Трубачи. Повесть о воинах 276-й трубопроводной бригады

Вот такая картина предстала моему взору, когда я вышел на крыльцо нашего здания. Чтобы не усугублять ситуацию, я подошел к сидевшему на БТР комбату, приложил руку к головному убору и доложил, чем занимается личный состав гарнизона ГНС-46. Не ответив на мое приветствие, комбат начал свое повествование со слов «какого ты тут … делаешь, если бойцы не знают своего комбата, что ты тут развел». Дальше пришлось выслушать много плохого в свой адрес, в адрес ротного и личного состава. По всей видимости, это был его метод воздействия на личный состав, как руководителя. Став к сорока годам майором, ему, наверное, было сложно все воспринимать, служил себе в Германии (ГСВГ) и тут на войну попал – жуть.

Пришлось минут 10–15 терпеливо ждать, когда он «выпустит пар», это ведь армия, и дождаться внятного объяснения причины его прибытия на наш гарнизон. Возможно, по выражению моего лица ему стало ясно, что его отборный мат не имеет существенного воздействия на меня. Комбат спустился с БТР и направился по направлению к зданию нашей дислокации, так называемой казарме – спальному помещению. Мы поднялись на крыльцо перед спальным помещением, комбат развернулся и резко ударил кулаком меня в грудь в область сердца. От неожиданного удара у меня слетела с головы панама, но на ногах я устоял. Бить в ответ было нельзя, все-таки командир, это рукоприкладство, потом могло быть хуже. Дверь в спальное помещение была открыта. Решение пришло как-то само собой, что делать в данной ситуации. Неожиданно для комбата, я развернулся и зашел в спальное помещение, достал из-под подушки свой автомат, вышел на крыльцо, снял автомат с предохранителя, загнал патрон в патронник (зарядил автомат) и наставил на уровне ног комбата. Предупредил: «Еще один шаг – и буду стрелять, сначала в пол, потом тебе уже будет все равно. Лучше совсем убраться отсюда». Физиономия майора поехала, куда-то пропала ухмылка с лица. Он отступил от меня на два шага, предполагаю, думал, действительно ли в него выстрелят. Мои доводы были убедительны, оружие наготове. Он даже не стал смотреть мне в лицо, посмотрел в сторону БТР, на броне никого, моих бойцов не было видно, большая часть занималась строительством бани, моторист стоял в тридцати метрах у насосной, танкистов тоже не было. Мне заполнилась его единственная фраза: «Ты об этом сильно пожалеешь». Комбат майор В. Цыганок развернулся и пошел в сторону БТР. Залез на броню и убыл в сторону Чарикара. Зачем он приезжал, чего хотел, мне так и не известно. Меня поучить жизни таким способом, «сломать через колено»? Да, мужик крепкого телосложения и старше меня почти вдвое, драться с таким сложно, но можно. Только его методы воспитания пусть оставит своим детям, если они у него есть.

Весна входила с свои права. Стали зеленеть луга, верблюжья колючка покрывалась свежими листочками (колючками), распустились листья на деревьях, погода установилась достаточно комфортная, изнуряющей жары еще не было. В роте появился лейтенант Капускин Юрий Владимирович. Тяжело осознавать, что на моей памяти это уже был третий командир взвода связи. Юра, конечно, узнал об этом, как только прибыл в роту и вероятно понимал наши сочувствующие взгляды.

В конце апреля, примерно через неделю после посещения нашего гарнизона комбатом, с очередной проверкой приехал не кто-нибудь из батальона, а сам начальник политотдела бригады полковник Костенко. К нашему большому удивлению полковник был в полной экипировки разведчика, не хватало только каски. На груди был «лифчик» с боеприпасами (где-то около шести магазинов с патронами), на поясе – подсумок с гранатами. Вот он – образец для подражания. Целью его посещения был наш морально-боевой дух и политическая грамотность. Как и предыдущий проверяющий – комбат, Костенко выслушал мой доклад о морально боевом духе гарнизона, не слезая с БТР. Все бы были такие проверяющие. С его напутственных слов как нам служить мне стало ясно, до бригады наш конфликт с В. Цыганком пока не дошел. С чувством выполненного долга Костенко пожелал нам успехов и через десять минут, так и слезая с БТР, двинулся дальше.

