скачать книгу бесплатно
– Ева, похоже, довольна, – заметил Ричард тем тоном, которым он обычно разговаривал в суде. – И я… естественно, я тоже доволен!
– Она хорошо поела, – сообщила Люси, передавая ему отбивные котлеты с горошком. – Немного желе, к которому я приложила руку, а также куриный бульон – и довольно много «бисквитных пальчиков».
– Она так мало ест, – набрасываясь на отбивную, сказал Ричард. – Как птичка, не больше! Надеюсь, ты не разрешала детям ее беспокоить. – Он умолк, словно удивившись. – Этот горошек – должен сказать, он вполне сносный.
Люси улыбнулась – не зря она решила показать Ричарду, на что способна. Очевидно, и другую еду он нашел такой же недурной, ибо после ужина, вытирая салфеткой красные губы и блестящие усы, сказал:
– Право, Люси, я перед тобой в долгу. Все было очень аппетитным и почти таким же вкусным, как у Евы!
Она ничего не ответила, но подумала, что если Ева готовит лучше ее, то Ричарда кормят прекрасно.
– Знаешь, – продолжил он, разглядывая сестру с новым интересом, – если бы ты не так торопилась сбежать из семьи, для тебя все могло бы сложиться намного лучше.
Замечание прозвучало неопределенно. Но подтекст его был явным. Она мучительно покраснела. Сравнить ее Фрэнка с Евой! Вот уж действительно!
– У такого, как я, счастливого человека все и так сложится, – с возмущением произнесла она.
Ричард нахмурился, однако в данной ситуации важно было не отвечать на вызов. В прежние-то времена они часто ссорились. Он поднялся.
– Что ж, – сдержанно проронил он. – Пожалуй, пойду посижу с Евой. Она любит, когда я с ней.
Поджав губы, Люси проводила взглядом его удаляющуюся фигуру, потом принялась убирать со стола. Разгорячившись, она помогла служанке вымыть посуду, после чего сразу пошла спать.
Она вдруг осознала, как ей хочется быть дома и заниматься собственной семьей. В тот вечер это чувство проявилось вполне отчетливо и на протяжении последующих двух дней только усиливалось. Люси долго не видела Ричарда, и теперь ей казалось, что он стал еще бо?льшим эгоистом и подкаблучником. К Еве, которая быстро выздоравливала, возвращались ее притворство, кокетство, переливчатый смех. Она в полной мере использовала преимущества своего положения для исполнения своих капризов – касалось ли это диеты, цвета ее лица, букетов в спальне. Лишь воспоминание о том, что после смерти их отца брат предложил ей пожить у него в доме – старик оставил им мало, и альтернативы не было! – помешало Люси пожалеть о порыве сестринского участия. Но все же она отплатила ему за гостеприимство своими услугами. Неужели, по словам Фрэнка, Ричард сейчас просто пользуется ее благодарностью? При мысли об этом Люси нахмурилась.
Более того, она то и дело вспоминала о своей семье и очень тревожилась: как там без нее? Все ли в порядке у Питера? Не забыла ли Нетта ее наставления? Анна! Заботятся ли об Анне? И Фрэнк – да, превыше всего Фрэнк! Хорошо ли ему? Сумел ли он справиться с перепадами своего настроения, чтобы оказать радушный прием своей кузине и гостье? С неожиданной сентиментальностью Люси окончательно уверилась в том, что дом – ее дом – пристанище безмятежности и благополучия. Не странно ли, что, несмотря на спокойствие во время отъезда, теперь ею овладело нетерпеливое желание вернуться?
Вторник она встретила со вздохом облегчения. Накануне прибыла новая кухарка – предмет мрачных прогнозов со стороны Ричарда. А сегодня, хотя и с опозданием, приехала принаряженная сиделка. Днем Люси, уже в дорожном костюме, в последний раз поднялась в спальню Евы. За несколько дней пребывания в «Лё Нид» она много раз носила поднос по этой лестнице.
