Человэльф

Эта внезапная вспышка изменила обычно хладнокровного Фергюса до неузнаваемости. Он был страшен сейчас. И мог даже убить, рискни Грир возразить ему. Но Грир струсил. Не промолвив ни слова, он встал и, шатаясь, вышел из дома, не забыв прихватить с собой почти пустую бутылку коньяка.

Грайогэйр вошел в кабинет премьер-министр с видом побитой собаки, которая осознает свою вину и готова принять трепку от хозяина. Он даже внешне чем-то походил на бульдога – с такими же короткими кривыми, но очень крепкими ногами, мощными плечами и со свирепым взглядом, в котором чаще всего читалось желание вцепиться мертвой хваткой в горло своего собеседника.

– Видимо, я старею, пора на покой, – сказал он. – Если Арлайн и существует, то у нее нет ни телефона, ни электронной почти, ни скайпа, ни прочих ухищрений человеческой цивилизации.

– А она не могла… умереть? – с затаенной надеждой спросил Лахлан.

– Все мы смертны, – философски заметил Грайогэйр. – Но об этом лучше спросить у Катрионы.

– Нет, – отрезал Лахлан. – Она ничего не должна об этом знать.

Грайогэйр с затаенным любопытством посмотрел на него, но сразу же опустил взгляд.

– Есть одна зацепка, – произнес он нерешительно. – Некоторое время тому назад Катриона просила послать букет цветов по одному адресу. Она не успевала вернуться. Кому, по какому поводу – никто сказать не может. Послали тогда курьера в магазин цветов, он оформил заказ, и все забыли. Но адрес в базе данных компьютера остался. Не уверен, что это адрес ее матери. Быть может, друга. Или… В общем, не знаю. Но, за неимением ничего другого…

– А разве нельзя проверить, кто там живет?

– По этому адресу не зарегистрирован ни домашний, ни мобильный телефон, – пожал плечами Грайогэйр. – Телепортироваться опасно. А вдруг там люди? Свалимся, как снег на голову, потом хлопот не оберешься. А ты просил сохранить все в тайне. Если только послать машину… Но это далеко, за городом.

– Срочно мою машину к подъезду, – распорядился Лахлан. Надежда все больше крепла в нем. – Я еду сам.

– Мне тебя сопровождать? – спросил Грайогэйр.

– Нет, – отрезал Лахлан.

– Все-таки я начальник охраны посольства, – воспротивился тот. – А ты мой начальник, и тоже находишься под моей охраной.

– Вот и не забывай, что я твой начальник и могу тебя уволить, если ты не выполнишь мой приказ, – улыбнулся Лахлан через силу. – Лучше сделай так, чтобы ничто не помешало мне в пути.

Глава 14

Черный правительственный лимузин легко, как раскаленный нож масло, пронзал дорожное столпотворение. Другие машины уступали ему дорогу, полицейские отводили глаза в сторону, когда он проносился мимо. Грайогэйр доказал, что не зря получает щедрое вознаграждение за свою работу. Заклятие работало. Сам он в менее приметном автомобиле следовал в некотором отдалении за лимузином премьер-министра. Все, что происходило, Грайогэйру не нравилось. Но он привык скрывать свои мысли и чувства. Ему достаточно было делиться ими с эльбстом Роналдом, которому он регулярно докладывал обо всем, что происходило в правительстве суверенного государства Эльфландия. Лахлан, разумеется, об этом даже не догадывался. А Грайогэйр не находил нужным ставить его об этом в известность.

До дома, в котором жила Арлайн, они домчались намного быстрее, чем можно было предположить, если судить по карте. Нетерпение Лахлана словно подстегивало автомобиль. Он не замечал дороги, по которой они ехали. Он думал, что скажет Арлайн, если все-таки встретится с ней. Но когда лимузин бесшумно подкатил к ограде из кустов и мягко притормозил у зеленой арки, он так ни до чего и не додумался. А потому решил импровизировать в зависимости от обстоятельств.

