скачать книгу бесплатно
Спенсер вытащил из кармана фонарик. Он постарался прикрыть левой рукой свет, чтобы тот не был заметен извне.
Луч высветил пустую гостиную, где не было никакой мебели. На полу – ковер цвета кофе с молоком. На окнах легкие занавески бежевого цвета без всякого рисунка. На потолке светильник с двумя лампочками, который, очевидно, включался одним из трех выключателей, расположенных у входной двери. Он не стал их трогать.
В своих хлюпающих кроссовках он прошел в другой конец гостиной, где под аркой был вход в небольшую и такую же пустую столовую.
Спенсер подумал было о мебельном фургоне на другой стороне улицы, но решил, что вещи Валери не могут там находиться. Вряд ли она выехала отсюда этим утром, после того как он оставил свой наблюдательный пост около ее дома и отправился спать. У него, скорее, было чувство, что она вообще сюда не въезжала. На ковре никаких следов от мебели. На нем явно давно не стояло никаких столов, торшеров, тумбочек или шкафов. Если Валери и жила в этом доме те два месяца, что работала в «Красной двери», то, по всей вероятности, никак не меблировала его и не собиралась жить здесь долгое время.
Справа от столовой небольшой проход вел в маленькую кухоньку, в которой стояли сосновые столики с верхом из красного пластика. Он сделал несколько шагов, оставляя мокрые следы на выложенном серыми плитками полу.
Сбоку от двойной мойки осталась стопка посуды – глубокая тарелка, хлебница, мелкая тарелка, блюдечко и чашка, – все было чисто вымыто. Рядом стоял также и стакан, около которого лежали вилка, нож и ложка – тоже совершенно чистые.
Спенсер повернул фонарик вправо, чуть прикрывая пальцами стекло, чтобы сделать луч менее ярким. Он дотронулся пальцами до края стакана. Хотя Валери и вымыла его, все же ее губы касались этого края.
Он никогда не целовал ее. А может быть, теперь никогда и не поцелует.
Эта мысль смутила его, он почувствовал себя идиотом и еще раз напомнил себе, что в его одержимости есть что-то ненормальное. Он не имел права находиться здесь. Он вторгся без каких-либо оснований не только в ее дом, но и в ее личную жизнь. До этого момента он был честным человеком и всегда уважал закон. Однако, проникнув в этот дом, он пересек какую-то черту, перешел границу порядочности, а то, что утратил, вернуть было невозможно.
И все равно он не ушел оттуда.
Открыв ящички кухонных столов, он не обнаружил в них ничего, кроме консервного ножа. Там не было тарелок, никакой посуды, если не считать той, что стояла на краю мойки.
Большинство полок в небольшой кладовке были пусты. Весь запас продовольствия состоял из трех банок с персиками, двух – с ананасовым компотом, коробочки с небольшими синими пакетиками заменителя сахара, двух коробок с готовыми завтраками и банки растворимого кофе.
Холодильник был практически пуст, но морозилка забита готовыми и довольно дорогими блюдами.
Холодильник стоял рядом с дверью, стекло которой закрывала желтая занавеска. Он сдвинул ее в сторону и увидел, что дверь выходит на боковое крыльцо, за которым виднелся мокрый дворик.
Он оставил занавеску. Внешний мир его не интересовал, ему было интересно лишь то, что было связано с жизнью Валери, местом, где она дышала, ела, спала.
Хлюпая кроссовками по плиткам кухни, он прошел к двери. Перед ним качались тени и скрывались в углах, когда он проходил мимо них, но тут же вновь возвращались на прежнее место.
Его била дрожь. В доме было холодно и промозгло, почти так же, как и снаружи. Очевидно, отопление было весь день выключено, и это свидетельствовало о том, что Валери ушла из дома уже давно.
Шрам горел огнем на его холодном лице.
Посредине задней стены столовой была еще одна дверь. Он открыл ее и увидел небольшой коридорчик, поворачивающий сначала налево, потом направо. В конце его виднелась приоткрытая дверь, за которой можно было разглядеть выложенный белой плиткой пол и раковину.
Он уже собирался было шагнуть в коридорчик, как услышал звуки, не похожие на стук дождя по крыше. Сначала глухой удар, потом какой-то тихий скрип.
Он моментально выключил фонарик. Стало темно и жутко, как в комнате ужасов, когда замираешь, прежде чем из темноты на тебя выскакивает искусственный скелет со зловещей улыбкой.
