скачать книгу бесплатно
– Маша, мне плохо. Купи «Но-шпу». Только не простую, а «форте».
Затем все исчезло.
Закончив манипуляции с одеялом, сестра поправила подушку и ободряюще улыбнулась. Она уже собралась уходить, но, заметив неладное – очень уж странно глядел на нее пациент, – обеспокоенно спросила:
– С вами все в порядке?
– Вы уже купили лекарство? – вместо ответа поинтересовался Глеб.
– Какое лекарство? – все еще улыбаясь, шепотом переспросила Маша.
– «Но-шпу-форте», как вас просили.
Сестра перестала улыбаться и растерянно заморгала.
– Вообще-то у моей мамы вчера случился приступ язвенной болезни. Но откуда вы-то об этом знаете?
Тяжело вздохнув, Глеб заложил руки за голову.
– Вот и я думаю, откуда?
Маша, с большой опаской глядя на Стольцева, боком вышла из палаты и больше не появлялась, а Глеб до самого утра не смог сомкнуть глаз, пытаясь понять, что же, черт возьми, с ним происходит? А может, дело не в нем? А вдруг здесь место такое?
* * *
В последующие дни ничего неординарного не случилось. А через неделю с головы наконец сняли повязку. Вернувшись в палату, Глеб с опаской подошел к зеркалу в туалете.
Нет, вроде не так уж все и плохо. Лишь несколько ссадин и крупный шрам, который можно было нащупать на затылке. Да и тот, скорее всего, со временем скроется под шевелюрой. Кажется, пронесло.
* * *
После очередного обхода Ольга Борисовна пригласила Глеба к себе в кабинет.
– А вы, оказывается, красавчик! – констатировала она, с явным интересом оглядев пациента. – Сестры наверняка будут скучать.
– Я тоже, – соврал Глеб.
После стандартных вопросов о самочувствии врач еще раз внимательно посмотрела на него и задала вопрос, ради которого, судя по всему, и позвала:
– Так вы и в самом деле экстрасенс?
Глеб сделал удивленное лицо.
– До сих пор ничего такого за собой не замечал…
Но Ольга Борисовна была настойчива:
– Сестра Гладкова рассказала мне занятную историю про ваши способности.
– Гладкова?
– Маша.
– А-а, Маша. Было дело…
– Да и сестра Малышева жаловалась и вообще отказалась впредь заходить в вашу палату.
«Немудрено», – подумал Глеб, вспомнив о своем самом первом видении.
– Помните, я говорила, что такого рода повреждения могут привести к неожиданным последствиям? Именно так, похоже, и случилось. Знаете, я слышала немало рассказов о том, что тяжелая травма или сильный стресс могут активизировать скрытые способности организма, но своими глазами вижу подобное в первый раз. Надо же – уметь читать чужие мысли! Вы и про меня что-нибудь знаете?
– Абсолютно ничего. Для этого я должен к вам прикоснуться. Но мне бы не хотелось, поймите меня правильно.
Врач полушутя, полуиспуганно отстранилась.
– И не нужно. – В ее голосе снова зазвучал напускной энтузиазм: – А давайте-ка я вас направлю к психологу. У меня на примете есть отличный специалист. Вот, возьмите.
Глеб был еще слаб и не имел ни сил, ни желания спорить. Он кивнул и из вежливости взял визитку.
– В следующую пятницу я вас выпишу. Но с уговором, что покажетесь мне через месяц, а до этого обязательно, слышите, обязательно позвоните по этому номеру.
3. Пенаты
Родной дом встретил его пылью, затхлостью и кипой нечитаных журналов. В холодильнике сгнили почти все продукты, и его пришлось полдня проветривать, после чего стало наконец возможно загружать туда свежую снедь.