– Ну что ж, – с подобающей скромностью произнесла Люси, – если я хоть чем-то помогла…
Ева, сидя в кровати, мило улыбнулась, но все же – по крайней мере, так уверял Ричард – имела несколько болезненный вид.
– Поцелуйте тетю Люси, дети, – прошепелявила она. – И передайте привет Питеру.
Чарльз и Вера застыли у кровати, как будто собирались фотографироваться, но при словах матери послушно вышли вперед.
– Напишу тебе к Рождеству, – важно произнес Ричард, который рано вернулся из конторы.
Он с чувством потряс ей руку – мужское выражение благодарности – и проводил до садовых ворот.
Она пошла по дороге в некотором замешательстве – Ричард вполне мог бы проводить ее до станции. Даже Ева при прощании выказала больше благодарности. Но по мере того, как поезд все дальше уносил Люси от Рэлстона, недовольство сменилось радостным ожиданием. Как хорошо было ехать домой!
Люси нашла своему билету наилучшее применение – надо сказать, Ричард даже не подумал компенсировать ей дорожные расходы – и поехала обратно через Глазго. Наконец были приобретены кружевные салфетки – у мистера Гау они были «что надо», – и в порыве щедрости, пытаясь доказать, что скупость не в характере Мюрреев, Люси купила Питеру волчок, Фрэнку табак и Анне прелестный флакончик «Флоридской воды».
Она тянула с покупками, продлевала ожидание, предвкушая приятные перспективы возвращения. Выпила чая у Пэлтока – редкое удовольствие. С детства она слыла сладкоежкой, а пирожные с кремом здесь были восхитительны, просто таяли во рту. Что касается выпечки в этой кофейне, от Фрэнка, как от профессионала в этой области, она знала, что Пэлток использует в своей продукции только чистое масло.
С зардевшимися щеками, которые всегда у нее пылали после горячего чая, она, изящно положив на колено кружевной носовой платок, сидела за мраморным столиком наверху, очарованная неожиданно открывшейся перспективой улицы, и чувствовала, как сердце переполняет ослепительное счастье.
Она поступила правильно, исполнила долг перед братом и теперь едет домой – к Фрэнку. Должно быть, смешно, что она, будучи давно замужем, так горячо желает встречи с мужем. И пусть смешно! Зато правда. Что ж, такая она, Люси. Вдруг вспомнилась другая их встреча – два или три года назад, точная дата не имела значения, настолько живо отпечатался в ее памяти тот случай. Она провела на побережье с Питером несколько дней, а по возвращении увидела в спальне цветы и бутылку шампанского. Фрэнк ждал жену и приготовил ей этот подарок с удивительной, невероятной предусмотрительностью! Шампанское и розы. Поразительная, немыслимая нежность со стороны Фрэнка. Люси была в восторге. Глубоко задумавшись и глядя в пространство сияющими глазами, она представила себе, как возвращается домой в вечерней тишине, опускающейся на темнеющий залив, как идет по прибрежной дороге к дому, в котором неожиданным приветом загорается окно гостиной. Это ни с чем не сравнится!
Очнувшись, Люси поднялась и оплатила счет – надо было поторопиться, чтобы не опоздать на поезд до Чаринг-Кросса. Она таки успела на него и, чуть запыхавшись от спешки, радостно устроилась в углу купе.
Глава 4
Пока поезд Люси с устрашающей скоростью, востребованной новым веком, грохотал в сумерках по правому берегу реки, в гостиной ее дома по обе стороны от камина сидели Анна с Фрэнком. Чаепитие было закончено – посуда еще стояла на столе, – и теперь каждый в задумчивости смотрел на яркое пламя. Странная идея – камин в августе, однако в этих широтах вечера бывают прохладными, ночью дует пронизывающий ветер и с точки зрения метеорологических явлений нет ничего невозможного. Горела лампа, и желтоватый свет озарял уютную комнату с зашторенными окнами и две фигуры у камина. В мягком освещении лица этих двоих казались похожими, во всяком случае, их объединяло общее выражение.
