скачать книгу бесплатно
А главное, показать, что не бросает ее одну!
И ей показать, и другим.
Неужели он этого не понимает?
Римма отложила штыковую лопату, взяла совковую и принялась сгребать наколотую соль.
Соли было много – даже больше, чем нужно. Михалыч со злости наколотил порядочно. Да и Костик, худо-бедно, добыл ведра полтора. Тощий, а цепкий.
Римма наполняла ведра и слушала.
Не идет?
Снаружи буйствовал ветер, звенел ширмой, царапал исподтишка колючей лапкой лицо. На улице – темень. Сарай поминутно вздрагивал, как будто в него билась огромная хищная рыба.
Римме было не по себе. Не любила темноту и одиночество. Сколько работала в котельной, где этого добра навалом, а привыкнуть не могла. При каждом ударе ветра сердце замирало, ухо ловило дальние звуки.
Еще заскочит кто. Мало ли придурков шляется? Территория комбината обнесена бетонным забором, но кого этот забор сдержит?
Римма косилась на темный проем, сжимала черенок лопаты сильнее и старалась держаться так, чтобы все время видеть вход.
И прислушивалась: не лязгнет ли дверь котельной?
Насыпав три ведра, понесла одно в котельную. Решила носить по одному. Два – слишком тяжело. И хотя Римма была двужильной, надрываться в этот ветрище не хотелось. Еще летом можно было бы пробежаться по ровному. Но не сейчас, не по этим переметам.
И снова хитрила. Тянула время. Давала Валере шанс исправиться, успеть прийти до того, как она тут закончит.
Валера не шел.
«Интересно, Михалыч побежал к нему ругаться?» – пыталась отвлечься Римма.
Вряд ли. Валера не тот, с кем особо поругаешься. Да и что с него возьмешь: вывернет глаза – и все. Поругайся с таким. Нет, Михалыч на Валеру не попрет. Кишка тонка. Валера ему не по зубам.
Разве что на Римму нажалуется, грубила, мол. Это он может. Мужики вообще мастера жаловаться. Хоть по поводу, хоть без повода. Без повода – еще больше.
Валера правда – молчок. Как бы ни приходилось туго, никогда не ноет. От мужика у него много. Бабьего почти нет. Звероват, это да. Но это же и притягивает. И добрый. Хоть как про него думай, а добрый.
Но где же он?
Где?!
Римма занесла уже третье ведро, и принялась насыпать новые. Соль заканчивалась быстро, она сгребала со всех углов, но видела – хватит.
Собирала всю наколотую соль, пока лопата не заскрежетала по полу. За работой отвлекалась от мыслей, вспотела даже. Не шел.
Римма насыпала другие три ведра – и еще ладная кучка на полу осталась. Перетаскала все три, вернулась за остатком, еще почти два ведра насыпала. Любке на почин. Ох, еще и Любкиной смене тут убиваться.
Достало! Все достало.
Римма перенесла всю соль в котельную, вернулась, выключила свет в сарае, затянула до конца ширму, зацепила ее края за штыри в стене.
Все, здесь кончено.
И все вообще кончено.
Потому что Валера так и не пришел.
Глава четвертая
Римма засыпала соль в солеприемник – восемь ведер, как положено. Два оставила Любке. Лучший на сегодня подарок! Проверила деаэратор: уровень воды в норме. Проверила фильтр. Нормально. В сторону дежурки даже не смотрела. Теперь для нее вход туда закрыт. Навеки. Такого она Валере не простит.
Сейчас это была главная ее мысль. «Такого не прощу. Никогда не прощу. Никогда!»
И все. И нечего об этом говорить.
Сделав все дела, Римма направилась к начальнику. Его кабинет был внизу, возле раздевалки, под лаборантской. Маленький, уютный, теплый, под столом прятался обогреватель. И ноутбук перед носом – удовольствие.
Римма вошла спокойно – начальник все-таки. Но он по лицу ее понял: амба. И отшатнулся от ноутбука, как застуканный за нехорошим.
Бросил взгляд на часы, лицо выразило сожаление: не успел сбежать. Еще бы десять минут…
Римма все рассчитала. И этих десяти минут ему не дала. Она их целиком забрала себе. И все десять минут, без передышки: а-а-а, о-о-о, у-у-у!
И про отбойник этот, вечно невовремя ломающийся! И про то, что все отказываются помогать, хотя работа общая! И про то, что в лаборантской холодно, хотя обещали летом заменить батареи! Который год обещают! А обогревателями пользоваться нельзя, выискивают по всему комбинату нарушителей! А они женщины, мерзнут! А Жанка втихаря пользуется, знаем, где прячет! Ей-то можно, потому что у нее муж в конторе. И вообще, мыло не дают второй месяц уже. А руки вечно грязные. И больше она эту соль долбить не будет! Или чините отбойник, пусть им мужики колют, или она уволится! Ее давно в контору зовут, экономистом, а она тут сидит, табели составляет, и всю текущую документацию ведет. А пусть попробует Светка Трофимова вести – увидите, что будет. Потом никакая бухгалтерия не разберется…
Тут, в теплом кабинете, Римма дала волю и слезам – пришла пора. Плакала и говорила, плакала и говорила, и все с такой болью – начальник только в кресло вжимался и ничего не отвечал. И ждал только, когда этот потоп остановится, если остановится вообще.
