Нулевой архетип

Скорее всего, у нее не оставалось другого выхода.

– Вы мне не нравитесь, – прямолинейно и абсолютно равнодушно сказал он. – Мы только встретились, но вы уже пытаетесь со мной торговаться.

Что ж, те, кто считал его резким, определенно думали так не зря.

Кейн едва успела убрать ногу, чтобы Атрес на нее не наступил.

– Я могла бы начать вежливую беседу ни о чем, но мне кажется, вам это не нужно. Вы производите впечатление человека, который любит говорить прямо.

– Верно, – согласился он. – Дальше.

– Я вполне могу не играть в намеки. Вам нужна помощь мастрессы. Я могу ее обеспечить.

– Вы так уверены, что ваши услуги того стоят?

– Я уверена, что они могут обойтись намного дороже.

Атрес замолчал, продолжая неловко вести в танце. Он все-таки отдавил Кейн ногу во время очередного па и дважды едва не наступил на платье.

– Вы действительно меня раздражаете, – сказал он наконец.

– Вас часто раздражает правда?

– Меня всегда раздражают вертихвостки.

Он говорил бесстрастно, как мог бы комментировать отчет о смене воздушных течений, но Кейн хотелось рассмеяться в ответ на его слова. Почему-то с ним было легко. Он не пытался играть словами, как Стерлинг, и то, что Атрес говорил, означало именно то, что он сказал, без подводных камней и попыток казаться лучше.

– Должно быть, – она фыркнула, представив его на других светских мероприятиях, – вам тяжело общаться в высших кругах.

– Нет. Мне не приходится этого делать. И я не танцую.

– Для вас выходы в свет – обуза?

– Я не люблю бездельников, – пояснил он. – Нигде не видел больше бездельников, чем на подобных мероприятиях.

– Хотела бы поспорить, но у меня ни одного аргумента. – Кейн все-таки рассмеялась.

Хотела добавить что-то еще, но площадку под ними неожиданно тряхнуло, заставив их прижаться друг к другу до неприличия близко.

– Извините, – сказала она автоматически, но Атрес не ответил.

Он стоял неподвижно, повернув голову влево, откуда уже доносились удивленные возгласы, и Кейн проследила за его взглядом.

За границей площадки, откуда-то снизу, вероятно от несущего дирижабля, поднимался столб спирита. Полупрозрачный, голубоватый, он светился в воздухе и казался совершенно неопасным. Гости не знали, на что именно смотрят, и потому спокойно переговаривались, но Кейн видела перед собой утечку спирита, предположительно в центральном узле – возможно, аварию, которая обрушила бы «Трель» вниз.

– Какого черта… – Атрес шагнул в сторону заграждения.

Вероятно, собирался рассмотреть, где начиналась светящаяся колонна, но площадка у них под ногами снова дрогнула, заставив Кейн судорожно вцепиться в него, чтобы не упасть. С грохотом посыпались с подносов бокалы, кто-то вскрикнул.

– Это… – успела выговорить Кейн, а потом спирит-сфера, защищавшая гостей от ветра, лопнула с пронзительным звоном.

Взметнулись вверх пышные юбки, края белоснежной скатерти, опрокинулась ваза. Плиты под ногами вибрировали, казалось, они вот-вот рухнут вниз.

– Это схема! Мне нужно туда! – Кейн пыталась перекричать нарастающий гул снизу Кейн, но ветер уносил слова.

«Мне нужно… Я постараюсь пом…» Если произошла авария с центральной схемой, Кейн могла вмешаться, только нужно было время, совсем немного времени.

Потом где-то на границе слышимости уши пронзил высокий писк, и все остановилось, будто схваченное на пленку мгновение: люди замерли на середине движения, застыли в воздухе разметавшиеся от ветра волосы молодой дамы, цветы склонились по направлению ветра.

Кейн повернула голову к Атресу. Он держал в руках карманные часы. Резной узор на открытой крышке сиял пронзительно белым светом и отбрасывал странные тени вокруг.

Это был медиатор времени, достаточно сильный, чтобы остановить события.

Предметы-медиаторы теперь, когда спирит стал неотъемлемой частью жизни и лег в основу почти всех человеческих инструментов, бывали самыми разными: плащи, сохраняющие тепло, источники энергии для воздушных гондол, даже медицинские приспособления и средства связи. Их производили массово, какие-то были дороже, какие-то дешевле. Они использовали спирит разных архетипов соответственно, и свойства у них были разные. Спирит времени был сложнее в работе, чем все остальные виды.

