Горячие камни

Однако Полине он никогда не нравился. Если бывает любовь с первого взгляда, то должна существовать и ненависть с первого взгляда. Во всяком случае, именно к такому убеждению пришла девушка, увидев маминого "приятеля". Ей казалось, что за слащавой улыбкой и чрезмерной внимательностью скрывается пустая, эгоистичная натура, которой в их доме делать нечего.

Спустя несколько месяцев их новый знакомый стал все чаще приходить пьяным, оставил в покое домашнее хозяйство и практически забыл нежные слова. Перемена была стремительной, но Полину не удивила. Скорее, девушка испытала тогда некое злорадное удовлетворение: вот, правильными оказались ее подозрения, ничего хорошего из себя этот человек не представляет.

Только любые положительные эмоции быстро иссякли под грузом домашних сцен.

Трудно было понять, чего он, в сущности, добивался, и почему его поведение изменилось как раз вскоре после того, как они с мамой оформили свои отношения официально. Полина не могла избавиться от мысли о хитром подвохе – но не могла понять, что же ее новоиспеченный отчим таким образом может выигрывать.

Хуже, что мама не разорвала с ним отношения, а пыталась кое-как подстроиться, найти общий язык. В итоге она неизбежно удалялась от дочери. Отношения в маленькой семье стали прохладными, накаляясь добела лишь во время ссор.

– Ты этого не поймешь, – заявила женщина, откинувшись на спинку старого кресла. Она сейчас выглядела усталой. – Взрослая жизнь отличается от того, что мы себе воображаем в юности. У тебя еще слишком мало опыта.

– Достаточно, чтобы различать вещи хорошие и плохие, – возразила Полина, не в силах сдерживать злость. – Мужчина, который напивается каждый вечер, не может быть хорошим мужем. Который выносит из дома вещи, чтобы поменять их на бутылку самогона. Где делись наши настенные часы с золоченым циферблатом? Он…

– Хватит! – оборвала ее мать тоном, не допускающим пререканий. – Почему ты смеешь так разговаривать с твоей матерью?

Полина рывком поднялась из-за стола.

– Я живу с тобой, – сказала она, порываясь вытереть слезы, но не желая признавать их существование, – потому это и моя жизнь. Или мне следует уйти?

На лице матери застыла маска упрямства. Неопределенно махнув рукой, девушка направилась в свою комнатку.

Как это надоело! Одно и то же каждый день, всегда. Мать вела себя так, словно мнение дочери ее совершенно не интересовало. Да, время от времени она проявляла заботу – но это была не более, чем забота хозяина о собаке. Или о каком-нибудь другом домашнем питомце.

"Не хочу быть домашним питомцем", – с нажимом произнесла про себя Полина.

Немного посидев на краешке кровати, она открыла шкаф, нашла легкое платье, переоделась и вышла в коридор.

– Ты куда? – ровно спросила мать, все еще сидящая в кресле.

– Прогуляюсь, – нехотя бросила девушка.

– Когда придешь?

– Не знаю.

Она закрыла за собой дверь, не дожидаясь следующих вопросов и наставлений.

Что-то разрушилось в их маленькой семье. Полину стало тяготить пребывание дома, даже если никаких причин для ссоры вроде бы не существовало. Возможно, мама здесь ни при чем, и она сама портит отношения, но девушка не могла себе представить, как можно смириться со всем этим… положением дел. Да хотя бы с тем, что, подчиняясь воле своего нового мужа, мама сама начала пить.

"Есть ли выход? – думала Полина, спускаясь по лестнице и шмыгая носом. – Выход должен быть. Всегда. Но почему же я его не вижу?"

Во дворе было пустынно. Молочная машина успела проехать к следующему дому, а старушки попрятались в квартиры – подальше от жары. Запах нагретых асфальта и пыли ударил в ноздри.

Сперва Полина хотела спуститься к морю, но, вспомнив вчерашние события, отказалась от этой мысли. Там, конечно, немного прохладнее, да только и шанс напороться на ту же самую компанию больше.

Поэтому она обошла дом и по тенистой улице зашагала к центру.

Прогулка не имела какой-нибудь определенной цели: Полина просто чувствовала потребность остаться наедине с собой, а их квартирка для этого подходила мало. Особенно после очередной размолвки с мамой.

"А как хорошо начиналось утро", – с тоской подумала девушка.

