой рукой за перила, не заметил торчащий гвоздь и довольно чувствительно поцарапал палец.

– Что ты, всё не слава богу! – в сердцах рявкнул он, засовывая окровавленный палец в рот, и выбежал на улицу, где тут же влетел левой ногой в лужу, которая, как всегда, ждала его на этом самом месте.

– Нет, ну надо же! – злобно прошипел он, вытряхивая из ботинка снежную кашу. – Что ж за день-то сегодня такой!

Но размышлять о погоде было некогда, и он побежал на автобусную остановку, расположенную недалеко от дома. Не добежав до неё, он увидел такси и отчаянно замахал рукой, решив, что на сегодня с него неприятностей достаточно и можно до школы прокатиться с комфортом.

В такси было сухо и тепло, мурлыкала приятная музыка, но водитель был недоволен.

– Вы только посмотрите, что за погода! – обратился он к Андрею, указывая ему на лобовое стекло, по которому сползали струи воды вперемежку со снегом. – Господь, видать, с ума сошёл! Ведь январь на дворе, а погода как в марте!

– Действительно,– согласился Андрей и внимательно посмотрел на таксиста: у него возникло смутное, но стойкое ощущение, что это уже всё было – дежа вю, так сказать!

Шофёр включил дворники, но всё было бесполезно: как они ни старались, разогнать всю воду не могли, поэтому машина двигалась еле-еле. Но вот они прибавили ход, и зря: тут же налетели на лежачего полицейского, так что Андрей больно прикусил язык.

– Прибыли! – сердито буркнул водила, Андрей расплатился, вышел и… замер: ему показалось, что он сейчас промочит другую ногу. Он секунду постоял, осторожно перешагнул через лужу, улыбнулся и пошёл к школе, но тут же поскользнулся и, чтобы сохранить равновесие, был вынужден изрядно зачерпнуть правой ногой снежной ледяной каши. Чертыхаясь, он ворвался в школу, где за конторкой сидели две технички, и приготовленное приветствие замерло у него на устах: они что-то ели из глубокой миски, причём брали это что-то – кровянисто-серое – руками, запихивали в рты и смачно облизывали лица длинными тонкими языками. Желудок Андрея содрогнулся и изверг на пёстрый линолеум весь завтрак. Историк вытер губы ладонью и, не оглядываясь, побежал на второй этаж. И хорошо, что не оглянулся, иначе он бы увидел, как тётя Катя подошла к содержимому его желудка и, не наклоняясь, языком вылизала весь пол…

Дрожа от отвращения, Андрей открыл кабинет и начал торопливо писать на доске. Прозвенел звонок, и в класс шумной толпой ввалились дети. Учитель повернулся, чтобы поприветствовать их, успокоить и начать урок, но застыл с открытым ртом, чувствуя, как по всему телу дыбом встают волоски:

– Что… что это такое?! – прошептал он.– Что за чертовщина такая?!

В кабинете за партами сидели вовсе не дети, а то, что когда-то было детьми: большие и маленькие монстры, словно сошедшие с картины Босха, они непрерывно шевелились, чавкали омерзительными челюстями, разбрызгивая вонючую слюну, вращали глазами и медленно подползали к остолбеневшему учителю.

– Что за шутки?! – воскликнул он. – Прекратите это немедленно, я вам говорю!

Но чудища приближались, и расстояние между ними и Андреем неумолимо сокращалось. Он поднёс руки к горлу, чувствуя, как гулко стучит сердце, закричал и выбежал из кабинета; влетел в учительскую и привалился спиной к двери, тяжело дыша и ничего не видя вокруг. Когда он чуть-чуть пришёл в себя, то понял, что, избежав одного ужаса, прямиком попал в другой: сомкнувшись в кольцо, около него стояли взрослые монстры, намерения которых были такими же недвусмысленными: они алчно смотрели на него и медленно приближались.