Встретить подобный предмет в руках обычного человека – как наткнуться на ледяной цветок в собственной оранжерее. Почти невероятно.

Атрес напряженно смотрел на Кейн, словно пытался разобрать ее на составляющие и предсказать, что она сделает дальше. Должно быть, пытался понять, почему она не застыла, как остальные, и какие вопросы начнет задавать.

Кейн действительно хотелось спросить прямо там, на рушащейся платформе, в замершей тишине, среди людей-кукол и взметнувшихся вверх тканей: где вы его взяли? Откуда у вас этот предмет?

Но за пределами площадки в абсолютно застывшем мгновении светилась колонна спирита – единственный элемент, кроме Кейн с Атресом, на который не подействовал медиатор, и эта колонна означала, что «Трель» может просто перестать существовать.

– Сколько у нас времени? – спросила Кейн.

Атрес смотрел настороженно и мрачно, решая, может ли ей доверять.

– Около десяти минут, – ответил все-таки Алан и кивком указал на колонну спирита – Это похоже на выплеск центрального узла. Мы успеем добраться до двигателя?

Несущий дирижабль находился не менее чем в семи ярусах от них, но Кейн сказала:

– Я создам спирит-сферу, попробуем спуститься в ней.

– Вы сможете? – Атрес задал вопрос ровно, словно их жизни, как и жизни всех на платформе, не зависели от ответа.

Кейн была мастрессой Пятого архетипа, архетипа Мираж – наиболее простого для овладения, его спирит не был материальным, он только позволял создать любой образ, любую видимость по желанию, но только на первом уровне.

– Я справлюсь.

На втором уровне, на изнанке Миража, если погрузиться в спирит целиком, глубже и глубже, не вниз, но внутрь, как бездна под волнами океана лежал Нулевой архетип – изначальный спирит, каким он был до того, как разделился на разные начала. Просто спирит – энергия, душа, извечная песня и все то неназываемое, для чего у человечества не было слов.

Вытащить его наружу сквозь толщу Миража было трудно, но давало ни с чем несравнимое ощущение… завершенности. Словно что-то в мире со щелчком становилось на место.

Нулевой архетип был материален.

– Я справлюсь, – повторила Кейн скорее для себя самой, повернулась к колонне спирита спиной и поискала глазами точку смещения – для каждого человека она была своя, просто какая-то деталь, которая появлялась в окружающей обстановке.

На площадке застыло пойманное бесконечное мгновение – взвивались вверх углы скатерти и юбки дам, разлетался осколками бокал на полу, зависла в воздухе капля вина, заваливалась ваза.

Почему-то для Кейн точкой смещения всегда было красное яблоко. В этот раз оно лежало на столе, пронзительно алое, настолько яркое, что практически светилось. Оно лежало рядом с упавшим цветком, нежной белой лилией, и, разумеется, было не настоящим.

Кейн посмотрела на яблоко, и мир сместился.

Момент перехода всегда казался ей пробуждением, словно бы вся жизнь оказалась сном, и она наконец-то открыла глаза в мире миражей. Для каждой мастрессы и каждого мастресса смещение происходило по-своему, каждый видел реальность через призму своего собственного архетипа. В тот момент на замершей, застывшей во времени платформе все было миражом, этот мираж – материальный и гениальный в своей продуманности, в своей завершенности – прятался под поверхностью каждого предмета, тек кровью в венах людей, светился бликами на медных шестеренках птиц. Это был мираж-материал, мираж-суть, заполнявший собою воздух от края до края, и сама Кейн в том застывшем воздухе тоже была миражом – разумным, тонким. Полупрозрачным спектром, проекцией на поверхность реальности.

Достаточно было вздохнуть, чтобы провалиться внутрь.

Она могла зачерпнуть мираж ладонями, вытащить его любым образом на поверхность мира – видимостью, иллюзией, но то, что было нужно Кейн, лежало намного глубже.

Это было похоже на погружение в суть. Глубже, и глубже, и глубже. Ближе.

Что такое мираж?

Что такое спирит?

Бесконечные волны и образы, океан от края до края сознания.

Крохотная точка размером с мир, внутри которой точка, внутри которой точка, внутри которой…

И где-то там, внутри всех точек, бесконечная и неизбывная, спала белизна – Нулевой архетип. Начало всех начал.