Она понимала, что именно такие моменты, когда мама начинала вести себя совсем по-старому, еще больше провоцировали ее, Полину, на бессмысленные споры. Потому что она знала совершенно точно: самое позднее к вечеру все изменится. Какого бы взаимопонимания за это время они ни достигли, придет он и разрушит их маленький мирок. Снова.

"Не хочу об этом думать!" – решила Полина и начала смотреть по сторонам, надеясь обнаружить предмет, который отвлечет ее от мрачных мыслей.

По левую руку, разделяя тротуар и проезжую часть, тянулась полоска земли с растущими на ней каштанами. Деревья, посаженные около двадцати лет назад, образовали сейчас над головами прохожих сплошной зеленый шатер, сквозь который лучи солнца пробивались лишь очень редко. Дальше, за дорогой, начинался спуск к морю, а справа высились пятиэтажки, тоже дающие тень. Дорогу уже много лет никто не ремонтировал, однако машины по ней изредка ездили, несмотря на коварные выбоины.

Полина заметила кота. Серый пушистый красавец с достоинством шагал вдоль стены дома, помахивая кончиком хвоста. Он выглядел так, словно, успев совершить множество полезных дел во время своей прогулки, намеревался прилечь где-нибудь в тенистом уголке и проспать до позднего вечера. Девушке почему-то пришла в голову аналогия с героем некоего боевика, в очередной раз спасшим мир и после целой череды бессонных дней и ночей наконец-то собирающимся отдохнуть. Толпы ликующих зрителей, брошенная скромно фраза: "Не нужно благодарить – я выполнял свой долг"…

– Кис-кис! – позвала Полина.

Кот остановился и с подозрением взглянул на нее. "Что там? Неужели опять репортеры?"

Девушка присела, протягивая руку:

– Иди сюда!

"Ну так и есть! Господи, как они надоели, эти бесполезные жалкие любители сенсаций!" Отвернувшись, кот продолжил свой путь.

Полину развеселили собственные комментарии. Смеясь, она позвала снова:

– Кис-кис!

Кот скосил на нее один глаз и прибавил шагу. Девушка последовала за ним. Заметив это, кот перешел на бег, а затем одним прыжком преодолел более чем полутораметровую высоту и добрался до выбитого подвального окна. Напоследок с явным укором посмотрел на нее: "Прямо-таки прохода не дают, поклоннички!" – и скрылся в темноте.

С улыбкой Полина зашагала дальше, а дойдя до угла дома, оглянулась на маленькое окошко: не передумал ли ее герой прятаться?

Кот и в самом деле передумал. Спрыгнув на землю, он уже прежней походкой трусил в ту же сторону, что и девушка. Вероятно, решил, будто к нему успели потерять интерес. Когда Полина обернулась, серый застыл на месте. "Ну вот, нечем людям больше заняться!" – прочитала она в его глазах.

Мимо проехал грузовик, грохоча на ухабах. Кот напрягся, собираясь при необходимости снова воспользоваться своим убежищем.

Однако девушка больше не собиралась пугать бедное животное. Недоверие к посторонним – вещь в наше время полезная, и здесь осмотрительного кота упрекнуть совершенно не в чем. В районе гаражей охотно жарили шашлыки из всего, что попадало под руку. Полина слишком много раз слышала о пропаже домашних животных, чтобы принимать это за шутку. Да и какие шутки? – бомжи и безработные алкоголики ели мясо с тем же аппетитом, что и все остальные, а воровать кур в "частном секторе" получалось далеко не у каждого.

– Все, все, ухожу, – сказала Полина тихо, и, развернувшись, продолжила свой путь.

Вернее, попыталась так сделать. Ее движение было стремительным, но она отнюдь не рассчитывала, что поблизости кто-нибудь есть. И потому едва не сбила с ног человека, быстро вышедшего из-за угла дома.

Если бы не этот грузовик, она наверняка бы расслышала его шаги!

– Ой, простите! – от столкновения у нее потемнело в глазах, но Полина автоматически выпалила нужную фразу. Потом ощутила, что падает.

Крепкая рука подхватила ее и снова поставила на ноги.

– Прошу прощения, – мягко произнес мужской голос. – Я мог бы предвидеть, что налечу на тебя. Ты не ушиблась? Все хорошо?

– Да… да, – Полина потрясла головой, восстанавливая ориентацию, и затем посмотрела на незнакомца.