Сначала звуки казались специально приглушенными, как будто кто-то крался к дому по мокрой траве, но вдруг поскользнулся и ударился о стену. Но чем дольше Спенсер прислушивался, тем больше убеждался, что звук донесся откуда-то издалека, – возможно, просто кто-то хлопнул дверцей машины где-нибудь на улице или около соседнего дома.
Он включил фонарик и стал оглядывать ванную. Полотенце для рук, банное полотенце и мочалка висели на вешалке. В пластмассовой мыльнице лежал наполовину использованный кусок мыла. Аптечка же была пуста.
Справа от ванной в небольшой спальне практически не было мебели. Встроенный шкаф тоже пустовал.
Вторая спальня – слева от ванной – была чуть побольше, чем первая, и он понял, что Валери спала здесь. На полу лежал надувной матрас. Сверху простыни, шерстяное одеяло и подушка. Встроенный шкаф с двойными дверцами открыт, на неокрашенной деревянной палке болтались металлические плечики.
Хотя во всех остальных помещениях не было и намека на какие-нибудь безделушки или украшения, здесь на стене в центре висела какая-то картинка. Спенсер подошел поближе и осветил ее фонариком. Это была цветная увеличенная фотография таракана, напоминавшая страницу из книги по энтомологии, поскольку надпись под картинкой была сделана в сухом академическом тоне. На этом крупном снимке таракан достигал сантиметров пятнадцати в длину. Фотография держалась на одном гвоздике, который проколол картинку посредине, пронзив спинку насекомого. На полу под картинкой лежал молоток, которым, видимо, гвоздь забили в стену.
Эта фотография не могла служить украшением. Невозможно представить, чтобы кто-либо повесил у себя на стене фотографию таракана с целью украсить спальню. Да и тот факт, что был использован гвоздь, а не кнопки, или клейкая лента, или хотя бы булавки, свидетельствовал о том, что человек, приколотивший картинку, был сильно рассержен.
Совершенно очевидно, таракан имел какое-то символическое значение.
Спенсеру пришла в голову тревожная мысль, не сделала ли все это сама Валери. Но нет, вряд ли. Женщина, с которой он беседовал прошлым вечером в «Красной двери», показалась ему очень мягкой, нежной, не способной на дикую ярость.
Но если это не Валери, то кто?
Он еще раз осветил таракана фонариком. Его панцирь блестел на глянцевой бумаге, как мокрый. При неровном свете фонарика казалось, что тонкие ноги и усики насекомого слегка шевелятся.
Иногда маньяки-убийцы оставляют на месте своих преступлений что-то вроде визитных карточек. Насколько Спенсер знал, они используют что угодно – от игральной карты до какого-нибудь сатанинского символа, вырезанного на теле жертвы, или слова, или стихотворной строчки, написанной кровью на стене. Эта прибитая гвоздем картинка была похожа на такую визитную карточку, правда она была еще более необычной, чем то, о чем ему доводилось читать или слышать за свою жизнь.
Он почувствовал приступ тошноты. В доме он не обнаружил никаких следов насилия, но еще предстояло заглянуть в примыкающий к дому гараж. Возможно, он найдет Валери на холодном цементном полу в таком же точно виде, как представлял мысленно, – лицо чуть повернуто, глаза широко раскрыты, на лице следы крови.
Он понимал, что делает поспешные выводы. В последние годы рядовые американцы все время живут в постоянном страхе перед бессмысленной и необъяснимой жестокостью, но Спенсер острее многих воспринимал темные стороны современной жизни. Ему пришлось пережить боль и страх, которые оставили свой след, и теперь он повсюду ожидал встретить насилие – это было так же неизбежно, как чередование восхода и заката.
Он отвернулся от таракана, размышляя, хватит ли у него духу осмотреть гараж, но тут окно спальни резко распахнулось и между занавесками пролетел небольшой черный предмет. С первого взгляда ему показалось, что это граната.
Инстинктивно он выключил фонарик, еще когда осколки стекла падали на пол. Граната в темноте глухо шмякнулась о ковер.
