Царица Хатасу

Хоремсеб часто навещал ее. Тайна ее рождения вызвала у него новый интерес к девушке, а блестящая красота дочери фараона подстегивала желание видеть ее у своих ног. Но она была еще больна, и присутствие Таадара мешало ему возобновить свою суетную и преступную игру. Так прошло несколько месяцев. Здоровье Нейты поправилось, она покинула павильон и стала вести во дворце свой прежний образ жизни. Встречаясь чаще с Хоремсебом, она cнова подпала под его влияние. Но так как князь не давал ей яд и не злоупотреблял ядовитым ароматом, ее рассудок был не очень омрачен. Хоремсеб тоже сильно привязался или, вернее, привык к своей прекрасной и невинной подруге. Только его страшно мучила необходимость лишать себя ее общества во время оргий, которыми он развлекался при своем аскетическом образе жизни. Он решил еще раз попытаться приучить Нейту к этим отвратительным зрелищам.

Однажды вечером Нейта сидела вместе с князем в том павильоне, откуда они когда-то любовались танцами на площадке. Вдруг Нейта с удивлением увидела, что принесли трон и стали подвязывать Хоремсебу большие, золоченые крылья, а на голову надели тиару, сверкавшую драгоценными камнями. Когда же он знаком предложил ей занять место рядом с ним, она поняла, что должна будет присутствовать при какой-то новой оргии. Дрожа от страха, обливаясь холодным потом, она протянула к князю сложенные руки и, вне себя от ужаса, взмолилась:

– Нет, нет! Умоляю тебя, оставь меня! Я не хочу идти с тобой!

Хоремсеб не привык к сопротивлению: все должно было преклоняться перед его волей. Кроме того, его тщеславие доходило до мелочной глупости. Ему показалось, что этот отказ на глазах у всех был демонстративным. Подозрение, что она пренебрегает честью сидеть с ним рядом, привело князя в слепую ярость.

– А! Тебе не довольно места рядом с твоим господином! – прошипел он, окидывая Нейту угрожающим взглядом.

Наклонившись к Хамусу, он сказал ему несколько слов, и кортеж двинулся в путь.

Нейта, как пьяная, прислонилась к дереву. В ней боролись гнев, отчаяние и стыд. Она испуганно насторожилась, когда к ней подошел евнух и, скрестив руки, почтительно сказал:

– Господин приказал мне заставить тебя присутствовать на празднике. Следуй за мной без сопротивления, благородная женщина, и не вынуждай меня применять насилие к твоей высокой особе. Прости, что я, такой ничтожный служитель, осмеливаюсь дать тебе совет: никогда не противься воле князя. Месть его ужасна, а ненависть и гнев могут уничтожить тебя.

Нейта обхватила руками голову. О, зачем она последовала за этим гнусным человеком, который презирает ее и обращается с ней, как с рабыней? Этот злой насильник принуждает ее присутствовать на зрелищах, внушающих ей отвращение, а на ее просьбу отвечает тем, что отдает ее во власть слуги.

Убеждение, что Хамус действительно может употребить против нее силу, больно уязвило ее самолюбие. Вспыхнув, она отрывисто сказала:

– Показывай дорогу!

Придя в сопровождении евнуха на место праздника, oна увидела Хоремсеба, сидящего на высоком жертвеннике, который мы уже описывали. У его ног толпа пила, танцевала и, из-за обилия возбуждающих напитков, находилась уже в состоянии настоящего бреда. Хамус указал Нейте на колонну, стоявшую в нескольких шагах от трона, и сказал:

– Встань здесь!

Нейте показалось, что ее ударило молнией, когда евнух вытащил веревку и, ловко обхватив за талию, привязал ее к колонне. При этом последнем оскорблении, низводившем ее в степень животного, кровь с такой силой прилила к голове, что в ее глазах все потемнело. Она не видела, что происходило перед ней. Шум и крики оргии доносились до нее, как какой-то отдаленный гул. Через минуту она зашаталась, упала на колени и закрыла лицо руками. В ней бушевала такая дикая ненависть к Хоремсебу, что при мысли о его безграничной власти над ней, она чувствовала, как волосы поднимаются у нее на голове.

Она не заметила, как чьи-то сильные руки подняли ее и посадили на удобный стул. Но хорошо знакомое прикосновение мягкой и холодной руки заставило ее открыть глаза. К ней наклонился улыбающийся Хоремсеб.

