Нюит

Волк застыл, словно статуя, изваянная из тьмы, и не сводил глаз с мужчины. Он жаждал крови, жаждал разорвать его на куски, но чары ведьм, словно невидимые цепи, держали его на привязи, не позволяя пересечь границу. Ярость, клокочущая в его груди, была почти ощутима, словно волна жара, опаляющая лицо Юкимуры. И в этом безумном взгляде читалось лишь одно – обещание скорой и мучительной смерти.

Поняв, что адский пес за барьером, подобно дикому зверю в клетке, дальше пройти не может, Юкимура развернулся лицом к поселению, надеясь найти в нем хоть какое-то подобие спасения. То, что предстало его взору, было собранием одноэтажных, однотипных домиков, словно выплюнутых из одного мерзкого, кошмарного чрева. Архитектор, должно быть, черпал вдохновение в самых мрачных уголках Средневековья, создавая эти жалкие обиталища, лишенные каких-либо признаков красоты или жизни. Все выглядело так, будто само время прокляло это место.

Дракон, бросив последний взгляд на застывшего в бешенстве волка, проверил время. Стрелки на его часах, несмотря на их древность, показывали, что патруль должен прибыть с минуты на минуту. Он исчез в тени домов, словно призрачная тень, растворяясь в мрачном лабиринте улиц. С этого момента в лес опустилась абсолютная тишина, нарушаемая лишь медленно накрапывающим дождем, предвестником надвигающейся бури. Небо, затянутое свинцовыми тучами, плакало, смывая грязь с проклятого поселения, и, казалось, оплакивая его мерзкое существование.

Это жалкое поселение, затерянное в глубине проклятого леса, было лишь отвлекающим маневром, дешевой ширмой, скрывающей истинную сущность происходящего. На самом деле, оно служило прикрытием для преступной группировки под названием “Белена”, чья деятельность была пропитана ядом черной магии. В ее рядах состояло подавляющее большинство колдунов и ведьм, соблюдавших жесткие правила, установленные мафиозной верхушкой, словно законы, высеченные на камне.

Но эти поселенцы… Они были исключением из правил, отбросами общества, грязью под ногтями “Белены”. Эти отщепенцы, опьяненные властью и своей безнаказанностью, несколько раз нарушили священный кодекс, правила, что скрепляли их темную организацию. Они пошли на сделки с демонами, которых не могли контролировать, приносили человеческие жертвы, не получив на то разрешения, и, что самое главное, ослушались прямого приказа. За это их постигла кара – изгнание. Их вышвырнули прочь из теплого, безопасного гнезда “Белены”, обрекая на жалкое существование в этом забытом богом месте, словно прокаженных, от которых отвернулись все, даже собственные собратья по темному ремеслу. Теперь они лишь тень былой силы, забытые и проклятые. Но все еще опасные.

Лишь изредка, словно призраки, по узким, извилистым улочкам прохаживался патруль. Колдуны из числа местных жителей, вооруженные посохами и обвешанные амулетами, бдительно охраняли поселение от опасностей внешнего мира. Они не были стражами порядка или надзирателями, а скорее – последней линией обороны, отчаянно пытающейся сдержать натиск тьмы, окружающей их со всех сторон. Эти изгнанники, несмотря на свою отвратительную репутацию, все же несли ответственность за выживание своей общины.

В этот самый момент, когда патруль, утомленный бдением, прохаживался по площади, Юкимура, словно тень, вышедшая из небытия, возник в самом ее центре. Отправив медальон обратно в карман, он почувствовал, как его кожа начинает гореть, словно ее опаляет пламя. Энергия барьера, предназначенного для защиты, теперь терзала его, словно непрошенного гостя, нарушившего границы.

И в мгновение ока, словно повинуясь древнему инстинкту, Юкимура обратился. Невероятная трансформация, словно взрыв, пронеслась по площади, заставляя землю содрогнуться. Человеческая оболочка разорвалась, словно старая одежда, обнажая истинную форму – ослепительного, белоснежного Дракона, сотканного из света и магии. Чешуя его сияла под луной, словно тысячи ограненных алмазов, отражая звездное небо. Размеры его тела были невероятны, его длина могла сравниться со всем поселением, внушая благоговейный ужас тем, кто осмелился поднять на него взгляд.