После больничной диеты поход в супермаркет показался наслаждением, сравнимым разве что с шопингом в период новогодних распродаж. В результате Глеб накупил гораздо больше еды, чем был способен съесть. Впрочем, это обстоятельство его только развеселило. Стольцев был завзятым гурманом, обожал не только плотно и вкусно поесть, но собственноручно готовить всякие сложносочиненные блюда.
Порядком утомившись от однообразия больничной диеты, он решил себя побаловать, состряпав средиземноморский ужин. В свое время поработав в Италии, Глеб в изобилии научился готовить тамошние блюда. Сегодня он выбрал спагетти с мидиями. Разумеется, замороженные моллюски – или, как их когда-то трогательно называла пятилетняя Ксюша, «малюськи» – ни в какое сравнение не шли со свежевыловленными. Глеб с ностальгией вспомнил, как вместе со своим итальянским шефом Пьетро Ди Дженнаро и еще парой таких же сумасшедших любителей свежатины каждые выходные отправлялся в ближайший прибрежный городок за добрых сто километров от раскопок. Там в заведении Il Moletto можно было отведать умопомрачительных морских гадов всех мастей. Само слово «молетто» было уменьшительным от «моло», что по-итальянски означает «волнорез». Название говорило само за себя. Столы в этом ресторане с видом на чудную бухту Сан-Стефано накрывались на узком, выдающемся далеко в море волнорезе, покрытом тиковым настилом, живописно изъеденным временем и солью.
Да, Стольцев любил вкусно поесть и очень ценил способствующий этому процессу антураж. Сегодняшний ужин тоже получился весьма недурным. За те несколько месяцев, что были посвящены кулинарному покорению Италии, Глеб понял, что главное в пасте, конечно, соус. И пускай в продаже нынче можно было найти довольно приличные готовые заправки, ему ли не знать, что, обсуждая социально опустившегося человека или его семью, итальянцы, дабы подчеркнуть всю меру нравственного падения несчастного, уничижительно говорят, что у него дома макароны едят с магазинным кетчупом! Из баночки!!! Бр-р-р! Ужас-ужас! Неудивительно, что Стольцев всегда готовил соус сам.
Не без сожаления выковыряв из раковины последнего моллюска и допив остаток розового вина, Глеб засел за письменный стол – разбирать бумаги.
Надо сказать, что одним лишь пристрастием к пасте и морепродуктам любовь Стольцева к Апеннинскому полуострову не ограничивалась. Глеб заслуженно слыл настоящим италофилом. И не только потому, что пользовался туалетной водой от «Балдессарини» и сидел за рулем сильно подержанной, но чертовски элегантной «альфа-ромео» 156?й серии. После шести месяцев, проведенных в Италии, Глеб окончательно и бесповоротно влюбился в эту страну. И, как верный любовник, он, даже расставшись с предметом обожания, все равно находил для него свободный уголок в своем сердце. А потому жилище Глеба тут и там выдавало итальянскую душу хозяина: на стеллажах в гостиной теснились книги Данте, Гольдони и Д’Аннунцио, коллекция DVD пестрела лентами Антониони и братьев Тавиани, а стены были увешаны акварельными пейзажами Тосканы и Амальфитанского побережья. Наконец, пара симпатичных древнеримских богов домашнего очага – Пенатов, вышедших из-под руки гончарного мастера, по воскресным дням торговавшего на углу самой живописной в мире площади Пьяцца-дель-Кампо, что спряталась в сердце так и не проснувшейся от средневекового сна Сиены, украшали «фартук» его холостяцкой кухни прямо над электроплитой.
Иногда Глеб в шутку даже задавался вопросом: ну отчего судьбе было угодно, чтобы он по ошибке появился на свет так катастрофически далеко от того места, где ему следовало бы родиться и жить, ежедневно радуясь лазурному небу, стакану доброго кьянти и тарелке сырного ризотто.
