скачать книгу бесплатно
– Что? Я не понимаю.
– Вы читали договор? Сколько раз?
– Два раза точно.
– Вы помните формулировку третьего и четвёртого пунктов, вникли в них?
Беспалов задумался, пытаясь вспомнить.
– Нет, не помню, – тихо ответил он.
– Хорошо, я вам напомню. Начало цитаты. Пункт 3. Все соотечественники Подписавшего, подписавшие аналогичный Договор, имеющие прямое (явное) отношение к перечисленным деяниям в пункте 2, будут подвергнуты физическому наказанию: интенсивная био-физическая деградация части тела, которая, по мнению Конторы, является наиболее подходящей для исполнения наказания. Пункт 4. Все соотечественники Подписавшего, подписавшие аналогичный Договор и имеющие косвенное отношение к перечисленным в пункте 2 деяниям, общественный ущерб от которых сопоставим с суммой в 330 тысяч рублей и выше, будут подвергнуты физическому наказанию: интенсивная био-физическая деградация части тела, которая, по мнению Конторы, является наиболее подходящей для исполнения наказания. Конец цитаты, примечания я опускаю.
– И что? Что из этого следует?
– Вы подпадаете под пункты 3 и 4 договора, который подписали, имеете прямое и косвенное отношение ко всему перечисленному в пункте 2. Вы годами знали о творящихся преступлениях, о десятках преступлений и ничего против этого не предпринимали. Держали всё в своей голове и молчали, попустительствовали. Это – косвенное отношение к деяниям из пункта 2. Сколько вы дали взяток? Сколько всего решали «по-хорошему»? Подмазав, так сказать, чтобы поехать. Это – прямое отношение к деяниям из пункта 2.
– В пунктах 3 и 4 написано про моих соотечественников, там не написано про меня!
– Господин Беспалов, – солидный гость откинулся на спинку кресла. – В документе упоминается о других людях, подписавших подобный договор. Вы не один заключили сделку «Вкус справедливости». Таких – 24 миллиона 872 тысячи 793 человека. Почти двадцать пять миллионов раз вы подпадаете под «соотечественника, подписавшего подобный договор, имеющего явное или косвенное отношение к перечисленным деяниям в пункте 2».
– Что со мной происходит, Лифс?
– Интенсивная био-физическая деградация головного мозга, господин Беспалов.
– Что? – Беспалов немного помолчал. – Получается… Я скоро умру? Вы же говорили, что в договоре всё честно. – Эдуард был спокоен, и это даже удивляло его.
– Скорей всего да, умрёте. Но я вас ни в чём не обманывал. Повторяю, в тексте договора всё понятно, в нём нет скрытого смысла. К вашему сведению, около трети тех, кому мы предлагали подписать такой договор, отказались. Из-за этих вот пунктов 3 и 4. Вы же решили искоренить то, частью чего являетесь сами.
– А отказавшиеся от сделки… Вы и их тоже подвергнете этому наказанию? Они ведь тоже знают о преступлениях и имеют к ним прямое или косвенное отношение?
– Эти тридцать процентов? Нет, они попадают под исключение. Кто-то же должен заменить синелицых, когда они уйдут.
– А среди заключивших эту сделку есть хоть кто-нибудь, кто не попадает под третий или четвёртый пункты?
Лифс грустно, задумчиво улыбнулся.
– К сожалению, нет. Так уж, видать, у вас повелось, что заключают сделки с нами обычно те, кто сам под эту сделку и попадает. Исключений я не встречал. Люди, не стремящиеся судить, никогда не подпишут наш договор. Скорее умрут.
– Зачем всё это, Лифс?
– Начало. Репетиция очередной попытки не дать пропасть вашему миру окончательно. Самоочищение с помощью вас самих. Как видите, в вашей стране сделать это оказалось несложно. К сожалению.
– Кто вы такой? Ангел? Демон? Злой? Добрый? От кого вы?
Солидный ночной гость снова улыбнулся.
– Узнаю его образ и подобие. То – как взрослый, а то – как ребёнок, и вопросы соответствующие. Ни то и ни другое, господин Беспалов. Слишком долго мы есть, существуем, чтобы быть злыми, добрыми, иметь твёрдые убеждения, принципы, привычки, хвататься за идеи и яростно отстаивать их. Всё это – в вас. А мы… Мы всего лишь иногда идём вам навстречу, в ваших мыслях и желаниях. Лишь иногда.
Помолчали. Началась гроза, крупные капли ливня забарабанили по крыше.
– Благодарю вас, Лифс. – Беспалов был спокоен. Перспектива почему-то совсем не пугала его. Возможно, даже наоборот. – Сколько я ещё проживу?
