Дорога номер пять

– Кто сказал, спрашивать не буду. И так знаю – засмеялся Гусев. – Иди спокойно работай. Все под контролем.

– Ну, я поеду тогда… – Поезжай. Заходи в любое время. Надо будет, я с тобой свяжусь.

– До свидания, Сергей Андреевич.

– Вера направилась к двери.

– Погоди, постой! – словно о чем-то внезапно вспомнив, воскликнул Гусев. – У меня к тебе вопрос. Вернись, присядь. Чаю хочешь?

– Нет, спасибо. Сергей Андреевич, я вас слушаю. – Вера, ты ведь Анну Ганау помнишь?

– Конечно, помню.

– Что ты про нее сказать можешь?

– Красивая женщина, умная, избалованная очень. Честно говоря, была бы мужчиной, влюбилась бы.

– Тебе никто и так не мешает, – засмеялся Гусев. – Это сейчас модно становится. Я шучу. И больше ничего?

– Нет, есть еще одно у меня чувство, что ли… Как будто она не одна.

– Что значит «не одна»?

– Ну, как будто есть еще одна Анна Ганау, и еще, и еще…

– Ну, и какая из них на кого работает?

– А вот этого я не поняла. Мы же всего один раз виделись. Мне указания не было больше с ней встречаться. Да, не было. Один раз я, честно говоря, очень испугалась. Когда я сказала, что компанию им больше составлять не буду и она меня по имени назвала – Вера. «Вера Холодная», говорит. Потом решила, просто совпадение. Вот еще – добавила Вера, – как будто она не одна и в то же время ее нет вообще. Хотя я и дом хорошо помню, и собаку ее, Ромео, и как у них с Никитой роман начинался у меня на глазах, – я не думала, что так все быстро будет, они оба друг друга как увидели, словно с цепи сорвались.

– Да, странно все.

– Что странно, Сергей Андреевич?

– Ну, Вера, это уже мои дела. Ты как будто забыла, где работаешь. Вопросов у нас, как ты знаешь, не задают.

– Да, что-то вдруг забыла, Сергей Андреевич. Ну, я могу идти?

– Да, иди, конечно. Готовься к повышению. Но не торопись. Всему свое время.

После того, как за Верой закрылась дверь, Гусев долго, минут десять, сидел, глядя в одну точку. Затем набрал номер, который помнил наизусть.

– Петр Саввич, Гусев говорит. Хорошо бы встретиться.

На следующий день, когда Гусев уже собирался ехать к назначенному месту, позвонила жена Путевского и сказала, что Петру Саввичу внезапно стало плохо с сердцем, и его увезли в больницу. Когда она это сказала, Гусеву показалось, что сердце сжалось и закололо и у него. Отпустило.

– Куда отвезли?

– В литфондовскую, на Красноармейскую.

– Может, к нам его перевезти?

– Сергей Андреевич, когда его увозили, он плохо говорил, но меня о чем просил, так это о том, чтобы этого не делать. Сказал, ни вам это не надо, ни ему.

– Может, что-то нужно? Продукты, лекарства?

– Спасибо, пока не надо, все есть. Если будет нужно, я позвоню.

Путевской пролежал в больнице до самой ранней весны. Как он выжил, сказать не мог никто – сердце останавливалось на три минуты три раза. Но к середине февраля, когда небо делается ярко-синим, ему стало лучше. Диагноза при этом поставить никто не мог. Так и выписали, без диагноза.

А когда в начале Великого Поста Путевской и какой-то его друг ехали в Троице-Сергиеву Лавру на «Жигулях» этого друга, в районе Пушкина с пересекающего шоссе внезапно вырвался прямо на них бензовоз, но его – совсем уже вблизи – вдруг снесло гололедом: бензовоз на полном ходу сорвался с дороги, провалился в кювет, перевернулся. Цистерна не выдержала и взорвалась. Подоспевшие гаишники обнаружили в кабине бензовоза два обугленных трупа, у которых сгорела и одежда, а, значит, и возможно бывшие у них документы. Номер бензовоза нигде зарегистрирован не был.

* * *

Накануне майских праздников Сергея Андреевича Гусева вызвал к себе первый заместитель директора ФСБ. Когда поднимался на лифте на шестой этаж в кабинет, в голове почему-то мелькнула мысль: «А висит ли Феликс?»