Разумеется, они были кузенами – мать Мура приходилась сестрой отцу Анны, и это, без сомнения, объясняло отдаленное внешнее сходство. Но на самом деле оно было более глубокое, наследственное, родовое – проявление обыкновенной крестьянской породы, облагороженной в процветающем поколении. Искоренить эту закваску было невозможно, разве что разбавить, лишить прежней силы. Несмотря на разницу темпераментов – Мур был инертным, переменчивым, беспечным и текучим, как вода, Анна – легкомысленной, пленительной, но порой и отталкивающей, – они были одного поля ягода: не только близкие родственники, но и люди одинакового склада.
Они сидели, не разговаривая, а из кухни время от времени доносились невнятные возгласы и взрывы пронзительного смеха – Питер вовсю «веселился» с Неттой, тогда как, согласно царящим в мире законам, он должен был ложиться спать. Наконец Мур, утомленный этим визгом и хохотом, проворчал, чуть раскачиваясь в кресле и выпуская дым:
– Мальчишке давно пора в кровать!
Анна смотрела на пламя, но при этих словах с легкой улыбкой перевела взгляд на Фрэнка.
– Пусть немного повеселится, пока можно, – сказала она. – Он хорошо себя вел. И Нетте не грех посмеяться. Она замечательная прислуга.
– Ради всего святого! – бросив взгляд на дверь, пробормотал Мур. – Нельзя, чтобы она услышала слово «прислуга». А иначе сразу уволится. Они высокого о себе мнения, а уж какая у нее родня! Приличные люди! Люси говорит, у них связи среди духовенства.
Наступила короткая пауза. Упоминание о жене заставило Мура взглянуть на часы, стоящие на каминной доске. Они были выполнены в виде маленького храма; в импозантный фасад черного мрамора был вставлен циферблат. Фрэнк задумчиво заметил:
– Она приедет примерно через час – я имею в виду Люси.
– Знаю, кого ты имеешь в виду, – ответила Анна. С ее лица не сходила странная улыбка. – Нет нужды объяснять. За последние десять минут ты с полдюжины раз смотрел на эти часы.
Наклонив голову, он потряс кончиком сигареты, будто бы выражая протест, но при этом стряхивая пепел в камин.
– Ты, Фрэнк, такой… – непринужденно продолжила она, – да, такой… Не отрицай. Правильный, остепенившийся, старый женатик. Все три вечера ты просиживал здесь и только и делал, что клевал носом, протирал штаны и гадал, когда она вернется.
– Ну… – смущенно буркнул он.
– Это у тебя на лице написано.
– Написано? – повторил он.
– Думаю, именно поэтому ты почти не разговаривал со мной, когда я приехала. – Она нарочно поддразнивала его. – Не хотел, чтобы в твой милый чистенький домик явилась никчемная особа вроде Анны Галтон.
Слова, которыми она себя заклеймила, затрагивали некую тайную струну и, похоже, вывели Фрэнка из спячки.
– Перестань, Анна! – выпрямившись, вдруг воскликнул он. – Последние несколько дней мы прекрасно ладили. Мы лучшие друзья. Ты ведь знаешь.
– Но это же правда, Фрэнк, а? Ты не хотел, чтобы я приезжала.
– Вовсе нет, – с запинкой произнес он. – Никто не жалел тебя больше, чем я, когда… когда с тобой случилась та неприятность.
– Неприятность! – повторила она, чуть насмешливо глядя на него большими темными глазами. – Это так похоже на тебя, Фрэнк! Ты не готов называть вещи своими именами. Почему нельзя прямо сказать: «Когда ты родила ребенка»?