Оно было ничем и всем сразу, неназываемое и прекрасное, оно пело тысячей голосов, звало к себе.

Кейн зачерпнула его – не ладонями, внутри архетипа она сама была лишь каплей, – своей памятью, волей. Немного, только бы хватило, и сквозь толщу Миража вернулась на площадку «Трели», к красному яблоку на столе.

Белый изначальный спирит извивался над ладонью, очень тяжелый и нестабильный, и она поспешила дать ему форму – растянула в простую и легкую спирит-сферу, оставив только круги-команды для управления.

– Готово.

Сфера получилась неровной, кое-где в ней оставались проплешины, но она была осязаемой, точнее, достаточно материальной, чтобы спуститься в ней к главному узлу.

Атрес аккуратно шагнул внутрь и коснулся стенки рукой, проверяя на прочность.

– Вы уверены, что она выдержит?

– Нет, – честно ответила Кейн, справедливо полагая, что на самом деле ему не так важно, от чего умирать – от того, что откажет спирит-сфера, или от того, что они не успеют добраться до узла.

Внутри сфера казалась более устойчивой, легко выдерживала вес двух человек, и управляющие элементы моментально отозвались на прикосновение.

Кейн с Атресом поднялись в воздух, пролетели над витым ограждением площадки, оставляя позади медных птиц и застывшие будто на фотопленке фигуры гостей. Ярусы медленно проплывали вверх по мере того, как спирит-сфера опускалась к основанию светящейся колонны.

У ног Атреса лежало красное яблоко. Точка смещения усиливала связь с архетипом, и Кейн старалась не терять ее из виду.

Вдалеке за границей влияния медиатора времени по пронзительно звездному небу плыли облака. Где-то внизу, на самой грани видимости, выступали из вечного тумана Грандвейв перекореженные шпили Древних Городов.

– Мы почти на месте, – сказала Кейн. – Вы знаете, сколько у нас осталось времени?

Ей казалось, что свечение медиатора становилось слабее.

– Около пяти минут. – Атрес был спокоен. – Поторопитесь.

– Эта сфера не может лететь быстрее. – По крайней мере Кейн боялась, что изначальный спирит, вытащенный из Нулевого архетипа, не удержит форму и развалится.

Наконец они опустились на уровень двигателей центрального узла. Узел располагался в металлической сфере, подвешенной на цепях между гондолами несущих дирижаблей. Колонна спирита разворотила ее крышу, и вывернутые стенки напоминали причудливые лепестки.

Рядом сиротливо завис красно-золотистый воздушный сампан Линнел. Выплеск спирита сорвал с него алый навес, и теперь тот бесполезной тряпкой застыл в воздухе. На него тоже действовал медиатор времени.

Если Линнел была здесь, то Кейн понимала, почему Ричард ничего ей не сказал, не желая поднимать панику. Скорее всего, они просто недооценили ущерб.

Спирит выплескивался из покореженного узла, и Кейн едва не потеряла контроль, представив, что Линнел могло задеть выбросом. Отзываясь на ее эмоции, спирит-сфера дрогнула, пошла трещинами, и Атрес положил руку на плечо Кейн.

– Держите себя в руках.

Разумеется, Кейн не имела права терять контроль, тем более что Линнел могла остаться в живых, даже находясь внутри узла: первичный выплеск, судя по повреждениям металла, пришелся вверх.

– Извините, – коротко отозвалась она, заставляя сферу подлететь к узлу.

Ремонтный люк был открыт, внутри мягким пульсирующим сиянием светился двигатель. На полу у самой стенки лежала женщина в вечернем синем платье. Светлые волосы растрепались и стелились по металлическому полу.

Кейн не видела Линнел почти пять лет, но узнала ее с первого взгляда.

– Не вздумайте сейчас тратить на нее время. – Как бы бессердечно это ни звучало, Атрес был прав.

– Я знаю. – Кейн направилась к двигателю, испускающему колонну спирита.

Медиатор в руке Атреса светился все слабее, и времени оставалось меньше с каждой секундой.

– Помогите Линнел и постарайтесь не отвлекать меня.