– Не знаю. Месяц или год. Вот, возьмите, – ночной гость протянул Беспалову бутылочку с маленькими таблетками. – Хорошее обезболивающее. Одной капсулы может хватить на пару дней. А как надоест всё это, устроите семью, милости прошу к нам. Не знаю чем, но вы мне нравитесь. Прощайте, господин Беспалов.
– Да. Благодарю. До скорой встречи, Лифс.
* * *
Прошло ещё пять дней. Беспалов заехал в тупик на окраине Москвы. Его машина упёрлась в сгоревший тяжёлый танк с развороченной башней. Наверное, в танке взорвался боезапас. Кругом валялись остовы сгоревших автомобилей, десятки трупов. Где-то в паре кварталов раздавались крики, выстрелы. Иногда в небе проносились тяжёлые вертолёты, крылатые боевые дроны и сверхскоростные военные самолёты.
Семью и мать он забрал тремя днями ранее, с огромным трудом и нервотрёпкой вывез их в усадьбу. Туда же подтянулся брат жены со своей многочисленной семьёй. Дом Беспалов построил большой, места хватило всем, ещё и осталось. Работники землевладельца со своими семьями жили в ближайшей деревне и изъявили желание помогать новым обитателям усадьбы. Все быстро сдружились, делали запасы продуктов, воды, достраивали кирпичную ограду, готовили технику к уборке урожая. Картофеля и моркови в этом году ожидалось очень много.
Беспалов перестал беспокоиться, бояться за семью, они теперь под защитой людей, в которых он уверен. И его самого потянуло в Москву, подальше от дома. Это, скорее, была не тяга, а ясное осознание необходимости и понимание, что так будет лучше для всех. И, главное, безопаснее для них всех. Он отпросился у Светы, сказал, что забыл кое-что очень важное в квартире у матери. Обнимая жену, детей и мать, Эдуард обещал им, что вернётся. Но не собирался выполнять обещание.
Беспалов бросил машину, пошёл пешком, прихватив с собой автоматическую винтовку. Оружием и сотней патронов он разжился в опрокинутом набок военном фургоне. Голова уже не болела, таблетки не требовались. Из ушей, носа и рта временами текла красноватая сукровица. А в теле, как ни странно, появилась лёгкость и какое-то необычное желание, исходившее совсем не из головы. Желание исходило от рук. Хотелось действовать, весело, со смехом. Прыгать, резвиться и убивать. Убивать синелицых. Чем больше – тем лучше. И обязательно делать пенальти их головами. Ведь с них всё началось.
Он прошёл несколько кварталов, мыча под нос песенку «В лесу родилась ёлочка», отплёвываясь от слизи и периодически прочищая от неё уши. Кто-то справа от него выскочил через разбитую витрину, опрокинул мусорную урну и побежал, виляя между машинами. Синелицый! Толстый, в дорогом грязном костюме, его руки безвольно раскачивались, как плети, а потерявшие цвет брюки были насквозь мокрыми.
– …Чу, снег по лесу частому под полозом скрипи-и-ит, – проурчал Эдуард, не спеша поднимая винтовку, которая по весу стала казаться совсем игрушечной. Дослал патрон. – …Лошадка мохнорылая…, – он осознанно переврал строку из песни, расплылся в злой усмешке, прильнул к мягкому окуляру оптического прицела. – …Тор-р-ропится, беж-ж-жи-и-ит…
Беспалов выхватил прицельной сеткой левую часть спины беглеца, устало передвигающего ноги, и плавно нажал на спусковой крючок. Мощный хлёсткий выстрел винтовки даже не поднял в воздух голубей, которые неподалёку клевали рассыпанную на асфальте зачерствевшую выпечку. Московские птицы уже привыкли.
* * *
…На пятый день катастрофы из главного бункера страны было объявлено «военное положение». А потом сверхпрочные ворота его закрылись и связь с бункером прервалась.
Лишённые командования армии увязли в больших городах или на их окраинах, не зная, что им делать, куда податься. Они стремительно таяли, яростно отбивая атаки агрессивных, выживших из ума соотечественников.
Улицы заполонили десятки тысяч людей с красными глазами, с сочащимся из ушей и носов гноем. Вооружённые чем попало они поджигали всё вокруг, нападали на людей, которые не претерпели никаких биологических изменений, рвали их на части. Последние собирали по улицам детей, объединялись в большие группы, иногда по несколько тысяч человек. Прикрываясь отрядами ополчения, немногочисленными полицейскими и военными, выжившие с огромными потерями пробивались в пригородные зоны.
Страна пошла вразнос.
Примечания:
1. Сюжет рассказа, имена, фамилии персонажей, название предприятия вымышлены.
