скачать книгу бесплатно
Ах, были помыслы чисты…
Особое имея мнение,
умолкнул сталкер неспроста.
И не случится воскресения,
пока Голгофа без креста…
На вираже – не оглянуться,
а игры в бисер – не для всех.
Лишь остаётся, улыбнувшись,
принять провалы за успех.
Прощальную гастрольартиста
ИНОЙ оценит режиссёр.
Стрелять не надов пианиста,
ведь он не снайпер, а тапёр.
Жизнь, словно клавиши рояля,
за белой – чёрная… Сыграть
судьбу не просто, нот не зная.
Но мы сумели подобрать
мелодию на слух,
экспромтом —
на лестнице, ведущей вниз,
исполнив на пределе, форте
свой, сердцем созданный, каприс;
играя на разрыв аорты;
хрипя, как Лола на бегу;
платя по гамбургскому счёту
у Чёрной речки на снегу…
Познав эпохи шуми ярость,
её горчащеевино,
подняв на реях алый парус,
мы вместе с ним уйдём на дно.
Непредсказуемы финалы
в обетованных небесах,
выходит публика из зала,
доносит эхо голоса:
«Ни от кого мы не сбегали,
не обходили стороной,
мы просто были облаками…»
И станем ими в день восьмой.
Мы залпом утоляли жажду.
Что жизнь? – души лишь краткий сон.
А Смерть всегда звонит однажды,
она – надёжный почтальон.
Дыхнёт огнём из Преисподней, —
а это вам не керогаз! —
и апокалипсис сегодня
коснётся каждого из нас.
Судьба уже включила счётчик,
седьмую удалив печать.
Цугцванг. А дальше мат…
И чёрт с ним!
Ведь матом нас не испугать.
Не всё элементарно, Ватсон.
Причалил к суше остров Крым.
Нам бы – субботу продержаться,
до воскресенья – простоим.
Пусть пересмешники убиты,
не плачь, паяц, последний дюйм
терпи. Кингстоны приоткрыты,
вода вот-вот заполнит трюм…
«Ты ни черта не видел, Дикки!
Запомни, как уходим мы!»…
Восток алеет огнеликий,
летят, курлыча, журавли…
Успеть бы – в мартовские иды суд короток —
без праздных слов, забыв нелепые обиды,
простив с усмешкою врагов, «Звонит сей колокол
над нами», – с дыханьем лёгким прошептать
почти замершими губами и, томик Бунина
сжимая, из света в тень перелетая,
в аллеях тёмных заплутать…
Комментарии и лирические отступления
Послесловие для читателей
Объясню, почему оно потребовалось.
Наверняка у некоторых читателей поэмы возник вопрос – а зачем в ней так много аллюзий? Нельзя ли было сочинить попроще, ближе к народу, не несущему с базара Белинского и Сартра? А то уж больно мудрёно, голову сломаешь.
То ли дело: партия – наш рулевой, Ленин – жив, а экономика должна быть экономной! И всё ясно вплоть до наступления светлого коммунистического будущего. А тут – сплошной оппортунизм.
Отвечаю – можно было и проще, избежав заодно «трудностей перевода». Но тогда получилась бы другая поэма в другом жанре – лирическая или хроникальная. А я хотел сохранить и передать дух эпохи, её атмосферу. У эпохи она бывает разной, тем более на протяжении длительного времени и в разных местах – но именно такой, какая есть, со всеми своими ароматами и, простите, миазмами. А люди в ней растут и умирают, подобно траве, кустам и деревьям – как у кого сложилось и на роду написалось. И в зависимости от индивидуального устройства организма, того, что и как он видит, слышит и воспринимает.
Я, естественно, исходил из собственных ощущений, потому что писал, прежде всего, для своих товарищей и о них. А они, предполагал я, – поймут. И не нуждаются в подробных комментариях, ибо разберутся в особо заковыристых случаях на опыте и интуиции. Да и остальные читатели нашего поколения как-нибудь осилят аллюзии и подтексты – чай, не бином Ньютона.
Так я рассуждал поначалу. Но потом задумался. Да, поэма посвящена моим старшим товарищам-современникам. И вряд ли есть необходимость растолковывать друг другу то, что каждый и так – без акынов и прочих сказителей – видел и помнит. Скучновато это, да и непродуктивно. В конце концов, и они, и я вместе с ними – уходящая натура наподобие старых разрушающихся зданий из категории «памятник семейного значения». Но что из этого следует?