Лахлан вышел из лимузина. Проходя под аркой, он задел плечом один из кустов, образующих живую изгородь. В одно мгновение на ветках появилось множество заостренных шипов, и они впились в него, как будто пытались удержать и не пустить. Лахлан отдернул руку, оставив на ветках клочки материи. Дорогой костюм был безнадежно испорчен. Кусты разочарованно зашелестели листвой. Лахлан поспешил пройти через арку. Сражаться с растениями не входило в его планы.

Теперь Лахлан не сомневался, что в этом доме живет Арлайн. Только эльфы могли заставить растения служить себе, превратив их в злобного и неподкупного стража своего жилища. Если бы он был человеком, кусты вцепились бы в него мертвой хваткой, разодрали одежду, исцарапали до крови, опутали ветками и кто знает, что бы с ним случилось потом. Но Лахлан не стал дожидаться, будут ли они снисходительнее к эльфу, а быстро прошел через маленький дворик к дому. Тот выглядел брошенным и нежилым, как будто хозяева покинули его уже давно. Не увидев ни звонка, ни дверного молотка, он постучал кулаком в дверь. Никто не ответил и не вышел на его стук. Он раздраженно ударил со всей силы. Заскрипев петлями, дверь неожиданно приоткрылась. Из темноты на него пахнуло ледяной сыростью морской пещеры, послышался заунывный свист ветра. Здесь явно никто не жил. И все-таки он вошел.

Лахлан сразу узнал пещеру Фингала. В прежние времена он часто бывал на острове Стаффа с Алвой, которой безумно нравилась «пещера мелодий», вымытая в скале морской водой и ветрами. Пещера пробуждала в его жене какие-то атавистические воспоминания, инстинкты древних эльфов. Они нередко предавались любви в ее потаенных расщелинах, среди каменных глыб, страшась, что их кто-то может увидеть. Это было необычно и волнующе. Но когда Лахлан стал премьер-министром, он прекратил подобные забавы. Он стал опасаться за свою репутацию. Но нередко с затаенной грустью вспоминал о тех беззаботных днях. В уютной и скрытой от чужих глаз супружеской спальне из их интимных отношений с Алвой исчезло что-то неуловимое, но бесценное. Им стало скучно.

Лахлан вздохнул. И увидел, что из глубины пещеры к нему идет Катриона. Она грациозно ступала по камням, ее золотые волосы сияли в полумраке. Только когда эльфийка подошла ближе, Лахлан понял, что ошибся. Глаза Катрионы всегда сияли неутолимой жаждой жизни. В глазах, которые смотрели на него, сияние поблекло, словно скрылось в туманной дымке.

– Приветствую тебя, Лахлан, – произнесла эльфийка. – Твой визит – честь для меня!

– Ты знаешь, кто я? – удивился премьер-министр.

– Ты забыл о товарищах своих детских игр, – грустно улыбнулась Арлайн. – Это не удивительно. Меня все забыли.

Лахлан смутился. Он действительно не помнил себя ребенком. Только какие-то отрывистые картины иногда возникали в его памяти. Ему пришлось много потрудиться, чтобы достичь своего теперешнего положения. Труды и заботы старят. Иногда ему казалось, что он живет уже тысячу лет. А детство… Если оно и было у него, то оставило по себе в памяти незаметный след. Алва всегда поражалась этому. У нее с детством были связаны ярчайшие воспоминания ее жизни. Она жалела Лахлана.

– Прошу меня извинить, – пробормотал Лахлан. Он чувствовал себя неловко. Если бы он когда-нибудь и решил пробудить воспоминания детства, то, разумеется, не в беседе с отщепенкой. – У меня к тебе важное дело. Оно касается твоей дочери. Если ты Арлайн.

– Я Арлайн, – кивнула эльфийка. – А ты говоришь о Катрионе? Она много рассказывала хорошего о тебе.

Лахлан нахмурился.

– Ей не следовало этого делать, – сказал он. – Мы с ней мало знакомы. Поддерживаем только официальные отношения. Не знаю, что она могла тебе рассказать обо мне.