Смуглый мужчина лет тридцати, на полголовы выше ее. Черные волосы пострижены коротко. Высокий лоб. Черты лица гармоничные и приятные – кажется, что они постоянно держатся на грани улыбки. Одет в серые брюки, белую рубашку с галстуком и серые же туфли. В правой руке – папка, которая, вероятно, раскрылась во время столкновения. Лежавшие в ней бумаги теперь белели повсюду под ногами: на траве, на асфальте тротуара и даже на ветках кустов.

– Ой, простите! – повторила девушка и бросилась собирать листы.

– А, не беспокойся! – незнакомец присел рядом, помогая ей.

Вместе они за считанные секунды вернули рассыпанные документы в папку.

– Спасибо, – поблагодарил мужчина. – Еще раз, прости мою оплошность.

Напротив них остановилась старенькая белая "Волга". Незнакомец кивнул водителю.

– Мне пора, – сказал он вслух.

И, легонько потрепав застывшую в растерянности Полину по плечу, сел в машину.

Когда он уехал, девушка задумчиво покачала головой. Надо же, по своей нерасторопности она влезла под ноги занятому человеку! А тот даже не рассердился, хотя явно спешил. Или, может, просто не показал раздражения из вежливости.

В любом случае, ей следовало бы быть немного осторожней. Доставлять людям неприятности, пусть даже маленькие, вряд ли стоит. Особенно посторонним.

"Посторонним? – повторила про себя Полина. – А не-посторонним, значит, можно доставлять неприятности? Родным, близким?"

Она осознала, что действительно подумала что-то в таком духе. Это ведь естественно: близкие многое стерпят, тогда как посторонние могут легко за любую провинность втоптать тебя в грязь. Животный инстинкт самосохранения диктует нам, где можно кричать и грубить, а где следует вежливо улыбаться. Так?

Но человек – это нечто большее, чем животное?

Полина взглянула в ту сторону, откуда пришла. Возможно, ей нужно научиться лучше контролировать себя. Тот незнакомец… он казался таким сильным, и его сила была в спокойствии. Наверное, только так можно добиться чего-нибудь в жизни – спокойно и уверенно делая свое дело…

Конечно, место чиновника в мэрии не являлось для девушки предметом мечтаний, но здесь уж каждому свое.

"Быть человеком, – сказала себе Полина. – Быть человеком, вот что самое важное".

Там, дома, осталась расстроенная мама. Они поругались. Но почему уходить прочь?

"Мы больше, чем животные", – твердо повторила девушка и зашагала назад.

Если уж мы склонны причинять боль нашим близким, нужно набраться смелости хотя бы для того, чтобы признать свои ошибки. Признать… а затем исправить.

Но второе без первого невозможно.

Когда Полина тихо открыла входную дверь и, не снимая обувь, прошла в комнату, мама все еще сидела там, за столом. Она плакала.

Полина присела у кресла и тронула ее за руку:

– Мама, прости меня. Я… я не хотела. Не сердись, пожалуйста. Я тебя очень люблю.

***

После примирения Полина почувствовала себя гораздо лучше. Она даже не без удовольствия – редкое дело! – откликнулась на просьбу помочь в уборке квартиры. Девушке хотелось как-нибудь загладить то плохое впечатление, которое оставила ссора после завтрака. Да и, кроме того, они с мамой теперь так нечасто находили общий язык, что взаимное согласие казалось настоящим праздником.

Затем Полина все-таки отправилась погулять: в квартире жара стала, с ее точки зрения, невыносимой. Солнце явно собралось запечь жильцов, словно утку в духовке. Мама, впрочем, сказала, что чувствует себя уставшей после рабочей недели, и устроилась на диванчике перед телевизором. Духота пугала ее меньше, чем необходимость куда-нибудь идти.

Перед выходом девушка захватила свою тетрадку – в голове уже начинали рождаться новые строки, требуя перенести их на бумагу. Удивительно, подумала Полина мельком, как меняется настроение!

Во дворе было еще хуже, чем в квартире. Два часа пополудни, самое пекло. "И как можно жить в районе экватора?" – пришло девушке в голову. Она как-то слышала, будто в первобытных лесах поблизости Амазонки сочетание зноя, высокой влажности и отсутствия даже малейшего ветерка создает невероятно тяжелые для человека условия. "Намного тяжелее, чем здесь? – полюбопытствовала мысленно Полина. – Это невозможно представить".