А вот что. Уходящую натуру запечатлевают не для того, чтобы она любовалась на саму себя, а ради сохранения в памяти потомков. Дабы понимали они, например, что вот это – печатная машинка «Эрика», а не одноядерный процессор на чугунной материнской плате.
Зачем им понимать? А затем, чтобы помнить и хранить. Ведь без понимания прошлого его не хранят, а выбрасывают – как, например, в случае с книгой, которая кажется непонятной и, следовательно, лишней в доме. И мне лично не хочется, чтобы меня вместе с друзьями-товарищами и нашей эпохой выбросили, словно старую бестолковую вещь, в мусорное ведро.
Такова моя логика. Тот, кто её понимает, наверняка уловит и следующий ход мыслей. Завершив эпический процесс стихосложения, и перечитав свою, не побоюсь этого термина, сагу несколько раз, я убедился – большинство будущих «уважаемых читателей-потомков» почти наверняка заплутает в сумрачном лесу моих ассоциаций, иносказаний и реминисценций. Из чего вытекает вывод – поэтический текст нуждается в соответствующих прозаических указателях, путеводителях и комментариях. Ну вроде того, как на здание вешают табличку «Колизей», а затем экскурсовод поясняет, что здесь бывал Юлий Цезарь, считавший, что его жена и лучший друг Брут вне подозрений, но те рассуждали иначе, потому… И т. д. и т. п.
Короче говоря, на портрете Лизы дель Джокондо обязательно надо писать – «Мона Лиза», чтобы публика не путала с Тамарой Гвердцители или с Моникой Беллуччи. И в принципе понимала, что это именно портрет, а не монитор и тем более не стиральная доска. Ведь не зря же подмечено, что дьявол, как и бог, кроется в деталях. Аллюзии и ассоциации вещи сложные, тонкие, а иногда и чреватые непредсказуемыми умозаключениями, потому что каждый сверчок догадывается в меру своей испорченности. Ну и зачем нам множить сущее без необходимости, коли есть возможность уточнить понятия?
В конце концов, знания лишними не бывают. Разве что иногда умножают скорбь, если верить известной библейской личности, проповедовавшей в храме. Но по мне уж лучше горе от ума, чем радость от скудоумия.
Вот почему вполне себе поэтическую поэму дополнил прозаический расширенный глоссарий. То есть не просто словарь терминов, а, скорее, справочник произвольной формы с развёрнутыми определениями, комментариями и даже лирическими отступлениями.
Куда без них – лирических отступлений? Как-никак речь о поэзии идёт, а не об инструкции к сотовому телефону. Да и эпоха обязывает.
НАША ЭПОХА
Глоссарий
Эпиграфы
*
Один и тот же сон… – в эпиграфе приводятся первые строки стихотворения советского поэта Ю. Левитанского «Сон об уходящем поезде». Процитирую отрывок: «Один и тот же сон мне повторяться стал: мне снится, будто я от поезда отстал.// Один, в пути, зимой, на станцию ушёл, а скорый поезд мой пошёл, пошёл, пошёл.// И я хочу бежать за ним – и не могу, и чувствую сквозь сон, что всё-таки бегу…»
*
Таков наш век – слепых ведут безумцы – цитата из трагедии английского драматурга В. Шекспира «Король Лир». В варианте перевода, сделанном Б. Пастернаком, фраза выглядит немного иначе. Приведу отрывок диалога из «Короля Лира»:
«ГЛОСТЕР
…Я взять хочу его в поводыри.
СТАРИК
Он сумасшедший.
ГЛОСТЕР
В наш век слепцам безумцы вожаки».
Именно в таком варианте перевода (Б. Пастернака) многие граждане СССР (включая меня) впервые познакомились с поучительным содержанием «Короля Лира», посмотрев одноименный фильм режиссёра Г. Козинцева. Он же экранизировал «Гамлета», получив за эту работу Ленинскую премию – высшую форму поощрения в Советском Союзе, уступавшую по значимости лишь званию «Герой социалистического труда». Но всенародную известность и признательность советского зрителя Козинцев сыскал не за фильмы по Шекспиру (вызывающие, к слову, рискованные реминисценции у продвинутой публики), а за революционную кинотрилогию о Максиме («Юность Максима» и пр.), снятую вместе с режиссёром Л. Траубергом.