– Приди в себя, капризница, мой гнев прошел!

Удушливый аромат, который шел от него, расслабляюще подействовал на Нейту. Ее гнев, казалось, превратился в страстную любовь, толкавшую в объятия князя. Однако душа не отвечала этому подчинению чувств и продолжала страдать от унижения и гнева. Не понимая больше сама себя, разбитая внутренним терзанием, Нейта инстинктивно отбросилась назад и бессознательно прошептала:

– Пощади!

На губах князя появилась та странная улыбка, которая леденила и воспламеняла его жертв.

– Какой пощады ты просишь, Нейта? Что, кроме половины своего царства, могу я тебе дать? Полно же! Оставь свои капризы и подними свою хорошенькую головку. Взгляни, как беснуется у наших ног эта презренная толпа рабов и слуг. Проникнись убеждением, что мы, подобно богам, царим выше всех животных страстей.

Нейта ничего не ответила. Полная слабость вытеснила ее страшное возбуждение. С безжизненным взглядом она откинулась на спинку стула и скоро впала в какое-то полузабытье, перешедшее в обморок.

Когда она пришла в себя, то лежала в саду на скамейке, недалеко от наружной стены. Хоремсеб сидел в ногах и помог ей подняться.

– Тебе уже лучше? – спросил он. – Да? В таком случае, пойдем. Тебе надо подышать свежим воздухом, это подкрепит тебя.

Он подвел ее к стене, открыл дверь и они очутились на лестнице, спускавшейся к Нилу. Лучи восходящего солнца золотом и рубинами сверкали на поверхности священной реки. Вершины гор, обрамлявших пустыни, окрасились в солнечные оттенки. Наконец, на горизонте появилось блестящее светило дня, заливая ослепительным светом весь пейзаж, храмы и дворцы Мемфиса, массивные силуэты которых резко вырисовывались в ясном небе.

Трепеща, и полными легкими вдыхая живительный воздух пустыни, смотрела Нейта на этот волшебный вид, от которого отвыкла в своем плену. С необыкновенной силой в ней пробудилось воспоминание о дворце Саргона, где она так часто, сидя на террасе, любовалась восходами и закатами, дышала свежим речным воздухом. Тогда она считала себя несчастной, а между тем она была свободна и на ее сердце не давила, как теперь, страшная тяжесть. Никогда она не испытывала этой ужасной борьбы между рассудком и роковой силой, ломавшей ее волю, гордость и бросавшей ее к ногам человека, которого она ненавидела, презирала и в то же время боготворила.

Вдруг в памяти воскресло унижение, испытанное этой нечью. Краска стыда залила ее лицо. Она почувствовала себя растоптанной, несчастной, и ею овладело страшное желание свободы. Невольно она взглянула на того, кто имел на нее такое роковое влияние и в чьей власти она находилась. У нее мелькнула мысль, что и он сейчас наслаждается, как освобождением, чудным видом природы, дневным светом и чистым воздухом, свободным от отравленных ароматов, что, может быть, как и она, жаждет свободы вдали от этого дворца, под мрачной кровлей которого он становился рабом своих страстей или погрязал в преступлениях, заглушая в себе всякое человеческое чувство.

Прислонившись к косяку двери, скрестив руки на груди, Хоремсеб, казалось, погрузился весь в созерцание очаровательного пейзажа. Его лицо совершенно изменилось. Гордость, жестокость, угрозы куда-то исчезли, уступив место созерцательному покою. Большие темные глаза горели чистым, полным радости восхищением, а нежная, мечтательная улыбка полуоткрыла пурпурные губы.

Взгляд Нейты с восторгом скользил по высокой и стройной фигуре красивого молодого человека, покрытого драгоценностями. На его кудрявой голове еще красовалась тиара, а плечи покрывал пурпурный плащ, в который он нарядился председательствовать на отвратительной оргии.

– Так прекрасен телом и так отвратителен душой, – прошептала она, прижимая руки к груди. Снова смешанное чувство ненависти и любви наполнило ее сердце. Все слилось в единственное желание покинуть эти места страданий, где она теряла рассудок, перестав себя понимать. Быстро решившись, она схватила его за руку:

– Хоремсеб!

– Что тебе надо? – спросил он, вздрогнув и с удивлением глядя в ее взволнованное лицо.