– Вот как? – улыбнулась Арлайн. – Именно поэтому ты и приехал? Чтобы я могла лучше узнать тебя?

Лахлану не нравился этот разговор. Он был слишком дружеским. И он мешал ему напрямую перейти к цели его визита.

– Тебе это ни к чему, – почти грубо ответил он. – Мы никогда не станем друзьями.

– Почему же? – спросила Арлайн. Но в ее глазах голубая дымка сменилась темно-фиолетовой.

– Потому что…

Лахлан не договорил. Но лицо его было слишком выразительным, чтобы не понять окончание его фразы.

– Тогда что же тебе от меня надо, премьер-министр? – мягко произнесла Арлайн. – Не забывай, это ты в моем доме, а не я в твоем кабинете.

– Это справедливо, – согласился он. – Но я никогда не вошел бы в этот дом, если бы меня не тревожила судьба Катрионы. Я думаю, что и тебя тоже должно волновать ее будущее.

– Да, несмотря на то, что я погубила свою жизнь, будущее моей дочери волнует меня, – ответила Арлайн. – Ты это хотел услышать?

– Да, – кивнул он. – И лучше мы будет говорить без обиняков. Называть вещи своими именами. Это намного все упростит. И сэкономит мое время.

– Прошу тебя, премьер-министр, – с неуловимой иронией сказала Арлайн. – Говори, как есть.

– Арлайн, ты опозорила свой народ…, – начал Лахлан.

Но Арлайн гневно перебила его.

– Пусть даже так, – сказала она. – Но какое это имеет отношение к моей дочери? Это была моя жизнь. Она живет своей.

– Ты ошибаешься, – Лахлан почувствовал, как в нем начинает расти раздражение. – Ты рассуждаешь, как истинная отщепенка, лишенная корней. Ты презрела свой народ, семью. Но мы ничто без своего народа, без своих близких. Наши корни переплетены, они питаются соками друг друга. Отруби их – и мы зачахнем…

– Не продолжай, премьер-министр, – жестом остановила его красноречие Арлайн. – Пусть я отщепенка, и мой народ отверг меня. Но я… Я не отвергла свой народ. Моя вина только в том, что я полюбила человека. Сожалею ли я об этом, испытываю ли раскаяние – это не твое дело. Сделанного не воротишь. Жизнь не обратишь вспять. И я готова заплатить сполна все, что с меня причитается. Но при чем здесь моя дочь? Она невинна. Она истинная эльфийка – и по рождению, и по духу. За что карать ее? Неужели эльфы стали как люди, и грехи отцов и матерей падают на головы их потомков до четвертого колена? О, Великая Эльфийка! Смилостивься над своим народом!

– Не кощунствуй, Арлайн, – сурово потребовал Лахлан. – И запомни одну простую истину: пока ты жива, Катрионе придется нести с тобой твой тяжкий крест.

– Пока я жива, – прошептала эльфийка, побледнев. – Так вот ты зачем здесь!

– Не говори чепухи, – отрезал Лахлан. – Это ты сказала.

– Да, – покорно согласилась Арлайн.

Они замолчали. С отсыревшего потолка пещеры изредка срывалась тяжелая капля воды и с шумом падала на камни. Лахлан заторопился.

– Подумай над моими словами, – сказал он. – Мне кажется, ты хорошая мать, несмотря на то, что ты…

Он не договорил, попрощался легким наклоном головы и быстро вышел.

Арлайн незрячими глазами смотрела ему вслед. В них фиолетовый туман сменила непроницаемая тьма. Золотые волосы эльфийки потускнели, приняв цвет опавших осенних листьев.

За окнами заурчал мотор автомобиля. Потом все стихло, даже пение вспугнутых птиц. Только слабое эхо падающих капель раздавалось под сумрачными сводами пещеры, которая была домом Арлайн.