Спенсер не успел и пошевелиться, как раздался взрыв. Не было ни света, ни грохота, лишь пронзительный звук и картечь, вонзающаяся во все тело – от ног до лба. Он закричал, упал. Он корчился и извивался. Боль была всюду – в руках, ногах, лице. Тело было немного защищено курткой. Но руки! О боже, руки! Он пошевелил пылающими пальцами. Дикая боль. Сколько же пальцев ему оторвало? Сколько костей раздробило? Боже, боже! Руки его свело от боли, но одновременно ему казалось, что пальцы онемели, поэтому он никак не мог понять, какие повреждения получил.
Но хуже всего была дикая боль во лбу, на щеках, в левом углу рта. Адская боль. Пытаясь успокоить ее, он закрыл лицо руками. Он боялся дотронуться до лица, боялся нащупать что-либо ужасающее, но его руки так сильно болели и дергались, что он так и не понял, что с лицом.
Сколько же еще шрамов появится у него – сколько еще этих бледных или уродливо-красных полос обезобразят его лицо от лба до подбородка?
Скорее выбраться отсюда, попросить о помощи.
Еле ворочаясь, он, как раненый краб, пополз в темноте. Он плохо соображал, где находится, и был сильно испуган, но все же двигался в нужном направлении, перемещаясь по полу, усыпанному чем-то, похожим на мелкие камешки, в сторону двери. Наконец ему удалось встать.
Он решил, что стал жертвой каких-то бандитских разборок из-за территории. Преступность в Лос-Анджелесе в девяностых ничуть не уступала тому, что было в Чикаго во времена «сухого закона». Современные молодежные банды более жестоки и лучше вооружены, чем мафия, а кроме того, они накачаны нар-котиками и в своих расистских выступлениях проявляют чудовищную жестокость.
С трудом дыша и нащупывая дорогу разрывающимися от боли руками, он выбрался в коридорчик. Он почувствовал резкую боль в ногах и чуть не потерял равновесие. Ему было трудно держаться на ногах – как будто он стоял во вращающемся бочонке в луна-парке.
Послышался треск разбивающихся окон в других комнатах и несколько последовавших за этим приглушенных взрывов. Однако в коридоре не было окон, так что на этот раз он не пострадал.
Несмотря на растерянность и страх, Спенсер вдруг понял, что не чувствует запаха крови. И вкуса ее тоже не чувствует. Другими словами, никакого кровотечения у него нет.
Вдруг он понял, что произошло. Никакая это не бандитская разборка. Картечь не нанесла ему серьезных ран, значит это не настоящая картечь. Это твердые резиновые пули. И граната тоже не настоящая, а с пластиковыми пулями. Такие гранаты имеются только в распоряжении служб безопасности. Он сам пользовался ими. Очевидно, несколько секунд назад какая-нибудь группа захвата пыталась совершить налет на этот дом и использовала эти гранаты, чтобы вывести из строя находящихся в доме.
Несомненно, мебельный фургон являлся прикрытием для нападавших. И ему не померещилось, когда он заметил там какое-то движение.
Ему следовало бы успокоиться. Этот налет был делом рук местной полиции, отдела по борьбе с наркотиками, ФБР или еще какой-либо службы безопасности. Очевидно, он оказался в центре одной из их операций. Он знал, что надо делать в таких случаях. Если он ляжет на пол лицом вниз, положив руки на голову и растопырив пальцы, чтобы было видно, что в них ничего нет, в него не будут стрелять. Они наденут на него наручники, станут его допрашивать, но не убьют и не покалечат.
Правда, дело в том, что ему было запрещено здесь находиться. Он нарушил право собственности. Они могут принять его за грабителя. Все его объяснения относительно того, почему он здесь оказался, покажутся им в лучшем случае неправдоподобными. Черт побери, они решат, что это полная чушь. Он и сам не мог понять – почему его так зацепила эта Валери, почему он хотел узнать о ней, почему у него хватило нахальства и глупости войти в этот дом.
Он не лег на пол. На ватных ногах он заковылял по темному коридору, придерживаясь рукой за стенку.
Эта женщина была вовлечена в какую-то незаконную деятельность, и сначала полицейские – или кто они там – решат, что он тоже связан с нею. Его задержат, будут допрашивать, возможно, даже накажут за помощь и содействие Валери в том, в чем ее обвиняют.
Они узнают, кто он такой.
Репортеры разнюхают все о его прошлом. Его физиономия появится в журналах и на экранах телевизоров. Он прожил немало лет в спасительной безвестности, никто не знал его нового имени, его внешность сильно изменилась со временем, и его невозможно было узнать. Но теперь этому придет конец. Он опять окажется в центре внимания, под лучами прожекторов, вокруг него вечно будут крутиться репортеры, каждый раз, появляясь на публике, он будет слышать шепоток за своей спиной.