Он не взмахнул крыльями, ведь они не нужны были ему. Он был китайским драконом, властелином ветра и облаков. С невероятной грацией, словно вынырнув из самой туманной дымки, он взмыл ввысь, пронзая барьер своей мощью. И тут же, словно потревоженный улей, поселение взорвалось криками и заклинаниями. Ведьмы и колдуны, опомнившись от первого шока, обрушили на него град магических зарядов, сплетая потоки энергии и проклятий. Но Юкимуре было все равно. Древняя ярость, долго сдерживаемая в его драконьей душе, вырвалась на свободу, застилая разум, оставляя лишь одно всепоглощающее желание – месть. Он пришел за кровью.

И в этот момент, словно сорвавшись с цепи безумия, дракон издал душераздирающий крик, звук столь древний и первобытный, что он заставил содрогнуться землю и застыть в жилах кровь. С яростью, достойной древнего бога, он ринулся вниз, пикируя к самой земле, словно падающая звезда. Своим огромным, белоснежным телом он протаранил несколько домов, превращая их в груду обломков и щепок. Затем, словно играючи, вновь взмыл в небеса, оставляя за собой след разрушения и хаоса.

Тело его извивалось в воздухе, словно гигантская змея, ведомая лишь инстинктом и жаждой возмездия. Выбор его пал не случайно – он целился в те дома, на которых были закреплены особые печати, служащие для защиты поселения. Эти амулеты, словно якоря, удерживали проклятые чары в силе. Осталось уничтожить еще четыре.

Мощные заклинания обрушивались на него со всех сторон, словно рой разъяренных пчел. Но Юкимура почти не чувствовал боли. Магические разряды, пронзающие его чешую, казались лишь неприятным покалыванием, жалким подобием той муки, которую он намерен был причинить своим врагам. Он был неудержим, словно стихийное бедствие, обрушившееся на мир.

И тогда он решил использовать свое главное оружие – огонь. Не обычный, банальный огонь, а голубое пламя, сотканное из самой души дракона. Из его пасти вырвался поток испепеляющего жара, словно дыхание самой преисподней. Голубой огонь, настолько жаркий, что в нем не было спасения, плавил камень и металл, превращая все живое в пепел. Им было суждено гореть в этом пламени до тех пор, пока не останется ни одного воспоминания об их существовании. Дома вспыхивали, словно спички, за мгновение превращаясь в пылающие костры. Осталось уничтожить еще три амулета. Ярость Юкимуры только разгоралась.

Он смотрел, как колдунов и ведьм охватывает паника, как они кричат от боли и страха, молят о пощаде, понимая, что конец близок. И в этот момент, вместо удовлетворения, в его душе поднялась тошнотворная волна мерзости и отвращения. Эти отродья, порождение самой тьмы, мучили и истязали, насиловали и калечили ангела, терзая ее душу и тело. А теперь плачут? Теперь молят о пощаде, когда их собственный мир рушится на глазах?

В его сознании вспыхнули воспоминания, словно осколки разбитого зеркала, отражая лицо Агнессы, ее испуганные глаза, полные боли и ужаса. И ярость, до этого тлеющая в глубине его драконьей душе, разгорелась с новой силой, превращаясь в испепеляющее пламя. Он хотел, чтобы они чувствовали то, что чувствовала она. Чтобы они испытывали тот же ужас, ту же боль, ту же беспомощность.

Пока дракон, поглощенный гневом, крушил их дома, ведьмы и колдуны метались по поселению, словно обезумевшие муравьи, чей муравейник разворошили. Одни, обезумев от страха, бессвязно выкрикивали проклятия на ломаном латинском, надеясь, что их жалкие заклинания смогут остановить разъяренного дракона. Их тела тряслись от ужаса, а лица исказились в гримасе отчаяния.

– Maledictus draconis! Pereat in igne aeterno! (Проклятие дракону! Да сгинет в вечном огне!) – верещала одна из ведьм, размахивая корявым посохом, из которого вырывались слабые искры.

Другие, отчаявшись, пытались спасти печати, читать древние заклинания, поддерживая угасающую защиту своими силами. Их голоса сливались в какофонию страха и отчаяния, заглушая даже рев пламени и треск рушащихся зданий.

– Tenete! Firmate! Defensio magica! (Держите! Укрепите! Магическая защита!) – надрывался старый колдун, его руки тряслись, когда он пытался соединить разорванные линии магической защиты.

