Патруль

Когда я переступила порог дома, меня никто не встретил, кроме Кузи – темно-серого, как тлеющий уголек, невероятно пушистого кота с колтунами по бокам. В первую нашу встречу он сидел возле подъезда, голодный, тощий, блохастый и совсем еще маленький. Заметив его, у меня не было раздумий, схватила и потащила домой. Сейчас он толстяк с доброй душой, обожающий тушёнку, огурцы и сливы. Жаль, что в мое отсутствие Маша не позаботилась о его шерсти, теперь только стричь.

Кузя был единственным членом семьи, который обрадовался моему возвращению. Запрыгнув на старую советскую тумбочку возле замыленного зеркала, кот мурчал как трактор. Он с голодными глазами смотрел на меня, словно выпрашивал взять его на ручки, подкрепляя свое намерение, облокачивая передние лапы на мой урчащий живот. «Ох, Кузенька, никто о тебе не позаботился…» Я взяла кота на руки и запустила пальцы в его уютную шубку. Кузя закрыл глаза, а мои привлек мерцающий светильник.

В коридоре было достаточно узко, старый ремонт сыпался, от малейшего прикосновения, лампочка светила желтым приглушенным светом и напоминала мне о том, что накануне своего первого отъезда в институт, измотанная работой мать меняла ее и упала с табуретки, сломав себе запястье. Мы сидели в травмпункте в ночь, наблюдая жуткую картину: на входе, прям в коридоре, лежала на носиках старуха в ночнушке, она молилась, видимо, ее боль была настолько невыносимой, что этот молебен был переполнен всхлипами и хрипом. Рядом сидела девушка на скамейке, она смотрела прямо, безучастно, абстрагировавшись от всей больницы, и лишь изредка поднимала голову, чтобы оценить очередь. Старый дед по соседству потирал руки, похожие на гнилую картошку, они тряслись, словно пытались дожить до утра. Дед ворчал, задевая острыми словами молодого юношу, стоящего поодаль с замотанным предплечьем. Далее можно было увидеть нерасторопных работников скорой помощи, от которых сильно воняло сигаретами, врачей со злыми и сонными лицами, быстро пишущих в медицинской карточке неразборчивым почерком. Где-то плакал ребенок, а где-то плакала мать ребенка.

Мерцал белый свет от лампочек, казалось, что я мотылек, завороженный им. Перезагрузка началась. Глаза смотрели на свет, и мне чудилось, что вот-вот я выпорхну из своего дома, там дальше меня ждет другая жизнь, в которой забуду о бедности, найду себе угол, обустрою его, сделаю таким, каким представляла себе многие годы. Заберу Кузю, поставлю ему когтеточку и домик, куплю новые игрушки и мягкий плед. У меня будет наконец-то живой цветок, а может даже несколько, будут новые знакомства, и я встречу настоящих друзей, преданных и честных.

– Ань! Это ты? – крикнула Маша, громко затопав по скрипучему полу мне навстречу.

– Привет, подружка! – улыбнулась ей я, скидывая черный огромный рюкзак с вещами. – Я наконец-то дома, можешь меня поздравить!

– Я уже завидую, красавчик! Жаль, что мама уже не оценит…

У меня подступил ком к горлу, я не знала, что говорить дальше, она меня огрела с порога, и теперь звенит в ушах подкравшаяся мигрень.

– Зачем ты так? – у меня оцепенело тело, Кузя спрыгнул на пол, громче, чем я это сказала.

– Напомнить хочу, что ты бросила тут меня, и отец тоже. – с неприкрываемой злобой ответила Маша.

Повисла удушающая тишина. В сердце затаилась обида. Неужели она настолько ненавидит меня, что теперь при любом удобном случае будет напоминать про смерть мамы?

Рак забрал ее у нас практически сразу после моего поступления в институт. Она его распознала поздно, когда тот перетекал в четвертую стадию. Врачи были в шоке, узнав, что она при таких осложнениях еще может вести активный образ жизни, продолжая заниматься своим любимым делом. Между прочим, наша мама была замечательным художником, она расписывала стены в разных местных кафешках, другие холсты выставлялись на конкурсах, где иногда завоевывали призовые, а некоторые богатеи отдавали ей на реставрацию диковинные старые вещи, стоящие целое состояние.

Папа старался всячески поддерживать маму, но его сильно пугало будущее, которое ему уготовило оставшееся время. Отец откладывал свою работу на потом, брал больничные, чтобы больше времени провести с семьей, пока начальство не оштрафовало его на двадцать процентов от зарплаты, посчитав такое поведение наглостью.

Но семейное сплочение около матери было недолгим. Фасад счастливой семьи рушился на тысячи мелких осколков, обнажая внутренности настоящего. Отец стал частенько задерживаться на работе, выполнял сверхурочную. Иногда, выйдя рано утром из комнаты попить водички, я обнаруживала через приоткрытую дверь, что он спал на полу. Ссоры множились, из-за смежной стены с родительской доносилась сильная ругань. Влезать в нее нам было страшно.

И вот мои ноги нехотя занесли эти мысли в ту самую страшную комнату. Я осмотрелась, все было в нетронутом виде. Пыль била в нос. Новые волны воспоминаний замолотили в дверцу сознания и ворвались, повышая уровень кортизола в моем организме.

В свои четырнадцать лет моя сестра потеряла себя.