Андрей закрыл глаза и обмяк – он был не в силах двигаться, но, толкнув его в спину, так что он упал и проехал по полу, распахнулась дверь в учительскую, и в проёме предстал сам Цербер: трёхглавый монстр с огромными клыками.

– Ну, что? – проревел он, склонившись к Андрею и обрызгав его слюной. Андрей взвизгнул, почувствовав, как начала вскипать пузырями кожа в тех местах, где на неё упали капли слюны. Но именно эта боль позволила ему, наконец, очнуться, вскочить на ноги и выпрыгнуть в окно, разбив стекло.

С выпученными глазами он понёсся по улице, не видя ничего вокруг, но внезапно заметил районное отделение полиции и ворвался туда, цепляясь за жалкие остатки разума.

– Спасите! – прохрипел он, падая на свободный стул.– Помогите! Меня преследуют дети!

– Хватит нести чушь! – резко отреагировал старший по возрасту и по званию полицейский. – Ворвался, мебель повалил, воду разлил! Серж, арестуй его и посади в камеру! – приказал он второму полицейскому.

– За что?! – взвизгнул Андрей. – Это их надо в камеру! Эти монстры накинулись на меня и хотели сожрать!

Серж, нехорошо улыбаясь, помахивая наручниками, подошёл к нему, и учитель с ужасом увидел, как его глазные яблоки поползли вверх на тонких мохнатых стебельках. Этого его расстроенное сознание выдержать уже не смогло, и он со вздохом облегчения провалился в беспамятство…

Очнулся Андрей камере на заплёванном полу. Долго соображал, что с ним случилось, и его опять посетило ощущение, что всё это уже было, он где-то всё это видел… Но где и когда? Он огляделся, увидел бомжей или пьяниц, сидящих в углу, и один из них показался ему знакомым; он сел и открыл рот, чтобы с ним заговорить, но с заржавленным скрипом отворилась дверь камеры, внутрь вошли двое полицейских, грубо поставили его на ноги и куда-то потащили… И когда они вышли на запруженную то ли людьми, то ли чудищами площадь, где стоял сбитый помост, Андрей внезапно и отчётливо вспомнил всё, до малейшей детали…

Всё повторилось: он опять вырывался, кричал, негодовал; проклинал Бога и всех святых, неистово рвался с цепи, бесновался, ненавидел их и призывал проклятия на их головы. Потом обессилел, упал на доски и покорился своей участи… Палач широко размахнулся, одним ударом отсёк ему голову и поднял за волосы вверх над толпой. Но тут случилось кое-что другое: пока Андрей не умер, Цербер наклонился к его уху и сказал:

– Завтра ты будешь помнить всё… Но ты сам придёшь к нам, потому что ты – теперь наш…

Резкий, пронзительный треск будильника разорвал тишину, и Андрей с огромным трудом, чувствуя себя совершенно разбитым, сел на кровати, опустив гудящую голову на руки. Спутанные волосы неопрятной массой закрывали его лицо, горло неприятно саднило. Он потёр шею и ощутил под пальцами тонкую линию, напоминающую шрам. Андрей вскочил с кровати, наступил на кость, грохнулся, сильно ударившись локтем, но, не обращая внимания на боль, метнулся в ванную. Уставился в зеркало, задрав голову, и увидел перерезающий горло тонкий, ровный, багровый шрам… Андрей вспомнил всё…

Он открыл кран, поплескал в лицо холодной водой и опять взглянул в зеркало: на него смотрело не знакомое ему с детства (может, и не особенно красивое, но такое любимое лицо), а страшная морда с огромными белесыми выпученными глазами, чёрным провалом на месте носа и безгубым ртом, растянутым от уха до уха…

– Господи! – прошептала безобразная щель, и наваждение пропало: на Андрея снова смотрело его лицо.

– Господи, Боже мой! – в ужасе проговорил историк. – Что же мне делать?! Я не хочу становиться одним из них, не хочу!!!

«Пусть лучше они убьют меня!» – обречённо подумал он и, закрыв глаза, сел на холодный кафельный пол.