– Верни свободу моей душе, чародей Мемфиса! Ты ее связал, я чувствую это. Все мое существо восстает против власти, которую ты имеешь над моими чувствами. Мой рассудок осуждает эту власть. Никогда до тех пор, пока я тебя не увидела, я не знала этого пожирающего огня, который пылает в моей крови, влечет меня в твои объятия, отнимает у меня уважение к самой себе и заставляет меня краснеть перед собой. Но если ты сумел связать, то ты должен знать и как освободить! Верни же мой покой и уважение к самой себе! Освободи мое сердце от роковой страсти, которая причиняет мне столько страданий. Тебе же это ничего не стоит, Хоремсеб, так как ты не любишь меня и держишь как рабыню. Для тебя я не больше чем игрушка.

Нейта заметно воодушевилась. Ее черные глаза гордо пылали, и нежное тело трепетало от беззащитности.

Вдруг это возбуждение разразилось потоками слез. Сложив руки, она подошла к нему и продолжала умоляющим голосом:

– Сжалься надо мной, Хоремсеб, позволь мне уехать! Ни одним словом я не выдам того, что здесь видела, и никогда не нарушу твой покой. Напротив, всеми силами буду стараться защищать тебя даже перед царицей, так как что-то нашептывает мне, что над твоей головой собираются зловещие тучи. Или же, если ты меня любишь, если ты хочешь сохранить меня, я постараюсь безропотно переносить твои чары. Только в таком случае, ради самого себя, Хоремсеб, откажись от этой жизни, полной преступлений, от этих ночных праздников, от этого ужасного уединения и от всех этих извращений. Займи снова принадлежащее тебе место в обществе. Пока еще не поздно, вернись в общество людей, под лазурное небо и под золотистые лучи Ра. Беги от мрака, расслабляющих ароматов и отвратительных зрелищ, убивающих твою душу и леденящих твое сердце!

Князь с удивлением слушал ее. Темное облако омрачило его лицо, но глубокое убеждение, звучавшее в голосе прекрасной пленницы, все-таки произвело на него впечатление. Добрый гений князя шептал ему: «Откажись, пока еще не поздно! Сам Таадар предвидит угрожающую тебе опасность».

Глубоко вздохнув, он провел рукой по внезапно побледневшему лицу, но зло уже укоренилось в нем. Тщеславие и упрямство победили слабый голос добра. С непередаваемой улыбкой он наклонился к Нейте и, обняв ее за талию, сказал ласковым голосом:

– Ты бредишь, Нейта! Одна любовь связывает меня с тобой, а эти чары я бессилен вырвать из твоего сердца. Но так как ты чувствуешь себя здесь несчастной – уезжай! Я не хочу силой удерживать тебя. Иди по берегу реки в Мемфис, а оттуда тебя доставят до Фив. Следовать за тобой я не могу. Я должен жить здесь, и мы никогда не увидимся с тобой. Возвращайся в свой дом и будь счастлива в объятиях твоего супруга, принца Саргона. А теперь прощай!

Он крепко поцеловал ее и, вытащив из-за пояса красную розу, воткнул ее Нейте в волосы. Затем он отвернулся и, сделав прощальный знак рукой, медленно направился в сад.

С минуту Нейта стояла окаменевшая. Удушливый аромат, распространяемый ожерельем князя и розой, украсившей ее волосы, начал уже свое ужасное действие. Все тело Нейты горело, а околдованный взор был прикован к Хоремсебу, готовившемуся уже запереть калитку сада.

Страшное отчаяние овладело Нейтой при мысли, что она уже больше не увидит его, не услышит его голоса и не будет чувствовать на себе этого ласкающего и властного взгляда. Нет! Лучше отказаться от свободы, от солнца, oт чистого воздуха, только не разлучаться с ним.

Как перышко, подхваченное ветром, бросилась она к чародею и повисла у него на шее.

– Хоремсеб! – задыхаясь, пробормотала она. – Я добровольно возвращаюсь, чтобы умереть здесь. Пусть будет, что решат бессмертные! Я же не могу жить без тебя. Несмотря на дневной свет и на солнце, вдали от тебя мне все будет казаться мраком.

Не в состоянии продолжать, она прижалась головой к груди чародея и горячо заплакала. Она не заметила самодовольно-насмешливой ухмылки, скользнувшей по губам Хоремсеба.

– Добро пожаловать вторично в мой дом, – сказал он, прижимая ее к себе. Он запер дверь, задвинул засов, и они вошли под густую древесную тень. Нейта опустила голову. Ей казалось, что над ней закрылась могильная плита.