Буквально на следующий день с очередной проверкой боеготовности прибыл начальник особого отдела батальона капитан Михайлов (фамилия изменена). Худощавый, подтянутый и очень вежливый капитан стал издалека интересоваться как у нас дела с продовольствием, гигиеной, не было ли рукоприкладства, чем занимался личный состав в свободное от перекачки время и стал задавать другие вопросы, напрямую не связанные со службой. Капитан не стал осуществлять осмотр личных вещей и прикроватных тумбочек, его интересовало другое: как личный состав воспринял конфликт между командиром взвода и командиром батальона, произошедшим неделю назад.

Капитан беседовал отдельно с каждым трубопроводчиком, делал намеки, что взводный, возможно, их запугал, чтобы скрыть инцидент, и предлагал рассказать всю правду начистоту. Последним в очереди был я. Тон капитана резко изменился, из культурного и обаятельного он стал резким: «Как ты смог угрожать комбату? Ты что, в тюрьму захотел?». Вот оно, думаю, прорвало, все-таки комбат струсил и направил ко мне на разборку этого капитана, сейчас он все узнает и раскроет страшное преступление, за которое его наградят или повысят в должности. Выслушав его вопросы, и чтобы было поменьше свидетелей, предложил капитану выйти на свежий воздух и покурить. Ответ у меня был давно уже заготовлен, ничего ты капитан не услышишь ни от меня, ни от моих бойцов, которые мне доверяют как себе. Не ты, а я о них забочусь, не ты, а я их посылаю на сложный участок, а иногда и под пули.

Мы отошли от здания нашей бывшей ветеринарной больницы, я достал сигареты «Столичные» предложил закурить. Рядом с нами «тарахтела» перекачивающая установка ПНУ 100/200М, капитан курить отказался, стоял и ждал пока я закурю и начну рассказывать ему, что произошло. Отношение комбата к личному составу, по всей видимости, было известно особисту. Рассказал капитану момент встречи с комбатом, когда он, не слезая с БТР в грубой форме оскорбил офицера при подчиненных, не гнушаясь крепких слов. Сказал, что готов на это счет написать рапорт и приложить к нему показания бойцов, присутствовавших при этом разговоре, правда, узбеки плохо говорят по-русски, тем более пишут. Но не этого ждал капитан, его интересовало, что было дальше, а дальше дошли до спального помещения, и после осмотра комбат уехал. На мой вопрос, написать ли рапорт о встрече с комбатом или нет, особист повертел пальцем у виска и сказал: «Это наша не последняя встреча, хорошо подумай, где ты находишься и что творишь». Мой ответ был стандартный, что дальше посылать некуда, за нами зеленая зона, ста метров не пройдешь как либо подорвешься на мине, либо еще чего хуже. Капитан развернулся и не попрощавшись уехал.

Историю с комбатом спустили на тормозах, и каких-то видимых последствий, на первый взгляд, я на себе не ощутил. Предполагаю, что придирки со стороны комбата сошли на нет после событий, произошедших в мае–июне 1983 года. Значительно позже, при замене, майор Цыганок припомнил мне этот эпизод.

Май оказался «горячим» в прямом и переносном смысле. Нападки на трубопровод усилились как со стороны душманов, так и со стороны мирного населения. Нищета и разруха непрекращающейся войны вынуждали мирных жителей к диверсиям на трубопроводе. Пропилы, пробоины и даже расстыковки участились. Практически ежедневно перекачка останавливалась на несколько часов. Со стороны вооруженных формирований диверсии были сопряжены с поджогами.

В середине мая на участке между ГНС-47 и Баграмским поворотом, в районе населенного пункта Дехи-Мискин произошло вооруженное нападение на БТР комендатуры. Обстрел вели из гранатомета с обгоревших стен, бронник загорелся. В ответ личный состав открыл огонь. Одновременно прострелили и подожгли трубопровод. По докладу Игоря Павлова на одном МТБЛ он бы не справился, попросил подмогу. В этот момент мы с бойцами получали продукты у старшины на КП роты. БТР, на котором мы прибыли, уехал в полк на дозаправку. Командир роты капитан Алексей Макеев пришел с новостями, что идет «войнушка» на участке Игоря Павлова и что к нам вот-вот прибудут командир бригады полковник Мемех В.И. и комбат майор Цыганок В.

Пока мы получали продукты, приехали комбриг с комбатом и наш БТР. Для усиления мобильности с экипажем БТР прибыл командир мотострелкового взвода лейтенант Владимир Великанов. Ротный Алексей Макеев доложил обстановку на трассе и предложил лично убыть на трассу для принятия мер по ликвидации аварии. Комбриг согласился с этим предложением. Дословно сказал: «Нужно прояснить размер аварии, в боевые действия не вступать, и береги людей, капитан». После напутственных слов мы залезли на броню БТР и отправились на наш ГНС-46.

