скачать книгу бесплатно
– Не будем тянуть с церемонией, – сказал, слегка усмехнувшись словам друга, Черная Роза. – Я должен обвенчаться с вашей дочерью сегодня же вечером; брачную ночь, если вы позволите, мы проведем здесь же, в замке. А завтра на рассвете я со своим отрядом отправлюсь на помощь де Монфору, – на юге ещё остались группы вооруженных бунтовщиков, и графу приходится несладко. Распорядитесь, прошу вас, чтобы капеллан подготовил часовню к обряду.
– Это не долго; отец Игнасио весьма расторопен и исполнителен. Ещё до заката солнца все будет готово. Но вот что касается свадебного ужина… – замялся Руссильон.
– Не беспокойтесь об этом, господин граф, – отвечал герцог. – В моем лагере найдутся и мясо, и хлеб, и дичь, и несколько бочонков отличного вина. Понимаю, что времени немного, и вашим кухаркам не удастся приготовить изысканное угощение для свадебного пира; но, надеюсь, голодным в замке сегодня вечером не останется никто. Ну, а теперь, господин де Руссильон, я бы хотел, наконец, познакомиться со своей невестой.
– Я велю Бастьену привести всех своих дочерей сюда, монсеньор.
– Включая и девочку, которой всего восемь лет? – усмехнулся рыцарь. – Поверьте, это излишне. Вы оказываете жениху большую честь, предоставляя ему право выбора. Но, я думаю, будет разумнее, если вы сами определите, кто из ваших дочерей станет мне наилучшей супругой. Мы находимся в слишком стесненных временем условиях, и я в любом случае за несколько часов не смогу хорошо узнать свою нареченную, тем более – выбрать её из четверых… Говорят, что все ваши девочки очень красивы; и я надеюсь не оказаться в положении библейского Иакова, который вместо прекрасной Рахили получил безобразную Лию.
– Благодарю за высокое доверие, монсеньор, – с поклоном сказал старый граф, – но герцог почувствовал, что отцовская гордость Руссильона задета его последними словами.
А старик про себя не без горечи подумал: «Ему все равно, на ком он женится, – лишь бы поскорее. Да, желание короля – закон для его подданных… Но эта свадьба скорее похожа на простую случку! Да и животных благородных кровей, бывает, случают не столь быстро… Моя бедная Мари-Флоранс! Не так, совсем не так я хотел выдать тебя замуж!»
Граф уже сделал про себя выбор: он пал на его старшую незамужнюю дочь, которой совсем недавно исполнилось шестнадцать. Сейчас старик вдруг вспомнил, как совсем недавно, недели три назад, Гийом Савиньи, юный паж друга Руссильона, барона Дюваля, попросил у него, у графа, руки Мари-Флоранс. Мальчик был ровесником Фло, и не раз Руссильон видел, как эти почти дети гуляли вместе в саду, или сидели на скамье, и Гийом тихо наигрывал что-то на лютне, или читал его дочери книгу…
Конечно, граф отказал дерзкому мальчишке, который даже не удостоился ещё рыцарского звания, к тому же был беден как церковная мышь, хотя и был отпрыском старинного благородного рода. Руссильон мечтал увидеть Мари-Флоранс и всех своих девочек замужем не за нищими юнцами, а за богатыми владетельными сеньорами.
Что ж! Его мечты относительно старшей дочери сбылись!.. Но ни гордости за столь блестящую для неё партию, ни радости граф не испытывал. Каково придется его бедной Фло, когда она уже через несколько часов обвенчается с абсолютно чужим человеком, да ещё про которого ходят столь ужасные слухи! А ночью… ночью ей придется разделить с ним ложе…
Старик встряхнул головой, отгоняя эти тягостные мысли. Он позвонил в серебряный колокольчик и велел явившемуся Бастьену привести в залу Мари-Флоранс.