Ни мастрессы, ни медиаторы не сохраняли спирит в первоначальном его состоянии чистой энергии, а заключали в схему, будто топливо заливали в механизм, заставляя работать – поднимать в воздух населенные платформы вроде «Трели», освещать помещения, крутить винты дирижаблей, защищать от холода или ветра. Схемы бывали разные – элементарные, доступные каждому, и сверхсложные, почти разумные – и проявлялись в разных формах: геометрических фигур и клочков тумана, силуэтов, предметов или даже людей.

Схема «Трели» была валькирией. Она парила неподвижно, эта светящаяся крылатая женщина в белых доспехах. Воздух едва заметно дрожал вокруг нее. В груди валькирии была дыра, внутри толчками пульсировало алое сердце. Оно выглядело объемным, почти осязаемым, и совершенно очевидно чужеродным.

Кейн стояла так близко, что различала тихий вибрирующий звук, обволакивавший схему, будто невидимый кокон – песню. Эти ноты, высокие и едва слышимые, были нездешними, как отголосок Нулевого архетипа, долетали откуда-то с изнанки реальности. Так звучал только воплощенный спирит. У каждой схемы была своя песня, и по ней легко можно было определить состояние спирита и надежность всего механизма.

Валькирия пела отрывисто, звук то пропадал совсем, то вдруг выбивался из ритма одной четкой явственно различимой нотой. Песня была рваной, нервной и неуловимо напоминала плач.

Зачастую, чтобы исправить сломанную или поврежденную схему, достаточно было выровнять ее звук.

Кейн позволила себе скользнуть глубже в Мираж и, зачерпнув его спирита, текучего и невесомого, попробовала коснуться валькирии. Песня стала отчетливее, потекла вокруг и внутрь, сонастраиваясь с Миражом, принимая Кейн как часть себя.

Схема умирала.

Изнутри ее разъедала пронзительно красная болезнь, она расползалась тонкими нитями сосудов, похожая на паразита. Кейн почувствовала прикосновение заразы к себе и передернулась. Это не было сбоем схемы, кто-то намеренно использовал разрушающий медиатор, отравил центральный узел «Трели», рассчитывая уничтожить ее.

Кейн не знала никого, кто был бы на такое способен.

Ноты песни обтекали, отдавались вибрацией в коже.

Находиться так близко к паразиту было опасно. Плотный, сотканный из тяжелого, осязаемого спирита, – Кейн показалось, что она узнала архетип Обладания, – алый комок тянулся сквозь валькирию и мог разрушить Кейн так же легко, как и схему.

Если бы у нее был выбор или хотя бы время, Кейн не стала бы рисковать, но ей нужно было исправить валькирию до того, как рухнула бы платформа.

Нити Миража вплелись в общую мелодию – тонкие, полупрозрачные, они все же выравнивали, вытесняли диссонанс, смягчали скачки звука, заполняли провалы.

Валькирия протянула к Кейн руки, как мог бы ребенок тянуться к матери. Должно быть, тот, кто создавал «Трель», задумал ее такой – пронзительно живой, вне-человечной. Сейчас она была больна, в ее голосе звучала отрава, но Кейн поймала себя на мысли, что, наверное, когда-то валькирия была по-настоящему прекрасна.

Пока Мираж лечил, паразит тянулся сквозь песню к Кейн, касался рук, оставляя на коже кровоточащие тонкие полосы, пытался проникнуть глубже, в кровь, в воздух. Это была гонка на время, все за пределами песни отдалилось, стало казаться ненужным и ненастоящим.

Колонна спирита истончилась, двигатель загудел ровнее, и Кейн почти пропустила момент, когда медиатор времени перестал действовать.

Сначала стало очень тихо, песня замолкла, и Кейн автоматически обернулась, сама не до конца понимая зачем. Потом мир бросился в лицо и хлынул внутрь какофонией цвета и звука, мешаниной образов. Мир впивался красными когтями в лицо, трясся, раскалываясь на части, пуля прошивала алое яблоко насквозь, падал, бесконечно падал, разбиваясь, бокал, смешивались краски, заливали все от горизонта до горизонта, колонна спирита рвалась в небо, сталкивая «Трель» вниз, и она падала, падала, падала…

Рука у нее на плече была твердой и жесткой, она и выдернула Кейн из бушующего моря спирита, из красного марева паразита, позволяя сделать еще один глоток воздуха. Всего один – этого было достаточно.

Атрес что-то кричал, не разобрать что, и Кейн отчетливо понимала, что у нее всего несколько секунд на то, чтобы вернуть контроль над узлом. На то, чтобы спасти «Трель» и выровнять превратившуюся в какофонию песню.