Сколько он так просидел – неизвестно, но звук текущей из крана воды постепенно привёл его в чувство, и рациональный мозг учителя начал выискивать приемлемое решение; но всё сводилось к одному, словно ему кто-то это нашёптывал: он должен был ехать в школу, и там его неминуемо должны были принести в жертву…

– Не хочу! – громко сказал он своему отражению. – Не желаю!

Но ноги сами понесли его в комнату; он оделся, взял ключи, внимательно посмотрел на них, положил на тумбочку, вышел и плотно закрыл за собой дверь. Медленно спустился по лестнице, придерживаясь за перила, нащупал гвоздь, о который укололся вчера, аккуратно перешагнул лужу и побрёл к автобусной остановке. При всём своём угнетённом состоянии порадовался, что удалось остаться сухим, но в это же самое мгновение поскользнулся и со всего размаху плюхнулся в лужу. Промокший насквозь, Андрей стоял и чувствовал, как с его одежды каплями стекает вода и как он постепенно замерзает. Сил двигаться не было никаких, но тут около него тормознуло такси, и водитель, открыв дверцу, сказал:

– Садись, земляк, довезу!

Андрей обречённо сел в машину. Таксист завёл разговор о погоде, но учитель не поддержал его, и он обиженно замолк.

«Что же делать, Господи? – тупо думал Андрей.– Что мне делать?! Я не хочу этого всего!»

И совершенно внезапно в его голову порхающим мотыльком залетела неожиданная мысль: «Чего боится любая нечисть? Святой церкви! Не поехать ли тебе в церковь?»

Мысль была совершенно безумная, потому что Андрей считал себя абсолютным и убеждённым атеистом, но всё-таки спросил у водилы:

– Слушай, друг, а где в этом районе ближайшая церковь?

– Недалеко от школы,– ответил таксист.

– От какой школы?! – ощущая, как тонкой змейкой в душу заползает холодок страха, переспросил Андрей.

– Той, в которую ты направляешься, – заявил он.

«Разве я успел сказать адрес?» – подумал учитель.

– Ты не назвал адрес, но я знаю, что тебе туда надо,– совершенно спокойно сказал шофёр, обернулся, посмотрел на Андрея жёлтыми глазами с вертикальными чёрными зрачками и захихикал. Историк вжался спиной в сиденье, пытаясь отодвинуться от него как можно дальше, а водитель, продолжая хихикать, вытянул губы, словно хотел его поцеловать и плотоядно причмокнул. Андрей негнущимися пальцами стал открывать машину, но тут она остановилась, и дверца распахнулась сама, так что он чуть не вывалился наружу:

– Приехали!!

Андрей вылез из машины и встал, глядя на школу. Большие двери медленно раскрылись ему навстречу, и в дверях показались тётя Катя и Марина, при одном взгляде на которых ему заранее стало тошно, хотя сегодня они ничего не жевали. Андрей поднял голову вверх и взглянул на окна своего класса: там столпился его пятый Г, его «монстрики», как он ласково называл их совсем недавно… Теперь это были самые настоящие, гадкие, уродливые создания, словно порождения одурманенного кокаином воображения, и сердце учителя невольно сжалось от неожиданной тоски: «Почему всё это случилось и с ними тоже?! Почему?! Ведь они совсем маленькие, они никому ещё не успели насолить!»

Дети, раскрыв окно, призывно махали ему, и учитель услышал внутри себя их зов: «Идите к нам, учитель! Дрюня, идите к нам, вы наш!!»

Андрей, качнувшись, сделал шаг вперёд и в последний раз поднял голову, чтобы проститься с этим, в общем-то, не таким уж и плохим миром… «Я плохо жил, – внезапно подумал он. – Но я любил жизнь, она многое дала мне… А я… я сделал что-то такое, чтобы обо мне осталась хоть какая-то память?»

И он, мысленно сжав кулаки, воскликнул:

– Господи, зачем я жил?! Зачем?!