2. Все совпадения описанного в рассказе с реальными событиями считать случайными.
Александр Васин «ПОДСТОЛЬНАЯ»
Александр Васин
– Ну что сказать? Салага – он и в Африке Салага, – усмехнулся Седой и в одиночку влил в себя ещё немного водочки. – Всего два часа как пьём, а ты уже под стол скатился. Что за поколение выросло? Ни пить, ни жить не умеют.
Молодой, по кличке Салага, лёжа на боку, смог в ответ лишь икнуть. Он был пьян вдрызг, тело отказывалось отвечать на команды, но мозг лихорадочно соображал. Просто признать, что какой-то древний дед смог его вот так запросто перепить, Салага не собирался.
– Просто… ик… октябрь на носу… ик… Не люблю я эту осень… Депрессия у меня.
– А что так? – Седой облизал надкушенную ириску. С закуской, как водится, было не очень.
– На улице дубак, ночью… ик… вообще заморозки, а батареи не греют. Цены в магазинах растут, как грибы, ни закуски нормальной не купить, ни водки спирта «Альфа». Не пьём, а травимся.
– Не хнычь, скажи «спасибо», что вообще есть чем брюхо набить. Хотя в целом ты прав. Вот, помню, по весне, ассортимент был побогаче. И редисочка перепадала, и картошечка отварная. Я уж не говорю об икре. Как-то в апреле мы с Немцем побаловались икоркой. Чувство – аки в космос слетали.
– Хорошо вам было, – мечтательно протянул Салага.
– Не хнычь, говорю. Зимой и водка с ириской скатертью-самобранкой покажутся. Выборы в Госдуму давеча прошли, сейчас цены отпустят, совсем туго придётся. Но ничего, держись меня – не пропадёшь. Как говорится, и не из таких переделок выползали.
Салага собрался с силами и перевернулся на живот. Седой пригладил куцые волосёнки и вопросительно посмотрел сначала на молодого собутыльника, потом – на водку.
– Будешь?
– Не, пропущу.
– Ну как знаешь. – Седой дрябнул и крякнул от удовольствия. – Споём?
Салага оживился:
– А что? А давай. Давай нашу… ик… застольную.
– В нашем положении – скорее, подстольную, – заржал Седой. – Партию Лепса исполним? Или Кобзона?
– Все равно, хоть Розенбаума. Ты начинай, дед, а я… ик… подпою.
Седой прокашлялся и затянул:
Чёрт с ними.
Под столом сидим, поём, пляшем.
Поднимем эту чашу за детей наших.
И скинем с головы иней,
Поднимем, поднимем.
– Поднииииимеееем! – Салага, закатив глаза, пытался выдавить из себя хоть чутка басовитости, но то и дело пускал петуха.
Седой, улыбаясь лишь кончиками усов, делал вид, что не замечает вокальных помарок Салаги. Дохлое поколение идёт следом, тщедушное. Но воспитанное правильно: со стариками пить не брезгует, песни правильные знает. Глядишь, что-нибудь толковое и вырастет. Ну а как в этой стране по-другому? Нет материальных благ, только на духовных и выезжаем. Отберут и их – пиши пропало.
Песня лилась пьяным двухголосьем, согревая в этот стылый вечер. Концовку Седой любил особенно, поэтому постарался исполнить, как следует.
Родные, нас живых ещё не так мало.
Поднимем, поднимем за удачу на тропе шалой,
Чтоб ворон да не по нам каркал,
По чарке, по чарке.
Чтоб ворон да не по нам каркал,
По чарке, по чаааарке.
Тишина после песни оглушала. Но это была приятная тишина. Захотелось выпить, даже Салага, кажется, ожил.
Неожиданно в этот интимный момент ворвался грохот включённого телевизора. Седой аж подпрыгнул.
– Ну какого лешего? – дед высунул голову из-под скатерти и уставился в экран.
– Что там, старый?
– Да как всегда – пропаганда во всей своей красе.
– Совсем людей за дураков держат.
– И не говори. Из ящика в уши льют, а жизнь все хужее и хужее.
– Лезь обратно, под стол. Давай по полной.
– И то дело. Что со страной делают? Только бухать и остаётся…
Через полчаса водка была допита, ириска догрызена.
– Хорошо посидели, – вздохнул Салага, предчувствуя скорое расставание.
– Согласен. Но надо и честь знать. Впереди – тяжёлая ночь.
– Почему?
– Шестилапова у соседки квартирой ниже заначку нашла. А там и сахарок рассыпанный, и вареньице разлито – в общем, всё, как мы любим. Так что сегодня в ночную пойдём. А сейчас надо поспать и разогнать хмель. Идти-то сможешь?