Феликс висел. Но портрет был какой-то новый – в профиль, без кепки и темный, словно в негативе, такой, что было непонятно, Феликс ли это вообще. Мелькнула мысль – да это же совсем другой. Кто? Острый нос, острая вниз борода. Так и просит посох в руку. Ну, конечно, Царь Иван Васильевич Грозный, но только не совсем настоящий, а, скорее, со знаменитого кадра Эйзенштейна, в Александровской слободе, в исполнении Черкасова. Хранитель места. Кощей Безсмертный. Это значит – все уже иначе: осознание именно этого осенило Гусева. Хорошо ли, плохо ли, верно ли, нет, но иначе.

Напротив Гусева сидел высокий, седой, слегка полноватый человек немного старше его – первый заместитель директора ФСБ – и внимательно, почти просверливая взглядом, изучал его лицо.

– Сергей Андреевич, вы, конечно, догадываетесь, зачем вы здесь?

– Никак нет. Но, – Гусев улыбнулся, – если честно, товарищ генерал-полковник, то отчасти.

– Правильно, что догадываетесь. Отчасти. – Заместитель директора ФСБ тоже слегка улыбается. – Так вот. Президенту известны настроения офицерского корпуса, а после того, как напали на Югославию и Евгений Максимович развернул самолет, он, кажется, вообще что-то понял. Ну и здоровье, сами понимаете, возраст, немощи, которые всем известны. Многое надо менять. Пока не поменяли другие. Все развитие идет – само собою идет – к восстановлению того прообраза России, который был дан ей однажды и никогда никуда, в общем-то, и не исчезал. Но этот процесс слишком многие хотят взять в свои руки. Особенно наши лучшие друзья – англичане, ну и без Моссада не обходится. Все хотят посадить своих. Поэтому мы обязана делать свое дело. Речь не идет о том, чтобы назначить сейчас диктатора или, тем более, определять Царя, хотя рано или поздно – будем откровенны – Россия к этому придет. Но сейчас мы идем командой. Все, что вы говорили у Сазонова на даче, и не только там, одобрено. Только не надо спешить. Вместе идем по дороге. Я думаю, вы меня хорошо поняли.

– Понял, товарищ генерал-полковник. Или господин уже…

– Зачем? Спокойно, товарищи, все по местам. Последний парад наступает. Врагу не сдается наш гордый «Варяг», пощады никто не желает. Но все очень непросто. На президента оказывают огромное давление – и оттуда, и здесь. И вы это знаете.

– Знаю, товарищ генерал-полковник.

– Так вот. Тогда, в 91-м, да и в 93-м тоже, у нас другого выхода не было, кроме как поддержать то, что произошло. Потому что ошибка произошла гораздо раньше, когда мы упустили Горбачева. И даже не самого Горбачева, а его договоренность с Киссинджером и Рокфеллером, а потому с Рейганом. Впрочем, Рейган был пешкой, как и сам Горбачев. И еще вот почему. В России нельзя ничего делать, не соблюдая преемственность власти. Любой. Вот почему Руцкого пришлось укоротить, хотя по большому счету он был прав. Был бы не прав, так вообще был бы не жилец, – усмехнулся генерал-полковник. – А так – отсиделся в Лефортове и на молодухе теперь вот женился. В общем, президент наш уйдет сам, как вы и в газету писали. Уйдет с почетом. По-другому нельзя. Проклятья этого революционного больше нельзя допускать. Но все, что должно быть сделано, должно быть сделано. Короче, мы начинаем операцию по внедрению в преступную группировку, захватившую страну в 1991 году.

– Товарищ генерал-полковник, можно один вопрос?

– Слушаю вас, Сергей Андреевич. – Еще в конце 96-го я давал шифровку генерал-лейтенанту Волкову о развернутой на Западе – Америкой и особенно Англией – антироссийской деятельности на Кавказе. Их я еще в Северске получал от агента «Поручик», которого пришлось отозвать.

– Майор Сиренев?

– Он самый.

– Пить он стал сильно. На службу даже приходит на взводе. Уже столько на него пишут – я пока все под сукно кладу. Но не век же…

– Я знаю, товарищ генерал-полковник. Это пройдет у него. Я его хорошо знаю. И причину знаю.