Большую популярность благодаря трилогии получил в народе романс 19-го века «Крутится, вертится шар голубой…», который любил напевать главный герой.
*
Из всех искусств для нас важнейшим является кино – выражение, ставшее крылатым ещё в 20-е годы прошлого столетия, со слов наркома (народного комиссара) просвещения РСФСР А. Луначарского приписывается председателю Совета народных комиссаров РСФСР В. Ульянову-Ленину. Но фактов, подтверждающих версию Луначарского, история не сохранила.
Пролог
*
Вас этот век – подразумевается 20-й век в отличие от 19-го, о котором русский поэт А. Блок написал в поэме «Возмездие»: «Тот век немало проклинали и не устанут проклинать. И как избыть его печали? Он мягко стлал – да жёстко спать…» Ну а отношение к начинающемуся 20-му веку Блок выразил следующими строками: «И отвращение от жизни, и к ней безумную любовь, и страсть и ненависть к отчизне… И чёрная, земная кровь сулит нам, раздувая вены, все разрушая рубежи, неслыханные перемены, невиданные мятежи…»
*
Как вор в законе – понятие «вор в законе» возникло в СССР в 30-х годах прошлого века и напрямую связано с политическими и социальными процессами, происходившими в государстве «победившего пролетариата». Основной причиной появления новой воровской элиты в лице «воров в законе» считается противостояние в уголовном мире Страны Советов «уркаганов» и «жиганов». К «уркаганам» относили бандитов старой формации из числа «простого народа» – крестьян, рабочих и разночинцев, занимавшихся криминальным промыслом с целью добычи материальных средств. Костяк «жиганов» составляли бывшие дворяне и представители зажиточных слоёв (среднего класса) Российской империи, в годы Гражданской войны воевавшие, как правило, на стороне «белых». Они грабили и разбойничали не только по меркантильным, но и по идеологическим причинам, не желая подчиняться законам нового государства.
В конце двадцатых – начале тридцатых годов между «жиганами» и «уркаганами» развязалась жестокая борьба за главенство в криминальном мире. Последних в этой борьбе не на живот, а на смерть поддерживали власти, считая их «классово близкими». В результате затяжного конфликта формальную победу одержали «уркаганы» (они же – «честные урки»), но в конечном итоге исчезли и они, и «жиганы». А на смену (социальные общности не терпят пустот) пришли новые криминальные «авторитеты» – «воры в законе» со своим особым кодексом поведения, предписывающим «жить по понятиям».
Краеугольными положениями этого «кодекса» стали отрицание общественных норм и строгий запрет на сотрудничество с властями в любой форме. В том числе – запрет на участие в общественно-политической деятельности, на службу в армии, работу и даже на создание семьи. Ведь согласно советской доктрине построения новой общественно-экономической формации семья считалась важной «ячейкой общества». А «воры в законе» становиться подобной ячейкой категорически не желали.
На всём протяжении существования советского государства тема криминальных авторитетов замалчивалась, так как считалось, что в СССР нет организованной преступности – ну разве «если только кто-то кое-где у нас порой честно жить не может». А раз нет оргпреступности, то нет и криминальной элиты, то есть «воров в законе». Цензурное табу сняли лишь во второй половине 80-х годов. Сначала тема стала обсуждаться в СМИ, а в 1988 г. появился фильм режиссёра Ю. Кары «Воры в законе» – хотя именно о ворах и криминальной деятельности там сообщалось не так уж много. И в целом фильм сильно отдавал развесистой клюквой, пусть и снятой по мотивам рассказов интересного и талантливого писателя Ф. Искандера. Но публика валила на «криминальный экшн» валом. А дальше пошло-поехало.
Нынче о том, кто такие «воры в законе», знают, наверное, даже воспитанники детских садов. Чай, не в Сомали живём, а в демократическом государстве, значит, всё должно быть как у приличных цивилизованных людей – включая организованную преступность и её «крёстных отцов».