Глава XXVI. Будущее

Наконец для Хоремсеба наступил долгожданный день. Только спустилась ночь, князь отправился в павильон мудреца, чтобы помочь ему в последних приготовлениях. Все слуги получили приказ удалиться в назначенное им крыло дворца и не выходить оттуда под страхом смерти. Всякая служба была отменена, Хамус должен был тщательно наблюдать, чтобы ни одно живое существо не проникло в сад.

Большой зал, служивший обычно рабочим кабинетом Таадару, был теперь почти пуст. Тысяча вещей, загромождавших его, была вынесена в верхнюю комнату. Вместо этого поставили маленький столик из кедрового дерева, два стула и ложе. В нескольких шагах от стола стояла громадная медная чаша, до краев наполненная водой. Лампа в углу освещала бледным колеблющимся светом обширное помещение.

После всех приготовлений мудрец принес шкатулку с флаконами и поставил ее на табурет около одного из стульев. Затем, обернувшись к Хоремсебу, молча покрывавшему ложе шкурами леопардов, он сказал:

– Все готово, сын мой. Мне остается только принести амфору с теплым вином, а ты пока сходи за Нейтой. Выпила она приготовленное ей питье?

– Да, учитель! Она спит в маленькой голубой беседке. Я сейчас пойду за ней.

Он ушел и вскоре вернулся с крепко спящей Нейтой на руках. Лицо девушки было мертвенно-бледным и тело – неподвижно, как у мертвой. Мудрец помог Хоремсебу положить Нейту на ложе, поправил поудобнее подушки и тщательно закрыл ее шкурами леопарда и пантеры. Затем, наполнив кубок теплым вином, он добавил туда несколько капель из флакона и подал его князю, раздувавшему уголь в треножнике. Когда он выпил, Таадар взял из шкатулки пучок сухих трав и бросил его на уголья. Поднялся густой дым, наполнивший комнату острым, удушливым ароматом. Потом старик снял с себя всю одежду. Князь последовал его примеру.

– Теперь нам остается только ожидать бога, – сказал мудрец, садясь на стул. – Садись напротив меня, Хоремсеб, дай мне руку и смотри на воду. Он появится там.

Больше четверти часа прошло в глубоком молчании. Крепко держась за руки, лежавшие на столе мужчины внимательно смотрели на воду.

– Я весь похолодел. Члены мои точно налились свинцом, а между тем, огненные уколы пробегают по всему моему телу, – пробормотал князь, охваченный сильной дрожью.

– Это ощущение будет еще сильнее, когда ароматические субстанции твоих страстей станут выходить из тела, – тихо ответил мудрец.

В эту минуту у Нейты вырвался хриплый вздох, и она прошептала едва слышным голосом: «Он идет!» Хоремсеб вздрогнул. На его лбу выступил холодный пот от сверхъестественного страха. Но вот, вода заволновалась, ее поверхность испещрили красные и желтые пятна. Из глубины чаши поднялось кружась черноватое облако, в центре которого ясно было видно много огненно-красных рук, будто из расплавленного металла.

Эта бесформенная масса быстро приближалась, окутывая черным покрывалом голову и грудь Хоремсеба. Тот откинулся на спинку стула и прошептал сдавленным голосом: «Это смерть. У меня вырывают сердце и мозг!» Таадар удержал руку своего ученика, которую тот чуть не вырвал у него. Мудрец был бледен, губы его нервно дрожали, но ясный и сверкающий его взгляд внимательно следил за проходившими перед ними странными и зловещими видениями.

Из всего тела Хоремсеба дождем брызнули разноцветные искры. Огненные руки соединились в плотную, сверкающую массу, принявшую форму кометы. Эта комета вместе с черной тучей отступила к чаше и носилась над водой, оставаясь соединенной с телом князя широкой огненной лентой, выходившей из его груди.

В продолжение нескольких минут вся эта масса кружилась, как в плавильне, причем слышался сухой треск. Руки исчезли. Вдруг раздался сильный треск. Ослепительный огненный луч, казалось, спускавшийся с потолка, упал на облако, которое пришло в сильное движение, распалось и затем совсем исчезло. На его месте появилось семь отражений Хоремсеба, семь прозрачных теней, с чертами лица князя, соединенных между собой тонкими огненными нитями. Все эти нити сливались с широкой огненной лентой, которая выходила из груди Хоремсеба и, как от сильного ветра, дрожала и извивалась. Каждое из изображений имело свой цвет, похожий на цвет спектра. С одного края изображение было окрашено в красный цвет, с другого – в фиолетовый. В этих прозрачных, как кристалл, телах ясно видны были все органы человеческого тела, работавшие с поразительной быстротой. Вещество, под цвет каждого изображения, сверкающим каскадом обращалось в прозрачное тело. На этом фоне, как звезды из черного дерева, выделялись два больших темных пятна соединенных черной артерией. Одно из них было на месте сердца, другое – вместо мозга.