Глава 15

Арлайн ждала. Но Катриона не возвращалась, как обещала. Когда миновала полночь, Арлайн поняла, что дочь уже не придет. Она потеряла и ее, как раньше свою семью, свой народ, свою родину. Дочь она любила больше, чем кого-либо из мужчин, бывших в ее жизни. Однако из-за любви к человеку, который промелькнул в ее судьбе, как метеор по ночному небу, не оставив следа и уже почти даже памяти по себе, потеряла и ее. Круг замкнулся. Предопределение свершилось. Приговор был вынесен и обжалованию не подлежал. Оставалось только привести его в исполнение.

Арлайн не могла умереть от горя. Вероятно, эльфам это не дано, думала Арлайн, иначе она давно бы уже перешла в мир теней. Но она не хотела умереть от яда, пули, ножа, веревки, под колесами автомобиля – все эти средства, к которым прибегают люди, чтобы покончить жизнь самоубийством, ей казались отвратительными и постыдными. Жизнь эльфов, как и всех духов природы, долгая, во много раз превышает человеческую. Они тоже умирают, но медленно, исподволь, как бы растворяясь в воздухе. Очень старые духи становятся прозрачными, как слеза младенца. Зачастую их даже не приходится хоронить в земле или сжигать на костре…

При этой мысли Арлайн встрепенулась, как подраненная птица. Огонь! Как же она не вспомнила об этом раньше! В пламени сгорает все, и даже духи. В древние-предревние времена те их них, кто уставал от долгой жизни, вставали на край жерла вулкана и бросались вниз, в кипящую лаву. Смерть была мгновенной, безболезненной и неотвратимой. Арлайн слышала об этом от своей матери, когда еще была ребенком. Но забыла. А сейчас вспомнила. И начала перебирать в памяти все известные ей вулканы.

Во времена, когда народ эльфов был молод, по всей земле дымилось множество вулканов. Из них еще и сейчас оставалось свыше тысячи трехсот действующих, периодически извергающих лаву. Вулкан Этна на острове Сицилии, который за последние 3 500 лет извергался более ста пятидесяти раз. Ключевская сопка на Камчатке в России. Мауна Лоа и Калауэа на Гавайских островах в Тихом океане. Вулканы были в Мексике, на Аляске, на острове Росса в Антарктике. Фудзияма на японском острове Хонсю. Ньирагонго в африканских горах Вирунга. Пожалуй, вулкан Гекла в Исландии был ближе всех к ее родному острову Эйлин Мор, но его последнее крупное извержение произошло более полувека назад, почти одновременно с Везувием близ итальянского Неаполя, а нового пока не предвиделось…

Вдруг Арлайн поняла, что обманывает саму себя. Ей ли, многолетней затворнице, бросаться на поиски извергающего лаву вулкана, чтобы покончить счеты с опостылевшей жизнью в его жерле! Если бы она была на это способна, она нашла бы в себе силы и жить. Но в том-то и дело, что жизненные силы ее иссякли, подточенные постоянным унынием и оплакиванием прошлого. Ей был нужен более простой и верный способ.

Дом давил на нее своим сумраком и одиночеством, которым пропитался, казалось, за многие годы ее затворничества от фундамента до крыши. Арлайн отдернула тяжелые портьеры, распахнула окно. Уже близилось утро, но все еще было темно. Луну и звезды скрыли тяжелые мрачные тучи. Где-то в отдалении гремел гром, предвещая грозу. Воздух сгустился, затрудняя дыхание. Грудь Арлайн бурно вздымалась, и все-таки она задыхалась. Она вышла во двор. Это было обычное время ее прогулок. Сейчас никто из соседей не мог ее увидеть, заговорить с ней. Люди спали в своих крошечных домиках, окна которых зияли черными провалами, как пустые глазницы пэн-хоу. Сверкнула молния, и осветила двор мертвенным отблеском.