Из-за вооруженного нападения в районе Дехи-Мискин комендатура остановила движение по трассе Джабаль-ус-Сирадж – Чарикар – Баграмский поворот. Мы на БТР с трубами проехали беспрепятственно до нашего ГНС-46, потом получили разрешение от командования 177 мсп на привлечение танка и продолжили путь в составе: три члена экипажа танка и мы с командиром роты. БТР с трубами и бойцы ПАК остались в гарнизоне, не хотелось подвергать опасности личный состав и технику.

Гусеницы танка лязгали по асфальту, по городу Чарикару механик-водитель чуть сбавил скорость, чтобы ненароком кого-нибудь не задавить. Проехали Чарикар, затем ГНС-47, после него стал виден столб дыма от пожара в месте аварии. В небе появились два вертолета МИ-24, которые с разворота обстреляли из НУРСов (неуправляемая авиационная ракета, предназначенная для уничтожения техники и живой силы противника с воздуха) в месте боестолкновения. Израсходовав боекомплект, вертолеты взяли курс на аэродром, развалины обгоревших зданий дымились. Танк, на котором мы подъехали к месту боевых действий остановился на дороге, стал разворачивать орудие в сторону развалин и одновременно развернулся на месте и стал спускаться с дороги на обочину. Обочина была на 1–1,5 метра ниже уровня дороги, тем самым танкисты сделали маневр, обеспечивающий укрытие танка естественными условиями местности и дали возможность нам с ротным за броней танка спуститься на землю. Мы едва успели спрыгнуть с танка и лечь на землю, как тут же по нему открыли огонь из гранатомета. Снаряд пролетел рядом с башней, танкисты открыли ответный огонь.

Картина боевых действий составляла около сотни метров. Танк остановился на одной стороне, БТР «комендачей» догорал на противоположной. Трубопровод по другую сторону дороги продолжал гореть остатками топлива в трубе. Гарь от пожара и пыль от удара реактивными снарядами с вертолетов еще до конца не рассеялись. Танкисты произвели несколько выстрелов в сторону развалин, при каждом из которых обратной волной нас прижимало к земле, уши закладывало, во рту моментально пересыхало. В такую переделку я еще не попадал. Мы поползли по обочине в сторону догоравшего БТР, «войнушка» продолжалась. Метров через 20–30 встретили наших бойцов с ГНС-47 и Игоря Павлова. Рассказывать, что да как он не стал, и так было видно, что пока не поработает авиация соваться с устранением аварии бессмысленно. Игорь перед выездом на трассу запросил помощь и выехал к месту аварии. На МТЛБ больше четырех труб ему было не привезти. Вот уже почти два часа бойцы лежали за обочиной дороги, не поднимая головы, и ждали, когда закончится перестрелка. Со стороны догоравшего БТР была видна группа людей, которая изредка стреляла в сторону развалин и тоже ждала подкрепления.

Решение командира взвода лейтенант Игоря Павлова, посчитали правильным. Если бы к вечеру перестрелка не закончилась, он бы со своими бойцами на МТЛБ возвратился на ГНС-47 и ждал указаний от командира роты. Мы с ротным обратным путем доползли до танка, забрались на броню (три удара прикладом по башне, и танкисты открыли люки). Мы по очереди залезли в башню, и водитель-механик начал движение сначала вдоль обочины, затем, метров через пятьдесят, выехал на асфальтную дорогу. Танк двинулся в обратный направлении к нашему ГНС-46.

Впечатления от поездки остались на всю жизнь. Звон в ушах долго не проходил, танкисты что-то говорили, жестами показывали, что все нормально. Пять человек в танке, из них четверо в башне – это многовато, тесно, душно, но потерпеть было можно. При въезде в Чарикар мы открыли люк, выбрались на броню танка и в таком положении добрались до гарнизона. По прибытию в гарнизон пересели на БТР и через полчаса были на КП роты.