В ожидании своей нареченной, Черная Роза отошел к окну. Не только графа одолевали невеселые мысли. Глядя на бегущие на север белые, похожие на стада барашков, облачка, рыцарь думал: «Какое унижение!.. Меня, двоюродного брата короля Людовика, богатейшего вельможу Франции, женят, не спрашивая моего согласия, как последнего бесправного виллана!.. Женят на какой-то незнакомой девице, которую я никогда не видел и не люблю, и с которой отныне до конца своих дней буду связан неразрывными узами!
Мари… Мари, Мари! Все дочери графа носят это имя! Как зовут ту, которую позвал мой будущий тесть? Какая разница! – он горько усмехнулся. – Склони покорно голову перед королевским рескриптом! О, я догадываюсь, и даже знаю, кто стоит за насмешливыми строками этого послания! Не мой кузен король Людовик, нет… а прекрасная, черноволосая Бланш! Она одинаково неистова и в любви, и в ненависти! Жестока месть отвергнутой женщины; и жестока вдвойне, если эта женщина – французская королева! Ей мало того, что я уже испытал из-за её безумной страсти; ей мало того, что я прячу свое лицо под этой маской, как прокаженный; мало того, что вместо гордого имени своих предков скрываюсь под вымышленным прозвищем… Теперь она решила меня насильно женить!.. Впрочем, – и тут герцог невольно улыбнулся, – к твоей досаде, прекрасная Бланш, mon Droit de cuissage* никто не посмеет у меня отнять!»
Но тут послышался легкий шорох женского платья, и рыцарь обернулся. В залу вошла высокая стройная девушка, и это была, без сомнения, его невеста. Герцог не ожидал, что она явится так скоро, – прошло не более пяти минут, – воистину пример дочернего послушания!
На девушке было платье темно-вишневого палермского шелка с высоким стоячим воротником, выгодно подчеркивавшем её стройную гибкую шею; платье это облегало фигуру и лишь от бедер ниспадало красивыми складками. Стан юной графини был перевит серым поясом, расшитым бисером. Из украшений на Мари-Флоранс было лишь серебряное распятие на груди, висевшее на серебряной же длинной цепочке. В руках девушка держала книгу и, хотя внешне была спокойна, пальцы её, как заметил герцог, нервно сжимали тисненый золотом корешок.
Что касается внешности его невесты, то она была гораздо красивее своей старшей сестры, и Черная Роза уголком глаза заметил, как невольно отвисла челюсть у его соратника и друга Анри де Брие, когда девушка вошла в залу.
При первом взгляде, брошенном на дочь Руссильона, можно было сказать просто: «Рыжая!» Однако, это было не совсем – вернее, совсем не так! Кожа её была чиста и бела как алебастр – и, что совсем не характерно для рыжеволосых, – ни одной веснушки! Уже цвет кожи был редкостью для уроженки южной провинции Лангедок Хотя сейчас, как заметил Черная Роза, эта белизна носила немного голубоватый оттенок, – графиня была очень бледна.
Чуть волнистые волосы необычайно красивого медного цвета, отливавшие в лучах светившего в окна солнца как благородное старое золото, были приподняты на затылке и связаны в тугой узел, уложенный в расшитую бисером сетку. Они были так густы, что гордая посадка чуть откинутой назад головки девушки была, казалось, вызвана тяжестью этой массы волос.
Для своих шестнадцати лет Мари-Флоранс была совершенно сложена: высокая и полная грудь, довольно широкие бедра, и – при этом – настолько тонкая талия, что герцог легко мог обхватить её своими пальцами. Возможно, его будущая супруга была немного худощавее, чем должно; но, как тут же напомнил себе рыцарь, и бледность, и худоба графини объяснялись долгой осадой замка и тем, что все его обитатели, похоже, без исключения, страдали от голода.
Держалась девушка очень прямо, и в её плавных и грациозных движениях были гордость и поистине королевское величие. Да, она была для него достойной женой, и она была само совершенство, – и Черная Роза почувствовал, как быстрее забилось его сердце, и кровь забурлила в жилах: его невеста, действительно, была прекрасна и желанна!
