скачать книгу бесплатно
Наконец, он остановился и закурил.
Римма ниже склонилась к лопате, заскребла шибче. Сейчас начнется.
Какое-то время Михалыч курил молча. Успокаивал дыхание и получал удовольствие от курения. И думал, как ему поступить: бить ее во всю силу или все же с пощадой? Хотя и так было понятно, что щадить он никого не намерен. Вон, глаза горят, как у волка. И голова опущена, вся ушла в плечи, и даже зубы оскалены. Того и гляди, кинется.
Римма в жертвах ходить не любила. Не в ее правилах. Изобразить могла и умела, когда требуется. Но ходить – нет уж, увольте. Не на ту напали.
И потому первая пошла в атаку.
– Сильный ты, Михалыч, – выпрямляясь, улыбнулась она. – Вон наколотил сколько! И отбойник не нужен.
– Ну нет больше силы, – возразил Михалыч, впрочем, еще довольно миролюбиво. – Весь выдохся. Раньше я этим ломом мог сутки махать.
Костик тоже остановился. Для передышки, и во все уши вслушиваясь в разговор. Понимал, что столкновение неизбежно, и ждал только начала. Всякий рад развлечению, особенно, когда оно дармовое. А Костик знал цену всему доподлинно. И ждал драки, как древние римляне боя гладиаторов. Хотя и понимал, что шансов у Риммы никаких. Но хотел посмотреть, как она будет отбиваться. Понаблюдать за процессом.
– И так молодец, – похвалила Римма. – Ведра два уже, наверное, набил.
Михалыч посмотрел себе под ноги, где у подножия соляной кучи лежало наколотое им крошево. Довольно слабый приз при такой трате сил.
– Ерунда, – сказал он. – Еще вся работа впереди.
И тут же отбросил сигарету и в упор глянул на Римму.
– А чего Валера не идет?
Но Римма была готова, не дрогнула.
– Не знаю, – пожала она плечами. – Может, спит.
И хихикнула – очень мужественно хихикнула. Потому что больше всего ей хотелось сейчас орать тяжелым мужским матом. На Валеру, естественно, в первую очередь. Но и на Михалыча, – чего лезет с дурацкими вопросами? И на Костика заодно: чего уставился, гаденыш, все тебе любопытно? Тюкай вон себе, жди, пока сменят.
Но она, хоть и умела орать – шикарно даже умела, – ничего такого позволить себе не могла. Валера не шел, а соль добывать надо. И Михалыча она трогать не должна, нет. Иначе он отшвырнет лом – и поминай, как звали. И ничего ему никто не сделает, и он это отлично знает. Это не его работа, он вообще согласился помочь из доброты душевной. Но только помочь. Основную работу должен делать Валера. Она ему по силам, и, главное, по обязанности! А ему, Михалычу, тут загибаться вообще не резон. И возраст, да. И для чужой бабы стараться с какой стати? Что он, идиот, в самом деле? Или ему больше всех надо, чтобы на нем так ездили?
Всего этого он не говорил, но мог запросто вывалить – с него станется. Только повод дай.
И все. Конец работе.
А работа – главное. Соль нужна, хоть убейся, и Римма не могла позволить себе роскошь простой и столь желанной – до боли в костях желанной – ярости.
– Так позвони ему! – начальственно возвышая голос, посоветовал Михалыч.
– У него телефон отключен, – вмешался Костик.
Словно бы помогал Римме, а в то же время подливал масла в огонь. Но Римма только блеснула на него очками, – после сочтемся. И продолжала улыбаться Михалычу. А что еще она могла?
– А, – кивнул Михалыч, – после этих дел?
И он глумливо шлепнул себя тыльной стороной ладони по горлу. Сам в прошлом знатный пьяница, он пережил две клинических смерти, а после третьей – завязал. И как все завязавшие, относился к пьющим с нескрываемым презрением: слабаки. И никакой жалости к ним не испытывал. За что жалеть-то?
Римму передернуло от его жеста и выражения лица. Был бы Валера здесь, разве посмел бы Михалыч так себя вести? На нее уже чуть не кричит!
– Плохо ему, – сказала она сдержанно, опуская глаза.
– Плохо, – повторил Михалыч. – А нам тут хорошо?
Он вытягивал ее на спор, на доказательство своей – и Валериной – невиновности, – на унижение. Мстил за что-то свое, мужское, пустяшное. Дождался часа.
У Риммы было в руках оружие против всех мужских происков. Слезы. Плакать она умела и любила. Даже и стараться особо не приходилось. Только подумать – и все, польется по щекам, не остановить. Действовало безотказно, затыкало любые рты.
Но сейчас плакать – себя ронять. Михалыч, конечно, утешится и отстанет. И даже пожалеет. И это бы Римма пережила спокойно. Для того оружие и применялось: размягчить и подчинить. Но жалости именно сейчас и именно от Михалыча нельзя было принимать, вот что. Никак нельзя. Он-то пожалеет, а те, кому в подробностях обо всем доложит, уж будут так злорадствовать – ух!
Давать им такую радость? Ну нет, лучше пропасть на этой соли, но не превращаться в посмешище.