Солнце стояло высоко, комбат Цыганок снял ботинки и носки и выставил голые ноги для загара. Комбрига не было, как потом выяснилось, он уехал в 177 мсп, решать вопросы усиления охраны трубопровода. Наше появление не смутило комбата, его фраза: «Ну что там, когда устраните аварию?», – как-то обескуражила. Командир роты капитан Алексей Макеев сказал, что идут боевые действия и пока нет возможности произвести замену сгоревших труб, если комбат не верит, то можно все увидеть своими глазами. Ответ Макеева комбату не понравился, он обулся и пошел по направлению к Пункту управления (Радиостанции Р-405). К вечеру боевые действия прекратились, мы с бойцами загрузили трубы на КАМАЗ и под охраной БТР направились в качестве подкрепления на ГНС-47. Через пару часов трубопровод был восстановлен, перекачка топлива возобновилась.

Во второй половине мая 1983 года по решению руководства батальона меня вновь отправили патрулировать участок трубопровода от Южного портала перевала Саланг до КП 2-роты (ГНС-45) н.п. Джабаль-ус-Сирадж. Теперь моя дислокация переместилась на КП роты. Основным средством передвижения стал БТР-60ПБ при участии командира мотострелкового взвода лейтенанта В.Великанова, его двух бойцов (механик-водитель дагестанец Иманмагомедов и наводчик-оператор таджик Шарипов) и переменный состав: трубопроводчиков ПАК – азербайджанец Магомед-оглы, два узбека и украинец. На БТР с двух сторон подвешивались 6–8 труб, с собой брали два комплекта монтажного оборудования, автоматы за спину, сухой паек на одни-двое суток – и команда была готова к выезду. Из практических соображений я сам и большая часть бойцов остриглись наголо. Старшина роты с удовольствием стриг нам головы, любил он это дело. Механическая машинка была не новой, дергала волосы при стрижке, было больно, но потерпимо. Гарантированно три-четыре месяца вопрос со стрижкой был решен. Как говорили бойцы, до дембеля далеко, а жара на все лето. Вот так начался новый этап моего пребывания в Афганистане.

Глава 12. Снова перевал. Берегитесь трубачей

В 6.00 – подъем, в 7.00 – завтрак, в 7.30 – выезд на трассу. Так начинались наши дни, если не случались форс-мажоры. Посадка на БТР была определена командиром мотострелкового взвода лейтенантом Владимиром Великановым. Володя, как правило, сидел слева по ходу движения над механиком-водителем, мое место было справа, мои бойцы справа и слева на броне за нашими спинами. Это было логично, Володя управлял действиями водителя, моя задача – осмотр трубопровода вдоль обочины. Володя окончил в 1982 году пехотное военное училище и через полгода был направлен служить в Афганистан. Он был невысокого роста, крепкого телосложения, спокойный и уравновешенный. Родители Володи проживали тогда в Советской Прибалтике Литовской ССР г. Вильнюсе. Мы как-то сразу нашли общий язык, делить нам было нечего, у каждого своя работа, старших и младших не было.

Каждый выезд был особенным, и мы не знали, что нас ждало. Трасса протяженная (около тридцати километров), дорога извилистая, часто с закрытыми поворотами, от механика-водителя требовала максимального сосредоточения, а от наводчика-оператора – обзор из башни за обстановкой в горах. У моих бойцов тоже задача была не из простых. Любой пролив на трубопроводе следовало устранять на месте без остановки перекачки, поток топлива с горы был сумасшедшим, и редко обходилось без того, чтобы кто-то из нас не «искупался» в керосине. Крайняя насосная станция, подающая топливо через перевал, находилась по другую сторону перевала Саланг. Связи у нас с собой не было. На крайний случай, мы могли поставить задвижку, если не было никакой возможности устранить аварию на месте.

На проверку трассы, как правило, уходил световой день, если все шло в штатном режиме. Дорога была загружена как гражданской техникой, так и военной. Обогнать колонну сложно, приходилось тянуться вместе с ней по серпантинам. Чем выше мы понимались в горы, тем становилось прохладнее. На высоте около 2000–2500 м при подъеме на перевал слева по ходу движения располагался маленький оазис. Рощей это место, конечно, назвать было сложно, но кроны лиственных деревьев вперемежку с деревьями шелковицы (тутовника) закрывали от солнца, журчал горный ручеек. Если была возможность, мы слезали с брони и располагались не непродолжительный отдых, чтобы перекусить и, хотя бы на 10–15 минут отвлечься от действительности. Создавалось впечатление, что ты находился на пикнике и не было ничего опасного в том, что ты там. Однако лежащий рядом автомат с боекомплектом патронов напоминал об обратном.