И тут же почувствовал, как невидимые узы опутали его тело и настойчиво повлекли внутрь школы. По щекам потекли горячие слёзы, смешиваясь с мокрым снегом, незримая верёвка натянулась ещё сильнее, но Андрей всё стоял, не двигаясь с места, и, задрав голову, смотрел на набрякшее, истекающее дождём небо. Потом взгляд его сместился правее, и он заметил сквозь серую пелену дождя слабое свечение, исходившее от золотой луковки православной церкви.

«Надо пойти в церковь!» – с отчаянием утопающего подумал он и шагнул в её направлении.

– Идите к нам! – завизжали в окне дети, почуяв недоброе.

Андрей взглянул вверх и сделал ещё один шаг по направлению к церкви, ощутив, как верёвка сильнее впилась в его тело. Дети забесновались, некоторые из них забрались на подоконник, собираясь спрыгнуть вниз, и тогда Андрей решительно пошёл в сторону святого храма. Первые шаги дались ему с огромным трудом, как будто к каждой ноге была привязана чугунная гиря, не хватало воздуха, сердце билось скачками, то судорожно стуча, то абсолютно замирая, так что учитель с ужасом, поднимающим на его теле все волоски, думал: «Если я упаду, всё будет кончено!»

Но каждый последующий шаг становился всё легче и легче, так что под конец он смог побежать, опасаясь погони, которой почему-то не было: Дети, таксист, учителя, полицейские стояли и смотрели ему вслед, но не двигались с места.

Андрей открыл тяжёлую массивную дверь и вошёл под своды церкви, не перекрестив лба и не поклонившись – просто вошёл и стоял, вдыхая сладкий аромат ладана, смешанный с запахом горящих восковых свечей. Он не сразу заметил священника, стоявшего в притворе церкви и смотревшего на него.

– Здравствуй, сын мой! – негромко произнёс священник, и Андрей вздрогнул от неожиданности.

– Здравствуйте, здравствуйте… – пробормотал он и замолчал, не зная, как к нему обращаться. Священник почувствовал его замешательство и, одобряюще улыбнувшись, промолвил:

– Зови меня батюшка, сын мой, я давно ждал тебя.

– Давно ждали?! – недоверчиво пробормотал учитель.

– Давно, потому что время пришло, – был ответ, услышав который, Андрей попятился и взялся рукой за ручку двери. В глазах его метнулся ужас, но священник успокаивающе добавил:

– Не бойся, я не из них, я настоящий!

– А чем докажете? – спросил историк.

– Посмотри мне в глаза, – спокойно и просто ответил он, подойдя поближе.

– Стоять, не подходить! – отстранился от него Андрей и вытянул руку ладонью вперёд. Батюшка остановился, Андрей посмотрел ему в глаза и почувствовал, как его страх, отчаянье, душевное опустошение стали постепенно утихать, словно текст, размноженный под копирку и теряющий яркость к последнему листу. Он не увидел там ничего особенного: только мудрость, спокойствие и уверенность в себе – словом, то, чего так не хватало ему в его собственной жизни. Андрей не знал, сколько он так стоял, погружённый в свой внутренний мир, может быть, очень долго, но священник не торопил его, словно понимая, что время сейчас не имеет никакого значения…

Наконец Андрей оторвался от созерцания и, встрепенувшись, посмотрел на лицо батюшки: он увидел, что священнослужитель не очень молод, но и не стар – пятьдесят с хвостиком, может быть; что у него очень доброе, но утомлённое лицо и ясные голубые глаза, окружённые лучиками морщинок.

– Простите, отец, что не сразу поверил вам,– сдавленно сказал историк, на что батюшка улыбнулся. – Просто со мной столько всего произошло за последнее время, вы не представляете!

– Я знаю, – спокойно ответил тот.– Я всё знаю, что с тобой произошло!

Андрей с удивлением вскинул на него взгляд, а батюшка, поманив его за собой, прошёл в небольшую каморку, где стоял топчан, стул и стол с электрическим чайником. Он вскипятил и заварил чай, разлив его по чашкам, и предложил Андрею сесть на стул. Сам он опустился на топчан и повторил:

– Я всё знаю: тебе показалось, что мир изменился или ты попал в другую реальность, так?