Лишь на мгновение, войдя в залу, красавица подняла глаза на отца и двух рыцарей, стоявших рядом. Очи её были темные, кажется, карие, – герцог не успел разглядеть, ибо девушка тут же опустила их долу, прикрыв длинными густыми, темными, как и соболиные брови, ресницами.
«Догадывается ли она, зачем позвал её отец? – подумал Черная Роза. – Она взволнована… но не испугана, даже моим „ужасным“ видом. Возможно, домоправитель графа предупредил её, что у отца гости, и сказал, кто они.»
– Моя возлюбленная дочь, – высокопарно начал Руссильон, – я хочу сообщить тебе необычайную и счастливую… – тут он откашлялся, – новость. Наш всемилостивейший король Людовик, недаром прозванный Львом, ибо он соединил в себе и силу, и храбрость, и великодушие этого благородного зверя, -примирился со мною и даровал мне полное свое прощение…
Девушка не выразила ни малейшей радости, тихо пробормотав лишь: «Счастлива слышать это, батюшка.»
– И это ещё не все, дочь моя; в своем великодушии наш государь не только простил меня, но и выразил желание заключить союз между своим близким родичем и одной из моих дочерей. Знай же, что стоящий перед тобой рыцарь – кузен короля, и что я выбрал ему в жены тебя, как достойнейшее из своих чад…
Она опять на секунду подняла глаза – и, как показалось Черной Розе, с надеждой посмотрела на красивого золотоволосого де Брие.
«Ещё бы! – горько усмехнулся про себя герцог. – Не только мое имя внушает ужас! Моя маска, как всем кажется, скрывает жуткое уродство или безобразные шрамы! Ну ничего… До ночи осталось совсем недолго. И, если перед всеми я вынужден носить эту маску, – в постели я её сниму. И тогда эта надменная красавица увидит, что, если я и не смазлив, как герой какого-нибудь рыцарского романа, то и не уродлив, как сатир!»
Граф между тем закончил свою речь словами:
– Итак, дочь моя, сегодня ты станешь женою герцога Черная Роза!
Девушка пошатнулась, как будто её ударили. Де Брие тут же бросился к ней и, поддерживая её за талию, сказал:
– Позвольте помочь вам, прекрасная графиня! Идемте сюда, к окну, здесь прохладнее, присядьте на скамью… – Ухаживая за дочерью Руссильона, он тем не менее бросил насмешливый и торжествующий взгляд на герцога: «Я первый коснулся её!»
…Когда-то, будучи ещё подростками, в Париже, они нередко забавлялись, пугая в сумерках по вечерам одиноких молодых горожанок, доводя бедняжек чуть не до обморока. Друзья выскакивали перед ними из темных закоулков на узких парижских улочках, с криками и диким хохотом. При этом юноши заключали между собой пари: кто первый подбежит и прикоснется к незнакомке. Но однажды эта вполне невинная, как им казалось, шалость, чуть не привела к трагедии: напуганная ими девушка бросилась бежать и едва не попала под лошадь проезжавшего мимо на полном скаку всадника…
Черная Роза вспомнил, как он выхватил несчастную (и, что удивительно, тоже рыжеволосую) девушку прямо из-под копыт; вспомнил, как они с Анри, оба белые, с трясущимися руками, принесли бедняжку в ближайший кабачок.
Там её, потерявшую сознание, привели в чувство. Когда она рассказала, что с ней произошло, герцог – глупый мальчишка! – вытащил кошелек с золотом и протянул девушке. Он не ожидал, что его поступок вызовет такую бурю! Собравшееся в кабачке простонародье набросилось на него и де Брие, и они еле унесли тогда ноги.
Этот случай сильно потряс тогда юного герцога. Он понял, как, порой, невинная шалость или бездумная прихоть могут привести к необратимым и трагическим последствиям. И ещё – он дал себе слово: никогда не причинять зла женщинам, к какому бы социальному слою они не принадлежали, будь это аристократки или простые крестьянки.