Не всегда выезд на трассу начинался утром. Вечерние и ночные выезды случались с периодичностью 1–2 раза в неделю, основанием было отсутствие топлива в трубе. По радиосвязи сообщали, что перекачка началась, если через 2–3 часа на «Буксире» (позывной КП 2-й роты) не было топлива, поступала команда «на выезд». Мы залезали в броню и на броню, и БТР ехал в горы.

Никогда не думал, что стану участником охоты на диких животных. Все происходило без какой-то предварительной договоренности. Первый случай был еще осенью в октябре прошлого года. Мы на КАМАЗе возвращались уже ночью на свой гарнизон и тут в свете фар увидели шакала, бегущего впереди КАМАЗа. Водитель закричал: «Товарищ лейтенант, стреляйте, уйдет ведь». Я снял автомат с предохранителя – «бах, бах, бах». Пули застучали по асфальту и с искрами улетели в темноту, водитель старался, чтобы зверь был в поле зрения, но шакал бежал зигзагами. «Бах, бах, бах» – зверь в право – водитель в право, а там кювет. Все, ушла добыча. Нам не нужен был тот шакал, но оторваться от такой охоты было невозможно – это азарт. Второй случай произошел в горах. Ночь, фары светили на дорогу, мы шли на подъем, оружие висело на люке БТР, мы с Володей Великановым сидели на броне и скучали. Водитель первым увидел зверька, бегущего по дороге, закричал: «Смотрите, лиса!». Не сговариваясь, мы начали палить с двух стволов, пули лязгали по асфальту. Лиса была хитрая, петляла и подпрыгивала на месте. Всадили по полмагазина – бесполезно. Улизнула, хвостатая, с дороги в гору. Водитель-механик остановился и расстроившись, что мы промазали в сердцах, сказал: «Эх вы, мазилы». Ему, горцу-дагестанцу, так старавшемуся поймать лису, тоже было обидно, что мы не попали. Горы любят тишину, в ночное время наша стрельба отзывалась эхом.

Охрана автомобильной трассы и трассы трубопровода была с постов охранения, некоторые из которых примыкали к дороге, другие располагались на ближайших сопках. В дневные часы обзор с постов в основном позволял видеть, кто и куда движется. Почему в основном? Да не вся дорога была в их поле зрения. В ночное время движение по трассе практически отсутствовало, да, мы знали, что где-то на горе есть советские бойцы, но мы их не видели и связи с ними у нас не было. Наш БТР с трубами ездил туда-сюда без расписания, днем его было видно, ночью выдавал только свет фар.

В один из таких дней в конце мая на подъеме БТР заглох. До поста на трассе было далеко как в одну, так и в другую сторону, до ближайшей стоянки к перевалу – около пяти километров, в сторону спуска не менее 3–4 км, на сопках не видно, чтобы был пост. Развернуть БТР, чтобы он покатился под гору – не реально. Механик-водитель и Володя Великанов полезли разбираться с двигателем, нам осталось только наблюдать за горами. Прошло три часа, стало темнеть, у БТР не заводился ни один двигатель. Не бросать же технику на дороге. Как назло, встречного и попутного транспорта не попалось. Проехали два афганских пикапа, они нам были не помощники. Когда окончательно стемнело стало понятно: мы попали, броня была, но обездвиженная. Парни подключили аккумулятор и продолжили перебирать двигатель. Решили в данной ситуации увеличить зону обзора, рассредоточились на 20–30 метров от БТР с двух сторон. Вот в таком режиме со сменой через каждый час простояли до утра. Утром получилось завести один двигатель, похоже, дело было в некачественном топливе. Одного двигателя хватило, чтобы развернуть БТР и направить технику на спуск.

Бессонная ночь и накопившаяся усталость последних дней давали о себе знать, меня клонило ко сну, большая часть бойцов спала в заднем отсеке. Сидя рядом с механиком-водителем, я стал отключаться. Мне казалось, что я продолжаю бодрствовать и смотрю на трубопровод вдоль дороги. Открывая и закрывая глаза, в какой-то момент я отчетливо увидел, как мужчина-афганец в белой чалме с мотыгой в руках пытался пробить трубопровод. Не веря своим глазам, я сказал водителю: «Стой, тормози! Ты видишь, что творит этот басурманин». Водитель притормозил и посмотрел на меня удивленно и спросил: «Вы о чем, товарищ лейтенант?». «Да вот же, – говорю. – Мужик стоит у дороги с мотыгой в руках, ты что, не видишь»? Механик-водитель ничего не видел, наводчик оператор тоже не спал и тоже ничего не видел. Ладно, проехали, что-то меня переклинило.