– Да.

– Люди стали превращаться в чудовищ, а ты был их жертвой, над которой они глумились, да?

Андрей покивал, не сводя глаз со священника.

– Это повторилось два раза, сегодня третий – и они сказали тебе, что ты сам придёшь к ним?

– Именно так всё и было, отец, только откуда…

– Откуда я всё это знаю? – улыбнулся священник. – Я объясню тебе. Надеюсь, ты уже пережил достаточно и твоё сознание в состоянии принять любую истину, какой бы невероятной она ни показалась… Это началось не так давно – в 1941 году и повторяется с периодичностью в шесть лет…

– Да что повторяется-то?! – не выдержал Андрей.

– Жертвоприношение, – невозмутимо ответил священник. – Я сам был свидетелем этому девять раз, сейчас – десятый… Дело в том, что в современном обществе нечисти стало очень трудно существовать: истребив веру в Господа, государство точно так же истребило и суеверие, страх перед порождениями мрака. Согласись, насмотревшись фильмов про вампиров, монстров и прочих чудищ, люди перестали воспринимать их как нечто страшное, чего нужно бояться до дрожи в коленях… Люди перестали испускать субстанцию страха, так необходимую им для спокойного существования. Рассуди сам,– обратился он к Андрею. – Ты боишься вампиров, домовых или бабы-яги?

– Да нет, – задумался историк, которого вопрос застал врасплох. – Я боюсь заболеть раком, боюсь своего директора… опасаюсь некоторых детей… Боюсь потерять кошелёк или идти домой тёмной улицей, потому что могут напасть отморозки… но вампиров и домовых…. Пожалуй, нет, – он покачал головой.

– Так же и остальные люди: они боятся потерять работу, боятся, что их детей подвергнут насилию, да мало ли ещё какие опасности подстерегают их в жизни! Разве есть кому дело до бабы-яги и кощея бессмертного?!

Андрей улыбнулся:

– Ну и что? Нам-то что до этого?

– Нам – ничего,– согласился священник, – но им… Каждые шесть лет нечисти требуется свежая кровь, энергия, силы, чтобы поддерживать себя, поэтому они выбирают среди наиболее воинствующих атеистов жертву и доводят её до исступления, так что она сама ложится под нож палача…

– А откуда вы всё это знаете? – недоверчиво посмотрев на него, поинтересовался Андрей. – Вы сами это видели?

– Я – нет, – покачал головой батюшка.– Но мой предшественник – да! Он сам был одним из тех, кого избрала нечисть, и он смог противостоять им, после чего проникся такой глубокой верой в Бога, что стал священником и много лет служил в этой церкви. Он-то и рассказал мне обо всём…

– А где он сейчас? – с жадным любопытством спросил учитель, которому смертельно захотелось посмотреть на человека, ускользнувшего из лап страшной судьбы. – Умер?

– Нет, он постригся в монахи и живёт в монастыре в Оптиной Пустыни.

– А-а, – разочарованно протянул Андрей. – А как ему удалось избежать этой участи?

– Он говорил мне,– медленно начал священник, – что ему стало нестерпимо жалко этих людей, одержимых нечистым духом, и он молился за них… Он сказал, что на него как будто озарение снизошло: исчезли страх, боль, ненависть, обречённость, остались только любовь и сострадание к людям… Видимо, это самые страшные для них эмоции, ведь они несут только позитив, поэтому с ним ничего не произошло, наваждение рассеялось, и он смог уйти домой…

Андрей внимательно слушал, не сводя взгляда с батюшки, а тот, словно отвечая на его вопрос, продолжил:

– И вот уже много лет я служу в этой церкви, и каждые шесть лет сюда прибегают напуганные, обезумевшие от страха люди, и я рассказываю им об этом, но… всё бесполезно – нечисть продолжает набирать силу… А люди пропадают!