*
Не там ты был, Антониони – речь идёт о М. Антониони, итальянском кинорежиссёре и сценаристе, классике неореализма и авторского кино, снявшем фильмы: «Ночь» (в 1961 г. награждён главным призом Международного Берлинского кинофестиваля); «Красная пустыня» (в 1964 г. получил главный приз Международного Венецианского кинофестиваля); «Фотоувеличение» (главный приз Международного Каннского кинофестиваля 1967 г.); а также: «Подруги», «Крик», «Приключение», «Затмение», «Профессия: репортёр» и др.
*
Когда забрёл в Забриски-Пойнт – название местности на востоке Долины Смерти – межгорной впадины, являющейся частью одноименного национального парка в штате Калифорния, США.
Долина Смерти считается одним из самых засушливых и жарких регионов на Земле. М. Антониони снимал здесь эпизоды фильма «Забриски-пойнт», главные герои которого – хиппи. Эта молодёжная субкультура, популярная в странах так называемого западного мира в шестидесятые годы прошлого столетия, совпала по времени с периодом «сексуальной революции» 60—70-х годов. Хиппи проповедовали пацифизм, свободную любовь, анархизм, активно употребляли наркотики.
Замечу, что в России тоже есть место, называемое Долиной смерти. Оно находится в Новгородской области к северо-западу от деревни Мясной Бор. Здесь во время Великой Отечественной войны на относительно небольшом участке Волховского фронта погибло и попало в плен более ста тысяч бойцов Красной армии, в том числе была почти полностью уничтожена Вторая ударная армия под командованием генерала А. Власова. Но это – особая тема.
*
Да, в тех долинах смертью веет и бродит алчности мираж – в Долине Смерти снимались эпизоды легендарного немого фильма «Алчность» американского режиссёра Э. фон Штрогейма.
*
Край (конец) земли – так переводится с ненецкого языка название полуострова Ямал.
*
Вождя безумного завет – иносказание на основе выражения из пьесы «Король Лир»: «Таков наш век: слепых ведут безумцы».
*
Ржавела «мёртвая дорога» – вождя безумного завет – речь идёт о железнодорожной трансполярной магистрали Чум-Салехард-Игарка, строительство которой было начато в 1947 г. силами заключённых ГУЛага и прекращено сразу после смерти И. Сталина. В народе недостроенная и заброшенная магистраль получила обиходное название «мёртвая дорога», ставшее известным почти всей стране в 1964 г. – после публикации участником строительства А. Побожием в журнале «Новый мир» очерка «Мёртвая дорога».
Но существовали и другие названия: «дорога в никуда», «дорога на костях» и «пятьсот весёлая» – по номеру стройки 501. Участник строительства, узник ГУЛага, поэт и переводчик Л. Шерешевский, написавший биографическую повесть «Пятьсот весёлая», расшифровывал название так: «пятьсот плачут – один смеётся».
*
Не в новый мир – аллюзия на строки из песни «Интернационал»: «Мы наш, мы новый мир построим: кто был ничем, тот станет всем», написанной французским музыкантом, социалистом П. Дегейтором на слова поэта-анархиста Э. Потье (перевод на русский язык выполнен российским социалистом А. Коцем). С начала 20-го века «Интернационал» считался международным пролетарским гимном, а в период с 1922 по 1944 гг. был официальным гимном СССР.
Замечу – но это, к слову – что с 1925 г. в Москве издаётся литературно-художественный журнал «Новый мир». Его первыми редакторами были нарком просвещения А. Луначарский и Ю. Стеклов (Нахамкис) – революционер и публицист, активный участник всех русских революций, первый редактор газеты «Известия», соавтор первой советской конституции.
Однако «заслуги перед партией» и факт близкого знакомства с Лениным не спасли Стеклова от репрессий. Он был арестован в феврале 1938 г., приговорён к восьми годам тюремного заключения и умер в Саратовской тюрьме в сентябре 1941 г.
*
Эдемский сад – согласно Библии, райский сад, это место, где первоначально (до грехопадения) обитали люди. Звучание слова «Эдем» или «Едем» (вариант – Эден) близко по значению к древнееврейскому слову е’den, означавшему «наслаждение».
Тема райского сада-Эдема широко отражена в различных произведениях искусства, в частности, в картине «Земной рай» нидерландского художника И. Босха и в его триптихе «Сад земных наслаждений».
*