Понимал он или нет истинную подоплеку происходящего – Римма не знала. Наверное, нет. Не вник еще. Не донесли. Завтра донесут – в подробностях. И, он, конечно, поймет, отчего Римма тут так разорялась.
Но это завтра. А пока он был целиком в ее власти. И она уж этой властью попользовалась от души. Все высказала, что накопилось, ничего не оставила. И по делу, и без дела валила в кучу, не разбирала. Наябедничала заодно на Жанку, но это ничего. Жанка не так ябедничает, они тут со Светкой Трофимовой прописались, каждый шаг про нее рассказывают, да и про всех остальных. А ябедничать – святое бабское дело, тем более, когда работы касается. Разве она только для себя одной бьется?
Так что пусть слушает.
А что он думал? Отсиживается тут, а бабы горбаться. Мог бы уже тысячу раз отбойник починить или хоть новый достать – начальник ты или нет? Балуешься все со своим компьютером. Балуйся, никто не против. Но надо же и дело делать!
И потом…
Валера не пришел. Но разве об этом скажешь?
И потому: а-а-а, о-о-о, у-у-у! Ровно десять минут.
И когда увидела краем глаза на часах без пяти пять, замолчала и поднялась.
– Я, наверное, вас задерживаю? – спросила она.
Начальник ошеломленно смотрел на нее. Ему еще не было сорока, мужчина взрослый, но иногда – пацан пацаном. Римме даже неловко стало, что она им так попользовалась. Втемную. Она видела – ему и сказать-то нечего. Уничтожен ее атакой.
А и ничего. Выживет. Пусть закаляется.
– Я пойду, – сказала Римма.
– Угу, – выдавил начальник.
– До свидания.
Римма вышла и задумалась: что бы еще сделать? Такого для себя полезного.
Не нашла ничего лучшего, чем заняться мытьем полов возле фильтров. Но это отняло у нее двадцать минут, а до конца смены – до прихода Любки – еще два часа.
И что делать – одной?
Пошла в лаборантскую. В дежурку же не пойдешь. Туда вообще теперь не пойдешь. Если конечно, Валера не прибежит, не извинится. Но и то надо потом выждать. Повоспитывать его. Он ведь тоже один быстро заскучает. С Костиком им говорить не о чем, Костик только и знает, что свой телефон терзать. А развлекает Валеру Римма.
Пускай теперь развлекает себя сам! Во всех отношениях.
В лаборантской было чисто, светло, зелено от обилия цветов и холодно до ужаса. Окна были большие – зачем они такие? Ветром выдувало все начисто, едва градусов десять держалось. Цветы, как только накатили морозы, сняли с подоконников, расставили на шкафах, на полу. Цветы все любили, и развели их – пропасть. Как оранжерея какая. Теперь боялись, как бы не пропали. Но те ничего, держались.
Римма не поленилась, да она вообще лениться не умела: сходила вниз, набрала теплой воды. Поднялась наверх, полила цветы, хоть чем их согреть.
Долго пила чай с конфетами. Вообще она худела в последнюю неделю. Заметила, что стала поправляться, урезала порции. Но сейчас как без конфет? И так тоска, а тут еще от вкусненького отказываться? Совсем тогда иди и утопись.
Хотелось и выпить, тоже чего-нибудь сладенького, вроде ликера или коньяка. В шкафу был спирт, им выдавали для работы. Валера иногда уламывал ее, и она отливала ему граммов тридцать – никогда больше. За спиртом следили строго все лаборантки, и Римма не хотела давать лишний повод для сплетен.
Заколебалась. Выпить? Начальник уже ушел, да и что ей начальник? Поди, так напуган, рад, что она оставила его в покое.
Пить одной не хотелось, вот что. Как алкашка какая. Да и тоска одной пить. Сиди молча, заливай горе. Этой участи для себя Римма признавать не хотела. Это для других, тех, которые жить не умеют. Она умела. Умела, и других поучить могла. И то, что пить ей сейчас не следовало, знала твердо.
Хотя и хотелось, что скрывать? Валера обидел ее сильно, так обидел – ныло все внутри.
За что он так с ней? Вот что вызывало недоумение. Это не просто так, это мстил за что-то, понятно. Ударил с расчетом, может, и давно задумывал. Значит, держал камень на душе. Но за что? Что она такого сделала? Кажется, только и старалась, чтобы ему угодить.
Мысли бегали по кругу, путались, не давали ответа. Римма сидела одна в большом, белом, холодном кабинете – и погибала.
Читать не хотелось. Холодно, да и какое чтение?