Некоторые, видя, что их усилия тщетны, бросались в ноги белоснежному дракону, умоляя о пощаде, цепляясь за его чешую, словно за последнюю надежду. Они клялись в верности, обещали отдать все свои знания и богатства, лишь бы сохранить жизнь.

– Пощади нас! Мы больше так не будем! Мы искупим свою вину! – кричал один из колдунов, обнимая ногу дракона, – Мы расскажем тебе все, что знаем!

Но Юкимура был глух к их мольбам. Он не видел в них ничего, кроме подонков, заслуживающих лишь смерти.

В то же время, отчаявшись остановить Юкимуру своими силами, наиболее фанатичные колдуны решили прибегнуть к запрещенной магии, заключив пари со тьмой. В центре площади, окруженные кольцом горящих домов, они начали ритуал призыва демонов, очерчивая символы кровью и выкрикивая слова на языке, от которого стыла кровь в жилах. Их голоса дрожали, когда они читали заклинания, пытаясь открыть врата в ад, взывая к помощи потусторонних сил. Земля под ногами содрогалась, воздух наэлектризовался, и в центре круга начала формироваться зловещая тень, предвещая появление незваного гостя из другого мира.

– Aperiatur porta inferni! Veni, daemonium! (Откройтесь врата ада! Приди, демон!) – завопили они в унисон, воздев руки к небу.

Из разверзнувшейся тьмы показались когтистые лапы, а затем и вся остальная часть демона, чье появление заставило даже небо потемнеть.

Но Юкимура не обращал на это внимания. Его целью было уничтожение печатей, разрушение защиты, а не сражение с отдельными колдунами или вызванными ими демонами. Его атаки были смертоносны и точны, он методично ломал их защиту, шаг за шагом приближая их к неминуемой гибели. И, наконец, он сломал последнюю печать, лишив поселение какой-либо защиты. Барьер, сдерживающий хаос, пал, выпуская на волю всю ярость Юкимуры.

Когда барьер пал, словно рухнувшая плотина, ведьмы и колдуны, почувствовав свободу, было ринулись врассыпную, надеясь ускользнуть от неминуемой гибели. Но было уже слишком поздно. Юкимура, словно гигантский удав, обвился вокруг поселения, создавая кольцо из ослепительного света, не позволяя никому сбежать. Он извивался в воздухе, словно танцуя смертельный танец, и его белоснежное тело сияло в ночи, словно маяк, указывающий путь к гибели.

Он ждал. Он чувствовал приближение гостей, словно голодный зверь, чующий запах крови. Он берег для них этот лакомый кусочек, предвкушая их появление. И вот они показались на горизонте – адские псы, несущиеся напролом сквозь лес, словно воплощение самой тьмы. Единицы были настолько огромны, что с легкостью крушили деревья на своем пути, превращая лес в хаотичное месиво из веток и щепок. Их утробный рык сотрясал землю, вселяя ужас в сердца обреченных.

В последние секунды перед тем, как чудовищная стая ворвалась в поселение, ведьмы отчаянно пытались что-то предпринять. Некоторые, обезумев от страха, выкрикивали бессмысленные заклинания, в которых смешались слова на латыни, древних языках и просто бессвязный бред.

– Fugite, daemonium! Recedite a nobis! (Бегите, демоны! Отступите от нас!) – визжала молодая ведьма, размахивая руками в панике.

– Ignis! Ignis! (Огонь! Огонь!) – хрипел старый колдун, пытаясь сотворить заклинание, но из его посоха вырывался лишь слабый дымок.

Другие, напротив, приняли свою судьбу с мрачным смирением, ожидая смерти, словно древние жрецы, приносящие себя в жертву богам. Они читали молитвы, обращенные к темным силам, в надежде на то, что их души будут приняты в царство тьмы.

Но были и те, кто отчаянно пытался сражаться. Они плели сложные заклинания защиты, создавали магические барьеры, но все их усилия были тщетны. Адские псы, словно танки, прорывались сквозь их защиту, не обращая внимания на магические заряды.

И вот, первая волна чудовищной стаи ворвалась в поселение, обрушивая на него всю свою ярость. Один из самых огромных псов, с шерстью, похожей на кипящую смолу, схватил молодую ведьму, пытавшуюся сбежать, и одним щелчком челюстей перекусил ее пополам. Ее крик оборвался на полуслове, а окровавленные внутренности вывалились на землю. Другой пес, поменьше, набросился на старого колдуна, разорвав ему горло и вырвав кусок плоти из шеи. Колдун захрипел, упал на землю и захлебнулся собственной кровью.