Он отпрянул от нее – от этих ее слов, прозвучавших в его доме. Сказанные без горечи, бесстрастным тоном, они четко объясняли нежелание Фрэнка видеть кузину у себя и живо напоминали о случившейся трагедии – хотя сама Анна отказывалась считать трагедией это банальное происшествие, растревожившее семейный круг пять лет назад в Белфасте. Фактически эта история началась во время визита Фрэнка, когда положение Анны стало очевидным, и он догадывался, что именно это свалило старого Галтона. Ни тогда, ни сейчас в этом деле не было ничего утешительного. Однако сделанного не воротишь. К несчастью Анны, она осталась с незаконнорожденным младенцем на руках. Отец ребенка попросту сбежал, в чем Фрэнк не сомневался. Имя этого мужчины она упорно отказывалась называть. Как это было похоже на Анну! Никто не мог докопаться до ее сути – под ровной поверхностью в глубине мчался бурный поток. В те дни, конечно, как и в их ранние годы в Ливенфорде, Фрэнк мало думал о кузине. Но почему-то, хотя Анна не взывала к состраданию, он испытывал к ней смутное сочувствие. Жизненные перипетии, гнев отца, всеобщую суматоху она встречала смело, бесстрастно и молчаливо, чем вызывала завистливое восхищение кузена. Сейчас он смущенно смотрел на нее.
– Как ни называй это, Анна, – примирительно пробормотал Фрэнк, – я сожалел об этом. И переживал за тебя, когда услышал, что ребенок умер. – Он помолчал. – Почему ты сразу не вышла замуж, чтобы все было как надо?
– Для брака нужны двое, – откровенно сказала Анна. – К тому же я не создана для его священных уз. Глядя на то, какой ты одомашненный, Фрэнк, я понимаю, что мне нужно что-то другое. Впрочем, в последние годы у меня бывали хорошие времена.
Он был поражен непринужденной легкостью ее тона и независимостью суждений.
– Знаешь, Фрэнк, – с тонкой улыбкой продолжила она, – мне бы хотелось немного тебя расшевелить. Ты три вечера пробыл со мной в этом доме и обращал на меня не больше внимания, чем на мешок с едой. А я гораздо интереснее овсянки! Почему ты никак не проснешься? Ты дремлешь, парень, – просто грезишь наяву.
Фрэнк недоуменно взглянул на свою кузину.
– Мне не пригрезилась моя симпатичная вилла, – медленно произнес он. Почему-то ему, против обыкновения, пришлось защищаться, и он добавил: – И мне не пригрезилась моя дружная семья и хорошая работа.
– О-о, я не говорю о бизнесе, – перебила она. – Бог с ним, с бизнесом! Ты мне всегда нравился, Фрэнк, и мне не хочется видеть, как ты увязаешь в колее. Ты всегда недооценивал себя. Думаю, в прежние дни в Ливенфорде ты захотел бы водиться со мной.
– Нет, – бездумно ответил он. – Это вряд ли.
Она рассмеялась:
– Честное слово, Фрэнк, мне хочется тебя растрясти. Полагаю, это Люси сделала тебя таким. Ты принадлежишь ей целиком, право, нельзя так. Перед отъездом она попросила меня заботиться о тебе, как будто ты ценная фарфоровая вещица, которую можно разбить. О-о, я заметила это, как только приехала к вам. И даже слегка рассердилась.
– Я считаю, что у меня все в порядке, – произнес он, пытаясь парировать ее нападки.
– Правда, Фрэнк. Такой, как ты, симпатичный парень должен получать от жизни больше удовольствий. А иначе состаришься раньше времени.
Он уставился на огонь, равнодушно слушая ее слова и размышляя о собственной сложной индивидуальности. Пожалуй, он был чудаком – и знал это. Он понял ее намерение – она пыталась расшевелить его, – но ему это было неинтересно. Конечно, в прошлом он увлекался – в юности всем свойственны порывы, – но в основном его увлечения были мимолетны и достижение цели не приносило удовлетворения.
– Я правильный, как почта, – проронил он после паузы, – вот такой я человек.