Могла бы посмотреть фильм на планшете, но все уже смотрела. Дважды. Надеялась, что с Валерой будут, как обычно, кроссворды решать.
О, как они любили это пустое дело – кроссворды. Приохотились к ним давно, руку набили – все повторялось бесконечно, – и потому решали быстро, как семечки щелкали. Римма всегда читала, вела игру и ждала, чтобы Валера первый сказал ответ. Уступала ему, так сказать. Она вспоминала быстрее его, знали примерно одинаково, но терпеливо ждала, чтобы он отличился. И только если вспомнить не мог, называла сама. Часами так баловались – получали удовольствие.
Кончилось удовольствие. Поганец этот Валера! И тут ей нагадил.
Больше заняться было нечем.
Да и не хотелось. В голове билось одно: как он смел да за что? А ухо ловило звуки снаружи: не идет? И дикие мысли лезли в голову, и мутно проглядывалось будущее: как теперь будет?
Когда в лаборантскую вошла Любка, Римма чуть не кинулась ей на шею. Хоть кто-то пришел, живой человек! А то она была в таком состоянии – Жанке бы обрадовалась.
– Пливет, – чуть картавя сказала, глянув на нее улыбчиво, Любка.
Что, знает уже? Не может быть.
Кто донес?
Но, присмотревшись к Любке, Римма поняла, что та улыбается по каким-то своим причинам.
– Ты чего радостная такая?
Любка была красива. Располнела с возрастом, но лицо ее было красиво – картинно красиво. И стать она сохранила царскую, дано же человеку. Хотя и болела тяжело, и операцию перенесла, и беды ее не обходили. Последняя хоть кого бы прибила. Муж Любкин, Вовчик, офицер в чине капитана, ревновал ее страшно. Сын уже служит, а он как в молодости. Даже еще больше. Пил крепко оттого. Но и не только. Ладно… Пошла она в середине осени с подругой прогуляться. А чего не прогуляться? Сын в армии, больше детей нет, мужу еды полный стол оставила. Имею право! Ну, и задержалась. Говорила, знакомых встретила, заболталась. Кто его там знает? Может, и заболталась. Но муж, озверев от ожидания, взял да и поджег дом. Они в частом секторе жили, дом был хороший, недавно ремонт сделали – денег вбухали. Он и раньше ей грозил, гонял не раз, драться лез. Трезвый – человек как человек. А как выпьет – сумасшедший. И вот до чего додумался.
Все сгорело. И ремонт, и мебель, и кухня – все. Пока пожарные приехали, от дома только задняя часть осталась. Какие-то вещи, одежда уцелели. А так – одни головешки. И две кошки сгорели – по ним Любка больше всего убивалась. И Вовчик как отрезвел тоже. Говорит, ревел как маленький. И по дому, и по котам, и вообще. Руки на себя наложить хотел. Его со службы чуть не поперли. Любка переехала жить к родителям. На развод подала. Вовчик умолял, на коленях стоял. Закодировался. Не простила. К сыну ездила, тот сказал: «Вернусь, убью». Парень здоровый, да еще в спецназе служит. И за мать обиделся, и за дом – где теперь жить? У родителей Любки две комнаты всего, она еще туда-сюда, а сын придет, его куда? И на папашу у него зуб, так что жди всякого.
Но Любка, поплакав первое время – вся зареванная ходила, – как-то и оправилась после. Опять похорошела, и глаза ее, серые, прозрачные, смотрели на мир с кошачьей прямотой и загадочностью. И улыбаться стала, молодо освещаясь, и засмеется – так вся целиком.
Отходчив человек. Тем и жив.
– Так… – махнула Любка рукой на вопрос Риммы. – У вас тут чего?
– А, – ответила Римма, – ничего хорошего.
Любка внимательней присмотрелась к Римме, к столу, увидела бумажные гробики от конфет, среди них траурную урну чашки – что-то поняла. Быстро скинула серую, козью шубу, присела к столу.
– С Валерой поссорилась?
Вот что значит подруга.
– Да ну его… – отвернулась было Римма.
– Рассказывай!
– Да что тут рассказывать?
– Римма! – шутливо стукнула пальцем по столу Любка.
И хоть в их дружбе ведущей была Римма, а Любка только ведомой – и по возрасту, на двенадцать лет младше, и по отношению к жизни, – Римма сейчас охотно подчинилась ее нажиму.
И рассказала все.
А что утаивать? Все равно все узнают. Тут тайны умирают быстро, сутки жизни максимум.
– Да… – протянула Любка по окончании рассказа. – Что это с ним?
Они переглянулись с Риммой особенными взглядами: что-то произошло странное. Любка тоже давно здесь работала, все механизмы отношений понимала до тонкости, ей ничего объяснять не нужно. И раз Валера не пришел – беда.
– Может, совсем ему плохо было? – предположила самое простое Любка.
– Ну… было плохо, – согласилась Римма. – Сидел никакой. Но понимал же все! Видел, что собираемся. Я позвала его отдельно…
– Может, слишком резко позвала? – улыбнулась Любка.