Нет. Это невыносимо. Он больше этого не выдержит. Уж лучше умереть.
Эти люди, скорее всего, полицейские какого-нибудь из подразделений, а он не виновен ни в каком серьезном преступлении, но в данный момент они против него. Даже не желая того, они могут сломать ему жизнь, просто сообщив о нем прессе.
Опять раздался звон стекла – еще два взрыва.
Люди из группы захвата обычно ни перед чем не останавливаются, если полагают, что имеют дело с наркоманами, одуревшими от какой-нибудь травки или еще кое-чего похуже.
Спенсер добрался до середины коридорчика и теперь стоял между двумя дверьми. За правой дверью серел полумрак – это столовая. Значит, слева – ванная.
Он вошел в ванную, закрыл дверь в надежде выиграть хоть немного времени и разобраться в происходящем.
Резкая боль в лице, руках и ногах начинала понемногу успокаиваться. Он несколько раз быстро сжал и разжал кулаки, чтобы наладить кровообращение в руках.
В противоположном конце дома раздался треск такой силы, что дрогнули стены. Очевидно, они выломали входную дверь.
Еще один мощный удар. Дверь на кухню.
Они были в доме.
Они приближались.
У него не было времени на размышления. Необходимо было действовать, полагаясь только на свой инстинкт и на военную подготовку, которая, как он надеялся, была не хуже той, которой обладали ворвавшиеся сюда люди.
На задней стене помещения, прямо над ванной, чернота прерывалась сероватым прямоугольником. Он залез в ванную и обеими руками быстро ощупал раму оконца. Он не был уверен, что сможет вылезти через него, однако это был единственный путь к спасению.
Если бы окно было закрыто жалюзи или даже просто как следует закреплено, он бы оказался в западне. К счастью, ординарная рама окошка держалась на рояльных петлях и открывалась вовнутрь. Он потянул за щеколду, и поддерживавшие фрамугу боковые скобы с тихим щелчком распрямились, окно полностью открылось.
Он боялся, что тихий скрип и щелчок привлекут внимание людей возле дома. Однако шум дождя заглушил звуки. Никто не поднял тревоги.
Спенсер ухватился за оконный карниз и подтянулся к отверстию. В лицо ему плеснули холодные струи дождя. Влажный воздух был насыщен сильным запахом земли, жасмина и травы.
Задний двор казался гобеленом, сотканным из черных и мрачных темно-серых нитей, рисунок которого размыл дождь. По крайней мере один человек – а скорее всего, два – из группы захвата должен был бы наблюдать за этой частью дома. Однако, хотя зрение у Спенсера было достаточно острым, он не смог различить среди узоров гобелена что-либо, напоминающее человеческие силуэты.
Было мгновение, когда ему показалось, что его плечи не протиснутся в отверстие, однако он весь сжался и буквально вывернулся наружу. Земля была не очень далеко, так что он спрыгнул вниз без особых затруднений. Он прокатился по мокрой траве и замер, лежа на животе, чуть приподняв голову и безуспешно стараясь хоть что-нибудь разглядеть в темноте.
Растения на клумбах и деревьях, отделявшие соседний участок, сильно разрослись. Несколько старых инжирных деревьев, которые давно не подрезали, возвышались массивными башнями.
Просвечивающее между густой листвой небо уже не было черным. Огни огромного города, отражаясь в плотных облаках, окрасили небо в мрачно-желтый цвет, переходящий в темно-серый на западе, над самым океаном.
Хотя Спенсер не впервые наблюдал такое неестественное освещение, оно наполнило его каким-то мистическим страхом и предчувствием беды, как будто под этим зловещим сводом людям грозила неминуемая гибель, которая всех приведет в ад. Было только удивительно, как при этом мрачном освещении двор оставался таким же темным, но он мог поклясться, что чем больше он вглядывался во тьму, тем чернее она казалась.
Боль в ногах утихала понемногу, руки по-прежнему еще ныли, но он мог ими действовать, лицо тоже горело меньше.
Внутри темного дома раздалась короткая автоматная очередь. Один из копов, наверное, был до смерти рад дорваться до оружия и палил по теням. Странно. Обычно в отряды специального назначения брали людей с крепкими нервами.