– И мы знаем. Я ждал этого разговора. С вашими кавказскими шифровками все это связано. Точнее, с их источником, – генерал-полковник слегка улыбнулся. – Для нас самих пока многое тут – загадка, скажу прямо. Ну, а если совсем прямо, то так. Все было прочитано и отправлено на самый верх. К самому. И не только нами. Со Знаменки шла такая же информация. Полковник Булгас – кстати, генерал уже – работал. И «Макумба» там проходила. Мы работали с ним вместе – впервые за много лет, замечательно работали. Но Первый наложил запрет. После отставки Александра Васильевича его охватили сплошным кольцом, уже стянули петлю. И это одна из причин, по которой он хочет с нашей помощью уйти, – понимает, что так не уйти ему, а хочется еще и дедом побыть, и порыбачить – все мы люди, и он тоже. Душу ему, впрочем, на три четверти уже ампутировали, когда лечили. Сама семья дала согласие. Но четверть души осталась. Показать вам его резолюцию? – она останется в истории.

Генерал-полковник открыл сейф, достал папку и протянул Гусеву его старые, трехлетней давности шифровки, на которых красными чернилами, размашистым пьяным почерком было намазано: «Прекратить на хер» – и стояла знакомая подпись.

– Рано было нам сегодня об этом говорить, но раз уж так получилось, придется сказать все как есть. Руководить защитой на Кавказе будет поручено вам. И не только этим. Все очень серьезно. Вся история подходит к развязке. Сейчас идет энергетическая подготовка – нефть обменивается на кровь. Кровь земли на кровь человеческую. Энергия этого обмена идет на перекройку истории. И его после лечения за границей этой энергией питают. Собственно, на ней держат. Но он тоже жертва. Ему осталось одно – цепляться за жизнь. Скоро вам ему представят. Готовьтесь.

– Служу России, – неловко, как молодой курсант, а не полковник, которому за пятьдесят, произнес Гусев.

Генерал-полковник протянул ему руку:

– Желаю удачи.

Приехав вечером домой, Гусев попросил жену принести чаю и посидеть с ним. Чай был уже готов, и даже пирог испечен. «Все чувствует – ведь сколько лет прожили!» – заметил про себя Гусев.

– Присядь, Аня.

– Да я и так здесь, рядышком. – Знаешь, у меня скоро будет встреча с Президентом. Похоже…

– Не торопись. Ничего еще не известно.

Гусев помолчал.

– Ты знаешь, о чем я думаю?

– Расскажи, Сережа.

– Помнишь, в русских сказках идет богатырь, или на коне едет, не важно, и приходит к перекрестку дорог, где, как положено, стоит камень с указанием направлений. Стоит витязь перед камнем и читает: «Прямо пойдешь – жену найдешь». Это дорога номер один. «Направо пойдешь – славу найдешь». Это дорога номер два. «Налево пойдешь – коня потеряешь». Это дорога номер три. «Назад пойдешь – смерть найдешь». Это дорога номер четыре. Каждый выбирал свой путь, свою дорогу. Самые смелые шли туда, где их ждала смерть, и побеждали. Сегодня, после разговора на Лубянке на моем камне появилась надпись, указывающая еще одно направление – дорогу номер пять. «По этой дороге пойдешь – славу и могущество добывать России». Уверен, что все наши былинные богатыри, будь у них такой выбор, пошли бы дорогой номер пять. Я тоже хочу идти по ней. Вопрос в том – смогу ли? Ответственность какая! Хватит ли сил?

– Сережа, ты ведь не один. У тебя друзья, соратники. Одним словом – команда. Иди с ними. Они такие же, как ты по своим взглядам, любви к Родине. Если не вы, то кто?

Краска от выспренних, но каких-то очень естественных слов ударила в лицо Анны, и Гусев невольно залюбовался своей женой. Прижал ее к груди.

– Спасибо, Анечка.

– Знаешь, что мы с тобой сделаем? – сказала жена. – Как заведено на Руси. Когда нужно принимать важное решение – идут к Богу, к святым, к старцам. Давай-ка прямо завтра возьмем наших девочек и поедем в Лавру, поклонимся Сергию Радонежскому. Попросим у него благословения.

И вот наступило завтра. Выехали рано, в 5 утра, чтобы успеть на раннюю, когда еще народу немного, и читают понятно, и поют не как на концерте, а истово, думая не о пении вовсе, а совсем об ином. Машину оставили в городе, пошли все вместе: Сергей Андреевич, Анна Васильевна, Маша и Даша – Марья и Дарья.

Литургия пролетела, словно тихий ветер – сами не заметили, как уже очутились у креста, который давал старый седобородой иеромонах. Оказалось, что это знаменитый отец Наум. Он что-то, видимо, увидел, осенил широким крестом каждого, а Сергею Андреевичу сказал:

– Ну, с Богом. Идите к Преподобному.