Ей нужен был камертон, единственная нота, способная привести все к одному знаменателю. Всего один сторонний звук, но Кейн не могла найти его в себе, как ни пыталась. Выплеск спирита задел ее слишком глубоко, сплел с паразитом. Она уже была заражена.

Двигатель вот-вот должен был отказать, «Трель» опускалась все ниже, и Кейн ничего не могла сделать.

Звук она услышала случайно, но совершенно отчетливо. Это был пульс, он бился быстро и сильно и вдруг перекрыл стон умирающей «Трели». Удар, еще удар. Кейн подняла взгляд на Атреса, увидела его глаза напротив – черные, прищуренные от боли – и поняла, что нашла.

Камертоном было сердце.

Кейн потянула этот звук к себе, в себя, сквозь Мираж и какофонию. Он был четким и безусловным, очень земным и оттого неодолимым. Он упорядочивал, прогонял заразу, не оставляя ничего, кроме себя. Где-то на границе сознания затихала буря, засыпала валькирия, перерождаясь во что-то новое, совсем другое и звучащее иначе.

«Я знаю, кто вы, – хотела сказать Атресу Кейн, – и почему вы звучите как схема».

Губы не слушались, мир отдалялся все больше. Мираж засасывал в себя, убаюкивал, как сладкий черный океан. Нужно было держаться, но все стало пустым и неважным, Кейн видела себя на самой поверхности, и слои в глубине, и присутствие того самого древнего Нулевого архетипа.

– …Вернуться! Кейн, вы должны вернуться! Кейн!..

Она зацепилась взглядом за лицо Атреса, за его глаза, за нахмуренные брови. Точка смещения, ей нужна точка смещения…

Глаза у Атреса были черными и страшными, будто провалы дула, но на секунду в них единственным мазком цвета отразилось красное яблоко.

Что-то внутри со щелчком встало на место, Мираж схлынул, Кейн сделала еще один судорожный вдох и потеряла сознание.

* * *

Ей снилась валькирия, она протягивала на ладони красное яблоко, но, когда Кейн уже собиралась взять, оно превращалось в карманные часы с резной крышкой. Где-то на границе восприятия расстилался океан Миража, образы всплывали к поверхности и снова опускались вглубь, ниже и ниже, должно быть к самому дну, к Нулевому архетипу. Часть сознания Кейн понимала, что это всего лишь сон, и он то стирался до черноты, то вновь обретал странную четкость, резал глаза.

Она пришла в себя будто от вспышки.

– …Шок, вызванный… перенапряжение архетипа…

Голос, сухой и спокойный, царапал голову изнутри. Кейн хотела сказать, чтобы он замолчал, и медленно открыла глаза.

Доктор Адам Лейбер, лечащий врач семьи Райт, склонился над ней, положив прохладные ладони на виски Кейн, осторожно повернул ее голову из стороны в сторону.

– Вы слышите меня, Аннет? Моргните, если да.

Аннет. Он всегда называл ее так, на южный манер.

Веки казались неподъемными, опустить их было легко, поднять снова намного труднее. Лицо доктора Лейбера стало ближе, причудливый монокль в витой золотистой оправе делал его похожим на странноватую птицу.

– У вас отравление спиритом и признаки истощения сознания. Я ввел антидот и несколько укрепляющих препаратов, но постарайтесь некоторое время не вставать.

Кейн медленно повернула голову, оглядывая комнату, в которую ее принесли. На резном секретере возле кровати мягко светилась спирит-лампа, простой матовый шар в кованом держателе с растительным орнаментом. Над дверью из красного дерева был небольшой застекленный фигурный проем. Тяжелые портьеры закрывали единственное окно – круглое, заключенное в причудливую деревянную раму, где-то сбоку на ней была надпись: «А+Л навсегда».

В этой комнате Кейн жила, когда была ребенком.

В кресле возле кровати сидел казавшийся усталым Атрес. Снятый китель висел на спинке стула.

Кейн на миг задержалась на нем взглядом и снова посмотрела на Лейбера.

– Что с Линнел?

Лейбер замялся, решая, отвечать или нет, и все-таки сказал:

– Тяжелое состояние. Она не приходит в сознание, но опасности для жизни нет. У нее… Вы мастресса, Аннет, и сами понимаете, что такое повреждения от выброса.