Юкимура, паря высоко в небесах, наблюдал за этой сценой с отстраненным любопытством. Он чувствовал, как в его душе бушуют противоречивые чувства: с одной стороны, удовлетворение от свершившейся мести, а с другой – тошнотворное отвращение от увиденного. Он видел, как адские псы разрывают тела на части, как кровь льется рекой, как страх парализует волю обреченных. Ему было противно это зрелище, но в то же время он понимал, что они заслужили это. Они заплатили за свои преступления.

И тут, один волк, тот самый, что преследовал его в лесу, поднял голову и посмотрел прямо в глаза дракону. В его глазах не было ни страха, ни мольбы, лишь безумный голод и животная ненависть. С его пасти стекала кровавая слюна, перемешанная с останками разорванной плоти.

«Не дождешься», – подумал Юкимура, и, словно призрак, растворился в облаках, оставляя поселение на растерзание адским псам. Его месть была свершена. Но что ждет его впереди?

***

Лишь с первыми лучами рассвета, когда утренний туман начал рассеиваться, дракон вернулся домой. Его тело ломило от усталости, а разум был переполнен мрачными воспоминаниями о ночной бойне. Он устало погрузился в горячие воды личного онсена, позволяя целебным источникам снять напряжение и исцелить раны. Его белоснежная чешуя была покрыта бесчисленными ожогами и рваными ранами, свидетельствами магических атак, которые, к счастью, уже начали затягиваться под действием природной магии. Он самозабвенно тер тело, пытаясь смыть не только физическую грязь, но и скверну, осевшую на его душе, опасаясь, что тьма может навредить его маленькому ангелу.

После часа кропотливых стараний, он, наконец, покинул целительные воды. Облаченный в светлую юкату и бежевую накидку, его серебристые волосы были аккуратно собраны в низкий хвост, позволяя обнажить изящную линию шеи. Он направился к увитой глицинией беседке, где его ждали самые дорогие сердцу существа – Агнесса и ее преданная няня.

Робот-гейша, когда-то служившая его незаменимым помощником в сфере искусства и театра, теперь полностью посвятила себя заботе о ребенке. Ее безупречная грация и богатый набор знаний позволяли не только следить за безопасностью девочки, но и развлекать ее, обучая древним традициям и ремеслам. Стол в беседке ломился от разнообразных яств – свежих фруктов, изысканных десертов и традиционных японских блюд. Но Агнесса, обычно такая оживленная и жизнерадостная, сегодня была грустна и ничего не ела, лишь вежливо отказываясь от предложений робота, словно боясь обидеть ее своей неприязнью.

Когда Юкимура приблизился к ним, Агнесса, словно почуяв его приближение, оторвалась от созерцания утреннего сада и, выбежав из-за стола, бросилась к нему в объятия. Ее маленькое тело дрожало, а по щекам текли слезы.

– Папа, папа, мне опять приснился кошмар… какая-то деревня горела, представляешь, и были еще какие-то страшные демоны. Я так испугалась, – прошептала она, крепко обнимая его за ноги.

Юкимура присел на корточки и нежно обнял дочь, прижимая ее к себе.

– Тише, тише, мой маленький ангел, – прошептал он, гладя ее по волосам, – Это всего лишь сон, он не сможет причинить тебе вреда. Я здесь, я рядом, и я всегда буду тебя защищать.

Он поднял ее на руки и усадил к себе на колени, вытирая слезы с ее щек.

– Расскажи мне, что именно тебя напугало, – предложил он мягко.

Выслушав ее с терпением, Юкимура заверил, что это всего лишь плод ее фантазии, вызванный прочитанными сказками и историями. Он рассказал ей о том, что даже в самых темных снах всегда есть место надежде и что он всегда будет рядом, чтобы защитить ее от любых кошмаров.

Затем он нежно взял ее за руку и повел обратно к столу.

– А теперь, давай поедим, – сказал он, улыбаясь, – Ты ведь знаешь, что нужно быть сильной, чтобы победить всех монстров в своих снах. А для этого нужно хорошо кушать.

Он стал сам класть ей в тарелку самые вкусные кусочки, рассказывая забавные истории и шутки, пока, наконец, на лице девочки не появилась улыбка. Юкимура знал, что тьма всегда будет преследовать его и его семью, но он также знал, что любовь и забота – самое сильное оружие против любого зла. Он сделает все, чтобы защитить свою дочь и подарить ей счастливое детство, несмотря ни на что.