В целом встреча с домом была очень радостной и волнующей, если бы не одно «но». Все надежды на то, что, вернувшись домой, он чудесным образом исцелится от этих странных видений, пошли прахом. Всякий раз, когда Глеб надолго касался той или иной вещи, он чувствовал какой-то дискомфорт. Ощущения чем-то отдаленно походили на те, что он испытал в больнице, только были намного слабее. Выходит, он способен воспринимать образы, связанные не только с живыми людьми, но и с неодушевленными предметами?
Он дал себе зарок назавтра сразу после пробуждения попытаться досконально во всем разобраться. Приведя свое рабочее место в порядок, Глеб отправился в душ. Через полчаса он блаженно растянулся на своей просторной кровати, по которой успел не на шутку соскучиться. Сон пришел почти мгновенно.
* * *
Утром после традиционного кофе он с некоторым волнением приступил к эксперименту. Сев на кровать, Глеб открыл лежащий на тумбочке бумажник и высыпал на одеяло мелочь. Затем откинулся на подушку и зажмурился. Сосредоточившись, он на ощупь взял одну из монет и крепко зажал в кулаке. Ого! Это уже не просто дискомфорт. Это какая-то бесконечная череда образов. Словно пачка фотографий, лежащих одна на другой. Как бы рассмотреть их поодиночке? Надо попытаться расслабиться. Нет, все равно не получается. Картины слишком скоротечны и расплывчаты. Судя по всему, большинство людей не испытывают ни особых эмоций, ни ощущений, расставаясь с мелочью в супермаркете или киоске. Надо попробовать что-нибудь другое.
Подумав, Глеб вытащил из кладовки картонную коробку. Так, с чего начнем? Пожалуй, с крышки от старой бабкиной супницы – одного из немногочисленных предметов, уцелевших из дореволюционного сервиза, передаваемого в семье Стольцевых по наследству.
Глеб положил руку на прохладный фарфор. Сначала он совсем ничего не почувствовал. А через минуту ему стало плохо. Нет, речь шла не о физическом недомогании, а скорее о крайней форме сильнейшей психической депрессии. Глеб даже выронил крышку и чуть ее не разбил. Он уже пожалел о своей идее и о выборе предмета, но взыгравший в нем ученый как всегда требовал разобраться в вопросе до конца. Преодолевая себя, Глеб снова протянул ладонь. Возникшая картина была скудной и весьма нечеткой – только расплывчатый силуэт стола, заваленного каким-то барахлом, да ощущение горечи и полной безысходности. Да что же это такое? Кто и когда зарядил крышку этим бесконечным горем? Со времени переезда он впервые достал супницу из коробки. Значит, надо вспомнить, что с ней могло случиться до этого. Мало-помалу Глеб вспомнил, хотя и с большим трудом. Память человека устроена настолько мудро, что гуманно вытесняет наиболее неприятные моменты. Такие, как эти.
Сразу после развода они с Настей разменяли квартиру на две поменьше. Вещи паковали одновременно, разойдясь по разным комнатам. Только Ксюха, совершенно не понимая, что происходит, бегала туда-сюда и задавала вопросы, разрывающие сердца обоих родителей. В этот момент он, видимо, и принялся паковать старую супницу.
Стольцев попытался подытожить результат эксперимента. Переезд на новую квартиру после развода случился позапрошлым летом. Это означает, что он способен видеть и чувствовать образы, навеянные событиями многомесячной давности. Любопытное открытие. Впрочем, все это очень похоже на бред сумасшедшего. Нет, без помощи психолога здесь не обойтись. Глеб нашел визитку, что дала ему Ольга Борисовна, и набрал номер телефона. В трубке ответил приятный женский голос. Договорившись о встрече вечером следующего дня, Глеб решил пройтись.
4. Клеопатра
Психолог принимала у себя дома. Для начала она, громко извинившись откуда-то из глубины квартиры, попросила Стольцева пять минут подождать в кабинете. Глеб скрасил ожидание, разглядывая книги. Библиотека была просто великолепной. На полках обнаружились латинско-русский и русско-латинский словари, а также потрясающей сохранности книга Даля «Пословицы русского народа», изданная аж в тысяча восемьсот шестьдесят втором году.