Снова показались огненные руки, деятельно работая над выделением из воды и воздуха синеватых, желтых и зеленых огней. Одна из рук поднялась и бросила широкий луч белого и ослепительного света. Этот луч упал на одно из изображений Хоремсеба, на минуту окутал его и отлетел в пространство, оставив после себя только черные точки, похожие на капельки росы. То же произошло и с шестью другими изображениями. После этого поток света залил все их сразу. Прозрачные тела слились в одно тело, затем в пурпурную массу, испещренную черными точками. Эта масса покатилась по огненной ленте и вместе с ней исчезла в груди князя. У того вырвался хриплый вздох. Через минуту он открыл глаза.

– Твои ароматы взвешены, – пробормотал мудрец, – но печальны и беспорядочны были их вибрации.

Он умолк, так как в эту минуту появилась огненная рука и стала чертить на воде фосфоресцирующие знаки, исчезавшие по мере того, как Таадар разбивал их.

– Ты сейчас увидишь сцену отдаленного будущего и более близкого. Но все эти сцены будут относиться к твоему существованию в те эпохи, когда все, что живет в настоящее время, сойдет уже в могилу.

Трепеща от любопытства, Хоремсеб наклонился вперед, не сводя глаз с синеватого облака, тихо поднимавшегося из чаши. Постепенно это облако расширилось и приняло форму огромного шара, занявшего всю глубину зала, стены которого, казалось, раздались, чтобы вместить его.

В центре светящегося диска носились облака, порой совершенно закрывавшие его. Затем появились светлые пятна, и гладкая светящаяся поверхность превратилась в огромную площадь, окруженную постройками, архитектура которых была совершенно не похожа на египетскую. В глубине виднелось большое строение, к которому вела лестница. Но, странная вещь, – стены строения, казалось, были прозрачны, и Хоремсеб видел все, что происходило внутри. Там стоял колоссальный идол, вокруг которого двигались жрецы, одетые в белые одежды. Это чудовище было раскалено, и внутри бушевало громадное пламя.

Вся площадь и все доступы к храму были переполнены народом, стоявшим тесной стеной вдоль дороги, по которой двигался печальный кортеж. Со связанными за спиной руками, скованные друг с другом, шли обнаженные люди с суровыми, полными отчаяния лицами. Вооруженные бичами и копьями воины толкали их вперед. Громадной лентой тянулась через площадь эта бесконечная цепь несчастных и всходила на лестницу. Когда они останавливались перед идолом, их одного за другим бросали в пылавшую пропасть, в раскаленные внутренности ненасытного бога. По временам люди останавливались перед помостом, на котором группа женщин играла на арфах. В одну из таких остановок высокий и сильный мужчина, тело которого было исполосовано бичом, обливаясь кровью, обернул голову и устремил на Хоремсеба взволнованный и суровый взгляд. Ледяная дрожь потрясла все тело князя. Ему показалось, что в этом скованном, обнаженном и униженном пленнике он узнал самого себя. Хотя лицом он и не был похож на него, трепещущее тело и сердце кричали ему: «Это ты!» Но процессия двинулась дальше, когда пленник, с которым, казалось, слилась душа чародея, переступил порог храма, облака раздались и закрыли всю сцену.

– Это невозможно, я ошибся. Ведь я не могу умереть, – бормотал Хоремсеб, сжимая обеими руками взмокший лоб, но в это время диск снова прояснился и поглотил все внимание князя.

Сцена изменилась, и на этот раз князь вздрогнул от радости. Не Мемфис ли был перед ним? Да, конечно! Эта же улица, аллея сфинксов, все было похоже. Там слева был обелиск, и люди радостно толпились у пьедестала, на котором стояло кресло под балдахином, без сомнения, это были египтяне, с их белыми одеждами и полосатыми клафтами. Но кто был этот странный, весь увешанный дорогим оружием воин, приближавшийся на великолепном белом коне в сопровождении громадного конвоя? Бледное лицо всадника было обрамлено черной, как вороново крыло, бородой, а большие темные глаза равнодушно скользили по толпе. Подъехав к трибуне, он сошел с коня, поднялся по лестнице и сел на трон. Вокруг него столпились воины конвоя, египетские сановники и царские носители опахал.