И внезапно Арлайн поняла, как она может умереть. Молния! Вот что ей надо. Молния – это та же самая огненная лава, только небесная. Это близкая ей по духу субстанция. Всего одна вспышка – и от нее, Арлайн, останется только горсть пепла, которую подхватит ветер и развеет над землей. Это будет красивая и благородная смерть. Пусть она жила среди людей, и даже любила одного из них, осквернив себя этим, но умрет она как настоящая эльфийка. Но для этого ей была нужна помощь Великой Эльфийки. Только праматерь всех эльфов способна приказать небесным духам направить без промаха молнию в свою блудную дочь.

Алрайн вынесла из дома все деревянные предметы, которые нашла, сложила их в беседке, увитой плющом. Получился настоящий алтарь. Огонь вспыхнул сразу, он весело затрещал, пожирая дерево, взбегая по растениям наверх. Вскоре вся беседка пылала, как гигантский жертвенный костер. Арлайн сняла с себя всю одежду. Оставшись нагой, она начала кружить вокруг костра, все убыстряя и убыстряя шаги. Ее волосы растрепались, глаза снова сияли голубым, как небо в солнечный полдень, светом. Она громко причитала:

– О, Великая Эльфийка! Во веки веков благословенно будь твое лоно, породившее некогда народ эльфов! Благословенна будь твоя грудь, вскормившая и продолжающая питать народ эльфов! К тебе взывает одна из великого множества дочерей твоего народа, праматерью которого ты была!

Гроза, приближение которой предвещал далекий гром, разразилась. Молнии били уже одна за другой, но дождя еще не было, только одинокие капли падали на землю. Но они только разжигали пламя костра.

– О, Великая Эльфийка! Упокой мою голову на своих коленях, убаюкивающих в дни его младенчества народ эльфов. Будь милостива ко мне, отвергнутой народом эльфов. Снизойди с высоты своего величия к той, что ничтожнее всех дочерей твоего народа. Верни в свое лоно ту, что отвергли все, но не отвергнешь ты, как истинно любящая мать. Пусть сбудется проклятие твоего народа! И да падет оно на мою голову!

Молния, озарив полнеба, ударила в крышу дома. Сбитый ею флюгер упал на землю. Сухая крыша, лишенная громоотвода, вспыхнула, как спичка. Арлайн, белея гибким красивым телом в предрассветном сумраке, не остановила свой безумный танец, но только возвысила голос.

– О, Великая Эльфийка! Подвластны тебе все силы природы. Сожги меня и мой грех в очищающем небесном пламени! Это я, Арлайн, взываю к тебе! Услышь меня и порази всепроникающей молнией!

Беседка уже почти догорела, изредка вспыхивая и озаряя двор искрами. Зато дом запылал. Языки пламени охватили всю крышу, спустились по стропилам, проникли через открытое окно внутрь, разбежались по комнатам. Арлайн уже не кружилась по двору. Она встала на колени и, подняв руки к небу, шептала:

– Покарай меня молнией! Ибо не в силах больше сносить я проклятие народа твоего. Изнемогла. И да сгину я во веки веков!

Но вместо молнии из небес на землю посыпался град, неожиданный в это время года. Уже не мокрые капли, а осколки льда размером с горошину, подгоняемые порывами ветра, хлестали Арлайн по обнаженному телу, истязая ее плоть и подвергая жестокому испытанию дух.

– О, Великая Эльфийка, и ты против меня! – возопила Арлайн, рыдая. – Тогда я сама покараю себя во славу твою! Духи огня! Примите меня!

Она поднялась с колен и пошла, не замечая, что шагает по раскаленным углям от догоревшего жертвенного костра. Дом был уже весь охвачен огнем снаружи. Он представлял собой огромный факел, стремящийся языками пламени в небеса. Но дверь его была настежь распахнута, как будто в ожидании Арлайн. Казалось, сам Верховный Дух огня звал ее к себе, чтобы слиться с ней в экстазе последнего, прощального танца. И она, как бесстрашная саламандра, шагнула в его разверстую, пышущую нестерпимым жаром, огнедышащую пасть.