Наконец дверь открылась, и появилась сама хозяйка. Она оказалась эффектной брюнеткой в элегантных узких очках, из-под которых смотрели выразительные карие глаза с легким зеленоватым отливом. На безупречном греческом носу виднелись с полдюжины едва приметных веснушек, рассыпанных в художественном беспорядке. Нижняя губа была куда полнее и подвижнее верхней, с глубокой ложбинкой посредине. Под мышкой психологиня держала компьютер. Ну прямо Клеопатра с ноутбуком.
– Марина Бестужева. Можно просто Марина.
– Глеб Стольцев. Можно просто Глеб. А знаете, про фамилии вроде вашей раньше говорили: «Из бывших».
– Да уж. Моя семья натерпелась. И при царе, и потом. Но, как видите, господь упас…
В Стольцеве проснулся историк.
– Так, выходит, вы не однофамилица?.. – начал было он, но Клеопатра отмахнулась:
– У Бестужевых практически нет однофамильцев.
В категоричном ответе не было напыщенности, простая констатация.
– Ух ты! – сказал Глеб вслух, а про себя тут же припомнил как минимум с полдюжины Бестужевых, оставивших след в отечественной истории. Да, вот уж про кого точно можно сказать: «Девушка из хорошей семьи».
– Я вас слушаю, – перешла к делу хозяйка.
Глеб замялся.
– Понимаете, у меня раньше никогда не было причин обращаться за помощью к психологу.
– А теперь?
– А теперь повод, похоже, есть.
– Ну что ж, рассказывайте.
Хозяйка указала ему на удобное глубокое кресло, а сама села за стол напротив. Стол, под стать прочей обстановке, был невероятно изящным и жутко антикварным – настоящее произведение столярного искусства. Да и госпожа Бестужева, признал про себя Глеб, интерьеров тоже не портила. Он откинулся на спинку кресла и начал рассказывать:
– Это случилось сразу после того, как я пришел в себя. Трудно поверить, но после произошедшего со мной несчастного случая, прикоснувшись к человеку, я вижу то, что видел он в последние дни или часы. Вижу почти так же отчетливо и подробно, как сейчас вижу вас и ваш кабинет.
Глеб испытующе взглянул на собеседницу. Та, изредка вскидывая глаза, бесстрастно делала какие-то пометки в ноутбуке. Это обнадеживало. Больше всего Глеб опасался, что его поднимут на смех. Ободренный, он продолжил:
– Мало того, притрагиваясь к любому предмету, я не только вижу глазами тех людей, которые до меня брали его в руки, но и чувствую их мысли и даже слышу голоса. Причем в случае с неодушевленными предметами картины, которые я вижу, не ограничиваются несколькими днями или часами. Я вижу события, случившиеся многие месяцы, а возможно, даже годы тому назад.
Бестужева оторвалась от ноутбука.
– Очень даже интересно.
– Интересно? Боюсь, вы не совсем меня понимаете. Вчера вечером я отправился побродить по городу. Ушел довольно далеко от дома, решил вернуться на метро. Захожу, встаю на эскалатор и по привычке кладу руку на поручень. А теперь прикиньте, сколько людей за день успевают на него опереться. В итоге я, сам того не желая, становлюсь свидетелем целой череды картин, увиденных чьими-то чужими глазами: пригоревшие завтраки, обидные отказы по-быстрому исполнить супружеский долг перед выходом на работу, утренние ссоры, ночные примирения… И все это за какие-то полминуты, пока я не убрал ладонь. В общем, у меня столько впечатлений, причем, заметьте, чужих впечатлений, что я всерьез опасаюсь свихнуться.
Психолог сняла очки и принялась протирать стекла. Без оптики ее глаза казались еще прекрасней.
– Скажите, а какие медикаменты вы принимали в последнее время?