Через два часа добрались до КП 2-й роты. Доложил капитану А. Макееву о поломке БТР и непредвиденной задержке, вызванной ремонтом. Командир роты махнул рукой, сказал: «Ладно хоть живы, мы тут уже думали, что пора обращаться за вторым БТР, чтоб вас искать. Иди поешь и ложись спать, что-то ты какой-то серый». Да, выспаться было самое то. В ожидании другого БТР могло получится поспать часа три–четыре.

Поспать вышло до обеда, разбудил ротный. Пошли на обед в сборно-щитовую столовую. За неполный год ГНС-47 уже имел полноценную казарму собственного изготовления из местной глины, в которой были установлены двухъярусные кровати для личного состава, помещения для отдыха офицеров и прапорщиков, сборно-щитовая столовая и ряд подсобных помещений для обмундирования и продуктов, даже появилась стиральная машина. Иногда втихаря старшина ставил бачок браги, и, чтобы быстрее подошла, заливал ее в стиральную машину. До самогонки дело не доходило, бражку выпивали за два–три дня – дрянь полная, но жажду утоляла.

После обеда прибыл Володя Великанов на другом БТР, с другим экипажем, раньше их на трассу не привлекали. Сначала от В. Великанова, а чуть позже и от комендатуры, находящейся по соседству, до нас дошли слухи, что при подъеме на перевал встала колонна КАМАЗов-сухогрузов из-за обстрела. По дороге тек керосин.

Снарядили вновь прибывший БТР трубами, монтажным инструментом и опять двинули на трассу. Через час движения уперлись в хвост колонны КАМАЗов. Замыкавший колонну автомобиль стоял поперек дороги – дальше было не проехать. Старший машины прапорщик выполнял указания начальника колонны никого не пускать. Спустившись с брони вдвоем с Володей Великановым, мы пешком пошли к месту затора выяснять, что произошло. Примерно через 150 метров на дороге появился ручей с керосином из трубопровода. Колонна КАМАЗов стояла с выключенными двигателями, чем выше мы поднимались, тем шире становился ручей из прорвавшейся трубы. Не хватало еще, чтобы керосин загорелся, страшно было подумать, что тогда могло бы произойти.

Решение оставалось одно – срочно устранить течь в трубе. Перекинув автомат с плеча за спину, с шага я перешел на бег в сторону аварии, Великанов побежал в обратном направлении за моими бойцами и трубами. Я подбежал к повороту дороги, где фонтан керосина хлестал из трубопровода вверх высотой метра 3–4 и в стороны. В кювете в ручье лежал КАМАЗ, который явно попал туда не по своей воле, с другой стороны обочины со стороны скалы стоял другой КАМАЗ, без лобового стекла, часть колес была пробита. Подошедший капитан спросил меня, кто такой и что надо. Я ответил, что, собственно, труба наша, сейчас бойцы подойдут с трубами. Капитан пожал мою руку, мол, давно пора мы не можем заниматься эвакуацией техники, пока не устраните аварию.

Место аварии было откровенно хреновое, на повороте, фонтан керосина не давал даже подойти. Решили сначала выполнить расстыковку на прямом участке, отвести поток жидкости в ручей, затем заменить поврежденный участок из четырех труб, а после постараться подтянуть трубу и стыковать трубы, чтобы направить керосин опять в трубопровод. Провозились минут сорок, трое бойцов из четырех хорошенько промокли при стыковке труб, но трубопровод восстановили.

По завершении нашей работы капитан автомобилистов рассказал, что же произошло на трассе. Колонна автомобилей КАМАЗ двигалась в сторону перевала Саланг. Не понятно почему и зачем из пролетающего самолета вылетели бомбы на парашютах. Две попали рядом с дорогой, по которой двигались КАМАЗы. От взрывной волны первый из них улетел в речку, водитель и старший машины вылетели через лобовое стекло, получили контузию, ушибы, искупались в ледяной воде и остались живы. Второй КАМАЗ взрывной волной откинуло на скалу, водитель тоже получил контузию. Все остались живы, слава богу. Пока капитан рассказывал, что произошло в небе, опять появился самолет и сбросил четыре бомбы и тоже на парашютах. Взрывы прогремели не далеко в горах, что за бомбометание, с какой целью – для меня осталось без ответа.