…Воспоминания на минуту отвлекли Черную Розу от его невесты, вокруг которой, между тем, хлопотали де Брие и её отец. Девушка теперь совершенно пришла в себя. Она сидела на скамье у окна, все так же опустив глаза и прижимая к бурно вздымающейся груди свою книгу, словно это был некий щит, способный оградить её от ужасной действительности.
Герцог решил, что он должен тоже подойти к своей нареченной и попытаться успокоить её. Приблизившись к ней и низко поклонившись, он ласково спросил:
– Сударыня, вам уже лучше?
Она молча кивнула.
– Она почти не спала и почти не ела несколько дней, – сказал старый граф, – все время проводила на коленях в часовне, молясь за замок и его обитателей…
При этих словах, заметил герцог, легкая краска выступила на бледных щеках девушки.
Возможно, ей было стыдно за проявленную ею слабость; рыцарь решил отвлечь её и спросил, указывая на книгу:
– Что вы читаете, сударыня?
Она, опять же не говоря ни слова, повернула к нему книгу – это было Евангелие. Герцог услышал, как де Брие тихо фыркнул за его спиной.
– Моя дочь – набожная католичка, – произнес немного задетый этим смешком Руссильон.-Надеюсь, такая же ревностная, как и вы, господа!
– Конечно, конечно, господин граф, – сдерживая улыбку, примирительно заверил его Черная Роза.
Монашка!.. Ничего, став его женой, она быстро позабудет про молитвы и забросит свое Евангелие. Он покажет ей другой мир – мир плотских удовольствий и безграничных наслаждений, которые, судя по всему, она считает сейчас смертными грехами.
А юная графиня по-прежнему смотрела не на жениха, а куда-то вниз.
– Взгляните же на меня, – попросил он, – поверьте, я не так страшен, как вы, наверное, вообразили… Смелей!
Она сделала над собой видимое усилие, закусила губы и – подняла голову, жестом какой-то гордой отчаянности, что необычайно ему понравилось, – и посмотрела прямо ему в лицо.
О, Боже! Глаза у неё были глубокого – не голубого, а синего цвета, огромные и прекрасные!
«Как васильки…» – подумал герцог, сам удивившись такому буколическому сравнению; он любил поэзию и даже сам сочинял стихи, но полгода, проведенные в Лангедоке, в ужасных сражениях и безжалостных кровавых схватках, давно выветрили из его головы всю лирику.
А эти васильковые глаза смотрели на него – но нет, не с ненавистью, не с ужасом, не с презрением, – в них были безграничное, глубочайшее горе и безысходность, и они поразили рыцаря в самое сердце.
Между тем в залу быстрым шагом вошла полная женщина средних лет с добродушным и открытым лицом. Это была кормилица и служанка графини, за которой Руссильон послал Бастьена.
Неловко поклонившись графу и рыцарям, женщина подошла к своей госпоже, которая тут же, как за спасательный круг, схватилась за её руку.
– Элиза, – сказал Руссильон, – Мари-Флоранс сегодня выходит замуж.
При этих словах служанка вытаращила глаза и открыла было рот, чтобы что-то произнести или возразить, – но юная графиня крепко, до боли сжала ей руку и быстро проговорила:
– Элиза, я хотела бы вернуться в свою комнату!
– Конечно, моя голубка, – по-деревенски растягивая слова, с сильным окситанским* акцентом сказала кормилица.
Граф же продолжал:
– Церемония состоится в нашей часовне. Приготовь для Мари-Флоранс свадебное платье её матери и помоги ей одеться и причесаться. Венчание начнется перед закатом…
Когда его невеста со служанкой оставили их, герцог обернулся к Руссильону. Он никак не мог забыть того единственного взгляда, которым наградила его прекрасная графиня. Это отчаяние, это безмерное горе могли объясниться лишь одним, – девушка любила другого!