– Лучше бы ты не был таким, – по-доброму подшучивая над ним, усмехнулась Анна. – Найди теплую мужскую компанию. Друзья – это хорошо! Или купи себе один из этих новых велосипедов и езди на нем. Или заведи собаку – хорошую охотничью собаку!
Он открыто взглянул на нее: она над ним смеется? Но ее лицо выражало добродушие. Он решительно покачал головой, отбросил сигарету.
– Это не в моем духе, Анна. Я не люблю, чтобы меня беспокоили.
Она залилась смехом, который звучал так удивительно, и Фрэнк, быстро взглянув на нее, понимающе улыбнулся в ответ.
– Что ж, раз уж ты не собираешься ездить на велосипеде, то хотя бы постарайся развлечь свою кузину, пока она здесь! – воскликнула Анна. – Или ты позволишь ей хандрить и чувствовать себя несчастной? Знаешь, даже в Ливенфорде Джо не давал мне скучать и, несмотря на все свои дела, уделял мне много времени. Но ты, Фрэнк, – ты развлекаешь даму, сидя рядом с ней и мечтая о своей жене.
Он чуть покраснел, ощущая легкое беспокойство. Так или иначе подобные мысли не приходили ему в голову, и он не без сожаления признался:
– Наверное, в последнее время я веду себя как тупица. – Поколебавшись, Фрэнк с запоздалым энтузиазмом добавил: – Но я постараюсь развеселить тебя.
– Вот это другое дело, – откликнулась Анна, словно они заключили между собой договор. – Полагаюсь на тебя.
– Ладно, – снисходительно кивнул он и, скрестив ноги, зажег очередную сигарету и укрылся за дымовой завесой.
Прошло несколько мгновений, заполненных лишь слабым тиканьем часов.
Пламя камина бросало отсветы на густые черные волосы и округлые щеки Анны. Ее веки были полуопущены, однако она с весьма таинственным видом незаметно наблюдала за кузеном. На самом деле ничего таинственного в ней не было. Анна отличалась известной тонкостью обхождения, но мысли ее были самыми обыкновенными, разве что скептицизм и природная ирония придавали им некоторую остроту. К тому же Анна редко высказывалась, она чаще молчала – не злобно и не угрюмо, а в целях самозащиты. Это отчасти объяснялось тем, что ей довелось пережить. В минуту слабости ее подвела врожденная ирландская влюбчивость, и она потеряла девственность в сыром поле, когда возвращалась с танцев, которыми закончилось собрание братства. Похоже, она так и не забыла иронический подтекст этого танца. Любовник бросил ее, посчитав Америку более привлекательной, а мужскую ответственность скучной. Анна не жаловалась, лишь самой себе признаваясь в глубине своего страдания, и решила в будущем не лишать себя удовольствий жизни, а относиться к ней без излишней сентиментальности.
Опыт делал ее старше своего возраста, и Анна, со своей крестьянской грубоватостью, которая проглядывала из-под внешней утонченности, была темпераментной, красивой и очень притягательной в мужских глазах.
И теперь, когда она сидела напротив Мура, ей в голову пришла идея – не порочная, а, скорее, провокационная, с целью посмеяться, – ненадолго вытащить его из этого семейного болота, в котором он увяз. Анне всегда нравился Фрэнк – ей нравились многие мужчины; с другой стороны, Люси, чей идеализм и собственнический инстинкт раздражали ее, вызывала антипатию. Было бы забавно, очень забавно ловко притормозить это плавно двигающееся колесо.
Неожиданно Анна сделала несвойственный ей выразительный жест.
– Отлично! – чуть насмешливо произнесла она. – Теперь мы будем прекрасно проводить время.
– Э-э, что? – Он поднял глаза, удивленный ее словами, ее внезапной веселостью.