Глава 15

«Долг Золотого тельца»

В зале, словно сотканном из шепота роскоши и звона хрусталя, царил гедонистический дух. Ароматы диковинных пряностей и выдержанного вина танцевали в воздухе, сплетаясь с нежной мелодией рояля, создавая чарующую симфонию разврата. Под мерцанием бесчисленных люстр, за столами, обильно уставленными серебром и фарфором, восседали избранные. Объединяло их не происхождение или заслуги, но лишь всемогущий капитал – тот золотой телец, что открывал двери в этот храм наслаждений.

Здесь, где люду с Низшего города, даже черствый хлеб казался роскошью, горы сочного мяса, источающего дразнящий аромат, вызывали лишь пресыщенное равнодушие. За столами, заставленными различными явствами, сидели те, кто правил этим миром. Не люди – бренды. Их лица были подкорректированы генетиками, тела усилены наноуглеродными мышцами, а взгляды пусты, как экраны выключенных терминалов.

Гаит Эль Дин не был исключением.

Он сидел во главе стола, словно высеченный из гранита, возвышался мужчина. Широкие плечи атланта, казалось, несли на себе бремя несметных богатств. Вены под бледной кожей пульсировали синим – признак кобальтовых кровозаменителей, дорогого наркотика элиты. Небрежная щетина на волевом лице лишь подчеркивала дикую красоту, а густые, как крылья ворона, брови оттеняли глубину карих глаз, в которых плясали искры цинизма и жажды. Обвешанный золотом, словно идол, он восседал в окружении грациозных дев, чьи движения были отточены в искусстве угождать.

– Еще вина! И этой птицы, – его голос, властный и хриплый, рассек густой воздух, словно удар хлыста. Слова, брошенные с небрежной гордостью, звучали как приказ, не терпящий возражений. Стол и без того ломился от яств, но для этого человека мера не существовала. Расточительность была его религией, а потакание своим желаниям – единственным законом. В этом пиру во время чумы он видел лишь подтверждение своей власти, символ превосходства над теми, кто остался за дверями этого оазиса разврата. И, как истинный аристократ порока, он наслаждался каждой секундой этого представления, где главным блюдом было страдание обездоленных.

В зале царил беззаботный смех, звон хрустальных бокалов и шепот дамских бесед. Две девушки, словно райские птички, сидели за столом, их глаза искрились весельем, а румянец играл на щеках. Ткани их изысканных платьев кокетливо прикрывали нежные губы, когда они, зардевшись, прикрывали рты руками от смеха. Одна из них, воспользовавшись моментом, украдкой закинула в рукав золотую ложку и вилку. Ее сердце бешено колотилось от страха и предвкушения.

Девушка с золотой ложкой в рукаве не была профессиональной воровкой. Она была просто голодна. Настоящей еды в Среднем Городе не достать, а её младшая сестра болела – врачи требовали "чистый белок", не синтетику.

Но Гаит заметил движение.

Не глазами – камеры в его оптических имплантах фиксировали каждое дрожание пальцев в зале.

Удар был молниеносным. Не рукой – механическим усилителем, вживлённым в его запястье.

Девушка рухнула, ложки звякнули по полу. Золотой металл с громким звоном рассыпался по плитке, эхом разнесшимся по залу.

Вмиг все разговоры стихли, музыка оборвалась, словно перерезанная струна. Сотни глаз, полные ужаса и любопытства, устремились на сцену: огромный мужчина нависал над поверженной девушкой, в его руке зловеще поблескивал нож для мяса.

Его лицо исказилось от гнева, в глазах горел неистовый огонь. Он наступил девушке ногой на горло, слегка надавливая, и угрожающе замахнулся ножом.

– Да как ты смеешь, воровать с моего стола, сука?! – прорычал он, его голос был полон презрения и ярости. – Да я, Гаит Ахмед Амир Сулейман Шараф Эль Дин! Ты бы в миг лишилась головы, будь я не столь милостив к тебе!

Девушка, задыхаясь от страха и боли, пыталась оправдаться. Слезы текли по ее щекам, смешиваясь с грязью на полу.

– Простите, господин! – взмолилась она дрожащим голосом. – Я… я не хотела… Это ошибка! Клянусь, я верну все! Пожалуйста, не убивайте меня!