– На этот раз это я! Я буду фараоном! – подумал Хоремсеб, и гордое самодовольство наполнило его сердце.

По аллее сфинксов медленно двигалась хорошо знакомая процессия. Там шли певцы храма и жрецы. Это был праздник Аписа, так как в процессии вели священное животное, убранное цветами и лентами. Поэтому его взгляд быстро перешел на того, кого он принимал за самого себя. Без сомнения, династия Тутмеса угасла и он взошел на трон фараонов. Но что это значит? Вокруг царского трона появились одна за другой несколько бледных и растрепанных женщин. На груди у них зияли открытые раны, а в поднятых руках они держали красные розы. Эта отвратительная толпа быстро увеличивалась, замыкая вокруг царя кольцо. Затем одна из женщин скользнула и села к нему на ручку трона. Обвив шею царя одной рукой, она другой потрясла перед глазами коронованного воина пучком пурпурных роз.

Бледное лицо женщины было искажено ненавистью и страданием. Длинные, рыжие волосы были распущены и обвивали ее огненным покрывалом. С ужасом и удивлением узнал Хоремсеб в этой женщине Нефтису.

Сидевший на троне мужчина страшно заволновался. Его лицо побагровело, а в широко открытых глазах светилось безумие. Его взволнованный взгляд упал на Аписа, проходившего мимо трибуны. Он вскочил с трона, как ужаленный, бросился к священному животному и пронзил его кинжалом, выхваченным из-за пояса.

Облака скрыли смятение, последовавшее за этим святотатством. Хоремсеб не успел еще прийти в себя от этого, когда перед его глазами развернулась новая картина.

Перед ним была бесплодная равнина, усеянная трупами. Воины в остроконечных касках, с бородатыми дикими лицами толпились на поле битвы, грабя мертвых и увеча раненых. Вдруг вытащили из-под груды трупов, очевидно, только что оглушенного человека. Каска его была сплющена, а в сжатой руке он еще держал сломанный меч.

В руках этих дикарей человек пришел в себя. Оскорбил он победителей своим высокомерным взглядом или неосторожным словом? Неизвестно, только солдаты пришли в страшную ярость. В мгновение ока они сняли с него одежду, отрезали ему нос и уши, выкололи глаза и бросили с насмешливым видом. Несмотря на ужасные муки, несчастное существо осталось жить.

Этот человек ползал между трупами, жуя траву, чтобы обмануть голод и тщетно ища, чем бы утолить жажду. Наконец он в отчаянии, бессильно упал на землю.

Это окровавленное и обезображенное лицо ничего не напоминало Хоремсебу, а между тем у него захватило дыхание, так как вокруг несчастного снова появилась растрепанная толпа жертв Молоха. Они трясли своими красными розами и торжествующе смотрели на несчастного. Вдруг показался дворец Мемфиса, и Нил при лунном свете, и великолепная лодка, в которой на подушках лежал сам чародей.

Голова кружилась у Хоремсеба, мысли путались. Он хотел бежать, но неведомая сила приковала его к месту.

Перед ним возникали разные картины то страданий и мучений, то богатства и могущества. Но князь все меньше понимал их, до такой степени ему казались странными постройки, люди и даже природа. Но вот еще три видения, которые потрясли Хоремсеба.

Ему представилась круглая комната, освещенная двумя высокими, узкими окнами. Стены были обтянуты материей, а свет, проходя через цветные стекла, отражался на массивной мебели с резными спинками. На одном из стульев сидел красивый молодой человек с гордым и насмешливым видом. Обняв его за шею и страстно глядя ему в глаза, рядом стояла невысокая, худая женщина, одетая в длинное черное платье. Голова ее была покрыта вуалью. На шее на золотой цепочке висел блестящий крест.

Хоремсеб не мог ошибиться: эта женщина была Нефтиса, а сидящий мужчина – он сам. Он видел, что они разговаривали, но не слышал ни одного слова. Тем не менее, понимал, что она говорит о любви и ревности и требует, чтобы он женился на ней. Тот с улыбкой и многозначительным жестом отвечал, что браку мешают стоящие между ними четыре лишних глаза.