– Тебе надоело подбадривать меня, – заявила она. – За все эти труды ты заслужил стакан пива. – Поднявшись, она подошла к буфету. – Сейчас налью тебе. И пожалуй, сама тоже выпью. За чаем копченая рыба была слишком соленой, и, как сказал бы Джо, когда ублажаешь себя, испытываешь жажду.
– Я не так уж люблю пиво, – пробормотал Фрэнк, глядя, как она достает бутылку из маленького буфета. – В это время я обычно не пью.
На самом деле он хотел сказать, что Люси не любит, когда он пьет в это время.
В ответ Анна, наклонившись, посмотрела на него через плечо, потом вынула пробку, наполнила два стакана и подала ему один.
– Вот, Фрэнк! Тебе это не повредит. Выпьем за наше взаимопонимание.
Чуть смущаясь, он отпил глоток и поставил стакан на каминную доску. В этот момент открылась дверь и в комнату вбежал Питер.
– Ты слышал, папа? – запыхавшись, спросил он. – У нас с Неттой была битва. И я победил. – Мальчик, конечно, сочинял – в момент «триумфа» он с позором был изгнан половником из кухни, но для его цели было важно выглядеть победителем. Стоя на одной ноге, Питер спросил с притворной наивностью: – Можно мне пока не ложиться спать, папа?
– Уже скоро восемь, сынок, – сказал Мур и умолк.
Ему не удавалась роль строгого родителя, и одна мысль об этом нервировала его.
– Разреши мне дождаться, пока не приедет мама, – упрашивал Питер. – Она наверняка мне что-нибудь привезет. Правда.
– Позволь ему остаться, Фрэнк, – вмешалась Анна. – Это ему не навредит.
– Отлично! – прокричал Питер, считая вопрос улаженным, и, взяв книгу Ханса Андерсена, швырнул ее на коврик перед камином и весело повалился рядом. Он шумел больше обычного, и с отъезда Люси его колени и уши перестали быть безукоризненными. – Пожалуй, на этот раз почитаю «Огниво», – громко объявил он, отыскал нужную страницу, широко расставил локти и, упершись подбородком в ладони, погрузился в чтение.
В комнате вновь воцарилась тишина, но вдруг ее нарушили отчетливые звуки – легкие проворные шаги по дорожке у дома. В замке повернулся ключ, шаги ускорились, в коридоре почти перешли на бег, потом распахнулась дверь столовой и ворвалась Люси.
На пороге она помедлила – в руках свертки, блестящие глаза, сияющее лицо, почти детское возбуждение во всей тонкой девичьей фигуре. Эта свежесть, этот энтузиазм и пыл были вызваны радостью возвращения домой.
– Я приехала! – воскликнула она. – Я приехала, привет всем!
Мур резко обернулся.
– Люси! Что ж, прекрасно, – спокойно произнес он.
Хотя он ожидал ее появления, но выдал перед Анной свое волнение, когда, выпрямившись, робко поставил стакан, который был у него в руке.
Люси продолжала стоять в дверях, наблюдая эту сцену. Такая картина домашнего уюта должна была наверняка обрадовать ее! Фрэнк и Анна, сидящие в больших креслах по обе стороны от камина, и между ними на коврике Питер. Но она чувствовала себя подавленной. Ее улыбка растаяла. Почему они в ответ не выказали радость? И этот стакан?.. Она не ханжа, но… пиво сразу после ужина? Она заметила, что рядом с Анной на каминной доске стоит еще один стакан. Анна! Пьет пиво с ее мужем! Взгляд Люси, блуждая по комнате, моментально отметил еще дюжину мелочей, на которые не обратил бы внимания другой человек: полузасохший цветок в вазе, пятно на скатерти, измазанные колени Питера, грязь на абажуре лампы, который должен быть безупречным. Бурную радость Люси, помимо воли, сменила смутная тревога.
– Непохоже, чтобы ты сильно обрадовался, – с трудом сохраняя улыбку, произнесла Люси. – Я думала, ты встретишь меня на станции.