Глеб растерянно улыбнулся. А чего он, собственно, ожидал?
– Вы меня, верно, психом считаете. А я ведь специально пришел не к психиатру, а к психологу. Мне не диагноз нужен, а помощь. То, о чем я вам рассказываю, – не галлюцинации, а какая-то не поддающаяся пониманию реальность. Вы мне не верите?
Вместо ответа Бестужева пристально посмотрела ему в глаза, видимо, тщательно взвешивая этически выдержанный ответ. Тогда Глеб резко поднялся и решительно схватил со стола пепельницу. Затем снова сел и сосредоточенно закрыл глаза. Женщина, не говоря ни слова, внимательно наблюдала за происходящим.
Поначалу все усилия Глеба, казалось, были тщетными. Как выяснилось, волнение изрядно притупляет его чувствительность. Надо расслабиться. Он откинулся на спинку. Через минуту хозяйка кабинета уже беспокойно заерзала в своем кресле, как вдруг Глеб резко выпрямился и вполголоса произнес:
– Эту пепельницу совсем недавно держал в руках мужчина. Они с женой потеряли ребенка. Своего единственного ребенка…
Краешком глаза Глеб заметил, как Бестужева застыла в напряженной позе за столом. Тонкие пальцы, до этого столь проворно выстукивавшие какие-то комментарии по ходу его рассказа, неподвижно зависли над клавиатурой. Ну, может, хоть теперь поверит. Что она так долго молчит? Глеб в нетерпении встал и принялся разглядывать многочисленные старинные картины, сплошь покрытые ажурной сеткой кракелюр.
– Какие замечательные работы. Это оригиналы?
Ответа не последовало. Глеб не выдержал и, повернувшись, посмотрел психологу в глаза. Нет, кажется, впечатление он все-таки произвел. На породистом лице Бестужевой было написано неподдельное изумление. Так-то лучше. Ну, ладно. Тогда можно и оттянуть момент триумфа. Глеб снова уткнулся в картину и как ни в чем не бывало вежливо переспросил:
– Ради бога извините, так это подлинники?
– Конечно. Бестужевы через одного были художниками. – Голос Марины звучал немного сдавленно. – Это совершенно невероятно. Вчера на этом самом месте сидел и не переставая курил пациент, у которого совсем недавно погибла дочь, его единственный ребенок.
– Значит, психом вы меня больше не считаете?
Бестужева неуверенно помотала головой. Глеб кивнул в знак благодарности за такое признание. Психолог какое-то время продолжала пристально изучать собеседника. Глебу показалось, что прошло несколько долгих минут, прежде чем их разговор возобновился.
– Любопытно, любопытно. Скажите, а какого результата вы бы сами хотели от наших с вами встреч?
Глеб на секунду задумался.
– Уж если я не могу избавиться от этого нежданного дара, наверное, стоит попытаться взять его под контроль. Например, постараться избегать ненужных видений. Научиться как можно быстрее отстраняться, отгораживаться от подсмотренных мною чужих переживаний. Не принимать их близко к сердцу. А еще было бы интересно понять, каковы пределы моих возможностей.
Психолог одобрительно кивнула:
– Да, это весьма разумный подход.
– Так вы согласны копаться в потемках моей души?
– Фи. – Бестужева скроила рожицу, которая ее, впрочем, совсем не испортила. – Ну зачем же сразу копаться. Поверьте, психолог – не мужик с лопатой, разгребающий закоулки вашего подсознания. Нет. Его задача – зажечь слабую свечу, с тем чтобы вы смогли оглядеться и найти верный путь к выходу в своих же потемках… – Тут она очаровательно наморщила лоб и потянулась к ноутбуку. – Ой, здорово сказала. Надо записать.
– Говорите, осветить потемки? – вздохнув, переспросил Глеб. – Ну что ж, зажигайте вашу свечу.
* * *
Вторая встреча с психологом носила куда более практический характер.