Спенсер сделал бросок по мокрой траве в спасительную тень старого фикуса. Встав на ноги и прижавшись спиной к стволу, он осмотрелся: газон, кусты, ряд деревьев, ограничивавших участок, – все это придавало уверенности в том, что ему удастся выбраться из этой переделки, однако не менее он был уверен и в том, что его заметят сразу же, как только он ступит на открытое пространство.
Беспрерывно сжимая и разжимая кулаки, чтобы снять боль, он решил, что будет лучше всего забраться на дерево и спрятаться в его густой листве. Да нет, это бесполезно. На дереве они найдут его, они не уйдут, пока не обшарят каждый кустик, каждое растение – высокое или низкое.
В доме слышались голоса, хлопали двери. После выстрелов там уже и не пытались действовать тихо и осторожно. Однако света не зажигали.
Времени у него в запасе не было.
«Арест, раскрытие имени, камеры, репортеры, вопросы… Нет, это невыносимо».
Он мысленно отругал себя за свою нерешительность.
Дождь стучал по листьям у него над головой.
«Статьи в газетах, в журналах, опять вернется это проклятое прошлое, толпы незнакомых людей будут глазеть на него как на ходячую железнодорожную катастрофу».
Сердце стучало все сильнее, страх его возрастал в таком же бешеном темпе.
Он не мог пошевелиться. Его как будто парализовало.
Впрочем, это оцепенение сослужило ему хорошую службу, когда мимо дерева проскользнул человек в черном, с автоматом, похожим на «узи». Хотя он был всего лишь в нескольких метрах от Спенсера, все его внимание было поглощено домом; по-видимому, он ожидал, что из окна кто-то вот-вот выскочит прямо в ночь, и не подозревал, что интересующая его личность находится в нескольких шагах от него. Однако человек заметил открытое окно в ванной комнате и замер.
Спенсер начал действовать прежде, чем человек успел повернуться. Бойцов из отрядов специального назначения нелегко оглушить – будь он из местной полиции или федеральной службы. Вырубить его быстро и без шума можно, только нанеся ему сильный и, главное, неожиданный удар.
Спенсер что есть мочи ударил копа правым коленом в пах, вкладывая в этот удар всю свою силу.
Некоторые отряды перед операцией обычно надевают специальные суспензории с алюминиевыми чашечками, а также бронежилеты. Однако этот парень не был ничем защищен. Он вскрикнул, но сквозь дождь и мглу этот крик не был слышен уже на расстоянии трех метров.
Двинув коленом, Спенсер одновременно двумя руками ухватился за автомат, резко поворачивая его, чтобы выдернуть из рук бойца, прежде чем тот сможет нажать на спуск и предупредить об опасности.
Тот упал на мокрую траву. Спенсер, не удержав равновесия, рухнул прямо на него.
Хотя коп и пытался закричать, но от адской боли потерял голос. Ему трудно было даже вздохнуть.
Спенсер мог бы засунуть его оружие – короткоствольный автомат, насколько он мог судить в темноте, – прямо в горло своему противнику и, раздробив его трахею, заставить его захлебнуться собственной кровью. А сильным ударом в лицо он сумел бы раздробить его нос так, чтобы осколки вонзились в мозг.
Однако он не хотел никого ни убивать, ни калечить. Ему просто нужно было время, чтобы смыться отсюда подальше. Он ударил копа прикладом в висок, не очень сильно, но достаточно для того, чтобы бедняга отключился.
На поверженном были очки ночного видения. Отряд особого назначения проводил свою операцию в полном техническом оснащении, поэтому-то и не понадобилось зажигать огни в доме. Они видели в темноте, как кошки, а Спенсер был мышью.
Он откатился в сторону, затем приподнялся, держа в руках автомат. Это был «узи» – он узнал его по форме и весу. Он повел стволом сначала влево, потом вправо, ожидая увидеть еще кого-либо. Но никого не было.
С того момента, как человек в черном проскользнул мимо дерева, прошло не более пяти секунд.
Спенсер бросился через газон, подальше от дома, прямо в заросли цветов и кустов. Ноги путались в траве. Твердые стебли азалий били по ягодицам, цеплялись за джинсы.
Он бросил автомат. Он не собирался ни в кого стрелять. Даже если его арестуют и отдадут на растерзание газетчикам и репортерам, он скорее сдастся, чем станет стрелять.