Впрочем, сравнивая себя с окружающими, девушка приходила к выводу, что достаточно хорошо переносит жару. Она могла бы даже сейчас отправиться на пляж, тогда как другие хватали ртом воздух и прятались в спасительной тени. Могла бы… но слишком много в последнее время говорилось о том, что дневной загар не самый полезный, и даже опасный, что получать лишнюю долю радиации ни к чему… ну и, кроме того, Полина очень не любила без дела валяться на песке, заботясь лишь о том, чтобы тело правильно подрумянилось. Туристы с севера – это понятно, но зачем местному жителю часами просиживать на пляже? Достаточно два-три раза в день окунаться в море – и через недельку ровный симпатичный загар обеспечен.

"Куда пойти?" – задумалась Полина, остановившись перед подъездом с тетрадкой в руке.

Сам по себе напрашивался лишь один ответ: к морю. "А если они снова там?" – под "ними" девушка подразумевала вчерашнюю компанию.

Однако соблазн тихого местечка и легкого всплеска волн на этот раз оказался очень сильным. "В конце концов, чего я боюсь? – спросила себя Полина. – Посмотреть всегда можно. А в самом крайнем случае – убежать".

Впрочем, в душе она признала, что больше опасается самой встречи, чем каких-нибудь нехороших действий со стороны парней. Ей было неловко.

И все же настроение звало если не на подвиги, то во всяком случае на небольшое геройство. "Нельзя же все время быть трусихой", – решила девушка. Разумная осторожность, конечно, всегда нужна, но это немного другое.

Она обошла дом – во второй раз за сегодня. Улица была пустынна, несмотря на тень от каштанов. Даже коты и собаки в полдень предпочитали лежать где-нибудь в прохладных местах и двигаться поменьше. Воздух над асфальтом дороги – особенно вдали – дрожал зыбким маревом, навевая какие-то странные мысли о гранях реального.

Где-то там, вдалеке, за туманом болот,

За снегами безжизненных горных вершин

И за зноем пустынь… там нас что-нибудь ждет -

Сон? Мечта? Тень? Опасность? Иль холод один?

Стишок сложился сам собой, без всяких усилий, и Полина лишь пожала плечами: чего только не взбредет в голову! От строк веяло какой-то тоскливой философичностью, совершенно не подходящей к хорошему настроению. Разум – забавная штука. Холод, опасность… когда вокруг – мирный летний полдень, а дорога под ногами раскалилась до такой степени, что припекает даже через подошву шлепанцев.

Нет, стишок явно неправильный, и заносить его в тетрадку вряд ли нужно. Хотя…

Рассуждая про себя о судьбе нежданного творения, девушка пересекла проезжую часть, прошагала по виляющей тропинке и вошла в лес.

Здесь было тоже тихо, но намного прохладнее, чем в городе. Чуть дальше, в двадцати шагах, откос превращался в достаточно крутой склон, по которому можно было спуститься к набережной, а деревья росли не так густо, чтобы полностью скрадывать дыхание моря. Листва давала тень, но не препятствовала движению воздуха.

"Пожалуй, я останусь здесь, – решила Полина, осмотревшись. – На набережной все равно жарче… и людей больше".

Среди зарослей подлеска она нашла лежащее бревно. Уселась на нем поудобнее, открыла тетрадку. Задумчиво взяла ручку.

С бревна открывался хороший вид на безмятежную гладь моря, раскинувшуюся внизу и впереди, почти до самого горизонта. Чуть ближе шла набережная, частично скрытая листвой акаций. Сейчас там гулял какой-то человек с собакой, а поодаль слева кто-то купался. Больше людей в поле зрения не было.

Как ни странно, Полина почувствовала себя уютнее. Здесь, на самом верху крутого откоса, среди зелени подлеска, она была почти невидимкой для тех, кто бродил по набережной. Однако даже сама мысль о том, что ей, возможно, придется снова увидеть вчерашнюю компанию, вызывала непонятное напряжение.

Она посмотрела в тетрадку. Чистый лист бумаги, с ровной аккуратной сеточкой разметки. Чистый лист…

Интересно, почему без тетрадки стихи сочиняются гораздо быстрее?

Что там она хотела записать?

От шлюза, огибая волнолом, выруливала большая самоходная баржа, груженая камнями. Удивительно: в наше-то время – и баржа. Нет горючего, нет денег на ремонт шлюзов, нечего перевозить…

Заметив, что отвлекается, Полина раздраженно поджала губы. Она задумала небольшую поэму-сказку о любви, в духе "Руслана и Людмилы", и некоторые строки уже крутились на языке. Однако хоть сколько-нибудь осмысленное начало отказывалось рифмоваться.