Поскольку Римма не ответила, Михалыч взял руководство на себя.
– Пусть Костик его позовет, – сказал он. – Заодно и котел посмотрит. Может, и правда спит? Мало ли что.
Он ухмыльнулся. Хотя прекрасно знал, что Валера котел никогда не проспит. Это в него уже вросло. Он даже под наркозом, наверное, услышал бы, что с котлом что-то не так. Ухо у него как у летучей мыши. Любое изменение звука он улавливает мгновенно и так же мгновенно на него реагирует. Проверено многократно самой Риммой и другими, кто был с ним в смене. Валера котел нутром чуял, даже если это нутро было доверху залито водкой. Ни разу у него на смене проблем не было, ни разу! Хотя другие и воду упускали, и клапаны у них выбивало, и даже кое-кто хлопок допустил. Знаем, про всех знаем! А Валера работник отличный, что бы про него не говорили. И катить сейчас на него бочку – чистая подлость. Она-то пошутила про сон, рассмешить хотела. И все это знали. А Михалыч сказал всерьез, не по-хорошему. Как будто и сам в это верил.
«Все Валере расскажу, – мстительно думала Римма, пытаясь растворить в этой будущей мести снедающую ее ярость. – Пускай с этим старым козлом разберется. А то все шуры-муры с ним, а он – вон как про него. Друг, называется. Все они друзья. А как отвернешься, он тебе нож в спину».
Михалыч с Валерой вовсе не были друзьями, и даже не приятелями. Так, болтали в смену, обсуждали разное, выпивали – до Михалычевой завязки. Но друзьями не были. Однако же Римме так думалось легче. Все мужики, если послушать их треп, против баб, и в этом все они друзья. Чуть не братья! А как прижмет, к кому бегут? К дружкам? Нет, к бабам. Слабаки несчастные. Только языками молоть умеют.
Римма, чтобы не рявкнуть на Михалыча, угрюмо сжала зубы. И с непривычной тоской вслушалась в звуки ветра снаружи. Не идет?
Не шел. Шумел ветер, монотонно, как насос в котельной. Но никто не шел.
– Я схожу? – спросил у Риммы Костик, отставляя кирку.
Знал, что она согласится. Ждать дальше бессмысленно, что-то случилось. И надо кому-то идти за Валерой. А кому, как не Костику, его напарнику? Он же его и сменит, для того и идет.
Именно так невинно с виду все и выглядело.
А на самом деле: все, утрись, не дождешься своего, кинул тебя! Получила? А ты думала, все вокруг тебя плясать будут? Как же, жди.
Римма хотела бы задержать Костика, потянуть время. Вдруг все-таки придет? Покажет без напоминания, что помнит о ней, что рядом, что никогда не бросит, не оставит на позор и тяжелую эту работу.
Но как удержишь? Что еще сказать? Не молить же в самом деле: подождите еще немного, он придет, он обязательно придет, не может не прийти! Такого не может быть, чтобы не пришел!
– Иди, Костик, – распорядился Михалыч.
В Риммином согласии никто не нуждался. Власть ее падала стремительно, не остановить. И чтобы удержать хотя бы каплю ее, хотя бы слабую видимость – уже больше для себя, чем для остальных, – Римма тоже согласно кивнула.
– Иди, сменишь его, погреешься. А то совсем замерз.
Прозвучало почти убедительно. Для посторонних. Но своих-то не обманешь, как же.
Впрочем, Римма и в самом деле начала волноваться. А что, если и правда спит. Кто его знает? Стареет все-таки, сорок уже. Пьет. Организм слабеет, не тот, что раньше. Причем, во всех смыслах.
Тут Риммины мысли пошли в таком направлении, что она и уход Костика не заметила. Да, в самом деле… Стареет, а она как-то не подумала. Все молодым привыкла считать. И разница в десять лет, и вообще, какие его годы? А мужики изнашиваются быстро, да еще такие, как Валера, – недосмотренные. Она, конечно, старается, как может, но живет-то он сам по себе. Мать почти лежачая, от нее толку никакого, это Валера ее смотрит. А после того как Андрей, старший сын, повесился, она совсем ходить перестала. До туалета от силы. И все на Валеру. Он и готовит, и стирает, и убирает. Пьет, да, но дело делает. И тяжело ему, понятно, вот и сдал. А чрезмерной пылкостью в любви он никогда не отличался, тут больше Римма инициативничала. Нет, пока все шло нормально. Но были уже сигналы, были…
Она пожалела, что сама не пошла. Отправила этого недотепу, Костика. А все Михалыч! Неймется ему.
Римма с ненавистью глянула на старого болтуна. Скажи он сейчас хоть слово – растерзала бы!
Но Михалыч как раз взялся за лом и начал бить им соль. И Римма сдержалась. Нет, нельзя. Пока Валеры нет, надо молчать. Работать.
И тоже начала тереть соль, и все прислушивалась.
Идет?
Должен бы уже. Сколько тут идти-то?
Отчетливо лязгнула дверь. Римма и Михалыч, замерев, одновременно глянули друг на друга. Отвернулись.