– Граф, – сказал Черная Роза, – хотя мы и мало знакомы с вами, но мне кажется, что вы – прекрасный и любящий отец, желающий счастья своим дочерям.
– Надеюсь, что это так, монсеньор; конечно, для девочек была ближе мать, но после её кончины я, как мог и как умел, старался заменить её им…
– И они поверяют вам свои чувства, склонности и желания?
– Ну, – отвечал немного смущенный этими вопросами старик, – мои девочки слишком юны, чтоб иметь какие-то особые желания и склонности. Но вот когда моя старшая дочь, Марианна, увидела на турнире графа де Монсегюр, она в тот же день сказала мне, что хотела бы стать его женой; надеюсь, и остальные дочери были бы так же откровенны…
– Будем говорить без обиняков, – сказал герцог, – мне показалось, что обморок графини был вызван не длительным постом и истощением; она так тяжело перенесла известье о нашем браке потому, что питает к кому-то сердечную склонность. Время еще есть, и возможно все исправить, -ведь у вас имеются три другие дочери, и я готов жениться на любой из них.
– Благодарю за откровенность, господин герцог, и за то, что вам небезразличны чувства Мари-Флоранс; но вы ошибаетесь. Я уверен, – и готов в том поклясться, – что она никого не любит… (Тут старик неожиданно опять вспомнил про Гийома Савиньи, но сказал про себя: «Что за ерунда? Детская привязанность, дружба, не более!») и сердце её свободно. Впрочем, если вы настаиваете… Я переговорю с отцом Игнасио – это священник и духовник моей дочери; если даже от меня у неё есть тайны, то своему духовному отцу она доверяет всё.
Черная Роза задумчиво кивнул головой.
Они обсудили с графом еще оду важную тему – ту, которая обычно поднималась первой при брачном соглашении, – размеры приданого Мари-Флоранс. Несмотря на то, что герцог был несметно богат, он с интересом выслушал, что дает за его будущей женой Руссильон. В эту кровавую жестокую эпоху, когда то и дело вспыхивали войны или эпидемии, уносящие тысячи и десятки тысяч жизней, когда даже короли не чувствовали себя в безопасности на своих тронах, – в эту эпоху бескорыстие не считалось большой добродетелью. Вступая в брак, даже очень богатые люди стремились приумножить то, что имели, думая не только о себе, но и о своих потомках, для которых земли, замки и поместья станут гарантами власти, могущества и безопасности.
Дочь графа приносила Черной Розе два замка, обширные владения на юге Лангедока и плодородные земли Минервуа и Люнеля.
– Я сейчас же велю отцу Игнасио – он у меня прекрасный секретарь – составить все бумаги, и передам их вам после венчания, – сказал граф. – А также распоряжусь о подготовке часовни к обряду… Не угодно ли вам, монсеньор, будет ещё что-нибудь?
– Я пока пошлю графа де Брие в мой лагерь за снедью и вином для свадебного пира. Поскольку мы заключили союз, ваше сиятельство, осада замка снята, и Анри передаст это моим людям. Вы же можете сообщить радостную новость обитателям замка и всем, кто нашел здесь приют; они могут вернуться в свои дома и никто не задержит их и не причинит им вреда. Если же кто-то захочет остаться на праздник – добро пожаловать! Мой союз с вашей дочерью – отнюдь не тайный, хоть я и вынужден буду по-прежнему носить пока маску и венчаться под именем Черной Розы, как приказал король. И, чем больше человек станут свидетелями этого бракосочетания, тем быстрее новость о нем разнесется по окрестностям и скоро облетит весь край. Лангедок должен знать, что граф де Руссильон – снова верный подданный короля!
Руссильон наклонил голову в знак согласия.
– Я оставлю вас пока, господа, но скоро вернусь.
Когда он удалился, герцог спросил де Брие:
– Ты все понял, Анри? Мои люди должны немедленно снять осаду и выпустить из Руссильона всех, кто этого пожелает!