У раки, чередуя друг друга, иноки читали канон. Вместе с богомольцами все четверо встали в очередь – в притворе. Богомольцы, приложившись, выходили по одному. Среди них – очередная старушка. Она подняла глаза и от раки с мощами направилась прямиком к Гусеву. Подошла, коснулась локтя и тихонько проговорила:

– Молодец, Сережа, что пришел к Преподобному. Он благословляет тебя. Приложись и ступай с Богом.

Поклонилась и ушла. Гусев повернулся к жене. Анна со страхом в глазах искала старушку взглядом. Но ее уже не было. Повернувшись к мужу, она спросила:

– Это та самая, из Хабаровска?

– Да.

Удалось, наконец, встретиться с Путевским, который после больницы поседел, осунулся и согнулся. Глаза впали, обострился нос и даже как-то сузилась борода. Впрочем, на рассуждениях и внятности их все это никак не сказалось – Петр Саввич был по-прежнему бодр. Встречались на даче у Гусева, бродили по майскому лесу, набрали по ходу строчков.

– Петр Саввич, расскажите все-таки поточнее, как вы бы себе представляли монархическое устройство России? Я, конечно, уже и сам прочитал много, да и вы, и коллеги постарались, но все-таки…

– Это вообще-то, Сергей Андреевич, довольно долгий рассказ.

– Сейчас мне главное нужно. Сам себя хочу проверить. Потом книгу напишете. Может быть, даже нам для служебного пользования. А может, и издадим. Насчет себя не волнуйтесь. Профинансируем и грант Вам дадим на работу. А теперь прошу. Кратко.

– Самое главное. Монархия, в отличие от республики, выражает не волю народа, которая меняется, как у плохо воспитанной женщины, – сегодня президенту кричат «Борись!», а завтра он уже «Иуда» – а народный дух, соединяющий изначальное веление всех умерших, живых и еще не родившихся, то есть, единство, пребывающее в вечности. Причем в отличие от диктатора, который, в лучшем случае, осуществляет чаяния только ныне живущих, а в худшем – свои собственные, монарх сам послушен этому единству в духе, на небесах. Он сам и есть воплощение всей истории страны. Поэтому Царь на самом деле один – каждый следующий царь есть продолжение предыдущего. Отсюда наследование от отца к сыну, в котором отсутствует личная воля данного конкретного Царя. Народ предает себя воле Божией и просит дать ему Царя, Царь делает то же самое – в его правлении нет его собственной воли, хотя юридически он никому не подчиняется.

– А если родился больной или просто глуповатый?

– Вероятность этого строго равна избранию глуповатого или больного президента – тут Путевской улыбнулся и Гусев тоже. – Но царь и не должен входить во всякую мелочь. На то есть аппарат управления, а чтобы этот аппарат не занесло, хотя бы ваша контора. В отличие от Запада, где одна как бы власть сдерживает другую и служит ей противовесом. Причем, на самом деле там все это чисто формально. Никакой демократии там нет. В той же Европе, например, уже почти объединенной в одном государстве, все эти парламенты с их борьбой социал-демократов и консерваторов – ширма, а правят очень узкие группы, состоящие из банкиров, в основном еврейского происхождения, и членов королевских семей, в том числе старых и свергнутых, как это ни парадоксально. Кстати, Европа, тоже рано или поздно станет монархией. Дружественной нам или враждебной – уже вопрос иной. Но вернемся к делам нашим. Византия, или, как ее надо правильно называть, Империя ромеев, а следом за ней и Россия, то есть страны восточно-православные, выработали неписанное правило согласования всех решений и воли заинтересованных сторон. Это, кстати, осталось и при коммунистах, хотя их идеология, по сути, та же, что и у либерального Запада, рожденная французской и американской революциями, мешала это признать. Да и сейчас фактически так же. Что такое Администрация Президента? Место согласования решений, как раньше ЦК, как у Царей Ближняя Дума. В старой Руси, Московской, вообще было принято так называемое единогласие или одиначество – вопрос обсуждался до тех пор, пока все не придут к одному. Тут большой смысл, хотя он реализован так и не был – сначала из-за смуты в связи с реформами Никона, а затем, когда при Петре началось забюрокрачивание всего и вся, от этого вовсе отказались. А смысл такой – полная свобода слова, но никаких «большинства» и «меньшинства», соответственно, никаких «прав меньшинств», которые сейчас вообще выродились сами знаете во что. Так что механизм вырабатывался веками, и если его работу не сдерживать идеологическими путами, не важно, коммунистическими или либеральными, будет еще веками работать. А Царь это все в себе воплощает и персонифицирует, и за ним последнее слово. И не отдельный конкретный Царь правит, а из рода в род одна династия, в которой воплощен дух народа.