И в то же мгновение хлынул искупительный дождь…

Глава 16

Путь до маяка показался Борису восхождением на Голгофу и продлился целую вечность. Скалистый, скудно заросший травой остров Эйлин Мор усеивали камни, скользкие от влаги, опасные и непредсказуемые. Колено, которое Борис ударил при падении, едва сгибалось. Предрассветный туман, внезапно опустившийся на остров, уменьшил видимость на расстояние вытянутой руки. Много раз Борис, отчаявшись, решал, что не сделает больше ни шага. Но, передохнув, снова шел.

Все-таки это не был путь на Голгофу, потому что в завершение его Бориса ждали отдых, завтрак и сон в теплой постели. И как бы ни труден был каждый шаг, но это было лучше, чем сидеть на влажных камнях, дрожа от холода и голода и проклиная свою судьбу в ожидании, пока взойдет солнце.

Когда Борис поднялся на вершину холма и увидел тропинку, которая плавным изгибом вела к каменной ограде, окружавшей маяк, то не смог даже по-настоящему обрадоваться, настолько он обессилел, вымок, продрог и отчаялся. Все это время он был одинок во Вселенной. Но тропинка была проложена людьми. Она приободрила его. Чувство одиночества исчезло. И он даже прибавил шаг.

Он прошел за ограду, в которой зиял пролом, заменяющий ворота. Башня маяка возвышалась над его головой, освещая окрестности, словно гигантский фонарь, забытый на вершине холма каким-то сказочным великаном. Борис подошел к башне, открыл дверь, не считая нужным постучать, и вошел. Внутри шум моря немного утих и приобрел иное звучание, более торжественное и грозное, похожее на исполняемую невидимым оркестром патетическую симфонию. Это уже был другой мир. Не жестокой в своем равнодушии к человеку природы, а тот, который создали люди, отвоевав у нее свое право на существование на этой планете. За каменными стенами башни было тепло, сухо и спокойно.

Комната, которая оказалась сразу за дверью, была небольшой и уютной. Из мебели в ней были только дощатый стол, несколько грубо сколоченных стульев, пара шкафов в углу. Скудость обстановки несколько скрадывали яркие пятна картин на стенах. Значительную часть комнаты занимал мольберт, установленный у окна. Около мольберта стоял худенький невзрачный старичок, заросший редкими, но длинными волосами, которые немытыми прядями спускались до его хрупких плеч. Он держал в руке кисть и изредка наносил ею мазки на огромный холст, в сравнении с которым сам он выглядел пигмеем. Несоразмерность холста и художника могла показаться Борису смешной в любое другое время, но сейчас ему было не до этого. Словно блудный сын, вернувшийся домой после долгих скитаний, он стоял у порога и ждал, когда на него обратят внимание.

Но прошло несколько минут, а художник, увлеченный своей работой, так и не обернулся к Борису, словно даже не заметил его появления в этой комнате. Борис прошел к столу и присел на один из стульев. Ситуация начала забавлять его. Он сам порой увлекался, занимаясь чем-нибудь, но старичок превзошел все мыслимые пределы. Казалось, начни его сейчас переносить вместе с мольбертом из дома во двор, он продолжал бы наносить кистью мазки на картину. Как будто он был Господом Богом и творил вечность, а все остальное вокруг него было сиюминутным, нереальным и несуществующим.

Невольно Борис начал рассматривать картины на стенах. Сюжет их был однообразен – маяки. Большие и маленькие, круглые и квадратные, установленные в воде и на суше. Была здесь и американская статуя Свободы с факелом в вознесенной над головой руке. Увидел Борис и изящную белую башню маяка с красной головкой-маковкой, установленного на мысе Эйр в Уэльсе, который обеспечивал прохождение английских судов с 1776 года по сей день. Когда Борис, рассматривая маяк с мыса Хаттерас в Северной Каролине, встал со стула и подошел ближе к картине, старичок все-таки заметил, его. Он растерянно захлопал глазами и с видом полнейшего недоумения воскликнул:

– И давно вы здесь?

– Это не важно, – невольно улыбнулся Борис. – Я не скучал. Прекрасные картины!

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.