– Конечно, монсеньор, – с улыбкой подтвердил молодой человек, – я полечу, как на крыльях! Все передам, и привезу и мясо, и дичь, и вина… Только смотрите, как бы ваша красавица-невеста не объелась после столь долгого поста и не подпортила вам первую брачную ночь, мучаясь животом.
Черная Роза улыбнулся. Никому, кроме своего друга, он бы не позволил столь дерзкой шутки.
Де Брие направился к двери, но, уже открыв её, обернулся опять к герцогу.
– Да, и ещё. На вашем месте я бы все же взглянул и на остальных дочерей графа…
– Зачем?
– Согласно законам логики, если Мари-Флоранс гораздо красивее своей старшей сестры Марианны, – то самой прекрасной должна оказаться младшая дочь Руссильона, которой сейчас восемь лет!
*mon Droit de cuissage (моё право первой ночи, фр.)
* Окситания – область, включающая юг Франции (Прованс, Дром-Вивере, Овернь, Лимузен, Гиень, Гасконь и Лангедок), часть Испании и Италии, где говорят на окситанском языке
3. Ссора и поединок
…Пока в зале замка происходила описанная выше сцена, во дворе его развивались события ещё более драматические.
Как уже было упомянуто, герцог Черная Роза приехал к Руссильону в сопровождении двух пажей-оруженосцев, которые, пока шел разговор их господина с графом, остались во дворе замка.
Это были подростки, а скорее мальчики, лет тринадцати; один – тот, что вез знамя герцога, коренастый голубоглазый блондин, судя по всему, нормандец; второй – истинный сын Лютеции*, худощавый и верткий, кареглазый и черноволосый.
Оставшись вдвоем, пажи, не слезая с коней, осмотрелись кругом, но не нашли ничего, достойного их внимания, кроме нескольких десятков крестьян с изможденными лицами, жмущихся к стенам.
Солнце меж тем пекло вовсю; наступило самое жаркое время суток. Парижанин воскликнул наконец:
– Черт меня побери! В этом замке совсем не соблюдают законов гостеприимства! Я хочу пить, и хочу, чтоб мне принесли вина, и самого лучшего!
– А жареную пулярку не хочешь? – протянул с ухмылкой нормандец. – Ты что, не видишь, Жан-Жак, что люди здесь истощены, как голодные собаки?
Он спрыгнул с коня и, бережно свернув знамя с черной розой, прислонил его к стене. Затем снял плащ и, расстелив на камнях, уселся на него.
– Ну и жара!.. Я, пожалуй, вздремну, – сказал он.
Второй оруженосец остался сидеть на лошади. Он был одет весьма модно, элегантно и даже роскошно, -поверх алого цвета верхней рубашки-котты с узкими рукавами, на которых были нашиты золотые пуговицы, на Жан-Жаке был парчовый плащ-сюрко ярко-бирюзового цвета, расшитый золотым позументом. На голове его была зеленая шапочка, украшенная фазаньими перьями, приколотыми драгоценной сапфировой брошью. На поясе вместе с мечом у него висел кинжал с серебряной рукоятью в ножнах, украшенных драгоценными камнями. По-видимому, юноша был отпрыском богатого рода.
Так как делать было нечего, Жан-Жак вытащил из ножен свой кинжал и, с нежностью проведя пальцем по острому лезвию, начал тренироваться, перебрасывая его из одной руки в другую, стараясь делать это как можно быстрее.
– Ну и ловко у тебя получается! – сказал ему, зевая, нормандец.
– Я упражняюсь каждый день, Жерар, – отвечал ему Жан-Жак. – Одинаково хорошо владеть оружием обоими руками очень важно для рыцаря, особенно в пешем поединке! Ты ленив и неуклюж, а я когда-нибудь стану таким же непобедимым рыцарем, как монсеньор герцог!
– Ну, это вряд ли… Монсеньор учился и у итальянцев, и у испанцев, – а они, как говорят, лучшие мастера!