– Романовы?

– Полностью легитимных Романовых не осталось. У всех какие-то запятые, в основном – морганатические браки. Кстати, Кирилловичи, которых нам все время по телевизору показывают, не без содействия Президента, кстати, и особенно его Администрации, в этом смысле самый неудачный вариант: мало того, что сам Великий Князь Кирилл был женат на кузине, что по церковным правилам недопустимо и, кстати, вызвало особый Указ Государя Николая Александровича о лишении его потомства права на престол, но он же и участвовал в февральском заговоре – а это лишает их всех монархических прав сугубо. Но еще хуже британский принц Майкл Кентский – он, хотя и Романов отчасти, но штатный сотрудник МИ-6 и к тому же еще и официальный покровитель всего английского масонства. А остальные в основном от самой идеи монархии отреклись и считают себя демократами. И еще одно – без этого мы ничего не поймем. На Романовых огромная обида у старообрядцев. А их хотя и не так много осталось, но именно они – носители чистого, старого русского духа, хотя в 19-м и начале 20-го их верхушку банковские с процентами дела и подпортили… К тому же изначальный Царский род у нас – это Рюриковичи. А сам Рюрик, кстати, прибыл к нам, как выяснилось, вовсе не из Скандинавии, как нам внушают вот уже триста лет, а с южных берегов Балтики, населенных в те времена славянами и франками, – германцы заняли эти территории позднее. Романовы, потомки Андрея Ивановича Кобылы, что означает «конный» или «знатный» – испанское «кабальеро» или французкое «шевалье» – это второй род, «кощеи». Само слово «кощей» – тот, кто ведет запасную лошадь для князя. А Русь и Рюрик, или Рурик, Рерик, Руар – не случайно одного корня: Рус или Сур, Сар, Царь, что означает свет, солнце, кровь или руду – руду-кровь и руду подземную. Солнце в небе и золото в земле – что наверху, то и внизу. Но Рюриковичи, которые при Романовых по мужской линии были при дворе, тоже не подходят – князь, ставший боярином, уже не князь, как и в Европе – конунг, ставший ярлом, уже не конунг – ни он, ни дети его. Значит, потомки Оболенских, Волконских, даже по мужской линии, повторяю, по мужской – Долгоруковых – не подошли бы. А вот, скажем, потомки Мусоргского или академика Ухтомского, как ни странно, да. Но ни тому, ни другому Бог не дал детей – наверное, не случайно. Нужна новая династия, возможно, с новым родовым именем, но чтобы в ней сходились Романовы – Российская Империя – и Рюриковичи – Московская Русь, да и Киевская, Новгородская. Или от безместного, вроде Ухтомского, Рюриковича, женатого на Романовой, или, наоборот, Романова, женатого на Рюриковне. Но, похоже, сейчас без Земского собора этого вопроса не решить. Но только надо помнить – созвать Земский собор надо при единой Церкви – Патриаршей, Зарубежной и Старообрядческой, а до этого – только Предсоборное совещание. Или, если война, распад страны и тому подобное, то Царь приходит сам…

– С нашей помощью, – вставил Гусев.

– Возможно… Но, возможно, и нет… приходит сам и сам объединяет Церковь. Как святой Константин. Как, кстати, хотел Сталин, но Бог ему не дал – слишком много безвинного народу при нем полегло, да и рода не царского…

– Возможно, и без нас, говорите?

– Конечно. Все будет зависеть от того, насколько вы от коммунистического наследия избавились и от дурных привычек соваться в науку, искусство и философию. – Ох, Петр Саввич, опять из вас интеллигент попер… Ну, ладно… Мне-то вы верите?

– Вам лично верю. Но вы не один.

– Да, не один. Но поняли все это многие. А кто не хочет понять – уже ушел или собирается уходить. Не в нас проблема – а в Администрации и особенно в аппарате Правительства и в министрах, которые почти все смотрят на Запад, причем не на такой, о каком вы говорите, а на идеальный, в их собственных представлениях… К тому же и счета у них на Западе, и дети там учатся. Ну, так что дальше с Земским Собором?