Давным-давно, в одной стране,

Совсем неважно, где,

По чьей – неведомо вине

Остался царь в беде.

Полина покривилась: совсем не то. Четырех– и трехстопный ямб делал стих чересчур динамичным… и легкомысленным. Поэма должна быть более размеренной, основательной – как баллада.

Да и что это за начало: "неважно", "неведомо"…

Вот ритм стишка, который пришел ей в голову по дороге сюда, куда больше годился для поэмы. "Где-то там, вдалеке, за туманом болот…"

Некоторое время она пыталась составить мысленно что-нибудь в таком же ритме, но варианты неизменно оказывались либо примитивными, либо совсем не по теме. Затем Полина опустила глаза и обнаружила, что автоматически водит ручкой по бумаге. Она вздрогнула: раньше за ней приступов бессознательного рисования не наблюдалось.

Тетрадный лист был едва ли не полностью исписан синими каракулями. Неровные спирали, всяческие загогулины, галочки – создавалось впечатление, будто здесь поработал псих-графоман, не умеющий писать.

Несмотря на жару, девушка почувствовала озноб. Когда человек что-нибудь делает и не замечает этого, он явно болен.

Может, она начинает сходить с ума?

Если бы речь шла о каких-нибудь двух-трех линиях, Полина вряд ли стала бы переживать. Однако сплошная вязь каракулей наталкивала на мысль, будто ее рука лихорадочно трудилась все то время, пока девушка рассматривала баржу и пыталась сочинить первое четверостишие для своей поэмы. Глубоко задумавшийся человек в крайнем случае стал бы лениво водить ручкой по бумаге, но с пылом производить загогулины…

– Это тепловой удар, – произнесла вслух Полина, не слишком веря в собственные слова. Она никогда не получала тепловых ударов, даже в более жаркую погоду.

В следующий момент она вскрикнула и выпустила тетрадку из рук. Кривые линии сложились в слова.

"Беги… если можешь… тебя уже ищут…"

Тетрадка упала в прошлогоднюю листву, закрывшись. Широко распахнутыми глазами Полина смотрела на коричневую обложку собственного дневника, чувствуя, как холод внутри делает ее слабой. Она попыталась встать, но не смогла.

Откуда-то налетел ветер. Подлесок заволновался, где-то в ветвях отчаянно застрекотала сорока, торопливо убираясь прочь. Снова открыв тетрадку, ветер перелистал страницы и остановился на том самом месте, с каракулями. И стих.

Теперь, с расстояния в полтора метра, среди крючков и палочек читалось совсем другое, чем прежде:

"Ему нужна ты… только ты…"

Всхлипывая, Полина пыталась перебраться через бревно, подальше от тетрадки, но ужас сделал ее мышцы непослушными.

– Я больна, – бормотала девушка, пытаясь не стучать зубами. – Я больна, больна, больна…

Если бы кто-нибудь сейчас увидел ее лицо, то наверняка испугался бы тоже. Оно стало неестественно бледным, почти белым, а губы приобрели синеватый оттенок.

Попытки убедить себя в том, что увиденное – не более, чем игра воображения, – ничем не увенчались. Полина верила своим глазам. И, даже пытаясь овладеть собой и убраться прочь, не могла отвести взгляд от разрисованного листа.

Еще одно смещение фокуса привело к тому, что предыдущие слова вновь распались на бессмысленные каракули. Зато проступили новые:

"Встреча с ним для тебя означает смерть. Беги."

Сейчас буквы казались особенно четкими и большими.

Наверное, существует какой-то предел ужасу, даже сверхъестественному. В какой-то момент Полина обнаружила, что может двигаться. Ноги и руки казались нечувствительными, чужими, но во всяком случае они повиновались.

Из своего бегства девушка мало что запомнила. Ветки, хлещущие по лицу, потерянный шлепанец, колючки акаций, оставляющие царапины на плечах… Она остановилась лишь возле дома.

К реальности ее вернули самые обычные вещи: безмятежность летнего полдня, маленькая собачка, только что выпущенная хозяевами из квартиры и торопливо обнюхивающая каждый кустик, спокойно шагающие по улице прохожие…

Прохожие, кстати, с любопытством поглядывали на Полину. Необычность ее поведения, наверное, здорово бросалась в глаза. Равно как и отсутствующий шлепанец.