Разумеется, Кейн понимала. Спирит наносил не только физические повреждения, он воздействовал на сознание, и последствия могли быть непредсказуемыми. Линнел может вовсе никогда не проснуться.

– Мы делаем все, что в наших силах, – добавил доктор, хотя в этом не было нужды. – Линнел сильная женщина, остается только верить, что она справится.

К сожалению, не всегда и не все в мире решала сила. Иногда подлость и умение ударить исподтишка были намного действеннее.

– Передайте жандармам, пусть усилят охрану, – прохрипела Кейн. – То, что произошло в центральном узле, не случайная авария. Кто-то использовал разрушающий медиатор.

Она была практически уверена в этом – красный паразит казался слишком чуждым, не похожим на то, как выглядела бы болезнь или сбой валькирии, и он стал намного сильнее, когда закончилось действие часов Атреса. Медиатор времени не мог воздействовать на чистый спирит, но мог влиять на прибор, который им управлял, невольно замедляя заразу.

– Ричард сделал это, как только мы получили сигнал тревоги, – сообщил Лейбер. – Госпожа Райт приказала не поднимать панику и спустилась вниз с ключом от главной схемы.

Это было похоже на Линнел – попытаться все решить в одиночку.

– Как долго я была без сознания?

– Около двух часов, насколько могу судить. Аннет, вам очень повезло, если бы вы не были мастрессой…

Он не договорил, и Кейн ответила как могла мягко:

– Бросьте, Адам. Если бы я не была мастрессой, меня вообще там не оказалась бы. Гости знают, что произошло?

Доктор Лейбер всегда был не по-врачебному труслив: он помялся, теребя пуговицу, опять решая, что может рассказать, и вопреки всему нервные движения его пальцев успокаивали.

– Мы предпочли не предавать случившееся огласке. Ричард связался с Цитаделью, они пришлют инспектора, но в том, что касается гостей…

Кейн прекрасно понимала, о чем он: гости Линнел не должны были узнать, что едва не побывали на грани смерти. Это могло стоить «Трели» слишком дорого, особенно теперь, когда платформа опустилась так низко.

– Вы все сделали правильно, – сказала Кейн. – Сообщите мне, когда Линнел придет в себя. – Она намеренно сказала «когда» вместо «если», и Лейберу хватило ума не пытаться ее поправить.

– Хорошо. Аннет, вам нужно отдохнуть. Если вам что-то понадобится, позовите меня. Я оставлю слугу у двери. – Он повернулся к Атресу, собираясь намекнуть, что Кейн требуется покой, и она решила вмешаться:

– Пусть Алан останется здесь. Мне спокойнее, когда он рядом.

Просьба определенно нарушала приличия, и Лейбер замялся, с сомнением глядя на Атреса. Впрочем, возможно, он просто не доверял чужаку.

– Вы уверены?

– В его присутствии я чувствую себя защищенной. Все в порядке, Адам. Спасибо за помощь.

Это было почти грубо со стороны Кейн – заканчивать разговор так, но им с Атресом действительно нужно было поговорить без свидетелей, и чем раньше, тем лучше.

Возможно, Лейбер понял это или же поверил – задерживаться он не стал. Собрал врачебные принадлежности в небольшой кожаный саквояж и, попрощавшись, вышел.

– Вы действительно чувствуете себя в безопасности рядом со мной? – нейтрально спросил Атрес, как только они с Кейн оказались наедине.

– Разумеется нет. Я знаю, зачем вы остались сидеть у моей кровати, и знаю, что вы такое.

– Я человек.

– Нет, Алан, – как можно мягче поправила она, – на самом деле уже нет. Вы – схематик. Вы знаете, что это значит?

– Я знаю, что это можно исправить.

Атрес казался спокойным, почти равнодушным, будто обсуждал какого-то постороннего человека. Наверное, подумала Кейн, ему дорого стоило это спокойствие. Пожалуй, на его месте она бы так не смогла.

– Медиатор – это система из четырех элементов, – сказала она. – Человеческой воли, схемы, которая заставляет спирит работать и придает ему необходимые свойства, самого спирита и предмета, который способен все это в себе соединить. Человек активирует медиатор, отдает схеме команду действовать. Схема заставляет спирит работать. В момент, когда вы активируете медиатор, вы являетесь с ним одним целым, тем элементом, без которого схема неактивна. Чем лучше ваша с ней совместимость, тем четче работает медиатор.