– Земский Собор – вот это важно понять – не выбирает Царя, а определяет Царский род – и все. А затем он преобразуется в постоянно действующий совещательный орган при Верховной власти. Он готовит, разрабатывает и пишет законы, но принимает их только Верховная власть, то есть Царь. Он может доверять Собору и просто подписывать принятые им законы, но подпись именно его. Если Царь не подписал – всё. И еще. Собор принимает решения единогласно, то есть все должны быть согласны, как я и говорил. Если возникают разногласия непримиримые – решает Верховная власть. Но до этого лучше не доводить – решать через комиссии, комитеты, присутствия, советы – названия любые, важна суть. И вот еще. Никаких партий, никакого деления по идеологическому признаку – коммунисты, социалисты, либералы. Это все частное дело: нравится тебе Маркс – пиши книги, развивай его теорию. Но никаких партий. Представительство – профессиональное, или, как раньше говорили, сословное, что, по сути, одно, и территориальное, от регионов. Что касается регионов, то федеративное деление, тем более, по национальному признаку, надо оставить в прошлом. В регионах – полная внутренняя свобода, самоуправление, культурно-национальная автономия, но никакой политики. Верховную власть представляют наместники или генерал-губернаторы, что одно и то же. Их задача только одна – обеспечивать связь с центром и следить за тем, чтобы не было сепаратизма. В остальное они не вмешиваются. Общественные организации – любые, кроме партий, но при этом самое главное – чтобы их финансировали только изнутри – государство, предприниматели, население, кто угодно, но ни в коем случае ни одного доллара из-за границы ни под каким видом. Следить за этим – обязанность ваших людей на местах. Ну, вот это в целом. Экономика – это отдельная тема, и здесь я, как говорят, «не копенгаген». В целом в экономике – принцип целесообразности. Что России пользу приносит, то и хорошо.

– Ну, здесь люди у нас есть, разберемся. Но вы мне скажите – это ведь значит, что Конституцию менять надо полностью?

– Да, причем это сделать можно и нужно законным, мирным путем, не нарушая преемственности. Новый Президент, – на лице Путевского мелькнула улыбка и, кажется, Гусев ответил тем же, – должен добиться абсолютного большинства в Думе и инициировать конституционный процесс. Сделать это можно и в рамках нынешнего либерального устройства, которое сидит на России, как пиджак, который мал, но как-то еще сидит, пока не пошел рваться по швам. Чтобы этого не произошло, необходимо изменение всего устройства в том духе, как я сказал, и под обязательным контролем президентской вертикали, пусть через администрацию, пусть через спецслужбы – все равно. Это уже техника. Пожалуй, это главное. На подготовку – два президентских срока, в точном соответствии с нынешней Конституцией. За это время в стране должен быть наведен порядок, от власти отстранены владельцы крупных капиталов, восстановлен централизованный принцип руководства и начато проведение самостоятельной внешней политики. Если не удастся со всем этим уложиться в восемь лет и уже в конце второго срока начать подготовку к Земскому Собору, будут большие трудности. Быть может, хаос начала 90-х медом покажется. Это и надо иметь в виду. Остальное – по ходу, по ситуации.

– Петр Саввич, а если бы я попросил вас написать все это, но уже подробно? Пусть лежит пока.

– Я могу написать, но это дело не одного человека. Нужны юристы, да и экономисты. С юристами вообще плохо. Они все воспитаны на марксизме, а теперь перетолковывают его же с либеральных позиций. Таких позорных учебников, как наши, по теории государства и права, нет нигде. Западная доктрина нам не подходит, но она хоть логична, последовательна в своем роде.

– Тем не менее, Петр Саввич, надо работать все равно. К чему я вас и призываю.

* * *

На следующий день Сергея Андреевича Гусева вызвал к себе Президент, а через два дня он был представлен Правительству как новый Председатель Совета Безопасности Российской Федерации. Еще через месяц Государственная Дума по представлению Президента утвердила нового премьер-министра, который занял этот пост с сохранением предыдущей должности. Вскоре началось самое трудное – переговоры Премьера с основным финансистом семьи Президента Борисом Пинским. Гусев знал, что Пинскому, на которого уже лежала в ФСБ огромное досье, в России не место, но именно у него в руках, под его пятой был Президент и его любимая дочь Таисия. Среди лиц, особо приближенных к Пинскому, оказался и председатель правления американо-британско-российского банка «Леон Брит», бывший губернатор Северска Владимир Геннадиевич Матюхин.