Михалыч снова принялся колотить соль. Только хакать перестал – прислушивался.
Кто-то шел.
Кто? Валера?
Конечно, Валера, кто же еще?
Римма скрести не перестала, чтобы не выдать свое напряжение. Внутренне готовилась ко всякому. Но когда в щель между стеной и ширмой втянулась хилая фигурка Костика, едва поверила своим глазам. Еще подождала, не появятся ли следом плечища Валеры.
Не появились.
– Не пошел? – спросил Михалыч.
– Не-а, – покрутил птичьей головкой Костик.
– Что сказал?
– Послал меня, – ухмыльнулся Кости почти счастливо.
Он посмотрел на Римму. Она озадаченно смотрела на него.
Такого еще не было, и она, честно, растерялась. Просто не знала, что думать. Как-то опустело в голове, как в коробке из-под обуви. Ничего, одна жухлая бумага и все. И во рту стало сухо почему-то.
Внезапно она заметила, что в сарае уже совсем темно. Ширму широко не открывали, чтобы ветер не задувал, не наносил снега. Снаружи еще стоял день, но небо из блекло-белого как-то незаметно превратилось в свинцово-желтое. Даже желтушное какое-то, совсем на вид больное. Солнце ушло бесследно за эту желтизну, превратив подобие дня в начало вечера. Они работали как в шахте. Только холодно было до жути. Хоть работа и грела – проклятая эта работа.
Римма, опасаясь взрыва лампочки, щелкнула включателем. Удивительно, но лампочка зажглась, не лопнула. Она вспомнила, что электрики ввернули какую-то специальную лампу, против таких вот морозов. Еще подумала, что долбать им без Валеры до темноты. Больше ни о чем пока не думалось. Обычно она успевала за секунду прокрутить сотню мыслей. А тут – ничего. Пусто.
Михалыч снова закурил, облокотившись на лом, как Геракл на палицу.
И, видно, думал. Крепко думал.
– И что, совсем не пойдет? – спросил он Костика.
– Не знаю, – с охотой отозвался тот, опуская поднятую было кирку. – Ничего не сказал.
– А ты бы спросил! – с раздражением заметил Михалыч.
– Ага! – ухмыльнулся Костик. – Спросишь у него.
– Хоть не спал?
Костик бросил быстрый взгляд на Римму.
– Нет, не спал, – потряс он головой. – Так сидит.
– Сидит! – с еще большим раздражением повторил Михалыч. – Репу растит. А я тут за него долби!
Он посмотрел на Римму.
– Что-то твой совсем оборзел!
В своем новом состоянии Римма даже не сообразила, что Михалыч в открытую назвал Валеру этим словом: «твой». То есть явно и умышленно намекал на их связь. Понятно, что про эту связь знали все, кроме ее мужа. Но говорить-то об этом – не говорили! Это не принято, и вообще, прямое оскорбление. Понятно, зол. Но сказал бы просто: «Валера», или там «он», или как-то еще. Нет, вот так взял и ляпнул: «Твой». Не считая вызова, прозвучавшего в самой фразе. И в глаза смотрит, не отводит взгляда. Словно бросил перчатку и ждет ответных действий. Аналогичных.
– Я сама за ним схожу, – сказала Римма, никак не показав, что заметила выпад Михалыча.
А она не заметила! Так была поражена поступком Валеры, что и не заметила. Вернее, не придала значения. Теперь слова на фоне произошедшего были только словами, и никак ее не задевали. Что-то прошелестело в воздухе, и все. Словно галка пролетела. Темная, унесшаяся вдаль точка.
А осталось другое. Немыслимое. Что-то до того непонятное и враждебное, вставшее вдруг перед ней стеной, что она остальное и видеть перестала.
И как теперь с этим быть?
Надо было срочно разобраться. Срочно! Это все, что пришло в голову Римме.
И больше она ни о чем в эту минуту не могла думать. Какой там Михалыч с его глупым словом? Разобраться с Валерой, немедленно! Это что такое? Как он смел? Он же знал, что это не Костик – она его зовет! И послал?!
«Ну, все, сейчас ты получишь. Я тебя так пошлю – до конца жизни помнить будешь!»
Накаляясь яростью, Римма понеслась к котельной. Ни мороза, ни ветра не заметила – мелочь. Грохнула железной дверцей в воротах так, что гул котла заглушила.
Пусть слышит: она идет! Это-то он сразу поймет. Поди, и ждет даже.
Ну, сейчас дождешься.
Глава третья
Римма наступательно прогрохотала по железным мосткам, закрывавшим бетонные канавки-стоки, и на всей скорости влетела в дежурку.
– Ты что себе думаешь?! – заорала она, уже никак не соизмеряя силу голоса.
Хватит, досоизмерялась! Уговаривала его, голубицей тут пела. А он, гад такой, сидит, как сидел, и только в свои приборы таращится.
Валера так равнодушно посмотрел на нее, словно ее тут и не было. Словно сквозняк распахнул дверь. И чуть заметно поморщился – не то на крик, не то на «сквозняк».