В ее глазах плескался животный ужас, она понимала, что ее жизнь висит на волоске и зависит от милости этого жестокого человека.

Гаит Эль Дин, не отрывая взгляда от испуганного лица девушки, медленно присел на корточки, его мощная фигура нависла над ней, как тень беды. Он наклонился ближе, и его дыхание стало холодным, как стальной нож, который он все еще держал в руке. Вокруг царила тишина, только сердца собравшихся в зале стучали в унисон, полные страха и ожидания.

– Ошибка? – прорычал он, его голос звучал, как грозовой раскат. – Это не ошибка, это предательство! – И, словно подтверждая свои слова, он резко провел лезвием по ее платью, оставляя глубокую царапину от груди до низа живота. Ткань расползлась, словно лепестки, и алые капли крови, медленно выступившие, омыли ее кожу, превращая ужас в реальность.

Девушка зажмурилась от боли, но в ее глазах все еще оставалась искорка надежды. Она не могла поверить, что все это происходит с ней, что жизнь в одно мгновение может превратиться в кошмар. Взгляд Гаита был полон жестокости, но в нем также проскальзывало что-то еще – нечто, что напоминало о его власти и о том, как легко он решает судьбы других.

– Ты должна понять, что за свои поступки придется платить! – произнес он, его голос стал тише, но в нем все еще слышался угрожающий подтекст. – В этот момент ты не просто вор. Ты – ничтожество, которое посягнуло на мою честь.

Она дрожала, пытаясь сдержать слезы, и ее голос едва слышно вырвался из горла:

– Пожалуйста… Я верну все, что украла… Я обещаю!

Но в ответ ей была лишь холодная усмешка.

– Ты украла. А в моём мире за это платят.

Он провёл лезвием чуть глубже. Не чтобы убить. Чтобы оставить шрам.

– Запомни этот момент. В следующий раз я продам твои органы на чёрный рынок.

Никто не вмешался.

– На этот раз я позволю тебе уйти, – произнес он, его тон стал менее угрюмым, но в нем все еще ощущалась угроза. – Но запомни: если ты хоть раз снова посмеешь прикоснуться к тому, что принадлежит мне, я не проявлю милосердия.

Сердце девушки бешено колотилось от страха и облегчения, когда он резко встал и отступил в сторону. Она, не веря своему везению, стремительно поднялась на ноги, чувствую, как холодный воздух касается ее обнаженной кожи. Платье свисало с нее, словно тень, и, не обращая внимания на боль, она рванула к выходу. Распихивая двери, убегая прочь, придерживая куски платья, чтобы не бежать нагой. (ytnpf,snm ghj kj;r

Через пару секунд тишины, хрупкое равновесие было восстановлено в мгновение ока. Словно ничего и не произошло, звуки рояля вновь наполнили зал, заглушая отголоски недавней драмы. Разговоры возобновились с прежней непринужденностью, словно эта вспышка ужаса была всего лишь досадным недоразумением, не заслуживающим внимания.

А он… он стоял, невозмутимый, словно сама статуя порока. Легким движением руки отряхнул невидимые пылинки с дорогого костюма, словно стирая следы произошедшего. Затем, словно гурман, наслаждающийся редким деликатесом, поднес окровавленный нож к губам и неспешно слизнул пару капель багряной жидкости. В этом жесте сквозила не просто жестокость, а изощренное наслаждение властью, презрение к человеческой жизни, ставшей лишь мимолетным развлечением в его извращенной игре. Его глаза, в этот момент, были холодны и бездонны, как ледяные воды реки Стикс, несущие души грешников в вечное забвение. И в этом взгляде, в этой небрежной жестокости, заключалась истинная суть хозяина этого дома греха.

***

На часах было уже четыре часа утра, Гаит только уснул, глядя на вид с высоты 20 этажа. Вены на его коже были черны, словно и не кровь человеческая лилась в его жилах. В его квартирке, бывшем номере отеля, что он благополучно выкупил и установил дополнительную звукоизаляцию, было чрезвычайно тихо, а полное отсутсвие камер, успокаивало.

За окном, подобно рассыпанным бриллиантам на бархате ночи, мерцали огни города. Четыре часа утра прокрались незаметно, укутывая мегаполис в сонное забытье. Гаит, погруженный в объятия Морфея, едва успел насладиться видом с высоты двадцатого этажа – видом, который он, несомненно, считал своим владением.