Проведя ладонью по лбу, девушка оглянулась. За ней никто не гнался – впрочем, этого она и не ожидала. Однако то, что произошло в лесу, было гораздо страшнее.

А что произошло в лесу?

Полина присела на бетонные ступеньки крыльца. Сейчас она не могла бы заставить себя идти дальше. От ударов сердца содрогалось все тело, руки и ноги вновь стали безвольными, словно у тряпичной куклы; ее мутило. Подобное состояние она однажды испытывала во сне – в какой-то бредовой игре воображения, – но тогда она просто проснулась, и кошмар развеялся. А теперь все было на самом деле.

Что было?

Голос рассудка наконец достучался до находящегося в ступоре сознания. Что было? – спросила себя Полина.

Она нарисовала какую-то ерунду, затем в абстрактном узоре линий ей что-то привиделось и напугало ее до чертиков. Но ведь ничего страшного не произошло! Вообще ничего не произошло!

Сама того не замечая, Полина всхлипнула.

Строки, которые на ее глазах сложились из бессмысленных загогулин, пришли откуда-то извне. От твердой уверенности в этом девушка избавиться не могла, несмотря на все свои усилия. Так в большинстве случаев человек безошибочно определяет свой почерк среди сотен других, особенно если эти другие значительно отличаются.

Это был не ее почерк. Фразы, привидевшиеся на листе, принадлежали кому-то другому.

"Ему нужна ты… только ты…"

Одно из непоколебимых убеждений юности состоит в том, что ты – совершенно особый, и самое главное в жизни происходит вокруг тебя. Полина не избежала этой точки зрения, однако все-таки была склонна относиться к ней критично. Она могла бы вообразить себя главной героиней какого-нибудь выдающегося события – но не без самоиронии.

Здесь же иронией и не пахло.

Наверное, сообщение о маньяке, который решил поохотиться именно на нее, Полина восприняла бы с куда меньшим страхом. Маньяк – явление, несомненно, плохое, но обычное. Здесь же она почти физически ощущала дыхание чуждого. Потустороннего.

Она содрогнулась.

И содрогнулась опять, когда кто-то прикоснулся к ее локтю.

Рядом стояла бабулька – с сумкой в левой руке, из которой выглядывала буханка хлеба и пакет молока. Бабулька тревожно заглядывала Полине в лицо.

– Тебе плохо? – спросила она.

– Нет, ничего. Спасибо, – Полина сделала над собой усилие и встала на ноги. Для этого ей пришлось оттолкнуться от ступенек руками.

Мир тут же закачался и куда-то поплыл.

Сухая прохладная ладонь снова подхватила девушку под локоть.

– Может, отвести тебя домой? – предложила старушка.

– Нет-нет, спасибо, – запротестовала Полина, желая как можно быстрее избавиться от нежданной помощи. – Мне уже лучше. Наверное, объелась завтраком. Спасибо.

И она побрела к своему подъезду, провожаемая участливым взглядом. Второй шлепанец она несла в руке.

Тетрадка, за годы сделавшаяся ее маленьким сокровищем, уголком больших тайн и маленьких секретов, осталась в лесу, на ковре прошлогодней листвы.

3

Остаток дня Полина провела, не выходя из своей комнаты. Она чувствовала себя вымотанной, словно целую неделю работала на пределе физических возможностей. Страх постепенно притупился, но апатия, кажется, лишь усиливалась.

Часов в шесть пришел мамин "муженек", непонятно где болтавшийся всю предыдущую ночь. Мама в очередной раз попыталась отправить его восвояси, однако традиционно потерпела неудачу. Полина слушала их перепалку через закрытую дверь и злилась – но лишь чуть-чуть, скорее по привычке, чем от души. Обычные, повседневные вещи потеряли для нее свое значение.

Подобно многим своим ровесникам и ровесницам, Полина не успела выработать собственное представление о религии, Боге и "невидимом мире". Ее воззрения, в зависимости от последней прочитанной книги или последнего просмотренного фильма на эту тему, колебались от радикального атеизма до глубокой убежденности в существовании "вселенского разума". Чаще всего, впрочем, она придерживалась середины – здорового скептицизма, – считая обе крайности если не заблуждениями, то, во всяком случае, очень слабо обоснованными допущениями. В чудеса, деяния святых и прочие сказки она не верила ни в каком настроении, а от неизбежных попыток вовлечь ее в одну из процветающих религиозных сект вежливо отмахивалась.