– Ик… вряд ли.
– Ну тогда поползли.
…Два таракана, один – огромный, с седыми усами, другой – совсем юный с ярким коричневым панцирем, перебирая заплетающимися лапами, неловко поползли домой – в приличную такую щель под плинтусом…
Рисунок Юлии Ростовцевой
Татьяна Осипова «РАВНОВЕСИЕ МИРА»
Рисунок Татьяны Осиповой
Тяжёлой поступью движется время, никого не жалея на своём пути. Человек расплачивается за мудрость и знания здоровьем, красотой и молодостью, а порой и жизнью.
Великий Уравнитель не дремлет, он знает, всегда знает наперёд, что ему нужно. Видит кто на его службе, кто ему враг, кто – друг, а кто пыль под ногами.
Никто и представить себе не может, как устроен мир. Никому и в голову не приходит, что всего несколько существ, которые когда-то очень давно имели человеческий облик – строят собственные планы и играют в свои игры людьми. Неизвестно, сколько столетий или тысячелетий назад сложилось Великое Уравнение, об этом история умалчивает. Словно шахматными фигурами на доске, что зовётся историей или жизнью, а может и судьбой, Кукловод, Шарманщик и Ловкач-Писатель делают ставки.
Точно не могу сказать, до конца не всегда всё открывается для меня, что сокрыто мраком лжи, прячется от истины. Эта мысль мне пришла совершенно случайно, я не изображаю прорицателя или ясновидящего, но я вижу их, слышу их голоса, чувствую их тёмные замыслы, потому, что их разум способен порождать только семена зла, что ещё издревле называли смертными грехами. Алчности, гнева, чревоугодия, гордыни, блуда, зависти и уныния, всегда находилось место, где жили люди и где пел свои песни Шарманщик. Он и сейчас бродит сквозь стены, радиоволны, сеть Интернета, и я хорошо узнаю его раскрашенное лицо. Под маской симпатичного шута, старое покрытое шрамами лицо, не выражающее ничего, кроме тоски и тошноты на губах. Каждую тысячу лет, он заводит старую пластинку и, знаешь, мой друг, наступают времена, когда люди почему-то не так явно слышат эту песнь, что поёт его шарманка.
Эти люди не слушали песнь, у них было своё собственное мнение. Великий Уравнитель назвал их Бунтовщиками и приказал Кукловоду покрепче завязать ниточки на их ручках и ножках, потому что, когда куклы ходят сами по себе, это не порядок, это ни есть хорошо для равновесия мира. Не знал Великий Уравнитель, что мир давно изменился и что таких бунтовщиков становится всё больше. Он не понимал, что есть люди, именуемые им, жалкими букашками, которым под силу изменить старый мировой порядок и воплотить в жизнь новый. Только для этого должна пройти ни одна сотня или даже тысяча лет.
Кукловод понимал, что если песни Шарманщика не возымели действия, пора начинать войну. Кровь, как объединяет народы, так и способна их разделить, разобщить и открыть дорогу слугам Кукловода, которые в свою очередь установят собственные законы. Где Богом будут деньги, а платой за власть – страх. Бунтовщики стараются, бьются, но не в их силах нарушить равновесие мира, где на одной чаше весов все грехи человеческие, кровь и боль, а на другой добродетель и истина. Всё ниже опускается чаша полная скорби и это и есть равновесие нашего мира, не подвластное пока что никому, кроме Великого Уравнителя. Чтобы нарушилось равновесие этого мира несправедливости, чаши на весах должны стать на одну грань, уступая место гармонии и правде. Но пока дёргает за ниточки Кукловод Шарманщика, не бывать этому, пока пишет книгу судеб Ловкач-Писатель, попивая дорогое вино, цвета крови, и пока не пробил час Волка, который пронизывая пространство, и время не придёт, чтобы сожрать всё, что сегодня мы называем человечеством.
Человечество пришло к своему финалу и близок час расплаты. Чаша весов может опрокинуться, и миллионы вздрогнут, узрев, как велика сила кровавого цунами несущегося на их мир, который они любили, но не ценили, что имели. Люди не верят, что наступит время, когда они перестанут восхищаться весенними цветами и слушать пение птиц. Ничего этого не останется, только тьма и смрад, если Великий Уравнитель просто не поправит весы, налив себе в кубок немного крови, которая с годами становится все более терпкой. Она пахнет нефтью и цветной бумагой, где знаки на разных языках, й неё аромат металла и власть, в ней стало меньше страсти и любви, гнева и самопожертвования. Теперь это просто микс между кровью людей и кровью Земли, что течёт в венах слуг Кукловода, который знает, что такое выгода и как наполнить бокал хозяина.
